Среда выживания

– А ты как думаешь? Постарайся понять: стасис остановил для них время! Секунду назад был бой, поражение, гибель, и, – Русанов щелкнул пальцами, – стасис отключается, вокруг льды, прошли сотни лет. Они понимают, что обречены. Пытаются завладеть теми кораблями, которые еще можно отремонтировать. Так что забудь о бредовых идеях относительно контакта. Их вражда нам совершенно непонятна, а лезть в чужую драку – бессмысленно.

– И что же нам делать?!

– Пережить климатическую катастрофу!

Щедрин совершенно сник. От его недавней агрессивности не осталось и следа.

– Никаких шансов, – он невольно взглянул на бескрайний ледник. Показания приборов невозможно истолковать двояко. Если рост температуры не прекратится, то стремительное таяние огромной массы льда неизбежно. А у нас всего пять планетарных машин, десяток изношенных аграрных сервов и грузовая антигравитационная платформа. Не тот тип техники, чтобы бороться со стихией.

Боже… что же делать теперь?!

Русанов своего добился. Если он хотел морально раздавить Щедрина, полностью лишить его воли, то выбрал правильное время и место. Перед глазами двоилось. Разыгравшееся воображение рисовало жуткие картины ближайшего будущего.

– Дима, у меня есть четкий план спасения! – повторил Русанов. – Первый удар стихии мы переждем в старом бункере…

– Но он же не оборудован! – неподдельный ужас теперь сквозил в голосе Щедрина. – Я осматривал верхний горизонт. Нет даже разводки энергопитания, сразу за шлюзовыми воротами трещины в скалах! Пустые, темные, сырые помещения!

– Прекрати! – Русанов все же сорвался на крик. – Я не меньше твоего хочу жить! Иди, займись осмотром убежища! Собери группу инженеров! Думайте, как загерметизировать хотя бы один уровень!

Голова Щедрина тряслась, губы дрожали. Он не выдержал точно рассчитанного информационного удара. Смерть, которая казалась вероятной, отдаленной, вдруг приблизилась, заглянула в глаза. Злоба тут же иссякла, оставив мерзкое чувство бессилия, страха.

Он даже не спросил, в чем именно заключается план Русанова, снова посмотрел на показания метеорологической станции, затем перевел взгляд на ледник, глухо спросил:

– Что, прямо сейчас идти?..

– Возьми вездеход. Я пешком прогуляюсь. Для начала переговори с Ромой Малеховым, введи его в курс дела. Только не вздумай поднимать панику! – каждое слово Русанова било наотмашь, словно пощечина. – Вы раскололи экипаж! Вам и исправлять ошибки!

– Но паника неизбежна!

– Я вернусь через час. Вместе с Малеховым собери начальников отделов и научных групп – вас они послушают. Остальное предоставь мне. Паники не будет, если каждый займется делом! Все. Митинги окончены. Ты со мной согласен?

Щедрин ничего не ответил. Он молча развернулся и побрел к вездеходу.

* * *

Глухо взревел двигатель машины. Русанов даже не обернулся.

– Вы совершаете ошибку за ошибкой, – продолжая наблюдать за ледником, произнес андроид. Он слышал разговор и сделал свой собственный вывод.

– Вот как? – Русанов неприязненно взглянул в спину человеческому подобию. – И в чем же заключаются мои промахи?

– Нельзя пренебрегать нуждами людей.

– Нужды делают людей более сговорчивыми, – цинично ответил Русанов.

– Я несколько лет руководил колонией, – будто не услышав его, продолжил андроид. – Страх – губительное чувство. Оно уничтожает здравый смысл. Мне кажется, Андрей Игоревич, вы преследуете сугубо личные цели, а на остальных вам плевать!

– Несомненно. Я эгоист. И знаешь, в чем моя цель? Возродить корпорацию, сплотить людей, объединить земные и инопланетные технологии! Построить хорошо защищенный город! Воссоздать утраченную технику! Вновь выйти в космос…

– Вы пренебрегаете людьми, презираете их, – упрямо повторил андроид. – Не важно, насколько хороша конечная цель. Она не оправдывает средств, избранных для ее достижения!

– Не смей повышать на меня голос!

– Для меня многое выглядит странным! – не унимался андроид.

– Например?

– Почему полвека спустя после крушения вдруг включился аварийный маяк спасательного сегмента? Когда мы отыскали его и проникли внутрь, работала только одна криогенная камера из трех! Не странно ли? Ее источник энергии показывал семьдесят процентов заряда, когда два других давно истощились!

– Да вы все просто сговорились! – вспылил Русанов. – Как я могу отвечать за действия автоматики?!

– В этом и вопрос! Автоматика не делает предпочтений! Система спасательного сегмента не могла перераспределить энергию, убив двух человек в пользу третьего!

Русанов вдруг смертельно побледнел. Андроид уже не просто раздражал его своими независимыми суждениями, он превратился в реальную угрозу! В отличие от людей, им невозможно манипулировать. Сорок девять лет саморазвития превратили обыкновенную бытовую машину в личность, настоящий искусственный интеллект, который не угомонится, пока не докопается до правды!

– Будь добр, подойди сюда! – он унял злобу, изобразил испуг.

Андроид послушно встал, подошел к нему. Он прекрасно различал нюансы интонаций человеческого голоса.

– Вы что-то заметили? – обеспокоенно спросил он, зная, сколько различных тварей обитает во льдах. – Вечно голодные, они не гнушаются ничем.

– Видишь силуэт в глубине ущелья? Вон там. Да нет, дальше!

– Но там никого нет!..

Резкий удар в спину столкнул андроида в пропасть. Русанов с трудом удержался на краю, несколько секунд балансировал руками, затем шумно перевел дыхание, взглянул вниз.

Изломанная человекоподобная фигура темнела среди камней и льда. Мгновенное сканирование показало затухающую энергоматрицу. Отлично. Еще одной проблемой меньше, он успокоил дыхание и, будто ничего не произошло, направился к старой дороге, вьющейся между скал.

Импульсивный, иррациональный поступок его не взволновал. Андроид, безусловно, пригодился бы в будущем, но – Русанов желчно усмехнулся, отметая проблему, – техникам его не отдашь, наболтает лишнего. Да и в концепцию общего информационного поля, основанного на явлении технологической телепатии, искусственный интеллект никак не вписывался.

Шагая по дороге, он обдумывал планы на ближайшее будущее.

С бунтом покончено. Щедрин и Малехов теперь в лепешку разобьются, лишь бы восстановить единство экипажа. Людьми легко управлять в ситуациях, когда речь идет о жизни и смерти.

«Старое колониальное убежище нас не спасет, – Русанов отчетливо представлял масштаб и силу надвигающейся катастрофы. – Но мы должны продержаться, пока исследования Метелина не дадут результат».

Способны ли пятьсот человек, истощенных, доведенных до крайности, изменить ход истории нескольких цивилизаций?

Русанов был убежден – да! Он считал себя первоклассным психологом, видел и понимал намного больше любого из подчиненных и потому оставлял за собой право на принятие единоличных решений.

Его конечная цель находилась выше разумения рядовых исполнителей.

Глава 2

Мы проиграли схватку со стихией.

Масштаб надвигающейся катастрофы трудно было вообразить.

Непогода обрекла едва живых людей на мучительную агонию.

Я ничего не могу сделать. Нам не хватило скудных неприкосновенных запасов посадочных модулей, чтобы выдержать изоляцию. Силы на исходе…

Андрей Игоревич Русанов.Последняя запись в личном дневнике

Пандора. Три месяца спустя…

Дождь хлестал, не прекращаясь ни на минуту. Мутные потоки воды неслись по давно опустевшим улицам, катили угловатые камни; порывы ураганного ветра сминали пелену непогоды, кое-где во вспышках молний виднелись разрушенные каркасы типовых построек первичного колониального поселения.

Раскаты грома звучали все отчетливей, все ближе. Склоны и вершины горных хребтов тонули в непроницаемых облаках.

Вода везде. Она низвергается с небес непрекращающимися ливнями, бьет под напором из трещин в скалах, срывается в пропасти гудящими водопадами, беснуется в теснинах ущелий бурными, стремительными, порожистыми реками.

Лишь несколько городских зданий стойко сопротивлялись напору стихии. Школа, мастерская по ремонту сервомеханизмов и офис колониальной администрации возвышались мрачными утесами; несущиеся по улицам реки пенились, разбиваясь об их прочные цоколи. Брызги долетали до пустых оконных проемов, ветер гулял по этажам, мельчайшая водяная пыль оседала на стенах, сбегала каплями по сохранившемуся пластику отделки.

«История колонизации Пандоры» – стереоснимки на стенде в вестибюле опустевшей школы безнадежно испортила вода, изображения поблекли, покрылись рыжеватыми потеками.

Дождь все хлестал.

Здания, граничащие со скалами, превратились в каскады водопадов. Вода вырывалась из окон и дверей, пенясь, сбегала по ступеням лестниц, террасам.

Главная улица опустевшего города вела к отвесной каменной стене, затем ныряла под арочный свод.

«Колониальное убежище» – гласила потемневшая рельефная надпись над просевшими шлюзовыми воротами, запирающими вход в частично затопленный наклонный тоннель.

* * *

Лера ненавидела себя.

Желание жить боролось с мечтой о смерти. Страх – неизменный судья поединка – изо дня в день констатировал ничью.

Она медленно и бесцельно брела по темным помещениям технического уровня старого колониального убежища, мимо истощенных людей, уже похожих на тени. С низким гулом вращались лопасти огромных промышленных вентиляторов. Потоки влажного воздуха пробиралил до костей промозглым холодом.

Кто-то узнавал ее, находил силы кивнуть, кто-то отворачивался, пряча взор, иные не шевелились – им уже стало все равно.

Ее блуждающий взгляд замечал все больше влажных пятен в окаемке из минеральных солей. Кое-где они сливались в сплошную шелушащуюся коросту. Иногда по тонким неровным линиям на стенах удавалось сосчитать, сколько раз вода прорывалась в бункер.

Осветительные панели едва тлели.

Инстинкт самосохранения постепенно сдавал позиции, начинал проигрывать схватку. Выхода нет. Ежедневный рацион урезали – спустя месяц после начала проливных дождей запасы в убежище почти закончились, а единственному молекулярному синтезатору не хватало энергии для нормальной работы.

Она свернула наугад, остановилась подле дверного проема. В небольшой комнате кто-то жил. Лера увидела лежащий на столе кусок пищевого концентрата, внешне похожего на хлеб, и рот мгновенно наполнила слюна. Голова резко закружилась от неодолимого желания впиться зубами в разбухший от влаги мякиш, и только граничащая с обмороком слабость не позволила это сделать. Она пошатнулась, придерживаясь рукой за стену, вошла в тесное помещение. Может, его обитатель уже умер, и мне никого ни о чем не придется просить? – промелькнула в помутившемся рассудке жестокая надежда.

* * *

Егор Бестужев вздрогнул, стряхивая оцепенение. Нормальный сон остался в прошлом. Краткие периоды забытья в промежутках между внезапными прорывами воды отдыхом не назовешь – так, маета, тяжелая, настороженная дрема.

Нет, звук шагов не послышался. После недавней имплантации он едва не сошел с ума от частых галлюцинаций. Рассудок постоянно балансировал на грани двух мироощущений. Кибернетический расширитель сознания искал, но не находил периферийных устройств. Вода отсекла ангары с техникой, уничтожила компьютерную сеть, и болезненные приступы раздвоения личности превратились в бессмысленное, жестокое испытание.

Сумеречное зрение то появлялось, то исчезало. Глаза Егора слезились, сейчас он различил лишь силуэт, замерший в дверном проеме.

– Заходи, – видеть никого не хотелось, но не прогонять же… Он встал, присмотрелся, пытаясь узнать в истощенной женщине образ из недавнего прошлого. Худоба, граничащая с дистрофией, – отличительная черта землян, следствие постепенного угасания организма в период затянувшегося на десятилетия криогенного сна.

Лера Одорина. Планетолог, наконец подсказала память.

Зябко кутаясь в лохмотья, она смотрела мимо него, на кусок хлеба. Бескровные губы мелко дрожали. На миг Бестужева окатила волна отвращения, затем вдруг вспыхнула злоба, прояснившая зрение. Он невольно перехватил взгляд Одориной и тихо сказал, задавив эмоции:

– Бери. Ешь.

Дрожащая рука Леры непроизвольно потянулась к куску хлеба. Голод сильнее разума. Он сводит с ума, заставляет совершать поступки, которые раньше показались бы дикостью.

Синеватый рисунок вен четко проступал сквозь бледную кожу ее руки. Темные круги под ввалившимися глазами неузнаваемо изменили черты. Она ела торопливо, неряшливо – крошки падали на пол. Желудок Егора ответил спазмом, в мыслях промелькнула и тут же угасла звериная жадность. Он судорожно сглотнул, задержал дыхание. Голова кружилась. Вдруг начало подташнивать.

Где-то в глубинах бункера глухо взвыла сирена.

Прорыв воды?! – воля к жизни встрепенулась на уровне инстинкта, но предельная усталость тут же погасила ее. Егор едва держался на ногах. Несколько перевернутых ящиков, застеленных ворохом влажного тряпья, неодолимо тянули к себе, и он сдался.

– Не пойдешь?

– Нет. Я только что с дежурства, – он прислонился спиной к стене, закрыл глаза.

Лера торопливо доела хлеб, подсела к нему, прижалась, пытаясь согреться, отнять частичку тепла.

– А если никто не пойдет? – тихо спросила она.

Сквозь лохмотья одежды он чувствовал ее тело. Кожа, кости и дрожь.

Осветительная панель, сочащаяся желтоватым светом, несколько раз мигнула. Сирена захлебнулась и смолкла.

Он зябко и неприязненно передернул плечами.

Одорина поняла: ей тут не рады. Она покорно встала, собираясь уйти, но взгляд внезапно выхватил из сумрака прикрепленные к стене листки, они резко диссонировали с обстановкой, невольно привлекали внимание.

– Твои рисунки? – Лера нерешительно остановилась. С удивлением и оторопью она рассматривала скупые карандашные наброски. Первое ощущение – Бестужев сошел с ума…

Ребристая глотка вмерзшего в лед крейсера хонди. Проломленная пасть шлюза. Неподвижные тела хондийских бойцов, скованные лютым холодом, припорошенные снегом на границе искрящегося света и антрацитовой тьмы. Композиция вызывала инстинктивное отторжение, некоторые, наиболее отвратительные для человеческого восприятия детали были прорисованы тщательно, реалистично, остальные смазаны, заретушированы.

Листки пластбумаги частично накладывались друг на друга, образуя коллаж.

Десятки образов, искаженных болью, страданием, смертью, смотрели на нее со стены.

Эшранг с перебитыми крыльями, в стремнине мутного порожистого потока. Его клюв полураскрыт в немом клекоте, безвольные складки кожистых крыльев волнистой судорогой стекают в грязь. Косой дождь превратил лоснящуюся шерстку в свалявшиеся клочья. Мощные лапы нелетающей птицы судорожно вцепились в камни, глаза выпучены, веки набрякли морщинами, в облике – абсолютная безысходность, понимание – еще секунда, и несущаяся с гор вода собьет его, потащит вниз, ломая кости, обдирая кожу…

На следующем рисунке был изображен ц’ост. Существо, способное к мгновенным метаморфозам, практически неуязвимое, попало в ловушку тектонического разлома.

Пламя недр пожирало его. Передний план изображения заполнял огромный, полный отчаянья глаз и невероятно длинная рука, похожая на канат из обнаженных, покрытых ожогами кровоточащих мышц. Стадия незавершенной метаморфозы, тщетная попытка спастись, вырваться из всплеска пузырящейся лавы.

Лера вдруг перестала дышать. Следующее изображение оглушило ее.

Низкий свод затопленного тоннеля. Пузырь воздуха под потолком. Обрывки кабелей. Разбитая осветительная панель. Неузнаваемое, искаженное агонией человеческое лицо.

Спазмом сдавило грудь. Голова резко закружилась. Ей не хватало воздуха.

И снова хонди. Фрагменты разорванных тел. Бурые кляксы хитина на подтаявшем от крови льду. В центре изображения – массивная фигура мутанта: обросшего черной шерстью человеческого подобия, с жадностью пожирающего теплую плоть.

Бескрайние льды.

Пламя извержений.

Низкие клокастые тучи. Ослепительные ветви молний. Штрихи дождя.

Нагромождения космических кораблей, либо вмерзших в лед, либо сбитых в бесформенные груды стремительными потоками талых вод.

Сиротливый луч солнца, пробившийся сквозь облака, осветивший изувеченный корпус серва, – на броне механизма видны следы когтей, грудной кожух смят ударом неистовой силы, ядро системы вывалилось наружу, планки нейрочипов болтаются на разлохмаченных обрывках оптических волокон, словно внутренности, а на дне траншеи – пустые обойменные лотки и тусклая россыпь гильз.

Лера пошатнулась, придерживаясь рукой за влажную, шероховатую стену.

Егор Бестужев сидел, низко опустив голову.

– Откуда в тебе столько злобы? – Одорина вновь покосилась на рисунки.

– Злобы? Я рисую то, что видел, пережил. Лучше уходи. Не лезь в душу.

Земляне и пандорианцы плохо понимали друг друга. История колонизации Пандоры полна трагизма, но если коренные уроженцы планеты привыкли смотреть в глаза реальности, то люди с Земли отвергали ее, видели в окружающем лишь крах надежд, лживые обещания, они чувствовали себя обманутыми, похороненными заживо, бессильными что-либо изменить.

Одорина не ушла. Она робко присела на край перевернутого ящика, замерла, глядя в сумрак.

– Зачем вы вообще покинули Землю? – с ожесточением спросил Егор. После имплантации он получил доступ к огромным объемам данных, смог воочию увидеть величайшие города потерянной навсегда прародины, с внутренним трепетом познал техническую мощь цивилизации. – Почему вы бежали?

– Ты никогда нас не поймешь, – всхлипнула она, придвинулась ближе, вновь инстинктивно ища спасения от холода и безысходности. Ее глаза закрылись. Егор машинально гладил спутанные волосы, испытывая растущее отвращение к себе. Земляне казались ему нерешительными, мягкотелыми, эгоистичными.

Научная интеллектуальная элита – так называл их Русанов. Он говорил: в экипаже «Прометея» не было случайных людей. «И мы надеялись, – с ожесточением думал Егор. – Надеялись, что все изменится с пробуждением «спящих»!»

Одорина вдруг обмякла, тяжело и безвольно навалилась на его плечо.

Потеряла сознание.

Он высвободился, проверил ее пульс, подложил под голову Леры ворох влажного тряпья.

Тяжелые мысли ворочались, как булыжники.

Надежда умерла. Нам не выжить. Месяц назад все пошло прахом. Внезапный удар землетрясения нарушил герметичность убежища, вода хлынула в бункер. Русанов погиб на глазах Егора. Его сбило и унесло бесноватым потоком. Оборудование, собранное по крохам, уничтожено. Единственный генератор работает на износ. Протянем еще неделю или две. И что дальше?

Выхода нет, но и сидеть сложа руки невыносимо.

Егор встал и медленно побрел на звук прорвавшейся в бункер воды.

* * *

Трещина в стене оказалась небольшой. Ревун отключили. Мокрые, похожие на тени фигуры боролись молча, отчаянно. В ход шли подручные средства, запас специального пенящегося герметика давно закончился. Без него воду полностью не остановить, можно лишь сдержать напор, превратить бьющий из стены фонтан в сочащийся ручеек.

– Межуровневый люк! Открыть! – Родион Бутов стоял по колено в ледяной воде. – Быстрее! Ты и ты! – он заметил Щедрина и Малехова. – Бегом за строительными блоками! Шевелитесь, нужно соорудить дамбу в дверном проеме!

Егора трясло от усталости и холода. Обдирая пальцы, он попытался приподнять люк, но ничего не вышло.

– Держи! – кто-то подал ему заржавевший кусок арматуры. – Рычаг!

Он попробовал еще раз. Получилось. Вода с ревом устремилась вниз, к давно затопленным залам, но ее темная поверхность всколыхнулась волнами совсем близко, едва не перехлестнула через край горловины.

Все. Экстренные сбросы больше не помогут.

Родион молча присел рядом. Его одежда промокла, на осунувшемся лице резко обозначились скулы.

– Держишься?

– По-разному, – Егор сглотнул. – Родька, вода всего в метре под перекрытием, – выдавил он. – Если дожди не прекратятся, нас окончательно затопит…

Бутов молча покосился в сторону Щедрина и Малехова, затем тихо произнес:

– Действовать надо. Самим. Как привыкли.

Роман Малехов, кряхтя, приподнял тяжелый стеклобетонный блок, установил его поверх других.

– Чего шепчетесь? – Он скривился от боли в растянутом запястье.

Егор угрожающе привстал. Неприязнь к уроженцам Земли упорно искала выход.

– Заткнись и работай! – сипло выдавил он.

– А ты будешь сидеть?

Тяжелый взгляд обжег Малехова. Ржавый кусок арматуры в руке Бестужева не предвещал ничего хорошего. Видимо, у парня совсем крыша поехала, вон глаза горят, словно у сумасшедшего. Слово поперек – убьет.

– Эй, ну хватит! – Дима Щедрин перешагнул через низкую кладку. – Остынь! Ну чисто звереныш! – тяжело дыша, выругался он. – Всем тяжело!

– Егор, не надо! – Родион перехватил руку друга.

Бестужев с трудом разжал пальцы. Согнутый кусок арматуры со звоном упал на пол.

– Не могут ничего дельного придумать, так пусть работают! – Вспышка ярости не отпускала. – Какой от вас толк?!

Малехов опустил взгляд.

– Егор, мы бессильны перед стихией.

– Русанов так не думал!

– Русанов погиб! – Малехов исподлобья наблюдал за двумя уроженцами Пандоры. – Ну, искалечим друг друга. А что дальше?!

– Сидеть и ждать смерти – тоже не выход!

– Что предлагаешь? – Щуплый долговязый Дима Щедрин постоянно лез на рожон при каждой возможности.

– Действовать! – ничего не поясняя, отрезал Егор. – Вы же – научная элита! – не удержался, с вызовом добавил он.

Малехов лишь покачал головой, глядя, как вода, закручиваясь воронкой, уходит в темную горловину люка.

– Мы отрезаны от поверхности! Ангары с техникой затоплены! Энергии нет! Люди едва держатся на ногах! Никаких шансов. – Он тряхнул головой. – Ты пойми, Егор, я бы рад найти решение, но не могу! Знания сами по себе, без технологической базы, ничего не решают! Да, я мог бы собрать необходимые устройства, но из чего?! Водородный двигатель не соорудить из камней! Гидропонику не наладить без освещения, без семян растений, без элементарных химических производств! Что мне сделать для тебя? Каменный топор?

– Так. – Родион обвел хмурым взглядом людей, явившихся на шум. – А ну, расходитесь. Нечего толпиться. Прорыв воды ликвидирован!

* * *

Все разошлись, лишь Родион и Егор остались в темном подтопленном отсеке.

– Паша где?

– В своем «тактическом центре», где же еще? – ответил Родька. – Работает, словно одержимый. После имплантации в науку ударился. Эти, ну как его… МаРЗы запускает. Я вчера заходил, попробовал заикнуться, что разведка территорий теперь бесполезна, так он зыркнул на меня, – веришь, мурашки по коже.

– Пошли к нему, – предложил Егор.

Родион недоуменно пожал плечами. Надежда таяла с каждым днем. Пока Русанов был жив, в бункере еще сохранялось подобие порядка, дисциплины, теперь же каждый сам по себе. Кто-то слег, отчаялся, другие обозлились, третьи по инерции продолжали работать, пытаясь заполнить пустоту неизбежности, отчаянья, отказываясь понимать, что из создавшегося положения нет выхода.

– Ладно, пошли, – нехотя согласился Родион.

В дальней части технического уровня стрекотал генератор. Изношенный водородный двигатель, снятый с планетарной машины, работал неровно, с перебоями.

Приглушенный свет холодных оттенков проникал в коридор сквозь дверной проем бывшего склада, где Павел Стременков организовал свой импровизированный «тактический центр».

Трое друзей в последнее время виделись редко.

Виной всему имплантация. Семена знаний, посеянные Русановым, приживались очень тяжело. Егор с трудом перенес операцию по вживлению кибернетических модулей, стал молчаливым, замкнутым. Он не возражал против идеологии «необходимого научного прорыва», но и не загорелся ею. Огромные объемы данных, насильно закачанные в рассудок, напоминали о себе постоянными приступами дикой головной боли, не давали спать, приносили лишь вред.

Родион по поводу имплантации угрюмо молчал. Единое информационное поле, откуда, по замыслу Русанова, каждый мог бы черпать необходимые знания, исчезло во время первого прорыва воды, когда рухнула компьютерная сеть убежища, а идея технологической телепатии, основанной на прямом контакте между имплантами, вызывала у Родиона стойкое отвращение. Однажды он попытался воспользоваться вживленным модулем «технотелп», но реакция со стороны землян оказалась, мягко говоря, неадекватной. Вместо ответов на интересующие вопросы он получил обрывочные, эмоционально окрашенные мысленные образы, от которых возникло желание вообще заглушить имплант и больше никогда его не использовать.

– Пашка, привет!

Стременков даже не обернулся. В помещении склада работала голографическая модель территорий. Тусклый холодный свет струился в полуметре над полом, формируя рельефную карту полушарий Пандоры.