Последняя капля желаний

Потеряв Глеба из виду, Олеся прикурила от зажигалки, которую тут же спрятала в боковом кармашке сумочки, застегнув его на молнию. И перевела взгляд на кусты, деревья, янтарные пятна на земле… Тоскливо как-то.

На все вопросы следователя Ия отвечала – «нет…», «нет…», «нет…». После очередного ответа он затягивал паузу, на его непроницаемом лице обозначилось выражение скуки, кроме этого, казалось, что он не верит ей. Почему, собственно, не верит? А попробуй догадайся! Потому Ия, девушка неробкого десятка, и растерялась, долдонила слово «нет» все тише и тише, опустив ресницы, так как под его ледяным взглядом ощущала себя маленькой букашкой, которую эта махина раздавит не глядя.

Наконец следователь выпустил из пальцев авторучку, шумно вдохнул, и Ия заподозрила, что надоела ему до смерти, одновременно появилась надежда: он сейчас разозлится и прогонит ее. Она побежала бы отсюда галопом.

– Ну а другие слова вы знаете? – Не прогнал ее, а жаль.

– Да.

– Уже лучше. Как же так, гражданка? Вы ближайшая подруга Виктории, но по вашим ответам складывается впечатление, что у вас было шапочное знакомство.

А вопросы какие? Склонна ли была Виктория к депрессиям? Касалась ли она в разговорах темы самоубийства? Имела ли близкого друга? Вступала ли в конфликты с коллегами и друзьями? Не была ли свидетельницей преступления? Не баловалась ли изредка наркотиками? И так далее. Как должна была отвечать Ия, если за Тошкой пороков не числилось, а сомнительных связей и подавно? Следователь не дождался от нее оправданий и сделал окончательный и примитивный вывод:

– Выходит, вы ничего не знаете о своей подруге.

Что за человек! Ему непременно нужна червоточина, в этом случае его знания будут полными?

– Я знаю ее лучше кого бы то ни было, – произнесла первую длинную фразу Ия, но следователь не догадался, например, пошутить по этому поводу и тем самым разрядить напряженную атмосферу.

– Ну и что вы можете рассказать по данному делу? – сухо спросил он на выдохе.

То шумно вдыхает, то выдыхает, давая понять, что с тупицами работать – сущее наказание. Тупица, разумеется, она, а Ия привыкла к повышенному вниманию, восторгам, комплиментам. Какой бы ни был мужчина (низкий – высокий, толстый – тонкий, страшный – симпатичный), порисоваться перед интересной женщиной никто не откажется. Это первый мужик, причем нестарый, лет сорока, который не старался показать себя с выгодной стороны, скорей всего, он не имеет приятных сторон. Отношение следователя Ию задевало, если не оскорбляло – у нее окончательно пропало желание общаться с ним, поэтому она ответила кратко:

– Для меня смерть Виктории – неожиданность. Необъяснимая.

– И вы не знаете, кому выгодна ее смерть?

– Нет. – Хм, снова «нет».

– А ведь кто-то подпер ворота гаража, предварительно усыпив Викторию и оставив работать двигатель. Думаю, этому человеку она доверяла, а вы его или ее не знаете. Ну а с молодыми людьми она встречалась? Парень близкий был у нее?

Ия чуть не произнесла «нет» – это слово будто запрограммировано, но вспомнила:

– Олег. Не то чтобы… они пока только гуляли, в кафе сидели пару раз.

– Фамилия?

– Не знаю. Вы можете найти его по номеру телефона, номер в трубке Виктории…

Он ввинчивал в Ию взгляд, ввинчивал… словно подозревал ее во всех смертных грехах. Оказалось, так и есть:

– А вы где были до и после того, как она вам позвонила?

– Дома.

– Кто это подтвердит?

Он правильно трактовал ее молчание: на показаниях она поставила точку. Еще с минуту следователь строчил авторучкой по листу бумаги, задал пару несущественных вопросов и отпустил. А Ия уже думала, что ей уготовано место в тюрьме, тем более страшилок о злостных правонарушителях из органов полным-полно. К машине Рудольфа она еле приползла на непослушных ногах, а когда забралась в салон, попросила его:

– Поехали отсюда…

Глеб включил зажигание, мягко тронул машину с места, а Санька подозрительно косилась на него, ее разбирало любопытство. Нет, она не экстрасенс, не угадает, лучше напрямую спросить, что она и сделала:

– Кто та женщина, с которой ты сидел в кафе?

– Хм, – ухмыльнулся Глеб беззлобно. – Следила за мной?

– Еще чего, – фыркнула Санька. – Просто решила прогуляться по парку. Мне что, глаза надо было закрыть?

– Иногда не мешает закрывать глаза. Это была моя первая любовь.

– Красивая. – Таким тоном говорят о недостатках.

– Тебя в ее тряпки наряди, и ты будешь смотреться в сто раз красивей, а она… да, была когда-то милой, обаятельной, отличницей! Мы дружили.

От наблюдательной Саньки не ускользнула нежная тональность, да и улыбчивая физиономия Глеба навела ее на убийственную мысль:

– Ты до сих пор тащишься от нее?

– Глупости, – с той же улыбкой, будто впав в легкую эйфорию, сказал он. – С чего ты взяла?

Саньку буквально подбросило от возмущения, что случалось редко. Ей стоило огромных усилий не заехать ему в ухо, а сидел он очень удобно – боком, однако она ограничилась словесной атакой:

– Физия твоя стала совершенно бессовестной, когда ты заговорил о ней. И это при мне! Дома у него Жанна с животом, а в мечтах какая-то крыса! Пусть одетая в фирму, но крыса. Если узнаю, что ты обманываешь мою Жанку с этой… тебе не жить.

Глеб удивленно взглянул на свояченицу, а та и впрямь разозлилась: щеки запылали, глаза гневно его буравили, брови сошлись в прямую линию. Он опомнился, поняв причину ее гнева, и поспешил разуверить девушку:

– Я же сказал: был влюблен! А это прошедшее время, раз ты не знаешь. Выглядит она сейчас уставшей и… и жалкой. Мы с ней долго дружили, как понимаешь, не только целовались. Но когда я служил в армии, Олеся вышла замуж. Очень удачно вышла, муж у нее бизнесмен, правда, сволочь редкая. Наверное, ей тяжело с ним, но это ее выбор, стало быть, и проблемы ее. А я люблю Жанну, ни на кого твою сестру не променяю, так что не психуй понапрасну.

– Правду говоришь? – не успокоилась Санька.

– Мне что, землю есть? Тогда поедем за город, там она чище.

– Землю? – скривилась она. – Не надо, я не садистка.

– Значит, продолжим знакомиться с городом.

Он подмигнул Саньке, после чего она сменила гнев на милость. Глеб умеет убеждать без стараний убедить, ему не нужно что-то там долго доказывать, ему веришь на слово, потому что есть более значимые вещи, чем клятвы и аргументы. Он наделен мистической убедительностью, наверное, если и солжет, в его устах ложь будет выглядеть чистейшей правдой.

Ночь. Горел лишь ночник в форме кувшинки из прозрачного пластика – наследство от бабушки. В семидесятых годах прошлого века это была модная штучка, и сейчас моден кич той эпохи. За две статуэтки а-ля фарфор, которые тогда считались верхом мещанства и стоили копейки, Аля отвалила столько, что можно подумать, их собственноручно лепил какой-нибудь древний китайский мастер. Придать интерьеру шарм не удалось, статуэтки смотрелись эклектично, Аля переставляла их из комнаты в комнату, в конце концов они застряли в спальне, ведь сюда не каждый допускается.

А его пустила, на кровать уложила, себя отдала. Она отдала бы ему хоть весь дом вместе с бабушкиным ночником и статуэтками, лишь бы он остался навсегда. Аля вела насыщенную жизнь: мужчин меняла, по странам ездила, тряпки покупала, не задумываясь о цене. Замуж не вышла потому, что не хотела связывать себя мужем и беби. Какие бебики, когда столько интересного в мире! Пирамиды майя, Ниагарский водопад, Тадж-Махал, горы Формозы, Лондон… Все видела, все попробовала. Так год за годом она откладывала создание семейного очага на потом, тем временем отец свил гнездышко для дочери в надежде, что в нем появятся внучата. И Аля надеялась: успею, еще не вечер.

Не сразу она заметила, что домой возвращается все чаще одна, а когда заметила, удивилась: что за черт, где же обожатели-воздыхатели? Их просто не стало. Не то чтобы мало было, а вообще не стало. Куда это они делись как раз тогда, когда она созрела для замужества и бебиков? А все ушли в личные заботы: карьеру делали, семьями обзавелись, короче, ее бросили. Почему?! Тут-то мамина сестра с жестокостью завистливой гарпии и прошлась по ней катком:

– К твоим годам некоторые успевают развестись парочку раз, а ты еще замужем не была. И в зеркало посмотрись. Твоя любовь к экзотической кухне отложилась во всех частях тела. Не спорю, полных женщин много, это не мешает им иметь мужей, только мужчины любят упругих, а не рыхлых. Ты же в тридцать пять (это было год назад) как подтаявший холодец, к тому же пропиталась насквозь саке, текилой, виски и ленью. Умерь свои запросы, перестань жрать и займись фитнесом.

Тетку живьем на костре сжечь мало, но она выдала горькую правду: да, наступил тот самый вечер, который еще недавно был далеко за горизонтом. Вечер не в смысле старость, просто время ушло. Если и крутились вокруг Альки мужчинки, так это же плебейские блохи, подбирающиеся к папиному карману…

Воспоминания взбудоражили ее, Аля повернулась на бок, подложила под щеку ладонь, чтобы подушка не мешала смотреть на свой, может быть, последний шанс – как это ни противно звучит. Света от ночника было слишком мало, чтобы видеть его целиком, но профиль выделялся, она не столько изучала, сколько его гипнотизировала: будь со мной, будь со мной. Аля поняла, что всю свою сознательную жизнь ждала именно такого человека, способного и умеющего разбудить ее атрофированное тело. Ее не покоробит, что и он может оказаться из серии плебейских блох, ищущих, чем поживиться, – пусть. Допустим, он хочет себя продать, намыкавшись по жизни, но она же не прочь купить, сделка как форма отношений – не самый худший вариант, если честно следовать правилам.

– Который час?

А она думала, он спит. Аля потянулась к нему, прижала губы к его груди, потом к скуле, покрытой жесткой щетиной, в голове промелькнуло: зачем ему время? Он тоже потянулся, но в обратную сторону, просто взял с полки мобильник.

– Половина второго, – сообщил.

В следующий миг, отбросив одеяло, он сел и включил настольную лампу, Аля всполошилась:

– Куда ты? Среди ночи?

Вот, вот она – мужская харизма: он навалился на нее без разговоров, терзал грубыми ласками, а как раз напора и силы Альке всегда не хватало, хотя она не замечала за собой склонности к мазохизму. Наверное, не те кадры попадались. Но теперь у нее, как в том анекдоте про настоящих женщин: тигр в постели, в гараже не «Ягуар», тем не менее тачка супер, на плечах – выбирай хищника по вкусу в гардеробе. Четвертый должен быть осел, который все это оплачивает, но отца ослом назвать язык не повернется, он поворачивается у тетки, которая и прилепила к нему данное прозвище.

К огорчению Альки, тигр одевался, у него же ночная смена, а для ее понимания, штатной бездельницы, это было недосягаемо: зачем какая-то работа среди ночи, когда заняться можно кое-чем приятней? Да хоть выспаться!

– Кофе свари, – приказал он.

Ну, кофе не борщ, к тому же это повод задержать тигра. Аля набросила халат и убежала на кухню, кофе варила собственноручно, а не в кофеварке, добавляя различные ингредиенты, дабы поразить его. Жаль, не утро, он получил бы кофе на подносе в постель, едва проснувшись.

Ему – кофе, себе – виски, чтобы уснуть и сладко спать до полудня. Он пил, уткнув в чашку нос и распластав по столу локти, потом вдруг замер, вспомнив:

– Мобилу забыл в спальне, принеси.

Тигр продолжал отхлебывать из чашки горячий пряный кофе, навострив уши на удаляющиеся шаги Альки. Когда же воцарилась тишина, он, не торопясь, достал из нагрудного кармана рубашки небольшой пакетик, осторожно развернул его и аккуратно высыпал в виски. Поболтав его, посмотрел стакан на свет – виски как виски, будто там нет ни грамма порошка. Поставив на место стакан, поднес ко рту чашку с кофе и, не выпив ни глотка, смотрел в темную гущу, словно гадалка.

Вернулась Аля, положила перед своим ненаглядным мобильник, села напротив и не сводила с него томных и благодарных глаз. Позже она ему скажет, что настоящий кайф узнала только с ним, а также уяснила, что страсть – не выдумка киношников, она действительно существует и так жжет, так раздирает… Нет, этого не рассказать, это надо испытать.

А стаканчик с виски периодически подносила ко рту, делала маленький глоток, обволакивающий горло приятным жжением, – выпивка, особенно качественная, тоже кайф. Кофе он выпил, но не уходил, посему радостные волны накатывали на Альку: не хочет бросать ее. А смотрит-то как! Пронизывая. Или раздевая. Да Аля готова отдаться ему прямо на кухне на этом столе, да хоть на полу.

– Может, останешься? – Она протянула к нему руку через стол, затем легла на него грудью, поглаживая пальцами его кисть.

– Может… – кивнул он.

Аля вспорхнула со стула, ее немножко повело в сторону, вероятно, последние горячительные глотки были лишними. Не придав значения торможению в голове и ряби в глазах, она перешла к тигру, собралась изящно приземлиться на его колени, но пошатнулась и плюхнулась неуклюже. От неловкости Аля смущенно рассмеялась, наверняка и покраснела до корней волос, а в следующую секунду забыла о собственной нескладности – тигр присосался губами к ее губам. Аж дух захватило. Что там дух – ерунда! Он целовал ее плечи и шею, тем временем Аля, запрокинув голову, с изумлением видела двойную люстру на потолке. М-да, вот это страсть… В глазах стало двоиться!

– Мой тигр… – мурлыкала вяло Аля, что позабавило ее, она же чувствовала себя бодро, откуда взялась вялость? – Я для тебя… все… все, что хочешь… все… только скажи… что… ты хочешь…

А стены и потолок забавно перекручивались, как матерчатые… И по телу разливалась знакомая лень… а потом все погасло… Но еще остались ощущения. Она чувствовала, как он двинул плечом – голова ее перекатилась на другую сторону…

Безвольность ее его не убедила, он взял подбородок Альки и повернул к себе ее лицо. Нормально, она в полной отключке, как труп. До дивана всего метров пять, но центнер поднять – пупок развяжется, пришлось тащить ее, держа под грудью. Кинув Альку на диван, он отдышался (тяжеловата дама, нет слов), потом забросил ее ноги и проверил окно – плотно ли оно закрыто.

Сбегал в спальню, из двух статуэток взял ту, что поменьше – почти бесцветную фигуристку на коньках, забросившую согнутую в колене ногу высоко за голову, сунул ее в карман куртки и вернулся в кухню. Свечу он принес с собой, а подсвечников здесь было навалом, он облюбовал низкий керамический, в форме древнего светильника.

Тигр долго плавил стеарин на донышке, чтобы надежно прилепить свечу к подсвечнику, ведь не редкость, когда свечи падают даже не от ветерка, а сами по себе. Установив ее, он опустил подсвечник на пол, присев на корточки, щелкнул зажигалкой и поднес огонек к фитилю. Свеча, потрескивая, загорелась, через минуту пламя установилось ровное и спокойное. После этого тигр повернул все газовые конфорки и, бросив последний взгляд на бесчувственную Альку, вышел из кухни, плотно прикрыв дверь.

В машине он, с безразличием глядя на дом, закурил и ждал достаточно долго, прежде чем рвануло. А рвануло так, будто бомба взорвалась, выбросив клубы пламени из окон первого этажа. Одновременно он завел мотор и дал по газам…

Смерть Виктории негативно сказалась на Ие, обе действительно были как сестры, Ия переживала потерю глубоко и сильно. Рудольф кое-как привел ее в равновесие, под его чуткой опекой она немного оправилась от удара, но вчерашний поход к следователю расстроил Ию, она даже отказывалась говорить на эту тему. Однако остались позади целых три дня отдыха вместо намеченных двух, следовало браться за работу, а переживания заглушить. Но Ия находилась все еще во вчерашнем дне, Рудольф, управляя машиной, то и дело косился на нее и наконец не выдержал:

– До сих пор ты подавлена! Не знал, что тебя так легко выбить из седла, мне казалось, у тебя сильный характер.

На его замечание она отреагировала нервно:

– Ты разочарован?

– Напротив, – улыбнулся Рудольф, дотронувшись до ее колена. – Слабая женщина пробуждает в мужчине первобытные инстинкты защитника и добытчика. Не пойму, чем он тебя так достал, что ты сама не своя? Хамил?

– Да вопросы задавал… Скажи, зачем спрашивать, имела ли склонность к суициду Виктория, если следователь точно знает, что смерть ее подстроили? Я чувствовала себя дурой.

– Не обращай внимания, у них же свой стиль поведения и сто версий. Какую-то версию надо взять за основу, не так-то это просто, как я понимаю.

– Он интересовался моим алиби, значит, меня подозревает?

– Расслабься, ничего он тебе не предъявит, – ободрил ее Рудольф. – Нечего предъявить, а что пугает… плюнь! Да я заставлю его собственную лапу по локоть сожрать, если он вздумает тебя кошмарить.

Подействовало. Ия улыбнулась, прислонила голову к его плечу и с чувством признательности произнесла:

– Спасибо. Как я раньше жила без тебя?

– Я тоже тебя люблю. Извини…

Кого обозначает мелодия звонка, Ия прекрасно знала, поэтому отстранилась от Рудольфа, нахмурившись, надо сказать, он тоже был не рад.

– Руди, ты где сейчас? – залепетала Олеся по громкой связи, он намеренно включил звук для Ии.

– В дороге, – он взял агрессивный тон. – За рулем! (Намек, чтобы она была краткой.)

– Руди, тебе надо срочно приехать…

– У меня пока нет самолета.

– Руди, Аля погибла. Взорвалась в своем доме. Насмерть.

– Взорвалась?! – опешил он. – Где она бомбу взяла?

– На кухне, – всплакнула жена. – Говорят, газ пошел. Скорей всего, Аля забыла зажечь конфорки, потом либо свет включила, либо зажигалку…

– Похоже на нее, – заворчал он. – Нажралась в лоскуты, а контроля у Альки не было и в трезвом состоянии. Надо же, обеспечила себе громкий выход на кладбище.

– Руди, когда ты приедешь?

– Как только, так сразу, – буркнул он с нескрываемой досадой и, чтобы не слышать нытья жены, отключил мобильник, не извинившись, что прерывает диалог.

Его отношение к Альке было ближе к негативному, на то есть причины, однако смерть вносит поправки в отношения. Жалко дуру. Но ее смерть помешала ему, теперь он вынужден отложить разговор с женой на тему «я люблю другую» до лучших времен, кажется, судьба снова предала его, став на сторону Олеськи.

– Кто такая Аля? – полюбопытствовала Ия.

– Олеська росла с ней, они подруги. Ну и я вынужден был терпеть Альку, с моим характером это подвиг, она была беспардонная, к тому же пила наравне с мужиками. Я не выношу пьяных баб, безобразнее зрелища не бывает. Но Алькин отец – крупный бобр, в свое время помог мне, в общем, я из благодарности к нему терпел эту тупую корову.

– Не говори так, она же погибла.

– Ты не знаешь ее. Ладно, не буду. Ия, я высажу тебя возле офиса, а сам поеду… ты же понимаешь?

Она умела держать себя в руках, но сегодня не тот случай. Не сказав ни «да», ни «нет», Ия отвернула лицо к окну, конечно, ей обидно, он регулярно кормит ее «завтраками», тем не менее Ия никогда не настаивала, чтобы он бросил семью, нет-нет, идея развода принадлежит ему.

Но если бы можно было подслушать мысли, они предательски нашептали бы, что Ие, в сущности, плевать на какую-то Олесю. Нет мозгов удержать мужа, кто же в этом виноват? Уж точно не Ия, которую нельзя назвать воровкой, крадущей отца у детей, ведь любить и заботиться о них он может, не живя в одном доме с их матерью. И нельзя ее упрекнуть, что она из меркантильности спит с Рудольфом, что руководит ею голый расчет – вот уж чего нет и в помине.

Он будто угадал, какие мысли терзают Ию, сжал ее кисть, лежавшую на колене, и мягко (ах, если бы видела и слышала Олеся, не поверила бы ни глазам своим, ни ушам) сказал:

– Прости. Оттяжка ничего не значит, так сложилось. Ну, не сегодня, так завтра… через день…

– Я рискую упасть в твоих глазах, но признаюсь, мне будет плохо… мне всегда плохо, когда тебя нет рядом.

– Потерпи, Ия. Не добивать же Олеську? Хотя я согласен уже на все, потому что, как и ты, плохо переношу разлуку с тобой.

М-да, суть перемены в том, что с Ией он становится сентиментальным, его тянет на высокопарности – сам себя не узнает. Но в этом же и заключается жизнь: узнавать, преодолевать, обновляться, иначе начинается застой, ничто не радует.

– Подруга… – задумчиво произнесла Ия. – Как в моем случае.

– Что? – выкручивая руль на повороте, спросил он.

– Ничего. Совпадение, не более.

Несмотря ни на что, они отлично провели время вместе, Рудольф только укрепился в решении оставить Олесю, посему на его оптимистичное настроение не могло повлиять угнетенное состояние Ии.

Кабинет был похож на ремонтную мастерскую, заваленную деталями автомобилей, наверняка здесь можно собрать из запчастей парочку легковушек. Давид Наумович, с повышенным интересом рассматривая Саньку, переспросил, будто не расслышал:

– Кем-кем?

– Автомехаником, – повторила она.

– И что, у тебя, типа, образование?..

– Среднее специальное, но знаний и умения на кандидатский максимум, – с достоинством отчеканила Санька.

Чувствуя, что брать ее на работу он не хочет из-за патриархального склада характера, она не отказалась от удовольствия хотя бы прорекламировать себя. А что, всем не по нраву, когда топчут их самолюбие, Санька не исключение. Тем более, как выражается Глеб, она – ядерная бомба замедленного действия, бомбе-то достаточно одного удара, чтобы взорваться, а тут почти удар: отказ.

Наумыч выпятил губу и кинул косой взгляд на Глеба, тот живо включился в диалог:

– Она, правда, толковая. У нас же есть свободное место…

– Он еще не уволен. – Фраза была равносильна отказу, и Глеб понимал Наумыча: такую возьмешь – проблем не оберешься.

– Ну, с испытательным сроком возьми, – настаивал он. – Не пожалеешь. Она не пьет, не устраивает перекуров, не придет с бодуна и тем более не прогуляет.

Пожилой человек очередной раз смерил суровым взглядом Саньку в обтягивающих джинсах и кожаной куртке с молниями, она ему явно не нравилась по многим причинам, но основная – женщина-механик, девчонка, это же нонсенс. Однако он улыбнулся, прищурив один глаз, и внезапно махнул рукой:

– Иди за мной.

Спустились по железной лестнице, которая пружинила под ногами, будто доживала последние денечки, в ремонтное отделение. Несколько легковых автомобилей разных марок стояли хаотично, возле двух Санька заметила мужчин в рабочих робах, но они прошли в дальний угол к машине, накрытой брезентом. Наумыч при помощи Глеба стащил брезент и, положив ладонь на капот, представил:

– «Meрседес Бенц» сорок девятого года. Как новенькая, да? Кстати, ты знаешь, почему это совершенство зовут «Мерседесом?»

– Автомобиль назван по имени дочери посла Австро-Венгерской империи в Ницце, – блеснула знаниями Санька, переключившись на чудо черного цвета. – Первый «Мерседес» с 4-цилиндровым мотором рабочим объемом 5913 кубических сантиметров был собран в 1901 году, имел ведущие задние колеса, двигатель спереди и дизайн, ставший классическим…

– Люблю краткость, – перебил ее Давид Наумович и взял деловой тон: – Так вот, Саня, этот шедевр немецкого автопрома не желает ехать. Заставь его поехать, но! Начинка должна остаться родная – таково условие нашего глубокоуважаемого шефа, «Мерс» принадлежит ему.

– А я думала, вы и есть шеф.

– Что ты, – рассмеялся он, – я наемный начальник таксопарка, а он и еще два парка принадлежат… запоминай: Михаилу Михайловичу Михайлову. Очень сложно запомнить, но надеюсь, память у тебя на профессорский максимум тянет. Задание понятно? Приступай хоть сегодня, это и будет твое испытание.

Санька выразила желание тотчас познакомиться с внутренностями шедевра, до этого в раритетах она не копалась. Оставив девушку, Наумыч с Глебом поднялись назад в кабинет, второй по пути тихо бурчал:

– Издеваешься, да? Эта груда бесполезного железа стоит пятый месяц, она плачет – так хочет в музей! Она не подлежит ремонту, если, конечно, не выпотрошить ее полностью и не поставить новье. Шеф ни хрена не понимает, так надо объяснить ему. Или ты хочешь, чтобы Михайлов увидел, как Санька копается в его раритете, и поднял хай? Ты у нас женоненавистник?

– На работе да. Если она такая крутая, как вы оба расписали, поставит «Мерс» на колеса, а не поставит, пусть идет в официантки. За свои слова надо отвечать.

Вошли в кабинет, а там высохшая до костей Зубровка шваброй по полу елозит. Зуброва Лидия Петровна выглядела старше своих пятидесяти на добрых два десятка лет из-за пристрастия к алкоголю. По той же причине, но отталкиваясь от фамилии, и дали ей кличку, ведь «Зубровка» – известный бренд алкогольной промышленности. Она не обижалась, как большинство пьяниц в период ремиссии, Зубровка была доброй и услужливой. Увидела вошедших и перед Наумычем, которого безмерно уважала за то, что на работу ее взял, дорожку отмыла до самого стола.

– Ну и вредный же ты, Наумыч, – бросил тем временем Глеб и, беззвучно выругавшись, ушел. Но как же было не выместить зло на двери? Всегда в первую очередь страдает она, безответная дверка пострадала и на этот раз, едва не слетев с петель.