Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 1

Страус, спокойно пасущийся рядом, практически у меня под боком, высоко подпрыгнул и громко захлопал крыльями от дикого испуга. Его голова с сильно выпученными глазами моментально оказалась возле моего носа, плавно покачиваясь на длинной и толстой, как хороший удав, шее. Теперь настал мой черёд подпрыгнуть от неожиданности, увидев его так близко, да ещё с шевелящимся пучком травы, торчащим из клюва, будто усы у бравого гусара. Он, замерев на мгновенье, громко икнул два раза подряд и принялся снова раскачивать головой и жевать. Я, досадуя на самого себя за испуг, в ответ передразнил его, икнув дуплетом. Он не понял шутки и опять задёргался в конвульсиях, но уже гораздо слабее, чем в первый раз. «Привыкает понемногу, такси пернатое, и я скоро привыкну!» – подумалось мне.

Так мы и сидели, замерев, и мучительно пытались осознать, что с нами сейчас приключилось. А когда во всём разобрались, то страус принялся смущённо и неумело успокаивать меня, чем только рассмешил. Наконец пришёл долгожданный ответ от деда, а когда я ему подробно и в красках обрисовал случившееся, то он, если так можно сказать, громко смеялся, но я бы назвал это другим, более ёмким выражением – ржал, как племенной жеребец. В общем, дед был вознаграждён за свои переживания сполна. Но впереди было ещё возвращение, и я небезосновательно подозревал, что и дед, и страус рассчитывают сегодня позабавиться надо мною всласть.

Мы ещё немного посидели на берегу, поговорив о том о сём, порой затрагивая очень животрепещущие темы. А закончились наши трогательные откровения тем, что он, чуть не всхлипывая, пожаловался мне проникновенно-доверительным тоном, что в последнее время несёт очень крупные яйца. И выдержал при этом театральную паузу, которая, видимо, должна была ещё больше усилить произведённое и без того неизгладимое впечатление. Я участливо посочувствовал и, как следует не подумав, попросил показать мне хотя бы одно, самое маленькое, чтобы иметь хоть какое-то представление. Правда, я сразу спохватился, но, пытаясь исправить ошибку и немного расслабить ошеломлённую птицу, и вовсе сморозил чушь:

– Крупные яйца – это неплохо! Ведь чем крупнее, тем лучше. Сколько же, интересно знать, этих самых яиц нужно, чтобы приготовить знатную яичницу? Уж очень я люблю яичницу с помидорами! С детства!

Этим необдуманным бестактным вопросом я окончательно смутил и без того застенчивую птичку. Да и сам засмущался и расстроился из-за своей неловкости. Не очень удобно обсуждать яичницу с курицей-несушкой. И вообще, как только люди в глаза смотрят тем, кого собираются съесть или чьих детей употребить в пищу? Надо же, не задумывался я над этим вопросом, пока не поговорил со страусом, а точнее – со страусихой!

Надо будет обязательно узнать у Дормидорфа, как отличать страуса от страусихи, а то брякнешь ещё по глупости что-нибудь лишнее по поводу женщин, а потом стыда не оберёшься, да и дерутся страусы, надо сказать, пребольно, можно и костей не собрать.

В компенсацию за моральный ущерб я отдал страусихе ещё три яблока, предусмотрительно прихваченных мной в дорогу. Затем ловко отодрал с её шеи и ног пару-тройку жирных раздувшихся пиявок, которых она с удовольствием съела. И когда мы стали совсем уже хорошими друзьями, робко предложил ей немедля отправиться в обратный путь. Именно робко, потому что уже тогда предчувствовал неладное. Во всём её поведении буквально физически ощущался какой-то подвох. Эта вредная птица, видимо, вдобавок науськанная дедом, никак не желала скакать домой, а хотела, видите ли, только лететь, веско аргументируя своё решение. Настолько веско, что сомнений не было – всё это происки ехидного деда, решившего за сегодня показать мне все прелести страусиного средства передвижения. Страусиха скороговоркой заговорила:

– Ну нету у меня столько времени, чтобы обратно пешком добираться! Яйца за меня ты, что ли, будешь помогать высиживать моему страусу?

Тут она с интересом взглянула на меня, видимо, прикидывая, как это действо будет выглядеть со стороны и подхожу ли я в принципе. Я в ответ удивлённо посмотрел на страусиху, пытаясь дать ей понять, что я и высиживание яиц – понятия совершенно не совместимые. Она же приняла мой взгляд за согласие и заявила, облегчённо вздохнув:

– Тем более надо быстрее вылетать – ты здесь, а они там!

Ну и дела! Я понял – это заговор. Ничего не поделаешь, спорить и доказывать бесполезно, всё решено за меня. А если им что-то придётся не по нраву, то ещё и яйца высиживать заставят. И попробуй откажись! Животным ведь нужно помогать, а, коли яйца пропадут по моей вине, шума-то, шума будет! Я уже молчу про вполне вероятную кровную месть четы страусов. Хочешь не хочешь, а придётся набраться смелости и осваивать полёты. Кто знает, может, в жизни мне это когда-нибудь пригодится.

Вскарабкался я на довольную страусиху, и мы поскакали по полю вприпрыжку, набирая обороты. Вдруг по бокам как будто из двух крупнокалиберных пневматических отбойных молотков одновременно кто-то саданул. Я что есть силы вжался в птичку. Судорожно вцепился всеми четырьмя конечностями в её густое оперенье. Оказалось – это просто крылья расправились, и мы, рывком оторвавшись от земли, начали набирать высоту и скорость, умело используя восходящие воздушные потоки, ощутимо облегчающие физические нагрузки при воздухоплавании. Я заметил, что страусиха вовсе не была трудоголиком, она предпочла самый лёгкий путь – лететь над полями и водоёмами, там нагретый воздух восходит вверх гораздо интенсивнее, чем, скажем, над лесом.

У меня от переизбытка эмоций даже дух захватило! Ну и красотища открылась моему взору: бескрайний простор, бездонные небеса, поля, леса, дороги… Мы поднялись на высоту, по моим скромным подсчётам, около пятисот метров и с огромной скоростью рассекали тёплый упругий воздух, который порой начинал свистеть и завывать в ушах. Особенно на крутых спусках, когда страусиха набирала скорость, чтобы потом вновь взмыть ввысь.

Я был рад, что птичка мне досталась не из маленьких. Тут вообще все животные были несколько крупнее, нежели аналогичные существа в моём мире, а вместе с тем и более пропорционально сложены. Например, у лосей не было чрезмерно огромных рогов, всё было гармонично, и главное – весьма функционально. Лосиные рога, мощные и безупречно заточенные резаки, грозно торчащие из могучего черепа – идеальное орудие убийства во имя защиты. Надо отметить, что и лосиные зубки представляли собой немалую угрозу. Они, когда надо, с лёгкостью перекусывали ствол дерева толщиной с руку крупного мужчины. Но это так, лирическое отступление.

В воздухе мы оказались не одни. Глядя по сторонам, я видел довольно много авиаторов, но не все они были на страусах. И скорость, и дальность полёта иных была ощутимо больше, если судить по размерам. Разной была и высота эшелонов. Может быть, это зависело от дальности пути? Спросить было не у кого. Голова страусихи, находившаяся далеко впереди меня, всё равно не услышала бы. Хотя если гаркнуть погромче, то кто знает, всё возможно! Но существует и другой, более вероятный исход: учитывая её импульсивную пугливость, страусиха вполне может от неожиданности наложить в штаны и сбросить меня, а тогда – поминай как звали! Парашюта на такой случай мне не выдали, а естественное приземление не будет способствовать дальнейшему передвижению на своих двоих и вряд ли пойдёт на пользу моему цветущему организму в целом. Да уж, за ней не заржавеет, сбросит и не поморщится. Наверное, не стоит рисковать жизнью ради такого пустяка, как какие-то вопросы. Задам их лучше «профессору», старине Дормидорфу.

И хоть сразу по приземлении я совершенно позабыл его об этом спросить, но позже он подтвердил мои предположения: чем дальше летишь, тем выше забираешься, особенно при большом скоплении в воздухе птиц-перевозчиков. А делается это для того, чтобы попросту никому не мешать.

Долетели мы до лавочки, где сидел-посиживал, поджидая нас, дед, естественно, намного быстрее, чем скакали туда. Добрались, как мне показалось, за считаные минуты. Посадка прошла просто замечательно. Дед сиял, по его собственным словам, от радости за меня, как только что тщательно начищенный умелой рукой самовар. Ведь мне, вопреки всему, всё-таки удалось перебороть страх с первой попытки и довольно быстро освоить полёты на страусах! Он небезосновательно считал, что в дальнейшем это умение может мне очень пригодиться, если только я не намерен в их мире сидеть сиднем в какой-нибудь отдалённой избушке на курьих ножках.

Но я собирался жить здесь полной жизнью, путешествовать и участвовать в разного рода приключениях, коих он мне наобещал уже целое множество. Что ж, посмотрим. Но, похоже, дело было не только в этом. У меня зародились подозрения, что дормидорфово сияние имело в своей природе не столько радость за меня, сколько другие, потаённые и известные лишь ему причины. Не иначе этот шебутной старикашка снова замыслил какую-нибудь провокационную каверзу, с него станется! Как потом оказалось, Дормидорф как в воду глядел, летать мне в их мире пришлось много и часто. Причём летать, как правило, вместе с ним, и не на каких-нибудь болтливых страусах, а на гораздо более серьёзных птицах. Настолько серьёзных, что на завтрак им уходил целый буйвол.

* * *

Глава 4

Экстренный вызов

До отвала накормив страусиху яблоками и сердечно поблагодарив, мы отпустили её. Получилась страусиха, живьём нафаршированная яблоками. Она уходила с явной неохотой, изредка оглядываясь и грустно мигая большими серыми глазами, издавая протяжные вздохи, способные разжалобить кого угодно, но только не Дормидорфа. Он был словно кремень – непреклонен и непоколебим! Видимо, дед ей пришёлся по нраву, или просто хотелось пообщаться. С хорошими-то людьми грех не поговорить лишний раз. Впрочем, скорее всего, имело место и то, и другое. Но это так и осталось тайной, покрытой мраком. Тайной, которую общительная страусиха с превеликим удовольствием, не задумываясь, выложила бы, если бы мы только заикнулись или каким-то другим образом дали ей понять, что нам любопытно: а почему это у неё такой грустный и печальный вид, не случилось ли чего? Но мы не доставили ей подобной радости, предугадывая возможные последствия.

Неожиданно неподалёку раздался громкий пугающий звук, похожий на предсмертный визг покрышек вследствие экстренного торможения большого гружёного автомобиля. Уже в который раз я едва не свернул шею из-за не подчиняющегося разуму инстинктивно резкого, с неприятным хрустом поворота головы в поисках неведомого, но ужасающего источника шума. Ничего-ничего, моя многострадальная шея выдержала и на этот раз, обошлось без травм. А мы с дедом принялись наблюдать, как приземляется носатая птица без перьев, похожая на птеродактиля, размером с небольшой спортивный самолётик. На спине у неё находились три пассажира: две девушки в светлых облегающих одеждах и мужчина средних лет, видимо, их отец. Закинув в пасть птице что-то большое, похожее на ампутированную ногу или свиной окорок, что в принципе одно и то же, и поблагодарив её, они со смехом зашли в ворота третьего от нас дома. Птеродактиль, а это оказался именно он, взмыл с места ввысь, шурша крыльями и обдав нас тёплым потоком воздуха вперемешку с дорожной пылью.

Дед украдкой поглядывал на меня, видимо, ожидая увидеть невообразимое удивление. Или, на худой конец, услышать восторженно-восхищённые вопросы. Но я как ни в чём не бывало, мол, и не такое видали, пошёл потихоньку в сторону гостевого домика, где мы изволили остановиться. Он, догоняя меня, спросил:

– Ну, как, не укачало тебя на страусе?

– Не-а! Я бы ещё полетал, да бедненькую птичку жаль было впустую гонять. Она мне по секрету сказала, что очень спешит. Ей, видите ли, крайне необходимо яйца высиживать, а я у неё зря отнимаю драгоценное время.

Говоря это, я кинул быстрый взгляд на деда, но он и бровью не повёл. По всему видно – старая школа. Позже он всё-таки сознался: заговор вынудить меня обратно именно лететь, а не скакать, имел место, но всё делалось только ради моей пользы и ни в коем случае не ради смеха! Но почему-то я сильно в этом сомневаюсь.

– Учти! – назидательным тоном, словно профессор студенту, начал свою лекцию Дормидорф. – Страусы очень привязчивые, а чувства юмора у них нет вовсе. Оно у них от рождения атрофировано. Отсутствие всякого присутствия, понимаешь? И не вздумай это проверять. Я тебе категорически не советую этого делать! А иначе пеняй на себя, но я тебя предупредил! И ещё учти: страусы всё принимают буквально, а любую тему сводят к своим яйцам: «Ах, какие они у меня красивые да большие». За своих птенцов могут и по голове наклевать или лягнуть. А удар у них тяжёлый что клювом, что ногой, если нарвёшься, то костей точно не соберёшь, в общем – мало не покажется, так и знай! А куда любят бить, паршивцы, знаешь? – и он выразительно посмотрел мне ниже пояса.

Меня захлестнула волна негодования.

– Да что же это? Ну и дела! Надо же было меня раньше предупредить! Это ради чего, интересно, я так рисковал? – с нотками возмущения, вперемешку с праведным гневом и досадой, заявил я, холодея при одном воспоминании о моих недавних намёках страусихе о необыкновенно аппетитной яичнице с помидорами, которую я люблю, видите ли, с самого раннего детства. Вот и были бы у меня сейчас действительно «помидоры с яичницей» на всю оставшуюся недолгую жизнь.

– А что в этом такого, не понимаю! Чего ты так взбеленился? Если на то пошло, я тебя сейчас и предупреждаю. А если бы предупредил заранее, никакими коврижками тебя на страуса не заманишь, – невозмутимо заявил хитроумный дед и добавил, но уже снисходительно-миролюбивым тоном: – Да ладно тебе! Мне понятно и знакомо твоё беспокойство, но не думай, что я такой бессердечный! Я сразу поведал страусу, что ты новенький, оповестил его, так сказать, первым делом. Так что поверь, твоему достоинству ровным счётом ничего не угрожало! Если только так, самую малость.

– Но и этой малости мне бы с лихвой хватило выше крыши! – закончил я за Дормидорфа и тут же продолжил: – А вы, как я погляжу, очень весёлый дедушка! Много там ещё у вас для меня шуточек заготовлено?

– А как ты хотел, внучок, есть ещё маленько в запасе пороха в пороховницах. Да разве ж энто шуточки? Энто ещё токмо разминка, а настоящие шуточки впереди! Без добрых шуток, видишь ли, совсем неинтересно жить, скучно прямо-таки, это я тебе могу заявить с полной долей ответственности, как настоящий знаток этого славного дела. Вот есть у меня друзья, приблизительно твоего возраста, Дорокорн с Юриником, так те и спорят, и подшучивают друг над другом всю сознательную жизнь! И ничего, стало быть, покуда живы и здоровы. Живут радостно, цветут и пахнут. А порой даже благоухают! За ними наблюдать, так можно иной раз и штаны обмочить от бьющего через край юмора! Я тебя с ними всенепременно познакомлю, касатик!

У домика нас поджидали старый знакомый, лось, страстный любитель сухариков и, судя по всему, его лосиха – очаровательное создание. Но в данный момент она явно была сильно возбуждена, топталась на месте от нетерпения, рыла копытами утрамбованную землю и фыркала. Дед, чуя недоброе, быстрым шагом приблизился к лосю. Они перекинулись парой слов, и дед запрыгнул к нему на спину, коротко бросив мне:

– Нужна помощь. Давай залезай быстрей, всё объясню по дороге, нельзя терять понапрасну время!

Естественно, мне пришлось подчиниться, а куда бы я делся? И мы поскакали! Дормидорф на лосе, я на лосихе. Со стремительностью скорой помощи, мчащейся на вызов, только что без мигалок и сирены.

Через несколько минут бешеных скачек мы находились уже в лесу, где быстро не поскачешь при всём желании, но лоси и не подумали замедлиться. Они очень хорошо знали местность, буквально как свои четыре копыта. Мы с дедом, пригнувшись к шеям животных, положились на них в прямом и переносном смысле. Со всех сторон сверкало, хлестало, трещало и свистело. Никогда не мог предположить, что бег по лесу может быть настолько опасен. У меня с непривычки сводило все мышцы, особенно на ногах и спине, а дед даже испариной не покрылся, вот что значит сноровка, привычка и тренировка. Дормидорф ещё умудрялся переговариваться с лосем. Это на полном-то ходу! Наконец мы остановились на небольшой светлой полянке, и я увидел беспомощно лежавшего, подмявшего под себя ноги лосёнка, издававшего жалобные звуки, похожие на тихий горестный плач утомлённого изнуряющей болью ребёнка. Из глаз его текли, оставляя влажные следы, крупные прозрачные слёзы. Чувство жалости и желание поскорее помочь и облегчить страдания несчастного захлестнули меня. Но хорошо бы было ещё и не навредить, а для этого нужны опыт и знания, коих у меня не было. Зато они были в достатке у деда, чем он и не преминул воспользоваться. Сразу было видно, что делает он это далеко не в первый раз.

– Поломал переднюю ногу. Пытался перепрыгнуть вон через тот ствол, да не рассчитал и оступился, попав передним копытом в нору, – коротко объяснил дед. – Но перелом закрытый.

Аккуратно и бережно ощупывая ногу лосёнка, Дормидорф успокаивал его:

– Ну потерпи, потерпи. Сейчас зафиксируем, и до свадьбы заживёт. А в месте перелома кость будет ещё крепче. Скоро будешь опять скакать, будто ничего и не было!

Привычным движением он достал из-под куртки большой нож и подал его мне, попросив отрубить кусок полена около метра длиной и обязательно без сучков. Ни за что бы не подумал, что дед вооружён! А я, повстречав в подозрительном лесу незнакомца, всё гадал: и где это белозубый пенсионер прячет свой грибной разделочный топорик?

Ближайшие двадцать минут я был очень занят – выполнял дормидорфов заказ. Когда всё было готово, дед с помощью другого обрубка ствола и ножа расщепил это полено вдоль ровно пополам, хорошенько обтесал его со всех сторон и с помощью бинта, который достал из поясной небольшой сумки, накрепко зафиксировал ногу лосёнка между двумя пластинами. Причём зафиксировал таким образом, чтобы намертво обездвижить оба сустава, ближайшие к месту перелома. После этого лосёнок мог пусть медленно, но передвигаться, минимально беспокоя раненую ногу. Приблизительно через месяц, когда кости срастутся, шину нужно будет снять. А пока мать-лосиха, сердечно поблагодарив нас, повела лосёнка, как сказал дед, «проводить обезболивание» с помощью травы, название которой я тогда не запомнил. Лось-отец топтался рядом, с благодарностью заглядывая в лицо спасителю своего детёныша.

Потом Дормидорф задумчиво посмотрел на меня и начал что-то старательно искать по своим многочисленным карманам. Вскоре его поиски увенчались успехом и снова, как во время нашей первой встречи, он достал клочок не то тряпочки, не то бумажки и старательно потряс этим перед самым моим носом. Дормидорф постелил на землю всё ту же скатерть, аккуратно и бережно разровняв её края руками. Наклонившись над ней, он что-то скороговоркой пробормотал себе под нос. Вдруг лицо его исказила нервная судорога, он указал пальцем куда-то мне за спину, широко раскрыв от удивления глаза и слегка присев. Сердце моё учащённо забилось. Молнией пронеслась мысль: «Вот и настал мой бесславный конец, если уж то, что сзади меня, так испугало самого Дормидорфа, то это не просто конец, а мучительная и неизбежная кончина! А ведь так ещё хотелось немного пожить, особенно теперь, когда впереди вырисовывается столько интересного!» Оборачиваясь, я готовился к самому страшному. Но ничего ужасного позади себя не увидел и даже глазам своим не поверил, поэтому тщательно огляделся ещё раз. Результат тот же: лес как лес! Опять, наверное, его молодецкие шуточки! Ладно, запомним. Я вопросительно и осуждающе посмотрел на деда, а он указал взглядом мне под ноги, где была расстелена скатёрка. Свершилось чудо – стол был накрыт, как я люблю, в лучших деревенских традициях!

Каверзный шутник, не дав мне опомниться, начал лекцию о необыкновенных вещах, которые могут повстречаться в этом расчудесном мире. Лось ему во всём поддакивал, уже вполне успокоившись после происшествия с лосёнком, чего нельзя было сказать обо мне. У меня тряслись мелкой дрожью коленки после удачной шуточки Дормидорфа, который принялся вещать без всякого зазрения совести:

– Всё, что в вашем мире встречается в сказках, былинах и поверьях, у нас есть в реальной жизни: лешие и кикиморы, лесовики и домовые с разными привидениями, да много чего. Есть Кощей Бессмертный, Баба Яга и существа, которые их с лёгкостью заткнут за пояс! Так что не расстраивайся, скучать тебе не придётся! Есть у нас и волшебники, колдуны, ведьмы и знахари, всех так сразу и не упомнишь! Каждый живёт сам и старается не вредить и не мешать жить другим. Конечно, иногда происходят и у нас маленькие и большие шкоды. Как без этого? Но по большому счёту все заинтересованы в скорейшем прекращении раздора, а иначе никому не видать спокойной жизни, как собственных ушей. Ну, а всякие невинные шалости кикимор, леших и домовых я в расчёт и вовсе не беру, ибо эти существа для того и созданы и по-другому попросту не могут. У нас каждый знает, как с ними договориться, я и тебе как-нибудь расскажу! Ты ещё экспертом по этим делам станешь! А сейчас давай-ка немного перекусим. Я вот и нашему другу сухариков заказал с солью. Может быть, надо было ещё стручковый горошек попросить, да я как-то не сообразил сразу.

Только сейчас я понял, как проголодался, и с удовольствием воспользовался предложением деда. Ели молча, лишь хруст сухарей был слышен, будто их кто-то с маниакальной одержимостью разминал в мелкую крошку деревянной колотушкой в пустом ведре. Это наш лосик самозабвенно и восторженно предавался дикому наслаждению, позабыв обо всём на свете. Насколько я мог судить, он увлекался поглощением любимого блюда каждый раз, когда ему выпадала подобная счастливая возможность. Мы с Дормидорфом старались есть, не издавая посторонних звуков, хотя при подобном звуковом оформлении в этом не было необходимости. Насытившись и уняв дрожь в членах, я негромко спросил:

– Как же мне договориться, например, с лешим? Очень хочется узнать, раз мы сейчас в лесу, вдруг понадобится когда-нибудь!

Дед, недолго думая, взял бутыль, вскочил с места и, повернувшись к самым буреломным и густым зарослям, произнёс нараспев, словно певчий поп под хорошей мухой, при этом одержимо и грозно размахивая бутылью во все стороны, будто неким дьявольским кадилом:

– Лес дремучий, расступись, хитрый нежить, появись!

«Аминь, ядрёна мать», – добавил я про себя, вздрогнув от неожиданности. Ну, никак не ожидал я в тот момент ритуальных выкрутасов и заунывных песнопений от милого дедушки! А дед укоризненно посмотрел на меня и перевёл взгляд на трущобу, куда только что обращался. Под лапой огромной ели, стоявшей неподалёку, что-то громко и гулко ухнуло, даже ветки закачались, но не сильно, а лишь едва. Когда смолкло эхо, начали проявляться расплывчатые очертания чего-то коряжно-древовидного и сказочно могучего. К нам вышло нечто метров двух высотой, покрытое наростами и мхом так, что ни кожи, ни рожи видно не было. Если бы оно неподвижно стояло в нескольких шагах от меня, то я ни за что не признал бы в нём живую сущность, приняв за причудливое засохшее дерево. Только бездонные глаза неопределённого цвета, пугающие своей глубиной и дико горевшие изнутри зловещим болотным огнём, настороженно смотрели на нас. Да-а, не хотел бы я встретиться с ним с глазу на глаз ночью, да ещё и на узкой тропиночке!

А может, встречался, да не раз, только проходил мимо, не обращая внимания. Раньше в лесу у меня часто возникало ощущение, что я там не один и за мной кто-то наблюдает. Этакая лесная паранойя, но ничего страшного – стараешься только не придавать этому особого значения, чтобы не возникла душевная паника, и со временем вполне привыкаешь. Нынешнее появление настоящего лешего – как раз и есть подтверждение моим тогдашним самым смелым подозрениям и малоприятным ощущениям. Причём я разговаривал на эту тему со многими людьми, и все они со мной соглашались. Попробуй не согласиться! Особенно если находишься в незнакомом дремучем лесу и при мерцающем свете костра слушаешь леденящие душу истории. Некоторые признавали, что с ними такое случалось не раз, опасливо при этом поёживаясь и придвигаясь к костру, дабы подкинуть дров в угасающий огонь. Кто не верит, тот может и сам попробовать рассказать подобную историю. Если останетесь живы и здоровы после подобных разговоров и без приключений доживёте до утра, значит, вам очень повезло!

– Всё ходют тут и ходют! Зовут ещё! У меня, может быть, делов целая роща! Откуда прознал, что я здесь? И пошто кликал? – спросил леший, обращаясь к Дормидорфу, как к старому знакомцу. Лось испуганно вздрогнул при звуке скрипучего голоса и отпрянул назад. Да и мне было как-то не по себе.

Дормидорф отвечал, ничуть не смутившись:

– Как же не знать? Если в лесу что-то происходит, то ты первым тут как тут, наблюдаешь откуда-нибудь из самого укромного места. А позвал я тебя, чтобы угостить кваском. Мы ведь сейчас уже уходим.

– Вот и хорошо. Вот и славно. Нечего вам здесь… заблудиться можно. А квасок твой ничего, знатный!