Полная версия
Аромат счастья сильнее в дождь
Я стала рыться в сумке, спрашивая себя, что это меня вдруг потянуло на откровенность? Нет уж, такое не должно повториться, я не из тех, кто открывает душу первому встречному-поперечному, каким бы спецом тот ни был. Если он, с этим его сострадательным видом и готовыми формулировками, думает, что со мной дело в шляпе – он сильно ошибается.
Вернув мне карту, он забрал чек и посмотрел на свое расписание.
– Увидимся через пару недель? – сказал он.
Мне хватило пары секунд, чтобы сделать встречное предложение:
– Может, лучше на следующей неделе?
· Глава 12 ·
Говорят, что если как следует выговориться, сразу почувствуешь облегчение. Хотела бы я знать тогда, почему, с тех пор как я попала к этому чертову психотерапевту, я не переставала вновь проживать тот момент, когда обрушилось мое прежнее существование.
«Я хочу, чтобы мы развелись».
Пять слов. Две секунды. Одна фраза.
Для того чтобы жизнь пошла под откос, мало что нужно.
Я только что уложила Жюля, это было в пятницу вечером. Бен вернулся раньше обычного, и я обрадовалась: вот уже много недель подряд я проводила вечерние часы в одиночестве, а сегодня у нас появлялась возможность вместе посмотреть начало фильма. Ради такого случая я даже решила сходить за шоколадными конфетами для нас обоих.
Он сидел на диване, когда я вернулась в гостиную. И выглядел совсем не как человек, которому хочется шоколада. Я спросила, все ли у него в порядке, на что он ответил: «Сядь». Сердце у меня заколотилось, я подумала, что случилось что-то важное. И, как выяснилось, я не ошиблась.
– Я хочу, чтобы все закончилось, Полина. С нами что-то не так. Дальше это не может продолжаться, мне жаль…
– Да с кем что-то не так? – еле выговорила я.
– С нами, с тобой, со мной, со всеми! Мы больше не понимаем друг друга, что толку цепляться за брак. Ведь мы еще молоды и не должны отравлять друг другу жизнь.
Его слова прозвучали настолько фальшиво, что я даже решила, что он просто воспроизводит одну из фразочек сериала, который мы так любили смотреть вместе. То, что он сказал, не имело ничего общего с нашей жизнью.
– Ты шутишь, ведь да?
Я взглянула на него с надеждой. Сейчас он рассмеется и достанет спрятанную за занавесками камеру.
– Да нет, я серьезно, Полина. Не делай вид, что ничего не видишь, пожалуйста. Не усложняй. Мы месяцами молчим, а если и говорим, то только о Жюле, ты никогда не хочешь обсуждать то, что гложет нас обоих, и я уж не помню, когда мы с тобой в последний раз занимались любовью.
Голова у меня пошла кругом, мне показалось, что все это происходит не со мной, а с кем-то другим. Я поднялась с дивана, взяла пульт и включила телевизор.
– Полина, выслушай меня.
Я принялась жать на пульт, отыскивая канал, который нравился нам обоим. TF1, France2, France3, France5, M6, Arte, C8…
– Полина, пожалуйста…
Голос его становился все мягче, в то время как слова делались все жестче.
W9, TMC, NT1, NRJ12…
– Я хочу, чтобы мы развелись, Полина. Я больше тебя не люблю.
NRJ12. NRJ12. NRJ12.
Мы довольно долго просидели молча. Слова застряли у меня в горле. Да и что я могла бы ответить? Что когда-то мы поклялись любить друг друга, пока смерть не разлучит нас, и оба вроде как живы? Что просто пришла черная полоса, будут и другие, но мы все их успешно преодолеем? Что да, мне сейчас совсем не сладко, но я сделаю над собой усилие? Что я его ненавижу?
Он вышел из гостиной, потом вернулся с одеялом и подушкой.
Ночь я провела одна в супружеской постели, борясь с желанием пойти к нему, чтобы он меня поскорее утешил. Всю бессонную ночь я пыталась взвесить, насколько это вероятно. Утром, как утверждала житейская мудрость, он скажет мне, что сожалеет, что у него крыша поехала и он наговорил мне бог знает что, и на работе у него сейчас полный кавардак, а летом мы втроем отправимся на отдых…
Все же я решилась и пришла в гостиную, легла рядом, прижавшись к нему всем телом. Он спал, хотя в спину ему упирались пружины, а сам он недавно нанес сокрушительный удар нашему браку. Я нежно прикоснулась губами к его губам, он открыл глаза и несколько секунд не сопротивлялся поцелую, а я тем временем погружалась в блаженное успокоение, но затем он отодвинулся от меня.
– Прекрати, Полина! Я же сказал, все кончено.
Я больше не была его милочкой, его сердечком, его котеночком. Теперь я стала Полиной, камешком в башмаке.
Внезапно меня охватил гнев, мощная преграда, способная сдержать волны печали, которые уже грозили меня затопить.
В бешенстве оттого, что он меня оттолкнул, а я выставила себя перед ним в смешном свете, я пулей выскочила из-под одеяла. Схватив чемодан, я принялась запихивать в него вещи, наблюдая за реакцией Бена. Я собиралась уйти и забрать сына, но муж не воспротивился ничему, а продолжал сидеть на диване, обхватив голову руками.
– И куда вы пойдете? – спросил он, когда я сказала Жюлю попрощаться с папой.
– К родителям.
– Ты можешь остаться здесь.
– Нет, не могу.
– Как я смогу видеться с сыном?
– Достаточно спросить, когда захочешь. Это был твой выбор, не мой.
Он с силой прижал ребенка к себе, сказал: «До скорого, старина!», и я почувствовала, что мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Бен проводил нас до двери. Жюль вышел из квартиры очень довольный тем, что мы поедем к дедушке с бабушкой, и когда я в последний раз посмотрела на мужа, то увидела, что он плакал. Повернувшись к нему спиной, я ушла из дома, который когда-то считала своим. Не успела я сделать и пары шагов, как дверь почти бесшумно закрылась. Не ожидала я, что дверь может быть настолько деликатной.
Несколько секунд после того как дверь закрылась, я стояла, будто вросла в пол, не в силах пошевелиться. Но тут Жюль, мой маленький, любовь моей жизни, схватил меня за руку и, подпрыгивая, потащил к лифту.
15 января 2000 года«Встретимся перед мэрией в субботу в 16.00». Это было в записке, которую я нашла под дворниками. В двадцать минут пятого я уже собиралась убраться восвояси, но в это время ты как раз подрулил на старенькой «Визе».
– Прости, у меня на работе возникли неприятности!
Тогда впервые я увидела тебя вне стен офиса. Ты показался мне меньше ростом, но вместе с тем и более привлекательным. На тебе были джинсы, куртка-пуховик и шапочка. Я вырядилась в самое свое красивое платье, скрывавшее покрывшуюся от волнения мурашками кожу. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, не зная, что сказать, но потом ты кивнул, показывая на свою машину.
– Сядешь ко мне?
Я пересела в «Визу», ты включил зажигание, но двигатель не завелся, я посмотрела на тебя, и ты улыбнулся. Попытался снова, и на этот раз получилось. Тогда ты шутливо поцеловал руль и попросил «бибику», чтобы она тронулась с места, я засмеялась, «бибика» повиновалась, и мы выехали на дорогу, ведущую в Аркашон.
– Думаю, мы отлично развлечемся! – сказал ты.
– Не сомневаюсь!
Родителям я сообщила, что собираюсь провести вечер у моей подруги Натали. Вероятно, они не увидели бы ничего особенного в моем свидании, но я все же воздержалась от того, чтобы сказать правду. А что, если он окажется серийным убийцей?
Мои сомнения возросли, когда машина начала дергаться и ехать рывками. Они сменились почти полной уверенностью, когда мотор окончательно отдал богу душу. Мы находились среди сосен, ближайшая деревня лежала в нескольких километрах отсюда, наступал вечер, и теперь, вне сомнений, ты сделаешь это – отрежешь мне голову с помощью пилы, спрятанной в большом черном рюкзаке, валявшемся на заднем сиденье, а затем положишь ее в коробку, как в фильме «Семь»[16].
Сколько ни старался ты оживить «бибику», все было напрасно. На несколько секунд ты прислонился лбом к рулю, чтобы придать себе мужества, а потом расхохотался.
– Знаешь, куда я собирался тебя отвезти?
– Не знаю, – ответила я недоверчивым тоном.
– На дюну Пила[17], полюбоваться закатом. Смотри, я приготовил все, что нужно.
Ты открыл черный рюкзак и вытащил оттуда одеяло, свечи, бутерброды, бутылку игристого вина и пластиковые фужеры.
Я тоже рассмеялась. Выходит, головы я не лишусь. Успокоенная, я тут же изложила тебе свою идею, и ты сразу же согласился.
Так мы провели наш первый вечер на заднем сиденье издохшей «Визы», разделив одно одеяло, бутерброды с паштетом и пузырьки игристого в разгар января.
К полуночи мы уже успели рассказать друг другу о том, как мы живем, о мечтах на будущее, планах изменить мир с высоты нашего двадцатилетнего возраста, но так и не осмелились поцеловаться.
В конце концов нам удалось остановить автомобиль, который довез нас до мэрии. Ты проводил меня до моей машины, я поблагодарила тебя, а ты сказал: «Это тебе спасибо», я пристегнулась, и тогда ты наклонился и поцеловал меня в губы нежным поцелуем, приятно пахнувшим паштетом.
· Глава 13 ·
– Мам, а когда мы вернемся домой?
Жюль в своей пижамке с Базз Лайтер[18] распластался на мне всем телом, пока я слегка почесывала ему головку. Таков был наш ежевечерний ритуал перед сном, до того как отправиться чистить зубы и в туалет. Моя мама, сидевшая рядом с нами на диване, следила за моей реакцией.
– Теперь наш дом здесь, котеночек.
Он отпрянул и округлил глаза от изумления.
– Нет, мам, это же дом дедушки и бабушки! А я хочу жить вместе с папой!
Я продолжала улыбаться так, словно мое сердце не обливалось кровью.
– Скоро ты поедешь к папе, дорогой. А пока Светик хочет пожелать тебе спокойной ночи!
Он скрестил руки на груди и набычился.
– Нет, я не буду спать!
– Послушай, Жюль, уже поздно, завтра нужно в садик, давай!
– Ну, пожалуйста, мама, давай еще поласкаемся!
Я уже почти сдалась, как это бывало каждым вечером, но тут раздался голос моего отца:
– Думаю, этот малыш сейчас достанется мне, и я его съем!
Слова его всегда производили немедленный эффект: Жюль начинал бегать, взвизгивая, пока дедушке не удавалось наконец его изловить, чтобы покрыть животик внука звучными поцелуями. Несколько мгновений я созерцала это веселое действо, давая волнам смеха стереть мою тревогу.
Последние две ночи Жюль снова обмочился в постели. Мне придавало сил то, что вроде бы сын не страдал от нашего разрыва. И все же я не чувствовала полной уверенности, и это причиняло мне боль. Я уже предвидела, как через несколько часов сын заплачет и позовет меня, потому что постель его будет мокрой. Он будет дрожать, просить прощения, а я стану его утешать, говорить, что он еще маленький, а маленькие имеют право мочиться в постель, возьму его на руки, чтобы согреть, переодену, и он закончит ночь в моей постели, раскинув руки и ноги так, что мне придется постараться не свалиться на пол. Но нет таких жертв, которые мать не принесла бы, чтобы с невинного детского личика никогда не сходила светлая улыбка.
Для моего ребенка я была готова на все. Могла есть холодную еду, миллион раз смотреть «В поисках Немо»[19], не мечтая превратить его в несчастную рыбешку, отдать последний кусочек любимого лакомства, не обращать внимания на затекшую руку, если сын засыпал на моем плече, прикреплять солнцезащитный козырек «Машинки» в своем автомобиле, вставать сотню раз за ночь, не показывая клыков, бесконечно слушать песенку Рене Крота[20], восторгаться бусами из сухих макарон, улыбаться, когда он меня будит, засовывая палец в ухо, есть вместе с ним овощи, которых он не любит, сохранять спокойствие, обнаружив свой телефон в унитазе, выковыривать из волос пластилин, часами бродить по парку, вытирать, если его вдруг вырвет, без звука соглашаться на игрушки, «дополняющие» интерьер квартиры, превращаться в лошадку, диван, батут или горку, подавлять крик, когда ночью босиком наступаешь на валяющуюся игрушку, соглашаться на то, что кто-то щиплет тебя за «эти штучки», похохатывая, мириться с растяжками и складками, заменившими мне плоский когда-то живот, отменять потрясающий уик-энд, потому, что к нам пожаловала ветрянка, заменять грубые слова смешными, хлопать в ладоши, если он пописал в горшок, чревовещать за плюшевого медвежонка.
Я бы не вынесла, если бы сын стал несчастным.
После массированной атаки дедушки Жюль начал икать. Воспользовавшись передышкой, я схватила его в объятия.
– Ну, все, малыш, пойдем спать!
Он принялся меня отталкивать, цепляясь за дедушкину шею.
– Нет, не хочу с тобой! Хочу с дедулей!
Отец посмотрел на меня вопросительно. Я знаком дала понять, что согласна, и помахала рукой моему сокровищу, пока они направлялись в детскую. Мама похлопала по дивану рядом с собой, приглашая меня присесть. Мина вздохнула, нехотя одну за другой спустила лапы вниз и сползла на пол.
– Выпьешь травяной настойки?
– Нет, спасибо.
– Посидишь с нами немного?
– Да нет, я пойду в свою комнату, посмотрю что-нибудь.
– Малыш, кажется, не совсем в порядке.
Я подняла глаза к небу.
– Он просто немного устал, всю неделю он ложился позже обычного. Перестань беспокоиться по пустякам, мама.
Но мама нашла ранящие слова и произнесла их, глядя мне прямо в глаза:
– Можешь притворяться, что у тебя все хорошо, сколько твоей душе угодно. Но нельзя закрывать глаза на то, что это отражается на твоем сыне. Ребенку плохо, тебе следует взять себя в руки.
– Да что это значит – взять себя в руки? Не вижу связи! Согласна, возможно, Жюль немного выбит из колеи, но ведь его родители только что разошлись, что в этом необычного?
– Думаю, что проблема не в том. Он страдает оттого, что видит тебя несчастной. Такие вещи бесполезно скрывать, дети все впитывают как губки. Недавно в нашей больнице читали лекцию на эту тему, в ней говорилось, что нет ничего хуже, чем демонстрировать настроение, противоположное тому, что ты испытываешь на самом деле. В этом содержится тревожный посыл.
Мама всегда знала, что лучше для моего ребенка. Во-первых, потому, что она – моя мама, а во-вторых, потому, что она акушерка. Двойной аргумент.
– Бен обязательно вернется, мама. И всем сразу станет легче.
Она на меня посмотрела так, словно я только что снесла яйцо.
– Пора бы тебе, Полина, прийти в себя. Бен может вернуться, а может и не вернуться. Тебе нужно двигаться вперед, твоя жизнь продолжается.
Мне совсем не хотелось все это выслушивать. Как же они меня достали с их желанием, чтобы я двигалась вперед! Я остановилась, не выключив мотора, и просто жду, когда Бен вернется и вновь займет пассажирское сиденье. Неужели так трудно это понять?
Поцеловав маму, я пожелала ей доброй ночи.
Я уже устроилась на кровати, когда мой телефон зазвонил. Пришло сообщение. Как я поступала каждый раз, я вновь обратилась с мольбой к богу телекоммуникаций: «Сделай так, чтобы это был он!»
Разблокировала экран. Бог существует.
От кого: от моей любви.
Текст сообщения: «Мы можем увидеться?»
· Глава 14 ·
Когда я пришла, он меня уже ждал. Я направилась к его столику, пытаясь не анализировать ни его первый шаг, ни застывшее на его лице выражение крайней важности, с которым он уставился на экран телефона. Когда в ответном сообщении я спросила, зачем нам нужно увидеться, Бен написал, что хотел бы поговорить со мной «вживую», и поставил смайлик. Я на всякий случай подкрасила ресницы водостойкой тушью.
Он убрал телефон, заметив меня, и смотрел на меня без улыбки, пока я усаживалась напротив. Сердитый смайлик.
– Привет, Полина!
– Привет…
– Выпьешь что-нибудь?
Взглянув на стоящее перед ним пиво, я заказала апельсиновый сок.
– Зачем ты хотел меня видеть?
Он отпил глоток и поджал губы, как он это делает каждый раз, когда чем-то смущен. Бен выглядел напряженным, я старалась справиться с дрожащими руками, он не улыбался, а я, пожалуй, слишком много улыбалась. Люди наверняка должны были подумать, что это наше первое свидание. Кто бы поверил, что раньше мы с ним целовались часами напролет, что он держал меня за руку, пока я рожала нашего сына, что мы знали друг друга до мелочей, что, по его словам, я всегда была для него самым главным человеком в жизни. Кто бы мог подумать, что мы носили с ним одну фамилию?
С того момента, когда я получила его послание, мои надежды, которые мне удалось сжать до совсем маленького шарика, стали рваться наружу. А что, если он передумал? Что, если осознал ошибку? Вдруг ему меня не хватает?
– Нам нужно продать квартиру.
Мое сердце упало и разбилось вдребезги.
Он продолжил:
– Мне трудно там жить. Я связался с одним агентством недвижимости, и мы сможем получить приличную сумму. Справился и насчет кредита, мы можем переводить деньги по раздельным счетам и даже досрочно его погасить, но это не обязательно. Что ты думаешь?
– …
– Полина, ты ничего не скажешь?
– Можно задать вопрос?
Он кивнул.
– Как тебе это удается?
– Что удается?
– Справляться с этим? Как ты можешь жить без нас? Твою мать, Бен, как ты можешь оставаться настолько равнодушным? Ты превратился в незнакомца, тебе непременно нужно быть таким отстраненным? Это же я… Полина, твоя жена!
На миг он оцепенел, потом запустил руку в свои локоны и начал их взъерошивать.
– Я стараюсь об этом не думать, не оглядываюсь назад. Мне было слишком тяжело, Полина, я с этим не справлялся.
– Неужели я причинила тебе столько зла?
Ответа не последовало.
– Ты получаешь мои письма?
– Да.
– Хорошо. Я хочу кое о чем тебя попросить: дай мне время до конца июля. К тому времени я закончу посылать тебе свои воспоминания о нашей жизни. Если это не заставит тебя передумать, мы продадим квартиру и разведемся. Ты не против?
– Полина…
– Пожалуйста.
Он вздохнул.
– Ладно, если ты хочешь. Так и поступим.
Я отпила соку, оставила мелочь на столике, поднялась и ушла.
Правильно я все-таки сделала, что накрасилась водостойкой тушью.
14 февраля 2000 годаБыл День святого Валентина. Я еще никогда не приходила к тебе домой.
Ты жил вместе с родителями, но в изолированной комнате, устроенной в старом гараже. У тебя даже имелась собственная ванная. Уже стемнело, мы возвращались из кинотеатра «Француз», где показывали «Титаник» в оригинальной версии. После выхода этого фильма я видела его не меньше пяти раз в кинозале и столько же на видеомагнитофоне; я наизусть знала все реплики Розы и взгляды Джека, но при каждом просмотре неизменным оставалось одно: когда она садилась в спасательную шлюпку, оставив его на деревянном обломке, глаза мои превращались в фонтан.
Я все еще всхлипывала, входя в дверь твоей комнаты. Вид ее меня сразу успокоил, она была обставлена с большим вкусом. С большим вкусом шестилетнего ребенка. Идя вслед за тобой и на ходу разглядывая все вокруг, я присела на раскладной диван между корабликом из «Лего» и стеллажом, уставленным модельками машин.
Ты встал рядом со мной. Мы оба знали, зачем мы здесь, уж точно не для того, чтобы собирать конструктор. Мы долго целовались, но никто не осмеливался на жест, который позволил бы нам перейти на следующий уровень. До встречи с тобой у меня это было дважды, да и у тебя вряд ли больше. Я надела самые красивые трусики, и ты упал в мои душистые объятия.
Целых пять минут ты не мог расстегнуть бюстгальтер, наконец я сама это сделала, ты лег на меня, едва не задушив, и тогда я села сверху, наверняка придавив все твое хозяйство и чуть не лишив мужской силы. Ты принялся мять мои груди, пока они не изменили форму, а тем временем моя рука ласкала тебе низ живота, не осмеливаясь подобраться слишком близко к «носу Буратино», так что наш первый раз рисковал обернуться полным провалом, но тут ты неожиданно зарылся лицом у меня между бедер. Я пыталась справиться со своим голосом, сдержаться, но мои громкие стоны перекрыли звук открывающейся двери. Первое впечатление обо мне у твоей матери было таким: девица на грани оргазма держит между ног голову ее сына, чье лицо украшено кудрявыми «усиками».
· Глава 15 ·
В садике был утренник, посвященный началу нового учебного года. Вот и закончился первый год пребывания Жюля в детском саду. Мне так хорошо запомнился этот день, словно все произошло вчера.
Как только мы вошли, Жюль тут же выпустил мою руку и бросился к приятелям. На нем был костюм садовника, на Итане – морковки, на Анне – клубники. Тема выступления хранилась в секрете, но мы тем не менее успели получить немало подсказок.
Мама взяла меня за руку и шепнула прямо в ухо:
– Здесь Бен.
Я проследила за ее взглядом. Он сидел в первом ряду, перед самой сценой. Рядом с ним была его мать, которая тут же отвернулась, делая вид, что меня не видит. Бен встал и направился к нам. С моими родителями после развода он виделся впервые.
Поприветствовав меня кивком, он поцеловал маму и протянул руку отцу, который сдержанно ее пожал. Несколько секунд мы простояли молча, сами вполне заслуживая ролей в каком-нибудь спектакле, затем он махнул нам рукой и пошел в сторону Жюля, который только крикнул ему издалека «Здравствуй!», слишком увлеченный игрой с Тео-Луком-Пореем. Волей-неволей Бену пришлось вернуться к своей матери невозмутимой походкой «мне на все наплевать», однако понурые плечи говорили о другом.
– Так ему и надо, – прошептала мне мама.
Я кивнула, борясь с желанием пойти к нему и поскорее его утешить.
Праздничный концерт начинали самые младшие. Группа Жюля. Пока директриса заканчивала приветственную речь, дети готовились к выходу на сцену.
Я достала фотоаппарат из футляра, проверила, есть ли в кармашке запасная батарейка, и доверила видеосъемку моему отцу.
Директрисе зааплодировали, потом раздалась музыка, и на сцену, танцуя, вывалилась целая корзина фруктов и овощей. В сторонке, ожидая своей очереди, переминался с ноги на ногу мой малыш с перекошенным ртом. Я прекрасно знала, предвестником чего было это страдальческое выражение, оно не обещало ничего хорошего. Я стала приветственно махать ему, посылать воздушные поцелуи и улыбки, чтобы его подбодрить. Все напрасно. Когда ребенок хотел по-большому, это оказывалось сильнее всего.
Отец мой тоже заметил.
– Надеюсь, он сумеет сдержаться…
– Он не сможет, это было бы чудом.
Наконец мой маленький садовник вышел на сцену вприпрыжку, с лейкой в руке. С сосредоточенным лицом он останавливался перед каждым из своих товарищей, стоявших на коленках, и делал вид, что поливает их. Впервые в жизни я волновалась, видя, как орошают водой морковку. Все испортилось, когда дело дошло до огурца. Внезапно Жюль выпустил из рук лейку и схватился за попку, пританцовывая на месте. Он не отрывал глаз от моего лица, словно моля о помощи. Я защелкала пальцами изо всех сил, чтобы остановить действо, но это не сработало.
Я вскочила и поспешила к воспитательнице, чтобы попросить ее увести моего сына со сцены. Жюль понял и побежал прямо ко мне. Остальное случилось в мгновение ока. С глазами, полными слез, он споткнулся о «корешки» Лука-Порея и растянулся во всю длину. Он немедленно поднялся на ноги и начал пятиться назад, увидев, что разорвал фартук. Все его личико было мокрым от слез. Я стала показывать ему жестами, чтобы он бежал ко мне, но он продолжал пятиться, приближаясь к краю сцены. Я уже кричала во весь голос, зрители кричали, воспитательница кричала, и наконец ножка Жюля оказалась в пустоте, перед тем как туда рухнуло его маленькое тело.
27 мая 2000 года– О, да вы поменьше ростом, чем ваша предшественница!
Именно эта фраза дала старт моим отношениям с твоей мамой. Правда, ты меня предупредил: твоя мать и благожелательность всегда старались держаться друг от друга подальше.
Я почувствовала, как твоя рука крепко сжала мою, когда мы вместе переступили порог дома, в котором ты вырос.
Сам Людовик XIV не украсил бы его иначе: дуб, позолота, гобелены, натюрморты, заслуживающие своего названия[21], кресла, обитые бархатом, семейные портреты, бронзовые статуэтки и прямо посреди гостиной – стол, уставленный настоящим фарфором и серебряными приборами.
– Присаживайтесь, мы сразу начнем с еды.
Суд состоял из трех заседателей: твоей матери, отчима и его пятнадцатилетнего сына. Семейство было в полном сборе, в отличие от меня, распавшейся на мелкие кусочки.
Допрос проходил крещендо. К концу главного блюда все уже знали, что я люблю устрицы и не очень – стручковую фасоль, что я на год тебя старше, что у меня был кот по кличке Нестор, и, уж конечно, что я еще не закончила учебу и потому пока не зарабатывала, но учиться мне нравилось, слава богу, мои родители до сих пор живут в браке, мама по специальности акушерка, а отец раньше работал на заводе, что нет, разумеется, они не шикуют, да, снимают жилье, нет, можно чувствовать себя вполне счастливой, даже если ты вырос в скромной семье, да, я представляю, чем они занимались всю жизнь и не скажу, чтобы это приводило меня восторг, да, я охотно съем еще немного жаркого.
