Кровавые берега

– Как думаете, шкипер Проныра, эти ублюдки говорят правду? – не оборачиваясь, осведомился у меня Тамбурини.

– Полагаю, что да, молодой человек, – опередил меня с ответом высунувшийся из моторного отсека Гуго де Бодье. Как бывший сенатор, он лучше разбирался в политике, знал нравы южан и мог предугадать их действия после захвата Гексатурма. – Владычица Льдов редко отказывается от милосердия, если при этом оно ей ничего не стоит. Убив всех табуитов до единого, она ничего не выиграет. А вот амнистия женщинам и детям, наоборот, смягчит в глазах обитателей Атлантики ту жестокость, какую творила здесь королева Юга. Пересуды о детском геноциде ей абсолютно ни к чему, можешь быть уверен. Честно говоря, я почти не сомневался, что вскоре она именно так и поступит.

– Мсье Сенатор наверняка прав, – поддержал я Гуго. – Не знаю, как насчет выживших монахов-мужчин, но ваших женщин и детей южане на эшафот не отправят. По крайней мере раньше я за ними такой кровожадности не наблюдал. – И, повернувшись к пленнику, обратился к нему: – Дон Балтазар! По-моему, вы и ваши люди достаточно наговорились! Так что, если у них нет к нам деловых предложений, я объявляю переговоры закрытыми!

– Вы отлично знаете, шкипер, что моим compañeros нечего предложить вам в качестве выкупа. Они хотели лишь узнать, жив я или нет, – пожав плечами, ответил команданте. – В любом случае благодарю вас за эту уступку. Я бы на вашем месте вряд ли проявил к своим пленникам подобную учтивость.

М-да… Я невесело хмыкнул. Какой все-таки парадоксальный человек этот главный судья и палач Атлантики! Вынесенный им мне и моей команде смертный приговор даже с натяжкой не назовешь справедливым. Но в обычной беседе с доном Риего-и-Ордасом он частенько обезоруживал нас честностью и самокритичностью. И всякий раз это сбивало с толку. Вы ждали от команданте беспристрастного суда, а он приказал казнить вас безо всяких разбирательств. И, напротив, он был с вами откровенен, когда ему, по всем признакам, следовало всячески лгать и выкручиваться… Малоприятный и непредсказуемый, но в то же время любопытный тип личности, с каким я еще не сталкивался.

У парламентеров, разумеется, и в мыслях не было благодарить нас за нашу любезность. Заверив напоследок дона Балтазара, что они не оставят его одного, лейтенант Анхель и его спутники пришпорили коней и помчались обратно к отряду. А пленник, не сказав больше ни слова, опять уселся, прислонившись спиной к борту, и расслабленно прикрыл веки. Однако было непохоже, что команданте решил вздремнуть. Скорее всего он хотел отрешиться от реальности и обдумать все, о чем поведали ему кабальеро.

Нам тоже было что обсудить после этих коротких, но небесполезных переговоров. И как только гвардейская делегация удалилась, моя команда вновь собралась на мостике.

– Так, значит, этим hijos de putas тоже известно о «Геологе Ларине»! – бросила в сердцах Малабонита. – Хотя они все равно догадались бы о его существовании, когда увидели накатанную вдоль Африканского плато дорогу… Но с чего вдруг гвардейцы решили, будто у них хватит сил захватить танкер? Не слишком ли они самоуверенны? Танкер, конечно, не истребитель и не имеет мощного вооружения, но оно ему и не нужно. Если водовоз займет оборону, с его высоченными бортами и легкими орудиями он превратится в настоящий бастион. И его уже не захватить без бронекатов-дальнобоев, которые Кавалькаде в тех краях взять попросту негде.

– Все это лишь теория, Моя Радость, – возразил я. – Гвардейцам прекрасно известны все сильные и слабые места танкеров, вдобавок они используют свой главный козырь – фактор внезапности. Команда «Геолога Ларина» не знает, что на него охотится Кавалькада. И если кабальеро устроят ему грамотную засаду, может статься, им и впрямь улыбнется удача.

– В Суэцком проходе и на Змеином карнизе полно удобных мест для такой засады, – добавил Дарио. – Как бы мы ни спешили, нам не опередить демерарских рапидо и не успеть предупредить экипаж танкера об опасности. Разве только мы въедем в желоб, дождемся, когда Кавалькада пойдет на обгон, и дадим ей бой. Проход довольно узок, и всадникам так или иначе придется обходить «Гольфстрим» с флангов на близком расстоянии. Сколько гвардейцев погибнет, прежде чем они прорвутся и ускачут от нас, мы не знаем. Но чем меньше их останется, тем у «Геолога Ларина» будет больше шансов от них отбиться.

– Загрызи меня пес, отлично сказано, парень! Вот это мне по душе! – воспрянул духом давно рвущийся в драку Убби. – Честно говоря, не ожидал от тебя такого! Даже обидно, что не я заикнулся об этом первым!

Я тоже посмотрел на сына покойного гранд-селадора с удивлением. Только уже без одобрения, а с настороженностью. Когда полмесяца назад он ступил на палубу «Гольфстрима», это был пусть не в меру начитанный, но вполне обычный юноша, которому еще недоставало жизненного опыта. Но зудящая в нем тяга к приключениям и дальним странствиям вкупе с трудолюбием позволяли надеяться, что со временем он этот опыт получит. А я пообещал тогда Тамбурини-старшему, что прослежу за тем, как будет протекать возмужание Тамбурини-младшего за пределами Гексатурма и храма Чистого Пламени.

Однако судьба распорядилась иначе. Вместо того чтобы проявить к парню снисхождение, она поставила ему подножку и шарахнула его лицом о твердокаменную реальность взрослой жизни. В одночасье привычный мир Дарио рухнул до основания, а его отец скончался от ран у него на руках. И вот спустя без малого неделю я глядел на него и не мог поверить собственным глазам. Такое впечатление, будто за минувшие дни он экстерном прожил все те годы, за какие ему предстояло изжить из себя юношеский романтизм и окончательно повзрослеть. Он больше не засыпал меня своими наивными умозаключениями и нелепыми теориями. Теперь Дарио взвешивал каждое слово и высказывался в основном по существу. Быстрое возмужание Тамбурини избавляло нас от обязанностей его опекунов и воспитателей, вот только стоило ли этому радоваться? У взросления, как у всякого природного процесса, есть своя естественная скорость. И ее превышение, а тем паче многократное, вряд ли доведет человека до добра.

Но как бы то ни было, сейчас молодой табуит выдвинул здравую мысль. Действительно, идея прижать к стенам желоба и расстрелять десяток-другой кабальеро и впрямь прозвучала бы куда естественнее из уст Сандаварга. Но я не стал отвергать этот план лишь потому, что его автору было всего восемнадцать лет. Тем более что даже Убби с воодушевлением его поддержал.

– Ладно, – подытожил я, – раз нас опять загоняют в безвыходное положение, значит, будем сопротивляться. Это в Гексатурме сегодня объявлена амнистия, а наша война с Владычицей еще не окончена… Убби и Дарио! Спускайтесь на орудийную палубу и готовьте к бою «Сембрадоры». Долорес! Ты останешься наверху, при «Эстантах», и не будешь давать гвардейцам передышки, пока главные орудия перезаряжаются. Мсье Сенатор! Полный вперед, и, пожалуйста, постарайтесь не отвлекаться. Когда начнется стрельба, мне придется быстро маневрировать, дабы задержать противника на обгоне, так что глядите, не проморгайте нужную команду…

Во время суматошного бегства из храма Чистого Пламени мы так и не нашли дорогу, по которой «Геолог Ларин» добирался туда от Суэцкого прохода. Гвардейский отряд тоже не обнаружил таковую. Но по законам геометрии путям танкера и «Гольфстрима» предстояло рано или поздно пересечься. Что и случилось практически на последнем километре нашего подъема.

Широкая колея водовоза была едва различима на поверхности хамады. Он проезжал тут всего четыре раза в год, и его следы успевало замести песком, сдуваемым ветрами с Африканского плато. Но я и кабальеро без труда определили наметанным глазом, что мы глядим именно на следы танкера, а не на последствия избороздившей склоны эрозии.

Танкерный маршрут был проложен намного южнее нашего, поэтому они и пересеклись лишь у самого Порт-Саида. Однако поверх старых, сокрытых под слоем песка отпечатков «Геолога Ларина» неожиданно обнаружились еще одни: мелкие и, главное, свежие! Они были оставлены максимум двенадцать часов назад, что Малабонита определила, даже не покидая наблюдательный пост.

– Еще один след, Mio Sol! – свесившись с крыши рубки, известила меня Долорес. – Не танкерный. Колеса в полтора раза шире стандартных, протектор усиленный, типа «лесенка», но колея у´же нашей. Кто это, по-твоему, мог быть?

– Явно не южане. – Я помотал головой. – Судя по всему, здесь прошел строймастер. Но зачем Дирбонту отправлять в другой конец Червоточины инженерный бронекат? Для дальней разведки у адмирала хватает боевых машин. Лично у меня есть только одна догадка. Помнишь «Зигфрид» – бронекат табуитов, что встречал нас на въезде в Гексатурм, когда мы впервые туда прибыли?

– Тот самый строймастер, который потом чудом вырвался из крепости, когда она была почти захвачена?

– Он самый. Могу поспорить, что это «Зигфрид» въехал сегодня на рассвете в Суэцкий проход. Не знаю, кто теперь управляет этой машиной – альт-селадор Рубнер или кто-то другой. Одно скажу точно: они тоже двигаются навстречу нашему танкеру.

– Но Рубнер, или этот кто-то, не в курсе, что к «Геологу Ларину» мчится Кавалькада. И они тоже не предупредят команду танкера об опасности! Caramba! Опять весь мир против нас! Да когда же кончится эта полоса невезения!

– Ничего не попишешь, Моя Радость! Когда кончится, тогда кончится, и никак не раньше… Но даже если бы на «Зигфриде» знали о кабальеро, это все равно ничего не решило бы. Строймастер опережает нас на двенадцать часов, но мы догоним его еще до того, как желоб кончится. Вот только Кавалькада настигнет «Зигфрид» еще раньше! И тогда Рубнеру несдобровать, ведь на строймастере нет бортовых орудий: ни тяжелых, ни легких. А бульдозерным ножом, подъемным краном и экскаваторным ковшом от гвардейцев не отобьешься. У монахов, конечно, есть при себе мечи и арбалеты, но разве это контраргумент в споре с кабальеро? Правда, на строймастере верхняя палуба крытая, что даст табуитам хоть какое-то преимущество. И все же уповать на одну лишь броню без орудий – гиблое дело…

Глядя на причалы и пирсы Порт-Саида, я решил, что сам проход тоже окажется закованным в бетон так же, как набережная. Я ошибся. Чем дальше мы отъезжали по желобу от набережной, тем все больше он превращался в обычный каменистый ров. Он был прям как стрела и ориентирован строго на юг. Прежде в канале, если верить Дарио, крупнотоннажные суда расходились на встречных курсах лишь в специально оборудованных для этого местах. Правило это осталось в силе и поныне. Ширина канального дна позволяла разъехаться двум бронекатам типа истребителя, строймастера или дальнобоя. Но водовозы грузоподъемностью более тысячи тонн были способны разминуться лишь там, где русло раздваивалось на параллельные проходы, а затем вновь сливалось воедино. Вернее, способны лишь гипотетически. В действительности сегодня таких мест уже не осталось. Примерно раз в десять лет табуиты посылали сюда трудовую экспедицию для очистки гидромагистрали, но они никогда не разгребали завалы во вспомогательных желобах. Зачем? Вероятность того, что «Геолог Ларин» столкнется здесь с другими танкерами, была мизерной. По крайней мере, пока орден табуитов удерживал Гибралтарский перевал.

Легкая эйфория от того, что мы забрались на вершину Африканского плато, была омрачена нашим неважным самочувствием. Умник Тамбурини сказал, что этот недуг называется «горной болезнью» или высотной гипоксией. Но как ты ее ни назови, легче нам от этого не становилось. Головная боль, шум в ушах, лихорадочная потливость, одышка, усталость, тошнота и отвращение к пище… Все мы в той или иной степени ощущали подобные симптомы.

Больше всего я беспокоился о де Бодье – самом пожилом и грузном из всех нас, оттого и страдающем сильнее остальных. Но заменить его в моторном отсеке было некем. При всем моем уважении к почтенному механику, приходилось заставлять его сносить мученья без скидок на возраст.

Еще я волновался о нашем грузе. Контейнер торчал из дыры в пробитой им палубе и был доверху наполнен уничтожающей иносталь черной субстанцией. То, что в нем не обнаружилось протечек, не гарантировало, что они не появятся, когда атмосферное давление упадет. А оно понижалось все время, пока мы взбирались на плато. И здесь, на пиковой высоте, для нас настал момент истины. Либо давление внутри контейнера выдавит «черную грязь» наружу из невидимых глазу трещин, либо не выдавит уже никогда. Потому что дальше наш путь пойдет на спуск, и атмосфера вокруг нас снова нормализуется.

Хвала богине Авось, кажется, опять обошлось… Хоть это утешает! У нас и так проблем хватает, чтобы еще распроклятый ящик табуитов отравлял нам жизнь…

Всадники и их лошади испытывали то же недомогание, что и мы. Правда, при разнице наших максимальных скоростей «горная болезнь» не давала нам преимущества перед преследователями. Кавалькада въехала в желоб вслед за «Гольфстримом», и ее кони по-прежнему шли уверенной рысцой, не приближаясь к нам и не удаляясь от нас.

Долорес не сводила с противника глаз, но я все равно поминутно озирался и всякий раз видел одно и то же. Всадники не торопились вырываться вперед, хотя вроде бы дали понять, что теперь их главная цель не мы, а «Геолог Ларин». Или «Зигфрид», чью колею кабальеро тоже наверняка не проглядели.

Вообще-то я человек не кровожадный и до недавних пор занимался исключительно мирной профессией. Но, если приспичит, и я способен поступиться своими принципами. Дон Балтазар и его compañeros уже не единожды в этом убеждались. Возможно, именно поэтому гвардейцы мешкали, ведь даже им – парням без страха и упрека – неохота добровольно подставляться под снаряды баллестирад…

Глава 2

– Разделяются, Mio Sol! Они разделяются! – вскричала Долорес спустя примерно час после того, как «Гольфстрим» въехал в Суэцкий проход.

Дорога по-прежнему оставалась прямой, ровной и относительно чистой, и к этому времени мы отмахали не меньше сорока километров. Унылые руины заметенного песком Порт-Саида остались за кормой. А впереди у нас маячила на горизонте первая достопримечательность этого маршрута – окутанный туманной дымкой, исполинский мост Мубарак.

Малабонита оказалась права: Кавалькада действительно разделилась на две одинаковые группы, растянувшиеся вдоль стен желоба. А значит, и нам пора действовать. Я склонился над переговорной трубой, что соединяла мостик с орудийной палубой, и проорал в раструб:

– Правая и левая батареи – двухминутная готовность! Стрелять по моей команде!

Выслушав ответные доклады, я проследил, как Долорес, не дожидаясь приказа, соскочила с крыши и встала возле одной из кормовых «Эстант» – тяжелого автоматического арбалета с тремя луками. Перезаряжающий механизм взводил их поочередно от раздаточного вала двигателя. Благодаря этому они могли пускать метровые болты один за другим безостановочными очередями.

Дернув за нужный рычаг, я привел в боеготовность роторную катапульту-сепиллу – огромную щетку-ерш, утыканную узкими пластинами из пружинистой иностали. Размещенная на корме, сепилла также раскручивалась от раздаточного вала, после чего прямо на ходу опускалась на землю. И, взрывая ее, метала в движущегося позади врага шквал из пыли, грязи и камней.

При ином раскладе я сэкономил бы орудийные снаряды, отпугнув гвардейцев с помощью одной лишь катапульты. Но, поскольку дно желоба устилал толстый слой песка, эффективно обстреливать их не удастся. Без града камней сепилла могла выбросить только пылевую завесу, сквозь которую Кавалькада запросто прорвется. Но как бы то ни было, это создаст всадникам дополнительные трудности, а значит, глупо отказываться сейчас от этого оружия.

Я взялся за второй рычаг, который управлял опускающей катапульту лебедкой, но не дернул его. В этом внезапно отпала надобность. И не только в этом, но и в остальных приготовлениях. Оказывается, Кавалькада не собиралась идти на откровенное безрассудство, предпочтя ему более муторную, но менее рисковую тактику.

Отряд всадников разделился напополам с иной целью. Я не придавал значения осыпям, сошедшим со склонов задолго до нашего появления здесь. Однако для идущих на обгон кабальеро эти слежавшиеся кучи песка и камней сослужили хорошую службу. И спасли их от наших орудий. Каждая из групп обнаружила в итоге на своем пути осыпь, что достигала верхнего края склона, и двинула по ней наверх. Ради чего всадникам пришлось спешиться и вести рапидо под уздцы, поскольку подъемы были довольно крутые.

Давать задний ход, чтобы попытаться расстрелять врага на крутых подъемах, было бессмысленно. Пока мы возвратимся на полкилометра назад, гвардейцы, заметив это, успеют вскочить на коней и рванут во весь опор на попятную, не дожидаясь, когда мы приблизимся. Ну и черт с ними, пусть уходят! Не выберутся здесь, выберутся в другом месте, а мы будем лишь бестолково метаться за ними, как неуклюжая старуха, гоняющая мухобойкой мух.

Когда «Гольфстрим» отъехал от Кавалькады еще на полкилометра, первые кабальеро уже выбрались из желоба и дожидались остальных, растянувшихся вереницами по осыпям. Я в досаде сплюнул: вот и повоевали! Сейчас всадники обгонят нас поверху, снова спустятся в ров далеко впереди нас и – только мы их и видели! Конница, что тут еще сказать… В открытой стычке с бронекатом пользы от нее мало, но в маневренности и скорости она всегда была пронырливее шкипера Проныры.

– Отбой тревоги! – скомандовал я нашим стрелкам и выключил вращающуюся вхолостую сепиллу. – Можете расслабиться – мы упустили Кавалькаду!..

И посмотрел исподлобья на дона Риего-и-Ордаса, который в открытую злорадствовал над нами и смеялся, наверное, впервые с той минуты, как Убби взял его в плен…

Хитрый финт преследователей поверг нас в угрюмое настроение. Оно не улучшилось даже при виде моста Мубарак, что с каждой минутой становился все ближе и грандиознее.

Помимо Столпов, Великой Чаши и Антильского Полумоста мне довелось повидать и другие исполинские артефакты, что уронили на Землю Вседержители в год Всемирного Затмения. Но конструкция, какая предстала нам сейчас в лучах заходящего солнца, была создана руками человека. Она показалась бы нам еще колоритнее, любуйся мы ею, как кабальеро – выбравшись на берег. Самая впечатляющая деталь Мубарака – лишенный промежуточных опор, четырехсотметровый центральный пролет нависал над каналом на высоте около семидесяти метров. Она автоматически увеличивалась до ста для наблюдателей, находившихся на дне желоба. К верхушкам возвышающихся на берегах главных мостовых опор были прикручены десятки толстых вант – тех, что еще не полопались и не болтались, обвиснув, над пропастью гигантскими щупальцами. Уцелевшие тросы крепились к центральному пролету по всей его длине, за счет чего он и не обрушивался под собственной тяжестью.

Неведомо, сколько еще простоит Мубарак, пока песчаные бури не подточат его главные опоры и оставшиеся ванты. Но даже в нынешнем потрепанном состоянии в нем, однако, все еще ощущалось былое величие. То, с каким он, горделивый и натянутый как струна, наблюдал свысока за проплывающими внизу судами. Сегодня, когда половина вспомогательных опор моста обвалилась вместе с его крайними пролетами, он также утратил жесткость и заметно покосился. Нынешний Мубарак походил на стойкого солдата, который, получив ранение, продолжал тем не менее держаться на ногах, даже зная, что этот бой ему не выиграть.

Солнце скрылось за горизонт, когда Мубарак навис у нас над головами. Вблизи его сходство с живым существом лишь усилилось. Порывы ветра били по уцелевшим вантам, как по струнам, и заставляли содрогаться весь мост. Дрожь громадины передавалась и нам: через землю и по воздуху. То нарастающий, то утихающий гул накатывал на нас и вызывал тревожные ощущения. В угрожающее пение Мубарака вплетался лязг и скрежет покачивающихся на ветру оборванных вант. А также стон, что порой издавал «уставший» металлический каркас центрального пролета. Все эти звуки порождали во мне закономерные страхи, причем не беспочвенные. Может, как раз одной встряски от проехавшего под ним бронеката и не хватало этому мосту, чтобы окончательно развалиться?

К счастью, Мубарак проявил к нам милосердие и не стал хоронить нас под своими обломками. Миновав его, мы проехали еще немного, после чего выбрали безопасное место и остановились на ночлег. Можно было попробовать двигаться по накатанной дороге и ночью, при лунном свете, но в последние дни нам и так приходилось спать урывками, и я не собирался полностью отказываться от сна. «Гольфстриму» предстоял неблизкий путь, и каждому из нас ежедневно нужны три-четыре часа полноценного отдыха. Нужны так же, как вода и пища. Нельзя бездумно расходовать силы в самом начале путешествия, а иначе можно и не дотянуть до его конца. Каким бы тот конец ни был и где бы ни находился…

Ночи на вершине Африканского плато были светлее, чем на дне Средиземноморской котловины. Вдобавок завтра ожидалось полнолуние, и выкатившаяся на небосклон вскоре после заката огромная луна давала достаточно света, чтобы видеть впередилежащий путь. Напитавшийся днем солнечной энергией и теперь вовсю фосфоресцирующий Физз посматривал на хозяйку ночного неба, как на врага. Еще бы, ведь в ее лучах чешуя нашего хвостатого светоча сияла уже не так ярко. К тому же при наличии небесного светила мы реже обращались к ящеру за помощью. Что его тоже не радовало. Переставая чувствовать себя незаменимым, Физз очень расстраивался: шипел, раздраженно молотил хвостом, бродил по палубе из конца в конец, как неприкаянный, и сквернословил больше обычного.

Именно так я объяснял эту его нервозность. Малабонита считала иначе. Она полагала, что я преувеличиваю и что на самом деле Физз, подобно многим животным, подвержен влиянию лунных циклов. Поэтому в полнолуние звериная натура варана берет верх над его разумом, неплохо развившимся за годы жизни бок о бок с человеком. Что думает на сей счет сам Физз, он нам не рассказывал. Все же он имел не настолько могучий интеллект, чтобы заниматься самоанализом, а тем более на человеческом языке и вслух…

Мы не могли угнаться за Кавалькадой, но были в силах помочь «Зигфриду» отбиться от нее. И потому, выделив себе на отдых три часа, мы отправились в дальнейший путь задолго до рассвета. Прямая дорога и яркая луна позволили мне развить почти такую же скорость, как днем. А то, что вчера здесь проехал бронекат-строймастер, гарантировало, что дорога не преподнесет нам сюрпризов. Без них я планировал достичь конца Суэцкого прохода где-то в районе полудня. Ну а там и дышать станет легче, и судьба тихохода-«Зигфрида» окончательно прояснится. Так или иначе, но до вечера мы его нагоним.

Шансы альт-селадора Рубнера схватиться с Кавалькадой были примерно пятьдесят на пятьдесят. Все зависело от того, сколько у гвардейцев осталось воды. Если в разговоре с доном Балтазаром они не солгали, значит, вполне вероятно, кабальеро не станут ввязываться в бой с «Зигфридом», а обгонят его и рванут к «Геологу Ларину». Но если они, желая подбодрить команданте, слукавили, и на самом деле вода у них на исходе, Рубнеру не избежать кровопролития. Перед бегством из Гексатурма он наверняка залил свои баки доверху, а к танкеру спешил с той же целью, что и мы: предупредить его команду о случившейся трагедии.

Все шло как по маслу, пока мы не добрались до второй местной достопримечательности – моста Эль-Фердан. Он был значительно ниже Мубарака, но в лунном свете тоже выглядел весьма внушительно. Тамбурини уже просветил нас, что прежде этот мост предназначался исключительно для железнодорожных составов. И что он состоял из двух поворотных секций, одна из которых находилась на правом берегу, а вторая – на левом. В далеком прошлом Эль-Фердан большую часть времени стоял разведенным и стыковался воедино лишь перед проездом по нему поездов. В новую эру – эру Вседержителей – он вступил в целостном виде. И напоминал издали своими плавными очертаниями верхнюю губу человека…

…Так, по крайней мере, описал нам Дарио силуэт этого моста. Однако мост, к которому мы приближались, выглядел иначе и вовсе не симметрично. Я решил поначалу, что всему виной мое зрение, обманутое игрой лунных теней, но, подъехав ближе, понял, что тени тут ни при чем. Эль-Фердан действительно был не такой, каким описывал его Тамбурини. И я немедля вызвал юношу на мостик, где потребовал от «консультанта» объяснений, что все это значит.

Дарио в этот предрассветный час подменял Гуго, поскольку я велел последнему хорошенько отоспаться. Мы все еще пребывали в разреженной атмосфере, и трех часов для сна пожилому Сенатору было мало. Особенно принимая во внимание, что он вкалывал больше, чем кто-либо из нас. Остановив по моему приказу «Гольфстрим», Тамбурини покинул моторный отсек и поднялся в рубку. Откуда затем долго взирал в молчании на Эль-Фердан и заговорил, лишь когда смекнул, что я начинаю терять терпение.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Дарио, не сводя глаз с озаренной луной громадины. Ее и нас разделяло сейчас всего около полукилометра. – Так не должно быть! Два месяца назад с этим мостом все было в порядке! А иначе как бы тогда наш танкер ушел на юг?