bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 10

– Я в жизни о таком не слыхала! Континентец – на должности губернатора полиса!

Надар хихикает:

– А я-то думала, что вы из сторонников министра, генерал. Разве это не прогрессивно, а?

– Одно дело – прогресс, другое – хрень вроде этой.

Мулагеш встряхивается и пытается сфокусироваться на деле.

– Значит, такое уже и раньше случалось?

– В смысле? А, да. Да, один раз, семь месяцев тому назад. Но тогда погибла семейная пара, не семья, и убийство было не таким… э-э-э… красочным.

– Никаких тел на кольях?

– Нет. Как доложили патрульные, муж убил жену, отрубил ей голову и руки-ноги. Но туловище не вспарывал. Мы нашли его в той же комнате их халупы. Его разорвали волки.

Они идут обратно на передний двор.

– Никаких следов человеческого вмешательства в его смерть?

– Я же говорю – волки. Хотя нет. Мы думали, может, он пьяным все это проделал, а потом умер от алкогольного отравления. Или у него сердце отказало. Но там тела долго лежали, не то что здесь. И мы полагали, что это единичный случай. Тут чего только не происходит. Но это…

– Да уж, – кивает Мулагеш. – Теперь такое в тренде, как я погляжу. Может, первый случай тоже должен был стать уроком, просто они не успели закончить работу. Что-то им помешало. Но теперь они навострились и довели дело до конца.

Надар смотрит на темный ельник.

– Значит, это произойдет снова.

– Возможно, да. Если вы не найдете человека, точнее, людей, которые это сделали.

– Вы думаете, их было несколько?

– Убить всю семью в одиночку – дело трудное. Дети начнут разбегаться. Кто-то кинется на тебя с ножом – такое тоже случается. Наверняка там несколько человек потрудилось. Хотя я бы не исключала отравление или поджог. Вспыхнул дом – жертвы задохнулись в дыму. В таком случае это мог быть один человек.

– Откуда вы все это знаете?

– Я просто знаю. – Мулагеш щелкает языком и качает головой. – Хотя вот тело мужчины они уродовать не стали. А остальных разделали. Странно это.

До них доносится крик. Надар и Мулагеш снова вскакивают на лошадей и несутся к Панду и остальным солдатам. Те толпятся рядом с дорогой, там, где к ней подступает лес.

– Что там?

– Мы кое-что нашли, мэм, – говорит Панду. И показывает на деревья. – Похоже, как если бы охотник в засаде сидел.

Надар и Мулагеш снова спешиваются – бедра у последней уже болят – и присаживаются, чтобы разглядеть получше. Между деревьями высится тщательно сложенная стена из лапника.

Надар разводит ветки и всматривается.

– Иголки повыпадали, – тихо говорит она. – Кто-то здесь долго сидел. Отлично сработано, старший сержант.

Мулагеш встает и примеривается к стене – и ей тут же открывается вид на ферму. Все как на ладони.

– Они сидели и ждали, – тихо говорит она. – Ждали удобного времени, чтобы напасть.

* * *

Собственно к городу они подъезжают уже затемно. Мулагеш безмерно устала, мышцы спины отказываются поддерживать ее в вертикальном положении.

– Я отправлю человека к Орсковым, – говорит Надар, когда перед ними открываются двери форта. – Они, наверное, сами захотят похоронить соплеменников.

– А что дальше будете делать, капитан? – спрашивает Мулагеш.

– Утром пошлю патрули прочесывать местность, – отвечает Надар. – Пусть поспрашивают, может, заметят что-нибудь подозрительное. Надо же что-то с этим делать. Вы останетесь на ночь здесь, генерал?

– Нет, думаю, лучше я в город вернусь, – мотает головой Мулагеш. – Два генерала под одной крышей – сами понимаете. Не хочу никому наступать на больную мозоль.

– Уверена, роскошные перины, камины и лучшие шеф-повара ЮДК не имеют к вашему решению никакого отношения, – говорит Надар, и голос ее звучит на удивление холодно и раздраженно.

– Сегодня был тяжелый день, капитан, – резко отвечает Мулагеш. – И вы насмотрелись всякой дряни. Поэтому я спущу вам это. Но только сегодня. Не надо так со мной разговаривать.

– Приношу свои извинения, генерал. Вы оказали неоценимую помощь при осмотре места преступления. Панду отвезет вас обратно, если вы так хотите. А нам, боюсь, еще долго не придется спать.

Она отдает честь и пускает лошадь рысью. Мулагеш отдает честь в ответ и смотрит вслед Надар. Что ж, намек понят: ты тут мельтешишь, типа как бы помочь хочешь, но в конце выясняется, что мы тут вкалываем, а ты не вкалывать, а отдыхать сюда приехала.

– Ну и хрен с тобой, – бормочет Мулагеш, направляясь к машине. – У меня своей работы невпроворот.

Панду отдает честь:

– Едем обратно к маяку, генерал?

– Нет, не сегодня, – говорит она, забираясь внутрь. – Мы едем в гавань.

Она перелистывает странные, до дрожи неприятные зарисовки Чудри в папке.

– Мне нужно кое с кем поговорить.

* * *

Первым делом Мулагеш направляется на проходную ЮДК, где крепко сбитый человек, взглянув на график работ, сообщает ей, что Сигню сейчас в доке Д4. И машет куда-то в сторону северо-востока. Мулагеш с трудом находит док Д4, но там ей говорят, что Сигню уже на Подготовительной станции-3, а это огороженный участок цехов ЮДК. Прорвавшись туда, она обнаруживает прораба, который сообщает, что они с Сигню, вот беда, разминулись на двадцать минут. И нет, графика ее они не знают, но думают, что она отправилась в башенный испытательно-сборочный цех – поди пойми еще, что это такое.

Мулагеш, пыхтя от усилий, бежит обратно на проходную. Эта сумасшедшая, наверное, думает, что в сутках семьдесят два часа, иначе с чего она так носится.

На бегу Мулагеш присматривается, вглядывается в тени, впивается глазами в рабочих. В цивилизованном мире дрейлингов считают пиратами и дикарями – и Мулагеш прекрасно знает, что в этом есть доля правды, – однако индустриализация явно идет на пользу тем, кто работает на ЮДК. На куртках из тюленьей кожи – цветные нашивки, и сидит форма ловко, на касках – значки и метки, показывающие, какие зоны стройки этим рабочим можно посещать. Люди явно заняты делом и намерены выполнить свою задачу хорошо.

Однако кое-что… настораживает. Некоторые «строители» не светятся, сидя в темных уголках, – и у них под плащами явно винташи и дробовики. А на сторожевой башне и вовсе крайне неприятная штука – ПК-512. Это стационарный, полностью автоматический, с шестью стволами пулемет, способный нанести колоссальный урон врагу буквально в одну секунду. Мулагеш пристально изучает механическую махину: она словно увеличенная версия «карусели», что сидит у нее самой в кобуре. Пару лет назад она присутствовала на испытаниях этого чуда техники: штука изрешетила в клочья пластину стали в четверть дюйма толщиной.

А Бисвал-то прав. У них тут целая частная армия.

В конце концов Мулагеш все-таки догоняет Сигню. За той бежит толпа обеспокоенных дрейлингов – ни дать ни взять, утята, семенящие за мамой-уткой. Сигню выдает указания, и очередной человек отваливается от ее свиты и быстро несется в нужном направлении.

– …Док Г7 сейчас на ремонте, поэтому мы должны перенаправить все грузы в Ж3 до 12:00 следующего вторника. Повторяю – следующего вторника. Башня номер 5 сейчас в сборке, когда ее доделают, она должна удержать на грунте Башню номер 34, у той сейчас проблемы с этим. Башню 34 необходимо стабилизировать к 10:00 субботы, чтобы мы могли начать подъемные работы – нам нужно расчистить тот участок, если мы хотим добраться наконец до западной дельты. Как у нас с дизелем?

– Танкер придет завтра.

– В котором часу?

– В девять утра.

– Слишком поздно. Поторопите их.

– Есть, мэм.

И так далее. Сигню отсеивает человека за человеком, и вот около нее уже только трое сопровождающих. Один из них – телохранитель, хотя, судя по униформе, явно не последнего разбора. Он замечает Мулагеш, быстро взглядывает на «карусель» у ее бедра и слегка меняет позу – видимо, расстегивает кнопку на спрятанной под одеждой кобуре.

Сигню тоже замечает ее:

– А! Здравствуйте, генерал. Как крепость? Познавательный вышел визит, не правда ли?

– Что-то вроде этого, – кивает Мулагеш.

И внимательно наблюдает за ее телохранителем – сухощавым, с волчьими повадками дрейлингом. Волосы его пострижены настолько коротко, что непонятно, где кончаются они и начинается щетина.

– Позвольте мне представить вас друг другу, – говорит Сигню. – Это глава моей службы безопасности, Лем.

Мулагеш делает вид, что улыбается:

– Добрый вечер, Лем.

Тот лишь кивает в ответ. И продолжает недобро таращиться.

– Мне нужно кое-что с вами обсудить, – говорит Мулагеш.

– Конечно, – отвечает Сигню и с преувеличенным вниманием изучает свой планшет. – Я с огромным удовольствием с вами поболтаю. Вот только на данный момент я курирую сборку новой башни, с помощью которой мы совершим прорыв в работах в гавани.

– Понятно. Ну так и что?

– А вот что… – И Сигню показывает на высящуюся впереди железную клепаную стену футов в двадцать высотой.

В сооружении видна лишь одна дверь со множеством замков. Они здесь собрались от вооруженного нападения защищаться? Впрочем, крыши как таковой нет – только брезентовые навесы, укрывающие от дождя.

– Вы не сможете пойти со мной, увы. Перед нами сборочный цех. За этими стенами скрываются промышленные секреты на несколько очень, очень ценных патентов, так что мы стараемся широко дверь не открывать. Надеюсь на ваше понимание.

– Вы что, считаете, я тут промышленным шпионажем подрабатываю?

– В обычных обстоятельствах я бы не волновалась, но… сами посудите: сайпурский генерал, желающий как можно скорее выйти на пенсию да и прикопить кое-что на будущее… Может, я и параноик, но мой опыт подсказывает, что паранойя в наших делах – штука скорее полезная, чем вредная.

– Благодарю за откровенность. Тогда когда, проклятье, мы сможем с вами поговорить?

– Ммм… После этого я иду в док Ж7, так что… завтра?

– Вы что, не можете говорить до завтрашнего дня?

– У меня много дел сегодня вечером, – подтверждает Сигню. Один из ее помощников протягивает ей планшет, и она смотрит в него. – Думаю, что я смогу завтра уделить вам час времени. Скажем, в семь вечера в клубе.

– В том пафосном месте, где мы ели? Ладно. Только один вопрос: когда вы спите?

– Лем? – интересуется Сигню.

– Да, мэм?

– Когда у меня по плану следующий сон?

Тот заглядывает в блокнот размером с гроссбух:

– В одиннадцать, завтра вечером, мэм.

Сигню улыбается Мулагеш:

– Вот видите. Впрочем, генерал, у меня есть для вас кое-какая информация, и я ее сообщу вам сейчас же. Я оповестила служащих, как вы просили, и наказала любому, кто был знаком или контактировал с Сумитрой Чудри, сообщить об этом. Оказалось, она действительно разговаривала с одним нашим медиком, спрашивала, есть в Вуртьястане аплитека – место, где покупают всякие разные…

– Я знаю, что такое аплитека, – отвечает Мулагеш. И делает пометку у себя в бумагах. – Она сказала, зачем ей это?

– Увы, нет. Но наш медик говорил, что ей очень хотелось что-то такое купить. Но что – она не сказала. Вам нужна лавочка с зеленой дверью на улице Андрус.

– Подождите, а что, у улиц здесь есть названия? Я и не знала.

– Их пишут на углах домов на перекрестках, – говорит Сигню. Они приближаются еще к одному посту охраны – на этот раз на входе в сборочный цех. Мулагеш отступает перед здоровяком-дрейлингом, у которого на плече висит винташ. – Они их процарапывают рыбьими костями. Так или иначе, еще есть надежда, что кто-нибудь еще что-нибудь знает о мисс Чудри. Может, кто-то из служащих или рабочих сумеет сообщить что-то более полезное.

Мулагеш продолжает делать пометки. Гигантская железная дверь раскрывается. Сигню проходит в нее, уткнувшись в свой планшет и что-то бормоча себе под нос. И даже не оглядывается, когда дверь за ней захлопывается с лязгом и грохотом.

* * *

Лавочка на улице Андрус оказывается обычной халупкой со стенами из кож, крепко прошитых сухожилиями. Дощатая дверь – выкрашенная когда-то в зеленый цвет и облупленная – болтается на одной петле. От холодного ветра это сооружение абсолютно не защищает.

Мулагеш подходит и трижды стучит. Кто-то изнутри отвечает:

– Входите!

Она открывает дверь и обнаруживает, что внутри – целый лабиринт из заставленных всякой дребеденью полок и все это закручивается вокруг нее словно водоворот. На полках – бутылки и банки, а в них почерневшие и ссохшиеся остатки каких-то штук явно органического происхождения. В остальных – семена, порошки, косточки каких-то странных фруктов. Мулагеш не сразу находит взглядом стол – тот притулился у дальней стены хижины, а за ним сидит человечек, такой же высохший, как его товары. И этот человечек ей улыбается.

– Здравствуйте, мэм, – говорит он. – Глаза его расширяются, потом сужаются – заметил, какая на ней форма. Сайпурская. – Прекрасный вечер, не правда ли?

– Думаю, да.

– Чем могу быть полезен? – спрашивает человечек. И кивает на ее руку: – Вам нужна болеутоляющая припарка? Ко мне приходят моряки из гавани – у них тоже не всегда руки-ноги на месте. Вы не подумайте, я знаю, как обходиться с культями, столько их перевидал…

Мулагеш замирает, переваривая: вот обижаться ей или нет? Обидно, конечно, но до какой степени?..

– Нет, я…

– У вас что-то по женской части не в порядке? – Тут он расплывается в улыбке. Зубы у него как желтые камушки, покрытые черным лишаем. – Вы дама в возрасте – приливы беспокоят? Это вовсе не проблема. У меня есть…

– У вас есть припарки для подбитого глаза? – спрашивает она. – Потому что вам такая понадобится, если продолжите в том же духе.

Он смигивает:

– Ох. Хорошо.

– Я не за покупками к вам. Сюда некоторое время назад приходила женщина. Вот она меня и интересует.

Человечек присвистывает:

– О, тут надо будет подумать. Сложный вопросик-то, сложный. К сожаленьицу.

– Это почему же?

– А не в интересах моих клиентов, если я буду каждому встречному-поперечному болтать о том, что они у меня покупают. – А потом добавляет: – Да и нечестно это будет по отношению к ним, вот.

– Эта женщина – сайпурка, – говорит Мулагеш. – Такая, как я. Как, это не меняет дела?

– Вы прямо обижаете меня! Неужели вы думаете, что я, честный человек, имею какие-то предрассудки в отношении сайпурцев? Прямо даже обидные вещи вы говорите.

Вздохнув, Мулагеш выкладывает на стол банкноту в двадцать дрекелей.

Человечек смахивает ее со стола в мгновение ока.

– Ну что ж, – просияв, говорит он. – Та сайпурская женщина, значит.

– Она приходила сюда несколько месяцев тому назад.

– Так я и думал. Вам повезло. К нам сюда редко-редко заглядывают сайпурские женщины, так что я, пожалуй, помню ту, о которой вы толкуете. Невысокая? С повязкой вот здесь? – и он показывает на лоб. – И вела себя так, словно провела весь день взаперти?

– Похоже, да, она.

– Мммм. Ну да, я ее помню. Странная она была, честно вам скажу.

– Почему вы так решили?

– Ну потому что она вела себя странно, – говорит он так, что понятно: что за глупый вопрос? – Смотрела на все странным таким взглядом. Я каждое утро, чтобы вы знали, принимаю пилюлю дранглы – она мне очень помогает, я сразу такой наблюдательный становлюсь. – И он постукивает под правым глазом весьма грязным пальцем. – Подмечаю все тайные стороны. Пилюли эти, знаете ли, нелегко приготовлять, но у меня на них хорошая це…

Мулагеш с хрустом разминает пальцы – один за другим.

– Хорошо-хорошо. Ладно. Эта девушка, она выглядела так, словно вышла из потайного места и считала секунды до возвращения в свое укрытие. Она купила очень странные вещи – я такие почитай что и не продаю. – Он закидывает голову назад, прикрывает глаза и принимается перечислять: – Розмарин. Сосновые иголки. Сушеных червей. Могильную землю. Сушеные лягушачьи яйца. И костяной порошок.

– У вас прекрасная память.

– А это все настоечка, которую я делаю. – И он фыркает: – Вам не предлагаю, вы же не хотите ничего покупать.

– Умный ход.

– Конечно, дело еще в том, что она приходила и раз за разом все это покупала. И каждый раз в больших, знаете ли, количествах.

Мулагеш делает пометку в бумагах.

– Вы, конечно, не в курсе, – говорит она, – зачем бы ей все это понадобилось.

Человечек с преувеличенной растерянностью чешет за ухом:

– Ну… я когда-то знал, конечно, но что-то подзабыл…

Мулагеш кладет на стол еще одну банкноту в двадцать дрекелей.

Человечек мгновенно хватает ее.

– Я вот почему все это больше не продаю? А потому, что незачем теперь все это держать в лавке. Такие вещи в божественных целях использовали.

– Понятно, – говорит Мулагеш.

– Да. Это весьма популярные реагенты для совершения самых простых чудес. Вот только лягушачьи яйца – они совсем другое дело, они надобны для вещей посильнее и помогущественнее. Все купленные ею ингредиенты соотносятся с вуртьястанцами: розмарин и сосновые иглы – для вечной молодости, сушеные черви – для восстановления сил, могильная земля и костяной порошок – это символ их смертности, а лягушачьи яйца – для превращений. И все они так или иначе связаны с порогом, отделяющим жизнь от смерти.

– Царством Вуртьи, – говорит Мулагеш.

– Э-э-э… да. – Человечку явно не по себе, он не привык открыто обсуждать божественное.

– А для какого конкретно чуда нужны все эти ингредиенты, не знаете?

– Вот этого – нет, не знаю. Все эти вещи были запрещены с введением Светских Установлений. Они забрали все книги и куда-то их спрятали. Я знаю лишь самые общие вещи, их особо не запрещали.

– А вы знаете кого-либо, кто в курсе, какое чудо можно совершить с помощью этих штук?

– Ну… – Он задумчиво потирает подбородок. – Комайд как корону надела, она ж все эти Светские Установления поотменяла… Но до нас, простого люда, все это еще не дошло. А вот горцы – те могут кое-что знать.

– В смысле горные племена?

– Они самые. Они у нас традиционалисты, да-с. Таких вещей они не забывают. Вот только с ними так просто чайку не попьешь, да-с.

Еще галочка в бумагах.

– А что у вас есть из сонных снадобий?

– О… это все зависит от того, какой сон вам потребен! Вам трудно засыпать? Или просыпаетесь часто?

– Просыпаюсь, – отвечает Мулагеш, потирая левую руку.

– Так какого рода сон вам нужен, мэм? Легкий? Со снами? Или глубокий?

– Глубокий, – моментально отвечает она. – И хорошо бы без снов.

Он смотрит, и глаза его странно поблескивают – возможно, малый не врал насчет дранглы…

– Вам нужно это для сна? – тихо спрашивает он. – Или чтобы сны не приходили?

Она меряет его тяжелым взглядом:

– Последнее.

Он осматривает полки, потом берет стеклянную баночку с крохотными бурыми кругляшами.

– Шляпки грибов-медяшек, – говорит он, – обладают сильным снотворным эффектом. От них вы точно уснете, мэм. Если заварить – эффект усилится.

Он осторожно пересыпает их в жестяную баночку и крепко завинчивает крышку.

– Их еще используют, чтобы усыпить лошадей перед операцией. Я это к чему, мэм. Не злоупотребляйте и много их не принимайте. Половинку шляпки под язык сразу перед сном. Можете с ними чай заваривать, но тогда эффект отложенный. И не облизывайте пальцы и еду не готовьте, пока руки не помоете. И это, не вступайте в интимную связь. Малейший след медяшки на пальцах – и все, штанный уд мужчины обвиснет на долгие часы.

– Я буду иметь это в виду.

Она берет баночку, снимает крышку и смотрит внутрь. Шляпки грибов выглядят как неровные бурые жемчужинки.

– Побочные эффекты есть?

– Да, по кошельку больно бьет, – говорит он. – Тридцать дрекелей, пожалуйста.

Мулагеш недовольно ворчит – за тридцать дрекелей можно со стейком в ресторане поужинать, – но потом все равно раскошеливается: сон ей нужнее, чем деньги.

* * *

Вернувшись в свою комнату в штаб-квартире ЮДК, Мулагеш принимается массировать руку, потом вытаскивает «карусель» из кобуры и кладет ее на прикроватную тумбочку. Затем садится на край постели. Турин совершенно одна в этой роскошной комнате – только ветер за окном воет, да море неустанно бьет о берег.

В голове крутятся картины того, что она видела на ферме: изуродованные до неузнаваемости тела, темный столб дыма, кольцами разворачивающийся над кромкой леса, лежащий в гуще клевера мертвец.

А что в этом такого? Да, воспоминания не из приятных, она встревожена – ну так любой чувствовал бы себя так же на ее месте. Она буквально только что приехала с места преступления, и какого: жуткое массовое убийство, надругательство над телами жертв… Вот от этого-то сердце и колотится как бешеное. И дело вовсе не в том, что такого она уже когда-то навидалась…

Порывшись в карманах плаща, она извлекает жестяную баночку с медяшками и вынимает одну крошечную темную шляпку. Ножом, повидавшим много сражений, разрезает пополам и внимательно разглядывает маленькое сморщенное полукружие на указательном пальце. Секунду посомневавшись, кладет его в рот под язык – кстати, вкус у него как у дерева и шерсти – и ложится в постель.

Грибочек действует моментально. Голова кружится, перед глазами все расплывается, словно туда воды налили, и тело становится очень-очень тяжелым. Словно кости разом налились такой тяжестью, что вот-вот прорвут кожу и плоть и провалятся через кровать сразу на пол.

Как там говорит Бисвал: это помогает мне справиться с чувством, что я всего лишь въедливый старик, чье прошлое все больше и больше расплывается в памяти…

Веки тяжелеют. Да, медяшки прогоняют сны, но от воспоминаний не спасают: перед глазами мелькают события прошлого, и их так много…

* * *

Если вы заговорите о Желтом походе в Сайпуре, скорее всего, люди отреагируют по-разному, но точно не в положительном ключе. Кто-то закатит глаза – мол, сколько можно нести эту чушь, помилосердствуйте, – кто-то насмешливо хихикнет. А от наиболее патриотично настроенных граждан можно схлопотать что-то посерьезнее: либо в шею вытолкают, либо по морде дадут.

Потому что в нынешнем Сайпуре Желтый поход считается плодом очернительской кампании против державы, параноидальным бредом, опасной и дурацкой идеей, сродни теории заговора – и вообще, только идиоты и непатриотические элементы способны поверить во всю эту чушь.

Все приличные люди согласятся с тем, что Лето Черных Рек (на самом деле эта кампания длилась без малого три года) принесло Сайпуру одну из самых важных побед в той войне. А поскольку сайпурская национальная идентичность сформировалась как раз во время войны и собственно войной, кто решится запятнать репутацию славных сайпурских воинов? Сайпурская интеллигенция может признать, что да, что-то за этой черной легендой стоит, не бывает дыма без огня, война есть война, и это грязное неблагодарное дело, однако адепты теории заговора весьма далеки от истины, когда расписывают всякие ужасы.

Вот только Мулагеш знает: никакой это не заговор. И не теория. Потому что она помнит. Прошло без малого сорок лет – а она все помнит.

Кадж завоевал Континент в 1642 году, а уже через восемь лет Сайпур начал процесс, названный Великой Чисткой: Континент был полностью зачищен от религиозных образов в искусстве и литературе. Вскоре после этого из Сайпура спустили Светские Установления: их авторы надеялись, что запрет на упоминание божественного исключит божественное из современной жизни. Зря они так. Впрочем, это касалось всего Континента, кроме его столицы, Мирграда. Даже послевоенный, истерзанный войной и на девять десятых уменьшившийся Мирград оставался огромным мегаполисом, и с ним – попробуй не учитывать желания такой массы населения! – приходилось считаться. Поэтому Светские Установления в Мирграде не исполнялись, и Сайпур это устраивало: вызова ему открыто никто не бросал, зато остальной Континент держали в ежовых рукавицах.

Так продолжалось до 1681 года. К тому времени Сайпур обзавелся сильной армией и решил поиграть мускулами: что это у нас в крупнейшем городе Континента законы не исполняются? Безобразие, надо восстановить порядок. В Мирград полетели депеши с драконовскими указами, и местные чиновники рьяно ринулись их исполнять. Обстановка накалялась постепенно: сначала пошли протесты, потом беспорядки, затем муниципальные здания взяли штурмом, а чиновников объявили заложниками – и в 85 году начался самый настоящий мятеж. Позже его назовут Мирградским восстанием. А потом восстание переросло в самую настоящую войну.

Это была первая война в современном смысле этого слова – сражались только люди, безо всякой божественной помощи. В Сайпуре как раз наладили массовое производство арбалетов и другого механизированного оружия – такое массовое, что досталось даже пехоте. Плюс это были свежие силы, боевой дух солдат находился на высоте: всем хотелось доказать бывшим угнетателям, что Сайпур достоин стать мировой державой. Но на стороне континентцев был численный перевес, плюс примите во внимание огромные территории, которые не так-то просто покорить. И хотя генерал Пранда вещал: «Это будет мгновенная, победоносная кампания, много шума, после которого настанет долгое молчание», и все средства массовой информации кричали, что война не продлится дольше одного лета – отсюда и название кампании, – вскоре сайпурцы и континентцы уперлись друг в друга в двухстах милях от Мирграда на берегах реки Лужницы. Оказалось, что ни одна из сторон не в состоянии взять штурмом фортификационные сооружения противника.

На страницу:
8 из 10