Век годами не измерить (сборник)

– Хорошая будет купальня – совсем как у нас в Аркадии, – похвалил, оказавшись рядом, «вечный одессит» Виктор Нищенко. – А лежаки где?

– Не купальня, а мастерская! – корректирует Лосев. – Здесь не лежаки протирать, а дизельные клапана! Приглашаем всех желающих…

– Ну, тогда я лучше на камбуз – бачки протирать. Демьян, возьмёшь? – кричит Нищенко в люк камбуза.

– Возьму, – доносится голос Капиноса. – Только учти: когда отдадим швартовы, бачки будут пустыми – американцы обещали кормить на берегу.

– Ну вот, и тут облом! – огорчён Нищенко.

К вечеру корабли один за другим становятся к стенке американской военно-морской базы. Над пирсом светится яркая неоновая надпись: Coco-Solo – так называется база. Рядом у причала стоят американские подводные лодки, моряки с которых приветливо машут руками, беретами, кричат:

– Рашен гуд! Сталинград – о-кей!

– Знают, черти, про Сталинград! – с улыбкой ворчит Стребыкин.

Позже вместе с Чаговцом, Жигаловым, Нуждиным и Колукановым он оказывается в местном баре.

– Файв бир, плиз! – обращается к гарсону Нуждин.

– И ещё раков, раков попроси! – напоминает Колуканов.

– Здесь раков нет – только креветки, – поясняет Юрий.

– Креветки?

– Ну да, считай – те же раки, только морские.

– Тоже годятся!

И тут же ребята оказываются в кольце американских моряков.

– О, рашен бразерз! Фром Москоу?

– Ноу Москоу! Ай эм фром Харьков! – демонстрирует Чаговец выучку от Нуждина.

Стребыкин смотрит на него с изумлением:

– Ну, ты даёшь! Когда успел так навостриться? А на занятиях шлангом прикидывался…

– Учись, сынок! – смеётся Чаговец. – Ай ноу инглиш вэл нау!

– Вэл, вэри вэл! – кивает один из чернокожих американцев и, чокаясь кружкой пива, дружески обнимает его.

– А давай споём! – предлагает Чаговцу Колуканов.

И они в два голоса – тенором и баритоном – затягивают:

Расцветали яблони и груши,Поплыли туманы над рекой.Выходила на берег Катюша,На высокий, на берег крутой…

Сначала в баре устанавливается тишина, но постепенно ритм песни увлекает слушателей, они стучат кружками в такт, а потом начинают и подпевать. Из бара моряки выходят в обнимку, обмениваясь то песнями, то сигаретами. И звёзды над пальмами, и яркие огни города светят совсем мирно.

– А где-то у нас – война, – с тоской говорит Сергей Чаговец, когда они стоят уже на палубе своей С-54.

– Неужели кто-то из этих парней выпустил торпеду по нашей Л-16? – в тон ему произносит Анатолий Стребыкин. – Но ведь кто-то же стрелял! И ребята наши – там, в океане, навсегда…

Десятая неделя похода

Карибское море – Саргассово море – Атлантический океан; декабрь 1942 года

С кормы подводной лодки видно, как по мере удаления от берега уходят вдаль пальмы Колона.

– Интересно, – обращается вахтенный комендор Петр Иванов к штурману Константину Тихонову, – почему город называется Колон, а военная база при нём – Коко-Соло?

– Ну, разница в названиях понятна – что-то вроде конспирации. А город назван в честь Христофора Колумба – так его имя звучало в ушах местных жителей.

В центральном посту Анатолий Стребыкин принимает от Сергея Чаговца трюмное хозяйство и вахтенный журнал, а по переговорной трубе ему поступают доклады:

– В пятом отсеке вторая смена на вахту заступила. Доложил краснофлотец Колуканов.

– Докладывает краснофлотец Горбенко: в шестом отсеке вторая смена на вахту заступила.

– В четвёртом отсеке вторая смена на вахту заступила…

– На посту всплытия и погружения мичман Лосев на вахту заступил!

– Товарищ старший политрук! – докладывает Стребыкин вахтенному офицеру Шаповалову. – На корабле вторая боевая смена на вахту заступила!

– Ну вот, и распечатали вторую половину пути! – удовлетворённо замечает тот, делая запись в вахтенном журнале.

В этот момент в центральный пост входит командир группы движения Донат Негашев и, обращаясь к Стребыкину, приказывает:

– Запросите по отсекам наличие воды в дифферентовочных и торпедозаместительных цистернах!

– Есть!

Пока команда выполняется, Анатолий слышит рассказ замполита:

– … Между прочим, в первую мировую наши союзнички тоже отличились: пропустили через Гибралтар немецкие крейсера «Бреслау» и «Гёбен», которые стали полной неожиданностью для русского Черноморского флота.

– А для чего? – не удержался Стребыкин.

– Понятно, для чего: англичане не были заинтересованы в усилении русских на Чёрном море, вот и представили дело так, будто немецкие крейсера прорвались случайно.

– А я где-то читал, что эти немецкие крейсера ходили по Средиземному морю задолго до войны – с 1912 года, – заметил Негашев.

Разговор, однако, прерывает спустившийся с мостика Тихонов:

– Там, наверху, настоящее кладбище. Густо фашисты наследили!

Все, включая командира лодки Братишко, поднимаются на палубу. С обоих бортов подлодки проплывают обгорелые остовы полузатопленных кораблей.

– Ничего себе! – изумляется Стребыкин. – Как же они сюда добрались?

– Мы-то добрались! – замечает Братишко. – А враг не слабее!..

Вахтенные снова расходятся по местам, Стребыкин, явно под впечатлением увиденного, особенно внимательно следит за работой поршневой помпы, которая откачивает воду из трюмов.

Внезапно радист Николай Семенчинский, несущий вахту сигнальщиком, докладывает на центральный пост:

– Корвет сопровождения поднял на мачте три красных огня: «Слышу шум винтов подводной лодки!».

Командир, обедавший в кают-компании во втором отсеке, командует:

– Боевая тревога!

Стребыкин щелкает выключателем – и помпа остановлена. А мичман Лосев, нажимая педаль ревуна, уже рассылает по кораблю тревожный сигнал.

– Полная тишина! – следует новая команда.

И, повинуясь ей, на лодке замерли все механизмы. Ни стуков, ни разговоров. Даже передвигаться в отсеках – и то лишь при особой необходимости – приходится крадучись. Ожидание тянутся мучительно долго. Главное – неизвестность: ожидание чего?..

Спустя некоторое время доносятся близкие разрывы глубинных бомб.

– Похоже, корвет старается – нас оберегает, – шепотом поясняет Грудин Стребыкину.

– Лодка начинает рыскать влево, вправо, потом снова – влево, вправо…

– Противолодочным зигзагом пошли – чтобы от торпед уклониться, если вдруг…

Наконец отбой. Братишко, спустившись с мостика, приказывает Шаповалову:

– Соберите людей во второй отсек.

Обращаясь к экипажу, свободному от вахты, он говорит:

– Мы не знаем, была тревога ложной или неизвестная лодка просто затаилась. Наверху вы видели плоды вражеских атак. Атлантика беспечности не простит – здесь фашисты чувствуют себя почти полными хозяевами. А мы рисковать не можем – мы должны выполнить боевую задачу: прийти на Северный флот и сражаться. Поэтому не только приказываю, но и прошу: бдительность и ещё сто раз бдительность! Завтра утром швартуемся к причалу Гуантанамо, военной базы США на Кубе. Придётся заменить всю пресную воду, которую приняли в Коко-Соло – она вся испортилась, воняет болотом. После этого – в океан и пойдём на Галифакс, в Канаду. Вопросы есть?

– Разрешите? – возникает из-под руки великана Бурлаченко круглая физиономия малыша Капиноса. – А бани в Гуантанамо не будет? В такой жаре и сами болотом пропахнем…

– Не хватало ещё пиявок в компоте! – возмущённо откликается Михаил Богачёв.

– Отставить, Богачёв!.. Баню постараемся организовать. Ещё вопросы? Нет? Тогда по местам.

На следующий день

– Ну вот и прощай, Гуантанамо! Хороша была банька! – Сергей Чаговец, стоя у лееров на верхней палубе, машет вслед уходящему берегу.

– Не видел ты настоящей бани, – азартно возражает Михаил Богачёв. – Вот после войны приедешь ко мне в Даниловку, в Архангельскую область – я тебе настоящую баньку спроворю, по-чёрному.

– Это как?

– А так! Ни одной щели – чтоб тепло не уходило, даже дым – внутрь… И вот он под потолком стелется – вроде облаков, а внизу так парко, так сладко! И веничком тебя, веничком…

– А сажа?

– Сам ты сажа! Выходишь чистенький как младенец, каждая косточка размякнет… Батюшки, а куда это мы поворачиваем?!

– И правда!.. Товарищ лейтенант!..

Донат Негашев, который несёт в этот момент вахту на мостике, объясняет:

– Что-то у наших американских друзей неладно. С корвета передали: «У меня неисправность. Вынужден вернуться на базу». Приходиться и нам.

– Плохая примета, – замечает Богачёв.

– И давно ты в бабкины приметы веришь? – интересуется Чаговец.

– Смейся не смейся, а время теряем!

– То правда…

Через два часа в сопровождении другого американского корабля подлодка снова выходит в океан. Погода заметно изменилась: выше волны, сильнее ветер.

– Как уверяет мой друг Лев Михайлович Сушкин: тучи в клочья – ночью шторм, – ёжась на мостике, говорит Братишко штурману Константину Тихонову. – А нам ещё своих догонять. Скорость нужна по максимуму – до 19 узлов. Передаю вам вахту, но чуть что – будите меня.

– Не беспокойтесь, командир, всё будет как надо, – обещает тот.

С-54 довольно крепко треплет волна, но лодка уверенно идёт вперёд. Чуть впереди, тоже кренясь и ныряя, движется американский корвет. И вскоре перед ними вырастает знакомый силуэт – это подлодка С-51 капитан-лейтенанта Сушкина. Там тоже заметили возвращение отставших было кораблей.

– Сигнальщик! – окликает Тихонов вахтенного Василия Глушенко. – Передайте на С-51: «Всё в порядке. Следую за вами».

Тот сигналами выполняет команду, но в ответ, кроме приветствия, принимает сообщение.

– Товарищ лейтенант! От Сушкина передают: «Стопорю ход. Жду шлюпку с корвета – передаю американского офицера связи».

– Передайте: «Вас понял».

Но сигнальщик в ответ докладывает совершенно непредвиденное:

– Слева девяносто, прямо на нас – торпеда!

Тихонов бросает взгляд в указанном направлении и мгновенно принимает решение:

– Лево на борт! Оба дизеля – самый полный вперёд!

Корабль, накренившись, рванулся в сторону. Братишко, мигом оказавшись на мостике, вместе с Тихоновым замерли, наблюдая, как в бирюзовых волнах, оставляя пенный след, несётся к лодке смертоносная стрела. Глушенко до белизны в пальцах вцепился в поручни сигнальной площадки. Торпеда, устремлённая точно в борт, неотвратимо мчится к цели. Всё ближе, ближе… Кажется, в невероятном броске дизеля выносят лодку из-под самого её носа. Снаряд, оставляя за собой воздушные пузырьки, пронзает волну метрах в пяти за кораблём. Все, кто видел это, облегчённо переводят дух.

– Молодец, Глушенко! За отличное несение вахты объявляю благодарность! – растроганно говорит командир.

– Служу Советскому Союзу! – улыбаясь до ушей, отвечает Василий.

– Второй раз спасает корабль! – напоминает Тихонов.

– Придём на место – отметим по заслугам, – обещает Братишко. – А что там с корвета передают?

Глушенко докладывает:

– «Подводная лодка противника! Готов бомбить!»

– Лучше позже, чем никогда, – бросает штурман.

И сразу загрохотали поблизости разрывы глубинных бомб. Трюмный машинист Анатолий Стребыкин, находясь с мотористом Константином Соколовым на вахте в седьмом отсеке, в недоумении:

– Ничего себе! Такой концерт мы не заказывали…

Константин, останавливая дизель, раздосадовано откликается:

– Кому концерт, а кому – аплодисменты! На полном ходу крутануть – какая техника это выдержит?

В отсек тут же прибегает командир группы движения Донат Негашев:

– Что случилось? Почему остановили двигатель?

– На третьем цилиндре правого дизеля – задир поршня, товарищ старший лейтенант.

Негашев уходит докладывать о происшествии командиру. Братишко хмурится:

– Донат Иванович, видно, мы плохо подготовили личный состав к новой обстановке. Атлантика – это уже не Тихий океан, здесь мы всё ближе к войне. Но если такие, как Глушенко, всегда бдительны и в полной боевой, то Соколов явно растерялся от неожиданности – и при резком повороте корабля не сбавил оборотов. В результате – авария. Прошу, во-первых, ввести дизель в строй в кратчайший срок, для этого дать мотористам в помощь матросов из других подразделений. А во-вторых, ещё раз объяснить личному составу, как действовать в новых условиях. Цена ошибки – жизнь! Это должен усвоить каждый…

В отсеке, где идет ремонт дизеля, работает целая группа. Здесь, кроме мотористов, и трюмный Николай Рощин, и комендор Пётр Иванов, и торпедист Яков Лемперт. Качка ещё сильнее, поэтому каждую снятую деталь в отдельности приходится крепить по-штормовому. Особенно достаётся Виктору Бурлаченко: его богатырская сила требуется всякий раз, когда надо переместить тяжелую крышку корпуса или вынуть неподдающуюся втулку цилиндра. Теснота, жара, пары горелого масла от соседнего работающего двигателя – всё это изматывает людей.

– Костя, – обращается Бурлаченко к виновнику аварии Соколову, – ты бы пошёл отдохнул…

Соколов упрямо мотает головой, продолжая работать.

– Ничего, пускай грехи замаливает, – полушутя замечает Рощин.

На третьи сутки дело идёт к концу.

– Соколов, шабаш! – говорит Михаил Богачёв.

– Сейчас! Только вот картер дочищу перед заливкой масла, – откликается тот.

Но усталость даёт себя знать: не проходит и пяти минут, как голова его склоняется на коленчатый вал, и Константин засыпает.

– Ну, где ты там? – через некоторое время нетерпеливо окликает его Богачёв.

Не дождавшись ответа, он обнаруживает Соколова спящим и вместе с Бурлаченко переносит его в койку.

– Перенервничал парень, – говорит Рощин. – Теперь уж точно не забудет, когда обороты сбавлять.

– Товарищ лейтенант, дизель в порядке! – докладывает Бурлаченко, когда в отсек заглядывает Негашев.

– Молодцы! Прокачать маслом и пустить на холостых оборотах.

Корабль снова уверенно режет волну. Мотористы поднимаются подышать на верхнюю палубу. Видя, как лодка набирает ход и, обтирая руки паклей, Бурлаченко говорит:

– Вперёд, на север!

А в это время севернее…

Как и прежде, в кильватер идут две другие подлодки дивизиона С-56 и С-51. В рубке головной из них, флагманской, склонились над картой её командир Григорий Щедрин и комдив Александр Трипольский.

– Через сутки, полагаю, будем на широте Нью-Йорка, а там и до Канады рукой подать… – разминая уставшую спину, говорит Щедрин.

– Ох, не говори «гоп», Григорий Иванович… В этих местах, говорят, такие хуриканы буйствуют!..

– Что ещё за «хулиганы»?

– Хурикан – это карибский бог зла. Так что, добра от него ждать не приходится. Наш «ураган» как раз от его имени и происходит…

– Спасибо американцам – хоть карты у нас теперь приличные. С прежними на какой-нибудь остров напоролись бы да и сидели б робинзонами…

В этот момент лодка особенно сильно накренилась, Щедрин от неожиданности даже схватился за пиллерс.

– Ух ты, и вправду качка усилилась! – По переговорной трубе командует: – Боцман, проверить крепление по-штормовому!

Кажется, корабли попали в один из кругов ада. При диком рёве урагана, под шквалистыми потоками ливня лодки швыряет с борта на борт и вертит, словно бумажные кораблики в уличных воронках. Через шахту подачи воздуха к дизелям, через люк центрального поста то и дело врываются мощные потоки, заливая отсеки. Помпы, включённые на полную мощность, не справляются, и моряки скоро оказываются по колено в воде. При очередном ударе волны лодку заваливает на 45 градусов, и Щедрин слышит тревожный рапорт штурмана:

– Сгорела гиросфера компаса!

– Этого ещё не хватало! – скрипнул зубами командир. – Теперь главное – двигатели уберечь, а то и, правда, к богу… этому чёртовому Хурикану… попадём! Прямо хоть люки задраивай…

– Смотри, не задохнулись бы люди, – покачал головой Трипольский. – Да и взорваться недолго – водород ведь…

– Будем проветривать почаще. Лучше бы, конечно, и вовсе на глубину уйти.

– Нельзя. Американцы знают, что у нас приказ идти в надводном положении. Чего доброго, под водой не признают – торпеду пришлют в подарок!

– А как там Кучеренко? Держится? – Щедрин приникает к окуляру перископа. Однако на поверхности до самого горизонта – лишь свинцово-тяжелые водяные валы.

– Ох, раскидало нас по всему океану… Батюшки – солнце! – вдруг восклицает он.

И вправду: посреди бушующей стихии вспыхивает солнечная полоса, отчего море выглядит ещё более зловещим. Трипольский поднимает глаза вверх и видит над океаном голубой круг ясного неба.

– Глаз Хурикана, – замечает он. – Самое страшное место тайфуна. Теперь держись!

С-54 тоже бросает то с борта на борт, то с носа на корму и обратно. Братишко неимоверными усилиями удерживается за перила рубки, время от времени попадая под яростные водопады. К нему поднимается штурман Тихонов.

– Я на смену, Дмитрий Кондратьевич.

– Что, время? – Братишко передаёт ему бинокль. – Я думаю, вахту экипажу надо сократить – пусть стоят не по четыре часа, а по два. Побережём ребят – им ещё воевать…

– Хорошая мысль, товарищ капитан-лейтенант. Качка до нутра выматывает, особенно молодых.

А в одном из отсеков парторг лодки, старшина электриков Казимир Вашкевич уединился с Константином Соколовым – виновником недавней аварии дизеля.

– Ты с каких пор на ребят волком смотришь?

– А как прикажешь – зайчиком? Думают, я Ваня-дурачок – ничего не вижу…

– И что ж ты видишь?

– А то! Как случилось это с дизелем, все как с больным разговаривают. А кто и вовсе стороной обходит. Будто я зараза какая…

– Да кажется тебе всё это!

– «Кажется»? Ты Лосева, старшину моего послушай. Вчера спрашивает: «Соколов, ты ногти давно стриг?» А позавчера: «Ты зачем окурки в гальюн бросаешь?»

– А в самом деле – зачем?

– Ну а что – каждый раз на палубу их нести? Или в карман прятать?

– Зачем? Для этого есть определённое место. Да и ногти стричь – не последнее дело. Морскую культуру ещё никто не отменял…

– Какую культуру? Не сегодня-завтра в бок шарахнет – и рыбам будет всё равно, кого обгладывать: меня с ногтями или тебя без ногтей!

– Ну что ж, может и шарахнуть. Но мы-то пока не рыб ловим – мы…

– Сейчас ты запоёшь: когда страна быть прикажет героем, у насгероем становится любой… Знаю, сам пел!

– Константин, – удивился Вашкевич, – я смотрю, ты совсем одичал?! Надо бы тебе ребят поближе держаться, а? Вступай-ка в комсомол! У нас почти вся лодка партийно-комсомольская – три человека всего неохваченных… Будешь на собрания ходить, в общих делах участвовать смотришь, и хандра пройдёт.

– А рыбы что, комсомольцев не жрут?

– Говори, да не заговаривайся! Здесь, между прочим, тоже фронт.

– А я сюда просился? Вообще – меня кто-нибудь спрашивал, где мой фронт? Я немцев бить хочу! Немцев, понял?! По какому праву кто-то решил отправить меня в эту кругосветку? И вообще: ради чего нас, двести человек, послали за тысячи миль эту хлябь глотать? – Соколов сплюнул и растёр по паёлам густой солёный сгусток.

Переведя дыхание, он посмотрел Вашкевичу в глаза:

– Что молчишь? Пойдёшь сейчас докладывать, что Соколов морально разложился? Иди! Беги! И что ты мне сделаешь? Арестуешь? Но мы все тут в одной душегубке. На берег высадишь? Так неизвестно, дойдем ли мы до того берега. Расстреляешь по команде командира? Давай, стреляй!

Соколов уже почти кричал, и только рёв урагана за кормой мешал услышать его вопли кому-нибудь за пределами отсека.

Вашкевич долго молчал, потом ответил медленно – будто самому себе:

– По-моему, человек живет не ради того, как умереть, а ради того, как жить. Ты, конечно, не трус. Но ты – один. Одному – труднее. Потом сам поймёшь – стыдно будет.

– Поэтому ты меня в комсомол агитируешь? – спросил Соколов насмешливо. – Опять клясться, что буду верно служить… тыры-пыры…? Так я же присягу давал – на кой чёрт опять лбом биться? Или теперь уже «служить верней верного»?! Нет, Казимир мой дорогой, – проговорил Соколов, успокаиваясь, – я и без комсомольского билета Родину защищать буду. И не хуже твоего. Хотя, конечно, притвориться проще: написать заявление, билет получить для галочки… Но тебе-то это зачем?

Утро встретило подводников тихим снежком. Море жадно глотало густо падавшие снежинки, словно утоляло жажду после трёх ураганных суток.

Григорий Щедрин, получив доклад штурмана, констатировал:

– Александр Васильевич, крепенько нас качнуло! Отклонение от курса – 60 миль, повреждены цистерны главного балласта, покорёжен легкий корпус, затоплен снарядный погреб.

– Ну, а до Галифакса своим ходом дотянем?

– Должны дотянуть – недалеко осталось.

Спустя некоторое время вахтенный офицер докладывает:

– На горизонте неизвестные корабли!

– Кажется, нас уже встречают, – заметил Трипольский. – Думаю, это канадский эскорт.

В этот момент лодка вдруг будто уткнулась в невидимую стену.

Не успел Щедрин сообразить, в чём дело, как с центрального поста доложили:

– Заглохли оба дизеля!

– Не иначе – воды нахлебались!

В сердцах стукнул Щедрин по леерам.

В перископ видно, как не ожидавшие подобного манёвра корабли канадского охранения навели на лодку свои пушки. Транспорты сопровождения – на всякий случай! – шарахнулись в стороны.

Несколько минут на лодке царит замешательство – пока Трипольский не сообразил, что происходит, и не скомандовал дать на эсминцы опознавательный сигнал.

Галифакс (Канада), 15 декабря 1942 года

Морозно: палубы четырёх советских лодок, стоящих у причала, обледенели. Но вход в штаб военно-морского флота Канады выглядит торжественно: выстроен почётный караул, у дверей государственные и морские флаги Канады и СССР. Когда к штабу подъезжают машины с командирами подводных лодок и комдивом Трипольским, навстречу им выходит командующий флотом Канады контр-адмирал Мюррей. Звучит марш, во время которого офицеры обмениваются приветствиями и входят в здание.

Усадив гостей, Мюррей угощает их сигарами.

– Я чрезвычайно рад, господа, приветствовать вас на канадской земле – земле Её Величества королевы Великобритании. Прежде всего хочу поздравить вас с успешным завершением очередного этапа вашего героического похода, который, несомненно, войдёт в морскую историю. Позвольте мне также принести извинения за то недоразумение, которое случилось с двумя вашими кораблями на подходе к Галифаксу…

Трипольский улыбнулся:

– Господин контр-адмирал, у нас, у русских, говорят: всё хорошо, что хорошо кончается. Поэтому не стоит, наверное, так официально… Во всём виноват шторм, не так ли?

Рулевой Сергей Жигалов, моторист Александр Капелькин и комендор Иван Грушин очищают палубу С-54 от снега и льда.

– Не-ет, Галифакс – не Ташкент! – категорически заявляет Жигалов, ёжась от пронизывающего ветра. – Мне Панама больше климатит.

Капелькин, которому при его небольшом росте, кажется, проще свернуться «ёжиком», чтобы не растерять тепло, весело возражает:

– У нас в Угличе и не такое бывает. На Волге зимой знаешь как? Ледок – катком, ветерок – с матерком, во как! Главное – что мы из этого чёртова хурикана выбрались. Недели две теперь ремонтироваться придётся.

– А слыхал, как канадцы 56-ю чуть не угрохали? – поднял голову Грушин.

– Что значит «чуть не угрохали»?

– А то и значит! Только-только лодка от шторма очухалась… ну, ребята решили: сейчас водичку вычерпаем, в порт войдём – и, считай, у бога за пазухой… а не тут-то было. Враз заглохли оба двигателя!

– Оба?! – в один голос удивились Капелькин и Жигалов.

– Оба и в один момент! – Грушин вполне удовлетворён произведённым впечатлением. – А тут откуда ни возьмись – канадский конвой. Там видят: подводная лодка. Откуда им знать, что советская? Издалека не видать! Да и не бывало тут наших отродясь. Зато немецкие ходят как у себя дома…

– Ну?!

– Ну, транспорты, понятное дело, по сторонам, а три эсминца помчались прямиком на нашу красавицу, уже и пушки наставили. Одного только, наверное, не поняли – чего это она в волнах, как беспривязная, болтается?.. Щедрин наш, конечно, первым делом на свой флаг смотрит – поймут же, наконец, чья лодка перед ними! А флаг-то мокрый, заледенел, в кулёк свернулся! Пришлось сигнальщикам ручонками помахать… Короче, минут пятнадцать братишки наши поёжились пока канадцы не опознали.

– А ты не заливаешь? – усомнился Жигалов. – Что ж, им не сообщали, что ли?

– Ну, с начальством, конечно, наш приход согласован. А вот то, что в канадских водах будет дрейфовать лодка, да ещё похожая на немецкую… По радио-то нам запрещено выходить на связь!

– Эй, салаги! – окликнул их кто-то. – Держи концы!

– О палубу рядом с моряками ударился увесистый снежок. Оглянувшись, ребята увидели, что с соседней С-55 их собралась «обстреливать» целая ватага. Мигом бросив скребки и мётлы, они налепили ответных гостинцев. С борта на борт полетели белые комки. Один из них с особенно громким стуком ударился о сталь палубы.