Аромат счастья сильнее в дождь

На втором кусочке десерта твой отчим и его кустистые брови задали мне дополнительный вопрос:

– А почему вы решили встречаться с Бенжаменом?

Намек на то, что мы из разных социальных кругов, был завуалирован едва-едва. Честно говоря, мне трудно было понять их озабоченность. Ты рассказывал, что мать происходила из состоятельной семьи, которая впоследствии разорилась, то есть богатства там не было. Кроме того, она считала, что ты обязан сам себя содержать, и не давала тебе ни гроша. Будь я нацелена на богатенького, уж точно, успела бы обучиться прицельной стрельбе.

Ты смотрел на меня, улыбаясь:

– Можешь сказать им правду.

Кровь прилила мне к лицу.

– Что значит «правду»?

– Объясни, почему ты на самом деле со мной.

Я пробормотала что-то, пытаясь найти ответ в твоих глазах.

– Полина не осмелится признаться, – продолжил ты, приковав к себе внимание семейства, – но она со мной по единственной причине.

Троица наблюдала за твоим ртом в ожидании. И ты решил их добить, чтобы не мучились.

– Потому, что я очень хорош в постели.

Я отчетливо видела, как в их глазах застыл ужас. А ты прыснул со смеху, прежде чем проглотить кусочек пирога. Больше никто из них не раскрыл рта. В тот вечер, когда ты проводил меня до дома, я впервые сказала: «Я тебя люблю». Уточнив, что вовсе не только за то, на что он намекнул за столом.

· Глава 16 ·

В коридоре перед рентгеновским кабинетом было полным-полно народу. Меня не пустили туда вместе с сыном, но врач «Скорой» меня обнадежил. У Жюля сработал защитный рефлекс, и он приземлился на руки, а голова осталась невредимой.

Бен сидел рядом. Мы не обменялись ни единым словом с тех пор, как сюда приехали. Почти парализованная от страха, я и не думала о том, чтобы завязать разговор. Мой малыш, мое сердечко, сейчас там один, пока незнакомые люди его обследовали. Наверное, он сейчас в ужасе, у него все болит, и я считала секунды, чтобы время шло быстрее.

Не знаю, какие воспоминания он сохранит от своего детства. Мне неведомо, каким образом мозг отбирает то, что должно остаться в памяти, а что будет предано забвению. Когда мне было шесть лет, я однажды упала с дерева и разбила лоб. С тех времен у меня сохранились шрам и отрывочные воспоминания. Как меня на руках нес отец. Как кричала мама. Кровь, заливавшая мне глаза. Плохие моменты врезаются в память сильнее, чем хорошие. Последние я тщательно заношу в тетрадку с момента рождения сына. Немножко для него, немножко для себя. Тетрадку эту я отдам ему в день его восемнадцатилетия, положив ее большую голубую картонку вместе с первыми башмачками, пустышкой, мягкой игрушкой и первой медицинской картой. Если бы я могла, то все плохие воспоминания я бы сложила в другую коробку и сожгла ее.

– Я пошел, – заявил вдруг Бен, поднимаясь с места.

– Как это «пошел»?

– Мне нужно кое-что сделать сегодня вечером, я никак не могу отложить. Доктор сказал, что нет ничего серьезного, ведь ты будешь меня держать в курсе, не так ли?

– Ты шутишь, Бен?

– Ой, вот только не надо… не начинай… Я же пришел, не старайся упрекнуть меня, что я плохой отец! Мы здесь сидим больше двух часов, и теперь мне нужно уехать. Ты сможешь позвонить, когда выяснится, что с ним?

Разбей я сейчас ему челюсть, доктора долго искать не пришлось бы – мы как раз находились в подходящем месте.

– Нет, не позвоню. Хоть это ты мог бы сделать сам? Тебе не приходит в голову, что ему было бы приятно видеть рядом отца?

– Вот в чем твоя проблема, Полина. Ты думаешь за сына. Ты всегда думаешь за кого-то. Жюль даже не обратит внимания на то, что меня нет рядом. Оставь свои перфекционистские штучки. Я веду себя так, как могу.

Он кивнул, раскрыл было рот, чтобы что-то добавить, но передумал. Я погрузилась в созерцание рисунка на стене, чтобы удержаться и не сказать ему: «До свидания!»

Едва он ушел, как ко мне подбежал Жюль в сопровождении медсестры. Глазки у него покраснели от слез. Он сообщил, что у него перелом запястья, очень распространенный у детей. Шесть недель ему придется провести в гипсе, потом еще три месяца он должен быть очень осторожным с этой рукой, чтобы вновь ее не сломать. Я его внимательно выслушала, спрашивая себя, сколько мне потребовалось бы упаковочной пузырчатой пленки, чтобы полностью завернуть в нее моего драгоценного мальчика.

· Глава 17 ·

Чемоданы были уложены в багажник, Мина разлеглась на заднем сиденье, отец ставил галочки в списке, пока мама проверяла, не забыли ли они чего-нибудь. Это был день великого исхода ради семейного отдыха в аркашонском домике.

– Ты уверена, что не затоскуешь, если мы оставим тебя одну? – настаивал отец.

– Прекрати, пап! Что, я не могу прожить месяц без родителей? Знаешь, девочка успела вырасти.

– Знаю, знаю, но ты никогда не жила одна. Когда Бен заберет Жюля в отпуск?

– Завтра.

– Тебе трудновато будет. Лучше бы уж мы находились рядом.

– Дай ей спокойно подышать, в конце концов, – прервала его мама. – Вечно ты над ней трясешься. Неудивительно, что она так же себя ведет с малышом…

– Как я себя веду?

– Сама знаешь… Как следует закрывай дверь, если будешь уходить, с каждым годом в летнее время краж в нашем районе становится все больше. На столе в кухне я кое-что для тебя оставила, увидишь. А где Жюль?

Я позвала сына, убежавшего в сад, и тот получил свою порцию объятий и поцелуев на ближайшие недели. Отец сделал еще одну попытку:

– Жаль все-таки, что ты не сможешь поехать с нами…

– Папа, я работаю.

– Но ведь ты могла бы приехать на выходные.

– Хорошо. Посмотрим. Приятного вам отдыха!

Родители уселись на свои места, машина тронулась, выехала из ворот и стала удаляться. И по мере того как она уменьшалась, возрастало мое чувство облегчения. Отец прав, я никогда не жила одна, но жить вместе с родителями тоже далеко не сахар.

Не раз я слышала, что маленькой я постоянно цеплялась за юбку мамы. Она даже называла меня пиявкой. В свое время я мечтала выйти замуж за папу и рыдала от безысходности, узнав, что рано или поздно им предстоит умереть. Я писала им стихи, в которых клялась, что никогда их не оставлю. Нет, судьбой мне не было предназначено стать той, кто надеется на свой органайзер, чтобы он напоминал о необходимости позвонить родителям. Теперь они очень стараются, чтобы отношения у нас оставались хорошими. Но перелом невозможно срастить одной только мазью.

Я зашла в дом, следом за мной вбежал Жюль.

– Давай, сынок, мы идем в ванную!

Он замирает на миг, скрестив руки на груди.

– Нет, не хочу в ванную! Хочу смотреть мультики!

– Жюль, не начинай! Пора в ванную, ведь ты уже посмотрел две серии «Чупи»[22], сейчас будем мыться, а потом поедим. Ну, быстренько!

Он не сдвинулся с места, его личико пылало обидой:

– Ты – плохая! Я с тобой больше не дружу!

Еле сдерживаясь от смеха, я взяла его на руки, чтобы отнести в ванную. Мы и так полностью выбились из графика на эти выходные. У меня нет больше времени на переговоры.

Проходя мимо кухни, я вспомнила мамины слова: «я кое-что для тебя оставила».

Я приблизилась к тому, что сначала показалось мне книгой, пока маленький паршивец извивался в моих руках. На столе лежал каталог агентства недвижимости, который специализировался на аренде жилых помещений. На случай если мамин месседж не дошел бы до меня, она наклеила сверху стикер: «Хорошо бы тебе начать подыскивать жилье, по крайней мере, так будет лучше для малыша. Целую. Мама».

28 октября 2000 года

Мы остановились на последней из трех квартир, которые успели просмотреть. В первую до нас уже заселились крысы, явно не умевшие пользоваться туалетом. Вторая оказалась почище, однако в этом случае нам пришлось бы делать выбор между столом и кроватью. А вот третья находилась неподалеку от бульвара, в новостройке с лифтом, домофоном и мини-кухней. Когда мы подписывали договор четырехцветной ручкой, наши глаза светились от счастья.

В день переезда рабочих рук у нас было больше, чем мебели. Отец сам собрал кровать-мезонин[23] и «стенку» из полок с помощью брата и его подрастающих бицепсов. Натали занялась устройством панно из фотографий на стене гостиной, а твоя мать уже в тысячный раз допытывалась, уверен ли ты в том, что делаешь, ведь здесь так тесно и притом далеко от них. Жюли помогала твоему другу Стефану подключать телевизор с игровой приставкой, а Лорен, Самира, Яник и Фабьен отправились проверять, нормально ли работает кофеварка.

Закончив с расстановкой, мы собрались за столом вокруг сковороды с омлетом – без соли и столовых приборов, – он получился отвратительный, но нам было наплевать, ведь его приготовили на нашей сковородке на нашей плите и в нашей кухне.

Они ушли еще засветло, мы помахали им с балкона, а потом ты закрыл дверь на ключ и бросил на меня взгляд, который я хорошо знала.

– Знаешь, что перво-наперво нужно сделать после переезда на новое место?

Я ответила «нет», хотя, конечно же, знала.

И вот мы принялись «обживать» – сначала кровать. Потом диван, стол, а затем и душ. Приметами пренебрегать нельзя.

Опорожнив коробки, мы разложили на полках одежду, подаренное родителями постельное белье, твои модельки, мои книги, разрозненную посуду, наши компакт-диски, видеокассеты и новинку – DVD-диски – и все те предметы «из детства», которым было предназначено сопровождать нас во взрослой жизни.

Было уже за полночь, когда наша квартирка приняла божеский вид. Мы совершенно выбились из сил от физической работы и эмоций. Мы совсем уже собрались идти спать – на одной кровати, ты справа, а я слева, пора было приобретать новые привычки совместной жизни, – то есть залезть в нашу постель под небесами, как внезапно меня осенило:

– Мы забыли самое важное!

Я схватила ручку и кусочек картона и потащила тебя за собой в коридор. Босиком, хохоча, мы сбежали по холодной лестнице до самого низу. Там ты наконец все понял.

Стоя перед почтовым ящиком, я взяла кусочек картона, написала наши имена, пририсовав сбоку сердечко, и просунула его в маленькое «окошко».

Полина Марионне

Бенжамен Фремон

Держась за руки, мы поднялись по лестнице, переступили порог новой квартиры, что нам предстояло еще делать тысячи раз, и закрыли ее на ключ. Мы были у себя дома.

· Глава 18 ·

Довольно-таки прямолинейная записка моей матери оказала тем не менее положительное действие: она заставила меня понять нечто важное. Жюлю требовалась обстановка, в которой он чувствовал бы себя как дома, то есть комфортно. Начать я решила с обустройства его комнаты, где все оставалось нетронутым со времен, когда там жила сестра. Ведь если я сниму другое жилье, пока не вернулся Бен, для Жюля это станет еще одним потрясением. Мальчик уже привык к этой квартире, а переехать на новую можно и в конце лета, если к этому времени не произойдет положительных изменений.

Утром, когда Жюль уехал с Беном, я просмотрела интернет-каталоги мебельных магазинов и аксессуаров. Сделав заказ того, что мне понравилось, я съездила за выбранными вещами и принялась все менять.

Мне казалось, что сделать это не так уж сложно. На самом деле я и не представляла, что установка кроватки и прибивание нескольких рамок к стене до такой степени меня измотает морально. Ведь это была ежесекундная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть – сделать так, чтобы в мой мозг не проникали через лазейку сознания образы прежней детской сына.

Первая кроватка Жюля, которую мы выбрали вместе, обегав, высунувши языки, десятки специализированных магазинов. Первая фотография нас втроем, висевшая над его комодом. Волосы на ней у меня слипшиеся, и вид такой, словно я только что побывала под многотонным грузовиком. Но если бы мне пришлось оставить единственное фото в жизни, я выбрала бы именно это.

Крохотные ползунки, которые мы сложили в ящики, говоря себе, что дизайнеры явно ошиблись и человеческое существо не может быть настолько маленьким.

Кофточка, связанная моей обожаемой Нонной, с варежками, шапочкой и пинетками из желтой пряжи.

Ночник, освещавший первые одинокие ночи нашего малыша, когда я не отрывала от уха «радионяню».

Мне требовались поистине сверхусилия. С тех пор как Бен меня бросил, все вокруг напоминало мне о нем. Словно вся вселенная на меня ополчилась, открывая мне истинный масштаб моей утраты. Запах в магазине, имя в фильме, песня по радио, похожий силуэт на улице. Присутствие Бена никогда не представлялось мне настолько глобальным, как после его ухода.

Телефон спас меня от полного погружения в грустные воспоминания. Звонила Натали. Я сбросила вызов, как делала это каждый раз. Она уже оставила мне десятки сообщений и продолжала время от времени присылать эсэмэски, чтобы сказать, что она обо мне думает.

Я познакомилась с Натали еще в лицее, мы наделали немало глупостей вместе, она была свидетельницей на моей свадьбе, а я – на ее, наши мужья стали неразлучными друзьями. Порой у меня возникало горячее желание ее увидеть, чтобы, как раньше, прошвырнуться по магазинчикам на улице Сент-Катрин, купить итальянское мороженое и посидеть на ступеньках площади Кенконс[24], поверяя друг другу незамысловатые амурные истории. Но если я ей отвечу, расскажу, через что мне приходится проходить, увижусь с ней, наша встреча станет дополнительным подтверждением того, что все происходящее со мной – правда.

Опять зазвонил телефон. Снова Нат. Опять я сбросила вызов, но тут же раздался новый звонок. Наверняка что-то срочное. И я ответила.

– Алло?

– Полина? Это ты?

– Да, я. У тебя все в порядке?

– Да плевать на меня сто раз! Как ты? Я знаю, что ты любишь оставаться одна, когда тебе плохо, но я и правда очень беспокоилась.

– Прости. Мне нужно еще немного времени.

– Да понимаю, птичка моя. Когда я узнала, что ты живешь у родителей, я сразу догадалась, что у тебя не все в порядке. Как ты справляешься? Удается держать удар?

– Я не хочу об этом говорить, прости, ради бога…

– Конечно, конечно, я все понимаю! Я тебе позвонила только для того, чтобы услышать твой ответ. Ты получила приглашение?

– Приглашение?

– Да, на годовщину нашей свадьбы! Десять лет прошло, представляешь? Уму непостижимо, мне кажется, все это было вчера… Мы заказали тот же зал, пригласили тех же гостей, плюс несколько детей и минус несколько стариков, и поскольку это совсем скоро, я хотела убедиться, что ты придешь.

– Когда это будет?

– В следующую пятницу. Так, значит, ты не получила приглашение?

– Нет, я ничего не получала. Прости, Нат, я не смогу прийти. Я еще не готова встретиться со всеми. И потом, думаю, он тоже там будет.

– Он же был у нас свидетелем, его нельзя не пригласить. Но придет очень много народа, тебе не обязательно с ним общаться. Давай, Полинка, давай, я не представляю нашей вечеринки без тебя! Ну, пожалуйста!

– Я правда не могу, прости. Вот на ваше двадцатилетие я обязательно приду, обещаю.

Голос ее изменился, помрачнел.

– Ну что ж. Очень жаль, я думала, ради меня ты сделаешь над собой усилие.

– Жестоко, Нат. Если бы ты была на моем месте, ты…

– Понимаю, ты страдаешь, все можно понять, но ведь прошло пять месяцев! На сколько месяцев еще ты собираешься выключить себя из жизни?

– Мне нужно идти, хорошего тебе дня.

– Послушай, Полина…

Мне хотелось выть от ярости, когда я вешала трубку. В следующий раз, пусть она мне звонит хоть тысячу раз, пусть лезет в окно или пришлет почтового голубя, я не отвечу ни слова. Если такова ее концепция дружбы, пусть одарит ею кого-нибудь другого. Разве я не права? Кто она такая, чтобы бросать мне правду в лицо?

18 февраля 2002 года

Мы сыграли в игру «камень, ножницы, бумага». Твои ножницы затупились о мой камень. Скромная, но все-таки победа, и я, танцуя и напевая «Декалькатан, декалькатан, о-е, о-е»[25], прошлась по нашей квартире.

Ты пошел туда вечером, после работы. Я снабдила тебя подробным списком, сгруппированным по отделам, и маршрутом, который следовало проложить в магазине, посетив отдел заморозки в последнюю очередь.

И всего-то нужно было купить пятнадцать наименований. После трех часов ожидания, когда я уже намеревалась звонить в полицию по поводу исчезновения человека, ты явился, нагруженный пакетами и с улыбкой до ушей.

– А у меня для тебя подарок! – возвестил ты, оставляя пакеты в кухне.

Я подбежала и повисла на твоей шее. Как же я люблю подарки, особенно если они предназначены мне!

– Хочешь получить немедленно?

– Да! Да! Я была хорошей девочкой!

Ты порылся в одном из пакетов и извлек оттуда розово-белую коробочку. Сразу я ничего не поняла. Но потом прочла, что было на ней написано:

«Пластины с холодным воском для эпиляции лица».

– Как раз была промоакция, и я решил, что тебе понравится.

Я смотрела на тебя, вытаращив глаза, а ты… просто лопался от гордости, старясь изо всех сил это скрывать.

· Глава 19 ·

Честно говоря, мне и правда не нравится жить одной. Родители и Жюль всего четыре дня как уехали, а я уже готова была разместить объявление, что ищу жильца или хотя бы морскую свинку.

Такое со мной впервые. Как только у меня появилась возможность, я покинула отчий дом и стала жить с Беном. Тогда мне было двадцать. Даже когда у нас родился ребенок, он спал вместе со мной. Вот уж не думала, что когда-нибудь стану так скучать по родителям, – слишком уж тихо в доме. А я предпочитала слышать скорее мысли других людей, высказанные вслух, чем собственные.

Напрасно я засиживалась на работе допоздна, а по вечерам таскалась по супермаркетам, все равно мне не удавалось убить лишнее время. Когда я сказала своей коллеге Кристине, что мне одной скучно, она сделала большие глаза и заохала. Мне показалось, что она вот-вот взорвется. Она призвала в свидетели Николь из бухгалтерии, чтобы повторить ей то, что я ей сказала, и они принялись смеяться, бросая на меня косые взгляды.

– Ой, не могу! Все бы отдала, чтобы вот так немножко поскучать, – хихикала Кристина.

– Да и я, пожалуй! Хочешь, одолжу тебе моих четверых детей вместе с мужем? – вторила ей Николь.

Затем они успокоились и начали составлять список дел, которыми занялись бы, окажись у них свободное время. Один пункт, похоже, соблазнял их особенно: «побаловать себя».

Поэтому я твердо решила, что это станет моей программой на сегодняшний вечер.

Из агентства я уехала вовремя и сразу отправилась к себе. В доме, несмотря на жару, было прохладно. Я сбросила босоножки и распустила волосы. Покопавшись в компакт-дисках отца, я вставила один в плеер, и вскоре раздался голос Барри Уайта[26]. Мои коллеги тысячу раз правы: коль уж появилось лишнее время, стоит потратить его на себя. Ведь раньше я всегда с большим рвением за собой следила, вот и постараюсь снова выглядеть безупречно. Не считая природных внешних данных, разумеется.

Увы, я далеко не хорошенькая. Я поняла это очень рано, когда еще была ребенком, все называли меня «миленькой», а сестру – «красавицей». Губы у меня очень тонкие, глаза посажены слишком близко, да и нос, мягко говоря, великоват.

В подростковом возрасте в дополнение к моей некрасивости я еще и растолстела. Мама заставила меня сесть на диету, говоря, что это необходимо для моего здоровья. На самом же деле это требовалось ей самой, для ее самолюбия. Дочь вроде меня была для нее настоящим позором. По мере того как я набирала килограммы, мама все больше от меня отдалялась, и я это чувствовала. Она все реже разговаривала со мной, становилась все раздражительней. А потом она ушла. Как-то вечером, когда я вернулась из лицея, на кухонном столе меня ждала записка. «Мне нужно побыть одной. Не ищите меня. Я скоро вернусь». Подписи не оказалось, но я сразу узнала ее почерк. Папа мгновенно сменил маму на бутылку. Ромен стал куда-то исчезать по ночам. Эмма целыми вечерами не сводила глаз с входной двери. А я перестала нормально питаться.

Вернулась она через триста сорок три дня к моим двадцати четырем килограммам весу. От меня остались лишь кожа, кости, да еще нос. Мама сказала, что так дело не пойдет и обвинила отца: дескать, он не замечал, что со мной происходит что-то неладное. Но ведь это было нормально, что он ничего не замечал, – ведь у него все это время постоянно двоилось в глазах, вот я и казалась ему толще. Меня поместили в клинику, и врачи повесили на меня ярлык со словом, за которое полагается немало очков при игре в скрэббл[27], а мама отвоевывала свое место хозяйки дома, пока я возвращалась к жизни. С тех пор я никогда уже не отказывалась от еды, однако продолжала взвешиваться по утрам, чтобы оставаться уверенной в том, что меня снова не бросят.

Дабы не пугать людей, я взяла за правило ежедневный уход за лицом и волосами. Парикмахерскую посещала раз в месяц, маникюр-педикюр обновляла раз в две недели, регулярно пользовалась кремами, дважды в год консультировалась с диетологом. Я никогда не выходила на улицу без макияжа, обязательно использовала пудру, румяна, тушь для ресниц, помаду, ногти у меня всегда были как на картинке, после каждого мытья головы непременно проходилась по волосам «утюжком», а по воскресеньям тщательно подбирала одежду на будущую неделю. Но исполняла я все это на автомате, без всякого удовольствия. Однако в этот вечер я решила как следует посмаковать косметическое действо.

Я зажгла свечу с ванильным ароматом в ванной комнате, наложила маски на лицо и волосы и постаралась сосредоточиться, ощущая свою кожу, ласкающую нежность и чудную освежающую приятность косметических средств. Затем я погрузилась во вспененную ванну с небольшим количеством почти горячей воды. И мгновенно почувствовала разрядку. Прикрыв глаза, я позволила мышцам окончательно расслабиться, а голове приказала замедлить мыслительный процесс. Замедлить. Замедлить.

Я уже пребывала на грани блаженного забытья, когда раздался звонок моего телефона. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Не медля, я вылезла из ванны. Я совсем забыла, что сегодня пятница и скоро восемь часов. Мне бы следовало давно быть в пути.

· Глава 20 ·

– Я знала, что ты обязательно придешь!

Натали горячо обняла меня. Она надела свое свадебное платье и держала в руках тот же букетик, что и десять лет назад.

– Пришлось сесть на диету, чтобы в него влезть… Ах, как же я счастлива, что ты здесь!

Я бы тоже, наверное, была счастлива, если бы не тревожилась так сильно. Несколько секунд передышки – я постояла, уткнувшись лицом в плечо Натали, прежде чем решилась предстать перед остальными гостями. Собрались все наши общие друзья. Все те, для кого мы были не кем иным, как «Полиной и Беном». Внешне я осталась, впрочем, той же, кого они знали. Придется нацепить свою самую широкую из улыбок и притворяться расслабленной и веселой, чтобы не выглядеть той, у кого одна только мечта – поскорее нырнуть под свое одеяло.

– Мама! Папа говорит, что мне нельзя пить сампанский сок, ну скази, ведь мозно, мозно?

Жюль, открыв дверь в прихожую, тянул меня внутрь зала, прямо к барной стойке. Я подняла его и взяла на руки, а он начал отбиваться, чтобы спуститься. Прошла почти неделя, как мы расстались, а он не соизволил даже меня поцеловать! Мне захотелось сделать ему приятное и подать чашечку сока.

– Нет, дорогой мой, шампанское – для больших.

– Я узе больсой!

– Да, ты уже большой мальчик, но недостаточно большой, чтобы пить шампанское. Хочешь апельсиновый сок?

– Почему это только для больсих?

– Потому, что это – спиртное.

– А почему спирт ноет?

– Послушай, сынок, иди-ка, поиграй с Элизой, Эстебаном и Айной. Мама должна со всеми поздороваться.

– А зачем ты долзна поздороваться?

Я оглядываюсь в поисках выхода и сразу же вижу Бена, прислонившегося к стене и оживленно болтающего с двумя друзьями новобрачных. Он послал мне мимолетную улыбку, не прерывая разговора. Так вот кем я стала теперь для него: случайной знакомой, кому можно издалека едва заметно улыбнуться! Я обернулась к Натали со словами:

– Я вот что думаю – а не выпить ли и мне немного «сампанского сока»?

Она расхохоталась и повлекла меня к стойке, но в это время я почувствовала, что кто-то нежно обвил меня руками за плечи. Я быстро обернулась, готовая к жесткому отпору. Но я уже явно расслабилась.

– Я так рада тебя видеть!

У меня едва хватило времени, чтобы разглядеть светлые волосы Жюли до того, как она бросилась мне на шею. Я тоже крепко обняла ее и прижала к себе.