Орден Черного солнца

Сдвинув капюшон, Алексей покрутил головой, пытаясь уловить направление, откуда прозвучал крик. Словно в ответ на его молитву, крик повторился. Алексей решительно двинулся к границе лагеря. Сделав поправку на ветер и отражение звука скалами, он вышел из лагеря и, включив фонарь, стал осматриваться.

Яркий луч галогеновой лампочки терялся в снежной завесе, слабо помогая что-либо рассмотреть. Но, судя по всему, кричавший заметил свет, потому что крик раздался вновь. На этот раз Алексей успел не только засечь точное направление, но и понять, что звук идет от скалы, которую они обследовали в первые дни по приезде: крутая, почти отвесная стена, спуститься с которой без альпинистского снаряжения было очень сложно. Благо они уже поднимались на нее, и в самых тяжелых точках остались забитые клинья, за которые можно было бы зацепиться. Согнувшись почти вдвое, Алексей направился к скале, на ходу расправляя моток веревки.

Но веревка не потребовалась. Кричавший лежал под скалой, спрятавшись за огромным валуном от пронизывающего ветра. Алексей чуть не наступил на него, когда искал место предыдущего подъема. Увидев того, кто заставил его покинуть уютное тепло палатки и бродить под пронизывающим ветром, Алексей по привычке в голос выругался и, шагнув за камень, навел на кричавшего луч фонаря. Но, едва разглядев находку, повторил фразу, добавив парочку многоэтажных выражений.

На голых камнях лежал паренек, почти мальчишка, в холщовых штанах и такой же рубашке. И это в такую погоду! Ко всему прочему, у парня явно была сломана нога. Во всяком случае, вся голень была в запекшейся крови, и он старался не ворошить ее лишний раз. Выглядел мальчишка худым до изможденности.

Быстрым движением закрутив узел на веревке, Алексей осторожно подошел к парню и, присев на корточки, спросил:

– Ты кто такой?

Следивший за ним затравленным взглядом мальчишка только отрицательно помотал головой. Сообразив, что его не поняли, Алексей повторил свой вопрос на английском: за время путешествий по свету он выучился худо-бедно говорить на этом языке. Но паренек снова покачал головой. Понимая, что парня с земли нужно поднимать, Алексей жестами попытался объяснить тому, что нужно встать и идти.

Вместо ответа паренек ткнул пальцем в свою ногу и тихо что-то пробормотал. Проследив за его рукой, Алексей понял, что тот имеет в виду и, мрачно кивнув, проворчал:

– Все ясно. Придется на себе тащить.

Тяжело вздохнув, он закинул веревку на плечо и ухватил паренька подмышки. Осторожно подняв, он прислонил парня к валуну и, привычным движением положив его себе на плечи, медленно выпрямился. Мальчишка почти ничего не весил. Перехватив его повыше, Алексей уложил груз поудобнее и, не обращая внимания на страдальческий стон, решительно зашагал обратно.

Теперь нужно было найти палатку экспедиционного врача. В такую пургу мимо нее можно было пройти раза три и не заметить. Старательно подсвечивая себе фонариком, Алексей добрался до лагеря и, припомнив, где именно стоит эта палатка, направился в нужном направлении. Их появление было встречено не столько удивлением, сколько недовольством.

Поспешно спрятав бутылку с какой-то прозрачной жидкостью, доктор нацепил на нос очки, которые надевал только во время приема и, с подозрением покосившись на паренька, которого Алексей осторожно укладывал на узкий походный топчан, спросил:

– Ты где это убожество взял? Надеюсь, он ничем местным не болен.

– У него с ногой что-то, и недокормленный какой-то, а так вроде ничего, – пожал плечами Алексей.

Он давно уже привык к своеобразному отношению их врача к новоявленным пациентам. Доктор достал свой походный сундучок и, включив еще одну лампу, принялся старательно осматривать ногу парня. Алексей отступил в сторону, чтобы не мешать, и сложил руки на груди.

Распоров штанину, доктор ловко смыл запекшуюся кровь и, рассмотрев рану, тихо зашипел сквозь сжатые зубы. Заглянув ему через плечо, Алексей мрачно хмыкнул и, покачав головой, направился к выходу. Услышав, что он выходит, доктор быстро развернулся и, сдернув очки, возмущенно спросил:

– Вы куда это собрались, молодой человек?

– Хочу позвать кого-нибудь помочь вам.

– Сами справимся. Иди сюда, – решительно приказал врач, снова надевая очки и поворачиваясь к мальчишке. – Ты с ним разговаривал?

– Пытался, но он меня не понимает.

– По-английски?

– Ну не по-русски же, – фыркнул в ответ Алексей.

– Странно, на чистого азиата он не похож. Скорее, полукровка. И вынужден с тобой согласиться, он действительно недокормленный. Так, а это у нас что такое?

Вопрос был чисто риторический и относился к странной татуировке на плече паренька, которую доктор обнаружил, когда обнажил его торс для прослушивания легких.

– Доктор, у него вообще-то нога сломана, – осмелился напомнить Алексей, заранее предвидя реакцию врача.

– Знаю. Открытый перелом со смещением. Вон кость торчит. Но мне нужно знать его общее состояние, чтобы решить, какое количество обезболивающего ему вкатить. Вправлять такой перелом под местной анестезией – садизм. Не понимаю, как ты его вообще сюда дотащил.

– А чего тут такого? – не понял Алексей.

– Он сознания от боли не терял?

– Нет. Стонал только, а так нормально добрались.

– Силен парнишка. От такого перелома здоровенные мужики сознание теряют. Ладно, давай начинать, – вздохнул доктор и, достав из аптечки несколько ампул, принялся наполнять шприц.

Перетянув парнишке плечо, он ловко вогнал иглу в вену и, плавно введя лекарство, мрачно покачал головой.

– Что-то не так? – насторожился Алексей.

– Все не так. Сам посмотри. У парня все вены исколоты, как у наркомана. Да еще эта татуировка странная…

Алексей шагнул к топчану и, чуть повернув лампу, присмотрелся. Доктор был абсолютно прав. Локтевой сгиб парня действительно был весь в следах от уколов, а на плече красовался странный знак. Круг с выделенным центром, от которого к краям во все стороны отходили ломаные лучи. На первый взгляд, рисунок больше всего напоминал велосипедное колесо, если бы не изогнутые под углами спицы.

Что-то в них было знакомое, но вспомнить, что же, Алексей не мог. Задумчиво почесав в затылке, он покосился на доктора и, подумав, спросил:

– Вам это ничего не напоминает?

– Ты про следы уколов или про татуировку? – уточнил доктор.

– Про наколку. Что-то она мне напоминает. Вспомнить бы еще, что именно…

– Потом вспоминать будешь. Работать пора, – ответил врач, заглядывая в глаза мальчишке.

Осторожно удалив осколки и ловко вправив кость, доктор наложил шов и, загипсовав ногу, устало вздохнул:

– Прямо как в Афганистане. Хорошо, что погода холодная. На жаре уже пришлось бы ногу ампутировать.

– Вы служили в Афгане? – растерялся Алексей.

– Было дело, – грустно кивнул врач. – Ты ведь тоже не на продуктовой базе подъедался.

– Да так, – неопределенно махнул рукой Алексей. – Кавказ.

– Знаю. Дело твое видел. Мне, как врачу, положено знать, что у кого заболеть может. Так что можешь мне сказок не рассказывать. Медаль «За отвагу» просто так не дают. Как, впрочем, и другие медали.

– Долго вы там были?

– Смотря что считать долго, – вздохнул врач. – Выпить хочешь?

– Васильев этого не одобряет, но давайте. Он все равно теперь неделю ничего вокруг замечать не будет.

– Да уж, повезло. Честно говоря, я с самого начала считал всю эту поездку полной авантюрой. Кто-то из местных нашел какую-то старинную фигню – и весь научный мир впал в тихий экстаз. Думал, фальшивку запустили, чтобы внимание к себе привлечь. Оказалось, правда: иностранцы-то здесь же толкутся. Эти денег просто так не тратят. А уж когда сами фрагмент нашли, понял, что тут все серьезно.

Рассказывая все это, доктор достал из тумбочки фляжку, разлил в два пластиковых стаканчика спирт и протянул один Алексею, коротко добавив:

– Будем.

Мужчины привычно проглотили спирт и, отдышавшись, дружно закурили. Доктор едва успел убрать тару, когда клапан палатки откинулся и внутрь ввалилась Берта. Откинув капюшон, девушка старательно отряхнула с куртки снег и, повернувшись к доктору, с улыбкой сказала:

– Доктор, у вас есть аспирин? Голова болит, а наш врач уже спит. Я увидела у вас свет и зашла. О, здравствуйте, Алексей. А вы что тут делаете?

– Наш Леша, в отличие от своего патрона, даром времени не теряет. Вон какой артефакт нашел, – усмехнулся доктор, кивая на топчан.

– Это же ребенок! – ахнула Берта. – Где вы его нашли, Алексей?

– Услышал крик и наткнулся у первой стены, – коротко пояснил тот, пожимая плечами.

– Что это с ним? И что за странный знак? – продолжали сыпаться вопросы, и Алексей понял, что ответы, в общем-то, не требуются.

Он погасил сигарету, присел на край стола и, дождавшись паузы, сказал:

– Все, что мы про него знаем: что у него сломана нога, ему делали внутривенные уколы и на плече странная татуировка. Кто он такой, откуда взялся и как зовут – неизвестно. Так что подождем, пока придет в себя, а потом будем решать, что с ним делать и на каком языке с ним разговаривать.

Не ожидавшая такого ответа Берта удивленно кивнула и, помолчав, задумчиво протянула:

– Удивительно, как вы сумели его найти в такую погоду.

– Есть кое-какой опыт, – усмехнулся Алексей. – Доктор, у вас ручка с бумагой найдутся?

– Держи, – коротко ответил врач, выложив требуемое на стол.

Подвинув девушку, Алексей старательно перерисовал татуировку и, вернув ручку доктору, убрал листок в карман.

– Здесь все равно пока делать нечего. Так что попробую шефа потрясти – может, он чего про это колесико знает, – пояснил Алексей, кивая на плечо своего найденыша.

– А это мысль. Наш Васильев – энциклопедия ходячая. Главное, чтобы не увлекся, – усмехнулся доктор.

– Вот поэтому спрашивать я буду сам, – усмехнулся в ответ Алексей и, кивнув Берте, вышел из палатки.

Добравшись до палатки профессора, он с улыбкой убедился в собственной правоте: Васильев все так же сидел с лупой над найденным артефактом, ничего вокруг не замечая. Вытащив из кармана листок, Алексей подсунул его под профессорскую лупу. Удивленно хлопнув глазами, тот поднял голову и, узнав своего помощника, растерянно спросил:

– Откуда это у вас, Алексей?

– Потом расскажу. Вы знаете, что это такое, профессор?

– Schwarze Sonne – Черное солнце. Это знак ордена воинов-жрецов, основанного в семнадцатом веке в германском королевстве. Сдвоенная руна «зиг», стилизованная под молнию, была символом фашистского СС. Надеюсь, что это такое, тебе объяснять не надо?

– Не надо. Но при чем здесь руна?

– Сам посмотри. Лучи, идущие от центра, изломаны точно так же. Это руны. Знак воинов-жрецов, насколько мне известно, применяли только для проекта Übermensch – проекта по созданию сверхчеловека. Идеология по теории Ницше. Их еще называли Schwarze Auftrag – Черный орден. Это знак того, что данная вещь принадлежит ордену. Так откуда у вас этот рисунок?

– Три часа назад я нашел под первой скалой парнишку со сломанной ногой. А на плече у него такая татуировка. Теперь понятно, что именно он мне напоминал: знак СС. Полезно иногда кино смотреть. Только откуда здесь, в наше время, у мальчишки мог взяться знак, что он чья-то собственность? Да еще ордена Черного солнца, основанного в фашистской Германии?

– Он жив? – растерянно спросил профессор.

– Жив. Без сознания только. Доктор ему обезболивающее вкатил, чтобы ногу вправить.

– Не думал, что прошлое меня снова найдет, – тихо сказал профессор, устало опускаясь на складной стул.

– В каком смысле «прошлое»? – не понял Алексей, моментально насторожившись.

Вместо ответа Васильев молча закатал левый рукав и, подставив предплечье под свет лампы, ткнул пальцем в выцветшую татуировку. Пять цифр едва заметно синели на старческой коже.

– Я был в Дахау.

– Вы были в концлагере?! – растерялся Алексей.

– Ребенком. Нас эвакуировали из Ленинграда, но поезд разбомбили, и всех захваченных отправили в лагерь. Не знаю, как я выжил. Чудом, наверное. С тех пор я всегда мечтал забыть те годы. Но не получается. И вот теперь опять!

Голос профессора звучал глухо, словно ему страшно было говорить.

– Нас обнаружили солдаты из службы Sicherheitsdienst[6]. Их интересовали ценности. Поэтому нас передали конвойной команде.

– Странно это все, – вздохнул Алексей.

– Что странно? – переспросил профессор, отвлекшись от своих мыслей.

– История сегодняшняя. Откуда у паренька-полукровки могла взяться фашистская татуировка?

– Полукровки? – удивился профессор, не совсем понимая, о чем речь.

– Доктор так сказал. По мне, парень и парень. Черноволосый, худой, глаза карие, – пожал плечами Алексей.

– Пошли, посмотрим на твою находку, – решительно поднялся Васильев.

– Не сейчас, – остановил его Алексей. – Давайте подождем, пока он в себя придет. В любом случае, без вас нам не обойтись. Он английского не понимает. И русского тоже. А вы у нас, Олег Борисович, полиглот, вам и карты в руки. К тому же там пурга такая, что вас просто с ног снесет.

– Как пурга? Откуда? – не понял Васильев.

– Я вас потому от скалы днем и увел, – улыбнулся Алексей. – Видел, что погода портится.

– Выходит, ты меня снова от неприятностей спас? – растерянно улыбнулся профессор.

– Да какие это неприятности, – отмахнулся Алексей. – Так, мелочи. Вы бы отдохнули, Олег Борисович. Вон уже глаза от усталости ввалились.

– Пожалуй, вы правы, Алексей. Отдых мне не помешает, – кивнул Васильев, принимаясь шарить руками по карманам.

– На лбу, – коротко подсказал Алексей, осторожно возвращая профессорские очки на место.

Уложив Васильева отдыхать, Алексей заботливо накрыл его одеялом и, выключив лампы, улегся сам. Но спать не хотелось. Где-то в районе затылочной впадины образовался холодный комочек – первый и самый верный сигнал близких неприятностей. Он давно уже заметил за собой такую особенность. Еще до службы в армии.

Как только впереди маячили жизненные сложности, так в затылке у Алексея сразу становилось холодно. Словно его организм заранее знал, что ему готовится очередная пакость, и предупреждал о ней Алексея. Именно это чувство и прогоняло сейчас от него сон. Что-то должно было случиться, и очень скоро. Поворочавшись с боку на бок, Алексей сел и, достав из пачки очередную сигарету, закурил.

Сам Васильев не курил, но совершенно равнодушно относился к чужим слабостям, с усмешкой отвечая, что после всего, что ему пришлось вынести в жизни, убить его дымом слишком сложно. Прислушиваясь к тихому посапыванию профессора, Алексей подумал, что судьба преподнесла ему удивительный подарок. Не имея ни денег, ни особого образования, он ездит по всему свету и становится свидетелем странных, можно сказать, удивительных открытий.

* * *

Стоя в роскошном кабинете хозяина, Лиза со все возрастающим раздражением слушала бесконечное нытье матери-настоятельницы. Ну какое отношение устав монастыря имеет к ее работе? При чем тут общеполезные работы, если речь идет о науке? Тем временем мать-настоятельница все продолжала брюзжать тихим, ровным голосом. На одной ноте, как назойливая, надоедливая муха, которую хотелось прихлопнуть одним резким движением и насладиться несколькими минутами благословенной тишины.

Сам хозяин слушал настоятельницу, сидя в роскошном кожаном кресле и задумчиво попыхивая дорогой сигарой. Как зовут этого пожилого, ухоженного мужчину, Лиза не знала, как, впрочем, не знал и никто из длинной череды подчиненных. Все называли его одним коротким, емким словом «хозяин». И он действительно был хозяином. Оспаривать его решения не осмеливался никто. Наказание за такую глупость было простым и коротким: глупец просто исчезал, словно его никогда и не было.

Резкие, словно рубленые черты лица, совершенно седые, тщательно уложенные волосы, сухощавое тело и пронзительные синие глаза заставляли сразу проникаться уважением к этому человеку. Плюс почти осязаемая аура власти и огромных денег. Любому достаточно было взглянуть на отлично сшитый костюм, кожаные туфли и бриллиантовую заколку для галстука, чтобы понять, что с этим человеком нужно разговаривать стоя.

Размышляя, Лиза чуть не упустила момент перелома в ходе их спора. Хозяин стряхнул в золотую пепельницу пепел с сигары и, вздохнув, спросил:

– Как идут работы над вашей теорией, фройляйн Лиза?

Голос его звучал негромко, но этого хватило, чтобы настоятельница вздрогнула и, осекшись на полуслове, растерянно покосилась на стоявшую рядом Лизу.

– Плохо, хозяин. Я потому и осмелилась просить личной встречи, что мать-настоятельница не в состоянии пойти на предлагаемые мною изменения. Для эксперимента нужны здоровые, полноценные особи, а не заморенные работой доходяги. Но она продолжает делать все по-своему. В итоге огромное количество времени и препаратов тратятся впустую.

– Устав нашего ордена гласит… – снова завела свою волынку настоятельница, но хозяин, кашлянув, заставил ее замолчать.

– Думаю, фройляйн Лиза не хуже нас с вами знает устав монастыря. Она выросла в нем. Что вы предлагаете, фройляйн?

– Предварительный недельный отдых с усиленным питанием для отобранных мною лично особей. Только так мы сможем получить хоть какой-то результат, – решительно ответила Лиза, мысленно холодея от собственной наглости.

– Вы настаиваете на таком разрешении вашего спора?

Вопрос прозвучал неожиданно, и для Лизы даже несколько зловеще. Усилием воли заставив себя не вжимать голову в плечи под этим долгим, пронизывающим взглядом, Лиза дала себе несколько секунд на размышление и, кивнув, решительно ответила:

– Да. Я настаиваю. Все дело в том, что на данном этапе отбор особей производится без должного осмотра и контроля состояния здоровья. Если это буду делать я, то положение обязательно изменится в лучшую сторону.

– Первая заповедь любого руководителя – это умение добиваться нужного результата от своих подчиненных, а не делать все самому, – наставительно ответил хозяин.

– Если хочешь, чтобы было сделано хорошо и правильно – сделай сам, – в пику ему ответила Лиза.

От такой наглости мать-настоятельница тихо ахнула и, задохнувшись, уставилась на нахалку горящим от возмущения взглядом. Чуть усмехнувшись, хозяин кивнул, словно принимая ответ, и, помолчав, вынес решение:

– С этого дня фройляйн Лиза будет сама отбирать необходимый ей для работы материал. Вы, матушка, обеспечите ее всем необходимым. Неделя безделья нескольких особей никоим образом не повлияет на благосостояние ордена и монастыря. Но вы, фройляйн Лиза, осмелились высказаться слишком резко в адрес ваших соратников. Это недопустимо.

– Прошу простить меня, хозяин. Меня очень раздражают совершенно неоправданные задержки в работе, – попыталась извиниться Лиза.

– Ваше раздражение – не повод для подобных высказываний в моем кабинете, – все тем же ровным голосом ответил хозяин. – Вы будете подвергнуты наказанию.

– Но, хозяин!..

– Это не оговаривается, – осадил ее хозяин. – Вы будете подвергнуты телесному наказанию, которое применяется ко всем воспитанникам монастыря. Двадцать ударов розгами. Это напомнит вам о вашей юности и позволит получше запомнить, где и как себя надо вести.

Глаза настоятельницы загорелись блеском удовлетворения при словах о наказании, но он тут же сменился кислой миной, когда хозяин добавил:

– Наказание будет осуществлено здесь и сейчас.

Это совсем не устраивало настоятельницу. Спустить с заносчивой сучки шкуру в стенах монастыря – вот о чем она мечтала, а теперь ее мечты пошли прахом. Здесь, в зимней резиденции хозяина, все будет сделано так, как прикажет хозяин. Раз он сказал двадцать горячих – их будет ровно двадцать, и ни ударом больше.

Тщательно наманикюренный палец хозяина небрежно коснулся головы фигурки Будды. В ту же минуту дверь кабинета бесшумно отворилась, и на пороге появились два громилы. Светловолосые, голубоглазые, они казались братьями-близнецами.

Подчиняясь едва заметному знаку хозяина, они грубо ухватили Лизу и вынесли ее из кабинета. Протащили по коридору, спустились в подвал, небрежно швырнули свою жертву в какой-то бетонный мешок и захлопнули железную дверь. Едва удержавшись на ногах, Лиза огляделась и невольно вздрогнула. Больше всего комната напоминала средневековую камеру пыток. Не хватало только пылающего очага в углу и дыбы под потолком.

Кроме Лизы, в камере были еще четыре девицы – в кожаных штанах и таких же безрукавках. Высокие, мускулистые, они больше напоминали парней, нежели женщин.

«Вечеринка в стиле садо-мазо», – мелькнула у Лизы крамольная мысль, но в следующую минуту ей стало не до шуток.

– Раздевайся и ложись сюда, – приказала одна из девиц, указывая на узкую скамью из едва оструганных досок.

– Как раздеваться? – мрачно уточнила Лиза, имея в виду, нужно ли снимать белье.

– Быстро, – последовал ответ, и она поняла, что юмор здесь очень своеобразный. – Не тяни резину, если не хочешь, чтобы твои шмотки превратились в рваные тряпки.

Сообразив, что спорами, а уж тем более сопротивлением, она только ухудшит свое положение, Лиза быстро скинула рубашку и джинсы. Дождавшись, когда она разденется донага, девица указала на скамью, коротко повторив:

– Ложись.

Сжав зубы, Лиза легла на доски лицом вниз и, закрыв глаза, заставила себя расслабиться. Она по опыту знала, что порка легче переносится при расслабленных мышцах. В воздухе свистнула розга, и Лиза невольно вздрогнула, когда ее ягодицы обожгло. Удары сыпались на ее пятую точку размеренно и сильно. Так сильно, что после седьмого удара Лиза не смогла сдержать стон.

Стоявшие рядом с топчаном девицы, внимательно следившие за поркой, только мрачно хмыкнули, услышав этот звук. Судя по всему, такие экзекуции здесь проводились регулярно, и Лиза подумала, что они наверняка заключают пари на выдержку жертвы. Отсчитав ей ровно двадцать горячих, экзекуторша отбросила измочаленную розгу и, отступив в сторону, приказала:

– Одевайся и выходи. Тебя проводят.

Кое-как натянув джинсы на саднящие ягодицы, Лиза застегнула рубашку и, пряча набежавшие на глаза слезы, шагнула к дверям. Стоявшие у топчана девицы переглянулись. Заметив их порозовевшие щеки и влажный блеск глаз, Лиза догадалась об их предпочтениях, и тихо порадовалась, что приказы здесь выполняются от буквы до буквы. Позволь им хозяин хоть немного вольности, и не миновать бы ей изнасилования.

– Классная попка, – услышала она вслед и, не выдержав, выскочила из пыточной.

Приведшие ее сюда шкафы стояли в коридоре словно каменные изваяния. Похоже, у этих ребят эмоций не было вообще. Увидев Лизу, они дружно развернулись и зашагали к лестнице. Глядя на синхронность их движений, Лиза невольно задумалась, уж не роботы ли это.

Громилы довели ее до машины и, как только Лиза уселась в салон, зашагали обратно. Глядя на их широкие, как письменные столы, спины, Лиза подумала, что проверять ее теорию лучше всего было бы вот на таких бугаях. Эти способны выдержать любые опыты, не поморщившись. Сидевшая на заднем сиденье настоятельница не сводила с нее мрачного взгляда, пытаясь угадать, о чем думает эта упрямая сучка.

Но Лиза упрямо продолжала смотреть в сторону резиденции хозяина, словно не замечая присутствия за спиной своей противницы. Наконец не выдержав, настоятельница ехидно пропела:

– Надеюсь, тебе не очень больно?

– Переживу. Стимуляция кровообращения еще никому не приносила вреда, – не осталась в долгу Лиза, даже не делая попытки оглянуться.

Сидевший за рулем водитель, в стандартной черной униформе, вежливо откашлялся и, глянув назад, спросил:

– Куда прикажете, матушка?

– В монастырь, – коротко приказала настоятельница, и водитель запустил двигатель джипа.

* * *

Штурмфюрер Хайнц стоял навытяжку перед хозяином и, выслушивая его разглагольствования о своей некомпетентности, мрачно думал, что неплохо было бы сейчас передернуть затвор автомата и полюбоваться разом побледневшей физиономией старого дурака, умеющего только деньги делать. Хайнц давно уже пришел к выводу, что такие, как хозяин, всегда остаются на плаву, предоставляя сомнительную честь пачкаться в дерьме таким, как он.

Но Хайнцу также было хорошо известно, что его мечты останутся мечтами. Ему просто некуда было идти из этих стылых гор. С раннего детства он жил здесь, постигая науку выживания в горах и обучаясь всему, что должен знать настоящий солдат. Школу он закончил здесь же, при монастыре. Дальше учиться ему не позволили. Солдату незачем быть слишком грамотным. Главное, чтобы он точно и четко выполнял приказы.

Обучение же воинским премудростям Хайнц получал особо. Их группой занимался человек, прошедший подготовку в разведшколе времен Второй мировой войны и умевший не просто убивать или причинять боль, а возведший эти действия в настоящее искусство. С ранней юности подростков готовили к тому, что им придется обеспечивать охрану монастыря, рудника и всей прилегающей к ним территории.