Лавка дурных снов (сборник)

Вдалеке ревела сирена. Скоро прибудет первый полицейский. Полицейский, который не поверит детишкам, потому что все взрослые считают детей недоумками и врунами.

– Вы оба оставайтесь здесь. А я попробую кое-что сделать.

– Нет! – Девочка мертвой хваткой вцепилась в руку Пита. – Оно и тебя тоже съест!

– Мне кажется, оно не может передвигаться, – сказал Пит, высвобождая руку. Там, где ногти девочки впились в кожу, остались царапины, но Пит не рассердился. Наверное, он сам вел бы себя точно так же, если бы пропали его родители. – Мне кажется, оно застряло на одном месте.

– Оно может тянуться, – возразила девочка. – Оно тянется шинами. Они тают.

– Я буду за ними следить, – пообещал Пит. – Но мне надо попробовать кое-что. Потому что ты права. Когда приедет полиция, оно съест их всех. А вы стойте на месте.

Он подошел поближе к микроавтобусу (но не совсем близко) и расстегнул подседельную сумку. «Надо попробовать», – сказал он детишкам, но дело было в другом. Если честно, ему хотелось попробовать. Это будет похоже на научный эксперимент. Кому рассказать, прозвучит бредово, но не нужно ничего рассказывать. Нужно сделать, и все. Очень… очень… осторожно.

Он вспотел. Когда солнце вышло из облаков, сразу стало теплее, однако Пит потел не только из-за этого. Он поднял голову, щурясь на яркий свет. Голова вновь разболелась с ПОХМЕЛЬЯ, но и черт с ней. Только не уходи за облака. Не смей уходить. Мне нужна твоя помощь.

Он достал лупу и наклонился, чтобы положить сумку на землю. В коленях хрустнуло, и дверь микроавтобуса приоткрылась на пару дюймов.

Ему известно, что я рядом. Не знаю, видит оно меня или нет, но оно меня слышит. И, может быть, чует.

Пит сделал еще шаг вперед. Теперь он стоял так близко, что при желании мог дотронуться до микроавтобуса. Если бы у него вдруг возникло такое дурацкое желание.

– Осторожнее! – крикнула ему девочка. Они с братом стояли обнявшись. – Следи за ним!

Очень медленно и осторожно – как ребенок, сующий ладонь в клетку со львом, – Пит вытянул руку с лупой. На боку микроавтобуса появился круг света, но слишком большой. Слишком мягкий. Пит придвинул лупу ближе.

– Колесо! – закричал маленький мальчик. – Смотри за КОЛЕСО-О-ОМ!

Пит опустил глаза и увидел, что одна из покрышек тает. Щупальце жидкой резины ползло по асфальту к его ноге. Пит не мог отойти: тогда пришлось бы прервать эксперимент. Он поднял ногу и стоял теперь будто аист, на одной ноге. Щупальце тут же сменило направление и поползло к другой ноге.

Времени мало.

Он придвинул лупу еще ближе. Круг света сжался в яркую белую точку. Сначала ничего не произошло. А потом из-под точки света потекли завитки дыма, белая краска под ней почернела.

Изнутри микроавтобуса донесся нечеловеческий рев. Все инстинкты кричали: «Беги!» – но Пит справился с собой и остался на месте. Стиснул зубы и остался. Он твердо держал лупу, мысленно отсчитывая секунды. Когда досчитал до семи, рев сменился пронзительным криком. Питу показалось, что у него сейчас расколется голова. Рэйчел и Блейк разжали объятия и закрыли руками уши.

Патрульный Эл Эндрюс остановился у съезда в зону отдыха и вышел из машины, морщась от этого жуткого крика. Как сирена воздушной тревоги, которую передают через мощные усилители на рок-концерте, скажет он позже. Он увидел парнишку, который держал что-то рядом со старым, заляпанным грязью микроавтобусом, то ли «фордом», то ли «шевроле». Мальчик кривился от боли. А может, это была не боль, а решимость. Или и то и другое вместе.

Черное дымящееся пятно на боку микроавтобуса начало расширяться. Белый дым сделался гуще. Стал серым, потом черным. Дальше события развивались стремительно. Пит увидел, как вокруг черного пятна заплясали синие языки пламени. Они разбежались во все стороны, но словно не по поверхности, а над ней, как бывало с угольными брикетами в гриле, когда папа поливал их жидкостью для розжига и бросал сверху горящую спичку.

Вязкое щупальце, почти подобравшееся к ноге Пита, резко отдернулось. Микроавтобус вновь сморщился, и синее пламя объяло его со всех сторон. Он сжимался все туже и туже, пока не превратился в пылающий шар. На глазах у Пита, детишек Люсье и патрульного Эндрюса огненный шар взмыл в голубое весеннее небо. Еще мгновение он был виден, сияющий, как уголек, а потом исчез без следа. Пит подумал о холодной черноте за пределами земной атмосферы – о бескрайнем космосе, где может жить и таиться все, что угодно.

Я его не убил, просто прогнал. Ему пришлось улететь, чтобы потушить огонь. Как горящую палочку в ведре с водой.

Патрульный Эндрюс ошеломленно смотрел вверх. В голове у него билась одна мысль: что, скажите на милость, он напишет в отчете об увиденном?

Вдалеке раздался звук сирен.

Пит подошел к детишкам, держа в одной руке сумку, в другой – лупу. Жалко, что здесь не было Джорджа и Норми. Хотя, с другой стороны, ну и что, что их не было? Он отлично провел день и без них, и его уже не волновало возможное наказание. По сравнению с его сегодняшними приключениями прыжки на великах в кучу песка – это просто «Улица Сезам».

Знаете что? Я круче всех.

Он бы, наверное, рассмеялся, если бы на него не смотрели детишки. У них на глазах какой-то уродский инопланетянин только что съел их родителей – съел живьем, – и сейчас было не время демонстрировать свою радость.

Маленький мальчик протянул пухлые ручки, и Пит подхватил его. Когда малыш чмокнул Пита в щеку, он не рассмеялся, а лишь улыбнулся.

– Спасибо тебе, – сказал Блейк. – Ты хороший мальчик.

Пит поставил его на землю. Девочка тоже поцеловала Пита, и это было даже мило, хотя было бы еще милее, будь она помладше.

Полицейский уже бежал к ним, и Пит кое-что вспомнил. Он наклонился к девочке и дыхнул ей в лицо:

– Чем-нибудь пахнет?

Рэйчел Люсье посмотрела на него очень по-взрослому.

– Все будет нормально, – ответила она и улыбнулась. Совсем чуть-чуть, но слабая улыбка – все же улыбка. – Главное, не дыши на него. И съешь что-нибудь мятное, прежде чем возвращаться домой.

– Как раз думал купить мятной жвачки, – сказал Пит.

– Да, – ответила Рэйчел. – Жвачка – самое то.

Посвящается Наю Уиллдену и Дагу Аллену, купившим мои первые рассказы

«Гармония премиум»[4]

Перевод Т. Покидаевой

У моей мамы было присловье на любой случай. («И Стивен помнит их все». – Я прямо слышу, как моя жена Табита произносит эти слова и непременно закатывает глаза.)

Мама любила говорить: «Молоко впитывает запахи всего, с чем стоит рядом». Не знаю насчет молока, но это чистая правда, когда речь идет о стилистическом становлении начинающего писателя. В молодости я писал, как Лавкрафт, когда читал Лавкрафта, и как Росс Макдональд, когда читал о приключениях частного детектива Лу Арчера.

Постепенно стилистическое подражание сходит на нет. Мало-помалу у писателя вырабатывается собственный стиль, уникальный, как отпечатки пальцев. Отголоски авторов, которых он читал в годы писательского становления, все равно остаются, но ритм его собственных мыслей – выражение мозговых импульсов, как мне кажется, – постепенно начинает доминировать. В конечном итоге никто не звучит, как Элмор Леонард, кроме самого Леонарда, и никто не звучит, как Марк Твен, кроме самого Твена. Однако время от времени стилистическое подражание возвращается. Так всегда происходит, когда писатель открывает для себя новый и по-настоящему замечательный способ выражения мыслей, который показывает ему, как по-новому видеть и говорить. «Жребий Салема» был написан под воздействием поэзии Джеймса Дикки, и если «Роза Марена» местами напоминает Кормака Маккарти, то лишь потому, что во время работы над этой книгой я читал произведения Маккарти – все, которые смог достать.

В 2009 году редактор «Книжного обозрения “Нью-Йорк таймс”» предложил мне написать двойной обзор: книги Кэрол Скленика «Раймонд Карвер: жизнь писателя» и сборника рассказов самого Карвера, выпущенного «Американской библиотекой». Я согласился, в основном потому, что это дало мне возможность исследовать новую территорию. Будучи всеядным читателем, почему-то я упустил Карвера. Большое «слепое пятно» для писателя – более или менее современника Карвера, скажете вы и будете правы. В свое оправдание могу ответить только: quot libros, quam breve tempus – так много книг, так мало времени (и да, у меня есть такая футболка).

В любом случае меня поразили четкость стиля Карвера и великолепное напряжение его прозы. Все на поверхности, но эта поверхность настолько чиста и прозрачна, что читатель видит под ней живую вселенную. Мне понравились рассказы Карвера, мне понравились американские неудачники, о которых он писал с таким знанием дела и с такой нежностью. Да, он был алкоголиком, но это был человек с большим сердцем и уверенным чувством стиля.

Я написал «Гармонию премиум» вскоре после того, как прочел больше двух дюжин рассказов Карвера, так что неудивительно, что здесь ощущается привкус его историй. Если бы я написал этот рассказ в двадцать лет, наверняка получилась бы невнятная копия какого-нибудь писателя получше. Но я написал его в шестьдесят два, и мой собственный стиль проступил на поверхность – не знаю, к добру или к худу. Как и у многих великих американских писателей (таких как Филип Рот и Джонатан Франзен), у Карвера, похоже, отсутствует чувство юмора. Я же вижу юмор почти во всем. Здесь этот юмор черный, но, по-моему, лучше юмора и не придумаешь. Потому что – уясните себе, – когда речь заходит о смерти, остается только смеяться.

* * *

Они были женаты уже десять лет, и долгое время все шло хорошо – замечательно, – но теперь они ссорились. Теперь они ссорились часто. По сути, это всегда был один и тот же спор. Замкнутый круг. Когда они ссорятся, думает Рэй, это напоминает собачьи бега. Когда они ссорятся, они похожи на двух гончих псов, мчащихся за механическим зайцем. Раз за разом проносишься мимо одних и тех же декораций, но не видишь пейзажа. Видишь лишь зайца.

Ему кажется, все могло быть иначе, если бы у них были дети. Но жена не может иметь детей. Они наконец сдали анализы, и так сказали врачи. Проблема в ней. У нее что-то не так. Через год после этого он купил ей щенка, джек-рассел-терьера, которого она назвала Бизниз. Если кто спрашивал, Мэри всегда произносила его имя по буквам. Ей хотелось, чтобы все поняли шутку. Она любит эту собаку, но они все равно ссорятся.

Они едут в «Уол-март» за семенами газонной травы. Они решили продать дом – он стал им не по карману, – но Мэри говорит, что они никуда не продвинутся, если не сделают что-то с водопроводом и не благоустроят лужайку. Она говорит, эти лысые пятна придают ей затрапезно-ирландский вид. Лето выдалось жарким, и дождей не было очень долго. Рэй говорит, что ее семена не взойдут без дождя, будь они даже самые распрекрасные. Он говорит, что надо подождать.

– Пройдет еще один год, и ничего не изменится, – возражает она. – Мы не можем ждать еще год, Рэй. Мы станем банкротами.

Когда она говорит, Биз смотрит на нее с заднего сиденья. Иногда он смотрит и на Рэя, когда тот говорит, но не всегда. Обычно он смотрит на Мэри.

– Ты о чем? – спрашивает Рэй. – Если пойдет дождь, тебе не придется тревожиться о банкротстве?

– Мы с тобой в одной упряжке, если ты вдруг забыл, – отвечает она.

Теперь они проезжают через Касл-Рок. Он почти вымер. То, что Рэй называет «экономикой», давно исчезло из этой части Мэна. «Уол-март» располагается на другом конце города, рядом со зданием средней школы, где Рэй работает уборщиком. У «Уол-марта» есть собственный светофор. Люди по этому поводу шутят.

– Пенни сэкономил, а фунт потерял, – говорит он. – Слышала такую пословицу?

– Миллион раз, от тебя.

Он кряхтит. В зеркале видит, как пес наблюдает за Мэри. Иногда Рэя бесит, когда Биз так делает. Ему вдруг приходит в голову, что они оба не знают, о чем говорят. Это удручающая мысль.

– И остановись на минуточку у «Квик пика», – говорит она. – Хочу купить мячик на день рождения Талли.

Талли – дочь ее брата. Стало быть, Рэю она приходится племянницей, хотя он в этом не уверен, поскольку у них нет кровного родства.

– В «Уол-марте» тоже есть мячи, – говорит Рэй. – И там все дешевле.

– В «Квик пике» есть фиолетовые. Это ее любимый цвет. А в «Уол-марте» может и не быть фиолетовых.

– Если нет, мы заедем в «Квик пик» на обратном пути.

Он чувствует, как тяжкий груз давит ему на голову. Все равно будет, как хочет она. Она всегда добивается своего. Иногда ему кажется, что семейная жизнь – это футбольный матч, а он сам – куортербек в слабейшей команде. Он должен выбрать подходящий момент. Сделать короткий пас.

– На обратном пути он будет на другой стороне, – говорит она, словно их затянуло в поток движения на бойкой улице в большом городе, словно они не ползут через почти опустевший городок, где закрывается большинство магазинов. – Я забегу на минуточку, куплю мячик и пулей назад.

При твоих двухстах фунтах, думает Рэй, о полетах пулей речь уже не идет.

– Они стоят всего девяносто девять центов, – говорит она. – Не будь таким скрягой.

А ты прекрати швырять деньги на ветер, думает он, но вслух отвечает:

– Раз уж ты все равно зайдешь, возьми мне пачку сигарет. У меня кончились.

– Если ты бросишь курить, мы сэкономим сорок долларов в неделю.

Он и так экономит. Он переводит деньги приятелю из Южной Каролины, чтобы тот слал ему сразу по дюжине блоков. В Южной Каролине блок дешевле на двадцать долларов. Это немалые деньги даже сейчас. Так что он экономит. Он говорил ей об этом сто раз, и еще не раз скажет, но какой в этом толк. У нее в одно ухо влетает, из другого вылетает. В голове ничего не задерживается, поскольку там пусто.

– Я выкуривал по две пачки в день, – говорит он. – А теперь – меньше половины. – На самом деле он курит больше. Она это знает, и Рэй знает, что она знает. Так всегда и бывает, когда столько лет проживешь вместе. Груз, давящий на голову, стал еще тяжелее. К тому же Рэй видит, что Биз по-прежнему смотрит на Мэри. Он кормит чертова пса, он зарабатывает на корм, но Биз все равно смотрит на Мэри. А еще говорят, что джек-рассел-терьеры смышленые.

Он сворачивает на стоянку у «Квик пика».

– Если ты так хочешь курить, покупай сигареты у индейцев, – предлагает она.

– В резервации уже десять лет не продают беспошлинные сигареты, – отвечает он. – Я тебе сто раз говорил. Ты просто не слушаешь. – Он проезжает мимо бензоколонок и останавливается неподалеку от входа в магазин. Тени нет. Солнце стоит прямо над головой. Кондиционер в машине работает еле-еле. Они оба обливаются потом. Биз на заднем сиденье часто дышит, вывалив язык. Кажется, будто он улыбается.

– Значит, пора бросить курить, – констатирует Мэри.

– А тебе пора бросить жрать печенье с кремом, – заявляет Рэй. Он не хотел этого говорить – он знает, как она обижается на замечания насчет ее веса, – но слова сами сорвались с языка. Он не смог удержаться. Вот так вот.

– Я уже год его не ем.

– Мэри, коробка стоит в буфете, на верхней полке. Коробка на двадцать четыре штуки. За банкой с мукой.

– Ты шпионил за мной? – Ее щеки краснеют, и он видит ее такой, какой она была раньше: красивой. Ну ладно, хорошенькой. Все говорили, что она хорошенькая, даже его мать, которой Мэри совершенно не нравилась.

– Я искал открывашку, – объясняет он. – Купил лимонад. В стеклянной бутылке с металлической крышкой.

– И ты искал ее на верхней полке проклятого буфета?!

– Иди покупай свой мяч, – говорит он. – И возьми мне сигарет. Будь человеком.

– А никак нельзя потерпеть до дома?

– Можешь взять подешевле, – говорит он. – Они похуже, но подешевле. Называются «Гармония премиум». – На вкус напоминают засохший коровий навоз, но ничего. Ладно. Лишь бы Мэри заткнулась. Сейчас слишком жарко для споров.

– И где ты будешь курить? В машине, как я понимаю, и мне придется всем этим дышать.

– Я открою окно. Я всегда открываю.

– А я куплю мяч и вернусь. Если ты все еще будешь уверен, что тебе необходимо потратить четыре с половиной доллара, чтобы отравить себе легкие, тогда сам и пойдешь. А я посижу с ребенком.

Рэя бесит, когда она называет Биза ребенком. Он – собака, и даже если он такой умный, каким его представляет Мэри, похваляясь перед знакомыми, он все равно срет на улице и лижет то место, где у него были яйца.

– Купи себе пару печеньиц с кремом, – говорит он. – Или, может быть, там будет специальная цена на бисквиты.

– Ты злой, – отвечает она. Выходит из машины и хлопает дверью.

Он припарковался почти впритык к зданию магазина, и Мэри приходится двигаться боком, пробираясь между стеной и машиной. Рэй знает, что она знает, что он за ней наблюдает и видит, какая она стала толстая. Он знает, что она думает, будто он нарочно припарковался так близко к зданию, чтобы ей пришлось идти боком, и, может, так и есть.

Ему очень хочется курить.

– Ну вот, Биз, старина, остались мы с тобой вдвоем.

Биз ложится на заднем сиденье и закрывает глаза. Пусть он встает на задние лапы и скребет ими пару секунд, когда Мэри включает музыку и велит ему танцевать, а если она говорит ему (ласковым голосом), что он плохой мальчик, бредет в угол и садится там мордой к стене, но он все равно гадит на улице.

Время идет, Мэри не возвращается. Рэй роется в бардачке, ищет хоть какие-нибудь сигареты, которые мог там забыть, но сигарет нет. Зато он находит «Снежок», маленькое шоколадное пирожное с кремовой начинкой, в целлофановой упаковке. Рэй тычет пальцем в «Снежок». Жесткий, как окоченелый труп. Ему уже тысяча лет. Может быть, больше. Может, он приплыл на Ноевом ковчеге.

– У каждого своя отрава, – говорит он. Разрывает обертку и бросает «Снежок» на заднее сиденье. – Хочешь, Биз? Давай оторвись.

Биз расправляется со «Снежком» в два укуса. Потом принимается слизывать с сиденья кокосовую стружку. Мэри наверняка разоралась бы, но Мэри здесь нет.

Рэй смотрит на индикатор уровня топлива и видит, что бак уже наполовину пуст. Можно, конечно, выключить двигатель и открыть окна, но тогда он точно сварится заживо. Сидя на солнце в ожидании жены, которая отправилась покупать фиолетовый мяч за девяносто девять центов, хотя ей известно, что в «Уол-марте» есть точно такие же по семьдесят девять. Но там они могут быть красными или желтыми. Талли такое не надо. Только фиолетовый для принцессы.

Он сидит и сидит, а Мэри все не идет.

– Господи Боже! – произносит он.

Его лицо обдувает прохладный воздух. Он снова думает выключить двигатель, чтобы сэкономить немного бензина, а потом говорит себе: какого черта?! И сигарет она ему не принесет. Даже самых дешевых. Это он знает наверняка. Зря он сказал про печенье в буфете.

В зеркале заднего вида он замечает молодую женщину. Та направляется к его машине. Она еще толще, чем Мэри; огромные сиськи колышутся под синим комбинезоном. Биз тоже видит ее и заливается лаем.

Рэй открывает окно.

– Ваша жена – блондинка? – спрашивает женщина, отдуваясь. – Блондинка в кроссовках? – Ее лицо блестит от пота.

– Да. Она пошла покупать мяч для племянницы.

– Ей стало плохо. Она упала. Лежит без сознания. Мистер Гош говорит, это может быть сердечный приступ. Он уже позвонил в Службу спасения. Вам лучше пойти туда.

Рэй закрывает машину и идет в магазин следом за женщиной в синем комбинезоне. После духоты в машине там прямо-таки холодно. Мэри лежит на полу, раскинув ноги. Рядом с проволочной корзиной, наполненной мячами. На корзине висит табличка: «ДЛЯ ЖАРКИХ ЛЕТНИХ ЗАБАВ». Глаза Мэри закрыты. Словно она спит здесь, на линолеуме. Над ней стоят трое. Темнокожий мужчина в армейских штанах и белой рубашке. На бейджике написано: «МИСТЕР ГОШ, АДМИНИСТРАТОР». И еще два покупателя. Вернее, покупатель и покупательница. Худой, почти лысый старик. Ему уже хорошо за семьдесят. И толстая женщина. Толще Мэри. Толще девушки в синем комбинезоне. Рэй думает, если по справедливости, то это она должна бы сейчас лежать на полу.

– Сэр, вы ее муж? – спрашивает мистер Гош.

– Да, – отвечает Рэй. Ему кажется, этого мало, и он добавляет: – Да, я ее муж.

– Мне очень жаль, но, похоже, она умерла, – говорит мистер Гош. – Я ей делал искусственное дыхание «изо рта в рот», но… – Он пожимает плечами.

Рэй представляет, как этот темнокожий мужчина приникал ртом к губам Мэри. Вроде как целовал ее взасос. Дышал ей в горло рядом с проволочной корзиной, полной пластиковых мячей. Рэй опускается на колени.

– Мэри, – говорит он. – Мэри! – Словно пытается разбудить ее после тяжелой ночи.

Кажется, она не дышит, но тут нельзя сказать наверняка. Он подносит ухо к ее рту и не слышит вообще ничего. Чувствует движение воздуха на коже, но, может, это просто кондиционер.

– Этот джентльмен вызвал «скорую», – говорит толстая женщина. Она держит в руках большой пакет чипсов.

– Мэри! – говорит Рэй. На этот раз громче, но он не может заставить себя кричать. Только не сейчас, когда он стоит на коленях и его окружают посторонние люди. Он поднимает голову и произносит, словно извиняясь: – Она никогда не болеет. Она здорова как лошадь.

– Всякое в жизни бывает, – отвечает старик и качает головой.

– Она просто упала, – говорит молодая женщина в синем комбинезоне. – Без единого слова.

– Она не хваталась за сердце? – спрашивает толстая женщина с пакетом чипсов.

– Не знаю, – говорит молодая. – Кажется, нет. Я не видела. Она просто упала.

Рядом с корзиной с мячами стоит вешалка с сувенирными футболками. «МОИ ПРЕДКИ КЛЕВО ОТОРВАЛИСЬ В КАСЛ-РОКЕ, А МНЕ ПРИВЕЗЛИ ТОЛЬКО ЭТУ ПАРШИВУЮ ФУТБОЛКУ». Мистер Гош снимает одну и говорит:

– Хотите, я ей закрою лицо, сэр?

– Господи, нет! – Рэй даже вздрагивает. – Может, она просто в обмороке. Мы не врачи, мы не знаем.

Он смотрит поверх плеча мистера Гоша и видит троих подростков, заглядывающих в витрину. Один из них фотографирует на телефон.

Проследив за взглядом Рэя, мистер Гош оборачивается и бросается к выходу, размахивая руками:

– А ну, ребята, пошли отсюда! Давайте, давайте!

Подростки со смехом пятятся от витрины, потом разворачиваются и бегут мимо бензоколонок на тротуар. За ними в полуденном мареве плывет почти опустевший город. Из проезжающей машины доносится ритмичный рэп. Басы напоминают Рэю пропавшее сердцебиение Мэри.

– Где «скорая»? – спрашивает старик. – Почему не едет?

Время идет, Рэй стоит на коленях рядом с женой. Спина и колени болят, но если он встанет, то будет похож на обычного зрителя.

Врачи приезжают на белом с оранжевыми полосами «шевроле-себебн» с красной мигалкой на крыше. Спереди написано: «СЛУЖБА СПАСЕНИЯ ОКРУГА КАСЛ», – в зеркальном отражении, чтобы водители на дороге смогли прочитать надпись в зеркале заднего вида. Умно придумано, думает Рэй.

Входят двое мужчин, одетых в белое. Они похожи на официантов. Один толкает тележку с кислородным баллоном. Баллон зеленый, на нем красуется наклейка с американским флагом.

– Прошу прощения, – говорит тот, который с тележкой. – Разбирались с автомобильной аварией в Оксфорде.

Второй врач видит Мэри, лежащую на полу с раскинутыми ногами и вытянутыми вдоль тела руками.

– Ну надо же, – говорит он.

Рэй не верит своим ушам.

– Она жива? – спрашивает он. – Может, она без сознания? Если да, надо быстрее дать ей кислород, пока не начались повреждения мозга.

Мистер Гош качает головой. Молодая женщина в синем комбинезоне вдруг заливается слезами. Рэй хочет спросить, почему она плачет, но потом понимает. Она придумала целую историю про него, исходя из того, что он только что сказал. Если он вернется сюда, скажем, через неделю и поведет себя правильно, ему, возможно, обломится сострадательный перепихон. Не то чтобы он собирается возвращаться, просто видит, что это вполне вероятно. Если ему захочется.

Зрачки Мэри не реагируют на фонарик. Один из врачей слушает ее несуществующее сердцебиение, другой измеряет несуществующее кровяное давление. Так продолжается какое-то время. Подростки возвращаются и приводят друзей. Собирается небольшая толпа зевак. Рэй решает, что их привлекает красная мигалка на крыше спасательного «себебна», точно так же, как свет на крыльце привлекает мотыльков. Мистер Гош снова бежит к ним, яростно жестикулируя. Они снова отходят. Потом мистер Гош возвращается к Мэри и Рэю, а подростки опять подходят ближе.

Один из врачей говорит Рэю:

– Это ваша жена?

– Да, жена.

– Мне очень жаль, сэр, но она умерла.

– Пусть Дева Мария благословит ее душу, – произносит толстая женщина с пакетом чипсов и крестится.