Зандр

– Он едет! Чтоб его на атомы разложило! Он едет!

Еще из укрытия Визирь понял, что спятившие работяги бронировали только лоб и борта трактора, и планировал закидать его сверху гранатами – помимо прочего, в боевом ранце ждали своего часа три «пышки» направленного действия, каждая из которых могла разнести недотанк самопальных соборников на составные части, но бросать их надо сверху! В незащищённую крышу! Только в этом случае…

«Спокойно!»

Двигался «Выпекатель» не так уж быстро, периодически останавливаясь, чтобы выпустить струю огня или дать пулемётную очередь, и пока оставался рядом со скалой, вполне доступный для атаки сверху.

Дело оставалось за малым: пробежать по гребню и догнать проклятый танк до того, как он поджарит Хакима и его полоумную спутницу.

Гарик выругался. Потом выругался ещё раз. Потом достал «пышку», взвёл её и, хромая, побежал по узкому гребню скалы. Он обещал доставить клиента в Безнадёгу, а сидя в укрытии, этого не сделаешь.

– Дерьмо!

Иначе не скажешь: укрылся ведь надёжно, но тяжёлая пулемётная пуля ударила в камень, срикошетила и на излёте распорола Хакиму плечо. Грубо и жестоко.

По руке потекла кровь. Тредер сморщился, сделал пару шагов в сторону и крикнул:

– Не удержимся!

Он никогда не считался паникёром, однако на этот раз имел все основания для страха: танк хоть и медленно, но приближается, сбить его нет никакой возможности, а умирать… Умирать не хочется. Точнее, он не имеет права умереть, не исполнив задуманного, потому что в этом случае все жертвы, которые уже принесены, окажутся напрасными. Всё, что сделано, будет растоптано.

И не будет ему покоя…

– Надира!

Девчонка больше не подвывает, сидит у камня, теребя в руках рюкзак, и смотрит на седого.

– Надира…

И в этот момент грохочет взрыв.

Именно грохочет – потому что чудовищной силы, – и кажется даже, что огромный камень, за которым укрылись путешественники, подпрыгнул, на мгновение зависнув в воздухе.

Бронированный трактор, который только что был пусть и ненастоящим, но всё же «Выпекателем», разлетается на куски, и его обломки засыпают окрестности… Нет. Сначала гремят ещё два взрыва: боекомплект и силовой блок, и уж затем летят обломки… Или куски железа появились раньше? Теперь не скажешь, потому что ещё после первого взрыва Хаким и Надира благоразумно упали на землю, закрыли головы руками и пролежали так до тех пор, пока с неба не перестало сваливаться подброшенное в него железо.

– Пулю поймал? – осведомился Визирь, разглядывая перевязывающего себя Хакима.

– Ага.

Несмотря на то что ему приходилось действовать одной рукой, Тредер накладывал повязку с необычайной ловкостью, и это выдавало опытного медика.

– Крови много потерял?

– В тебя встроен медицинский сканер?

– Да.

– Посмотри, нет ли заражения.

– Сейчас…

Управление приборами Гарик вывел на защищённую панель в левом предплечье, из которой при необходимости появлялся сенсорный голографический монитор. Однако сейчас комби не стал возиться с его активизацией, а вывел информацию на искусственный глаз.

– Пока всё в порядке. Признаков заражения нет.

– Вот и хорошо. – Седой закончил с перевязкой и прищурился на багги. – Мы крепко попали на время?

– Не очень крепко, – не стал врать разведчик. – Через Рагульские Утёсы проезда нет, нам всё равно пришлось бы оставить машину километров через восемь.

– А как потом – обратно?

– На своих двоих! – фыркнул Визирь. – Можно подумать, это мой первый погибший багги.

– То есть всё в порядке?

– Абсолютно, – подтвердил комби и замер, уставившись на девчонку: Надира отыскала в пыли и каменной крошке оторванную руку соборника и теперь сгибала и разгибала на ней пальцы, напевая что-то себе под нос.

* * *

«Прошло всего несколько месяцев после Времени Света… А может, несколько недель? А может, и вовсе считаные дни… В общем, едва пережив самую страшную в истории человечества катастрофу, мы принялись врать о своем прошлом. Все мы, без исключения: падлы и папаши, фермеры и егеря, торговцы, механики, бармены, проститутки, военные, калеки, нищие и баши – мы все рассказывали, что в прошлой, довоенной, счастливой жизни были миллионерами или аристократами, знаменитыми артистами или спортсменами, куртизанками, которых жаждали богатейшие шейхи, или бесстрашными капитанами космических яхт.

В своих рассказах мы становились теми, кем грезили.

Мы знали, что врём и что слушаем враньё, но продолжали рассказывать и даже верить в то, что слышим и говорим. Потому что с помощью лжи о прошлом мы хоть на время расставались с поганым настоящим…

Ложь стала для нас обыденностью.

В Зандре очень мало честности. Очень мало искренности.

Впрочем… в Зандре много чего не хватает».

(Комментарии к вложениям Гарика Визиря)

– Я до сих пор скучаю по мороженому, – произнес Хаким. Он не отрываясь смотрел на маленький костерок, а фразу сопроводил сентиментальной улыбкой. Как будто вспомнил нечто необыкновенно доброе, мягкое, согревающее даже сейчас, после кошмара Времени Света и всей грязи Зандра. – В некоторых городах его снова делают, но настоящего московского пломбира я, наверное, никогда не попробую. Боюсь, его секрет утерян.

– Мы много чего потеряли, – заметил Визирь. И пыхнул трубкой.

– По чему скучаешь ты?

– По чистоте, – помедлив, ответил комби. – Я часто мыл руки, хотя бы раз в день принимал душ и до сих пор не привык к ощущению грязи. Не люблю его. Оно мне противно. Как запах давно не мытого тела… Моего и… И всех вокруг. Я скучаю по чистоте.

– А я принюхался, – хмыкнул Тредер.

– Знаю.

– Кажется, ты меня только что оскорбил.

– Зандр грязен, – пожал плечами Визирь. – Вода сейчас – огромная ценность, поэтому Зандр грязен. И вонюч. Это надо просто принять.

– Ты принял?

– Да. Но я скучаю.

Путешествие по Рагульским Утёсам заняло двенадцать дней, и Гарик сказал, что получилось хорошо: не так быстро, как бывало обычно, то есть в одиночку, но и не так медленно, как он ожидал, когда его спутниками стали пожилой мужчина и полусумасшедшая девушка. Двенадцать дней по ущельям, узеньким карнизам и перевалам, без тропинок и каких-либо опознавательных знаков на маршруте, руководствуясь лишь памятью и знаниями разведчика.

Утёсы были молодыми горами – их основная часть сформировалась во Время Света, в ходе мощных сдвигов, вызванных ударами тектонического оружия, и потому они не были достаточно изучены. Пройти через Рагульские можно было только пешком, и это обстоятельство делало их надёжным заслоном на пути отмороженных падальщиков Майдабрежья, что тянулось вдоль такого же юного, как сами Утёсы, Зигенского моря. Тяжелейшая дорога не позволяла провести в Весёлый Котёл технику для серьёзного наступления, и зарагульским падлам оставались лишь набеги, которые Баптист отбивал без особого труда.

В конце двенадцатого дня утомительного путешествия они различили в поднявшемся ветре сильный привкус соли – даже Надира промычала что-то невнятное и потыкала пальцами в воздух, – море было совсем рядом. Хаким решил, что надо ускориться, однако Визирь, к его удивлению, приказал разбить лагерь.

– Зачем нам лишняя ночёвка в горах?

– Во-первых, спускаться с Утёсов – то ещё удовольствие, и лучше это делать днём, – объяснил комби. – Во-вторых, к вечеру Шериф накачивается всякой дрянью, и разговаривать с ним бессмысленно: прикажет расстрелять, никто и слова не скажет. Лучше не рисковать.

Спорить Тредер не стал.

Они выбрали площадку, насобирали хвороста – сухие горные кусты неплохо горели, запалили бездымный костерок, поужинали, а после, лениво глядя на догорающие ветки, завели неспешный разговор.

– Можно вопрос?

– Ты не устал спрашивать? – усмехнулся Гарик. – И что изменится, если я не дам разрешения?

– Ничего не изменится, – с улыбкой подтвердил седой. – Всё равно спрошу.

– Вот видишь.

– Я думал, тебя развлекают наши беседы.

– Развлекают, – признал Визирь. – Я много времени провожу в одиночных походах и ценю хороший разговор.

– Или ведёшь его сам с собой.

Комби понял, что имеет в виду Хаким:

– Читал мои комментарии?

– Как самую увлекательную книгу, – с уважением ответил тот. – Ты прекрасно пишешь.

– Образ жизни навевает. – Гарик решил, что ещё одна трубка не помешает, набил её, раскурил и осведомился: – Так о чём ты хотел спросить?

Ожидал какую-нибудь пошлятину, а услышал неожиданное:

– Почему ты ходишь только по аттракционам?

– Не только, – после довольно долгой паузы ответил Гарик, ошарашенный слишком личным вопросом седого.

– Ты редко появляешься в обычных поселениях.

– А ты слишком много обо мне узнал, – пыхнул облаком дыма разведчик. – И мне это не нравится.

– А мне предстояло преодолеть две с лишним тысячи километров, и потому я всерьёз готовился к путешествию, – объяснил Тредер. – Я проложил маршрут, узнал людей, которые смогут помочь преодолеть его, изучил этих людей, чтобы понять, чем нужно платить. – Пауза. – Я не просто собирался в Безнадёгу – я планировал в ней оказаться, несмотря на все возможные препоны. И окажусь. И поэтому мне пришлось много о тебе узнать, Визирь. Извини.

Комби помолчал, переваривая искренний ответ, а затем ответил так, как должно:

– Наверное, на твоём месте я поступил бы так же.

– Спасибо.

– Не за что.

– Извини, если мой вопрос тебя задел.

– Твой вопрос логичен. – Визирь посмотрел на заворожённо разглядывающую огонь Надиру и закончил: – Я отвечу.

– Буду рад.

– Но потом ты так же искренно ответишь на мой вопрос.

– Договорились, – кивнул седой. – Так почему ты ходишь только по аттракционам?

– Они честные.

– То есть? – Такого ответа Хаким явно не ожидал.

Разведчик, поняв, что разговор затевается долгий, привстал, подбросил в костёр несколько веток, вернулся к спальнику и продолжил:

– После войны в нас появилось много зла. Мы стараемся быть добрыми, но получается не у всех и не всегда. Жизнь жестока, и потому каждое поселение – закрытая крепость, в которой доверяют только своим. Люди делают вид, что хотят восстановить нормальное общество, но все новые законы и все новые суды защищают исключительно своих. Люди запретили рабство, но платят батракам так мало, что те почти не отличаются от рабов. Люди провозгласили, что выжившие – величайшая ценность, но отворачиваются, когда рядом с ними умирают от голода. И это только часть… Только часть лжи, которой пронизаны поселения Зандра. Я не корю людей, я понимаю, что Зандр жесток и выжить в нем трудно. Но я не люблю лицемерия.

– И выбрал бандитов? – криво усмехнулся Тредер.

– Они не скрывают свою звериную суть, не прикидываются честными.

– Я понимаю, о чём ты говоришь, и так же, как ты, не терплю лицемеров, – медленно произнес Хаким. – Но если все вокруг примут звериную мораль падальщиков, мы не выживем. Люди как общество, как цивилизация – не выживут. Да, в нас много зла, но нужно стараться… нужно стремиться к добру. Хотя бы для своих, но к добру.

– Ты в это веришь? – тихо спросил комби. – Ты стремишься?

Тредер тяжело вздохнул, на мгновение в его глазах мелькнуло пламя – не огонь, но пожар, – однако ответ дал искренний:

– Я услышал эти слова давно и… Нет, не поверил. И… нет – не стремлюсь. Во мне много зла, выражаясь твоим языком… – Седой погладил киберпротез. – Но мне кажется, я должен об этом говорить, чтобы поверил хоть кто-то. А если не поверил, то, может быть, просто сделал в жизни один хороший поступок. Один. Может, мои честные слова подвигнут кого-то сделать хороший поступок… А если каждый из нас сделает в жизни хоть одно хорошее дело, количество добра увеличится, и мир… Вдруг мир улыбнётся? Ведь мы и есть мир, Визирь, и только мы сможем вновь научить его улыбаться.

Тредер щурился на огонь и говорил проникновенно, от души, открывая то, что думал, во что верил. И Гарик вдруг подумал, что всё понял:

– Ты поэтому заботишься о девчонке? Это твой добрый поступок?

– Это мой грех, – качнул головой Хаким. – Это зло, которое я несу людям.

– Девчонка? – Комби дёрнул головой, обернулся и увидел, что Надира играет с горящими щепками. – Она – грех?

– Это твой вопрос?

– Нет.

Хоть неожиданный ответ и разбудил интерес разведчика, Гарик решил потратить обещанный честный ответ на более важную тему. Решил спросить о том, что мучило его уже двенадцать дней.

– Ты ведь дотовец, Тредер, не так ли?

Седой не удивился. Усмехнулся, кивнул, но ответил не прямо, а вопросом:

– Заметил татуировку?

Крест и два меча – символ Санитарного Спецназа генерала Дота – прятались в тепле левой подмышки Хакима. И там же – штрихкод с его личными данными.

– Когда ты переодевал испорченную рубашку, я стоял далеко, и ты расслабился, забыл, что надо держаться ко мне правым бортом, забыл, что я – комби, – произнёс разведчик. – Я поймал тату в имплант, приблизил, почистил и сильно удивился, поняв, кто ты.

– Мы оба знаем, что дотовец не дошёл бы до Безнадёги. – Тредер чуть пожал плечами. – Меня убил бы первый встреченный веном или папаша.

– И ты прикинулся обычным фермером…

– Авторитетный человек из Харыза был мне должен. Он представил меня врачом группе топтунов, которые как раз собирались идти через Перевалы Пятнадцати, и так началось моё путешествие.

В этом признании таился настолько глубокий смысл, что он не укладывался в голове у комби. Абсолютно не укладывался, потому что…

Генерал-лейтенант медицинской службы Александр Карлович Дот сразу после Времени Света занялся своими прямыми обязанностями: оказанием помощи пострадавшим и пресечением распространения инфекций. Будучи человеком решительным и волевым, он ухитрился привлечь на свою сторону, а затем и полностью подчинить несколько военных частей, ставших впоследствии ядром знаменитого на весь Зандр Санитарного Спецназа – безжалостного и спасающего. Сначала только спасающего, но постепенно становящегося всё более и более безжалостным, поскольку генерал пришёл к выводу, что Время Света серьёзно повредило человечество и требуется огромная работа по избавлению от последствий. Базовой территорией Спецназа стал Периметр Дота – минимально заражённая область, внутрь которой допускались лишь предельно чистые, насколько это возможно в современном мире, люди. Дотовцы вживляли себе дыхательные фильтры, не выходили из герметичных помещений без масок и защитных комбинезонов, с маниакальной тщательностью следили за пищей и водой. Результат был: среди них даже уродов рождалось мизерное количество, однако Визирь считал, что бегство от Зандра ничего не даст и глупо пытаться хранить чистоту человечества, когда сама планета пошла вразнос.

На подобные заявления Дот обычно отвечал, что Земля сильна и рано или поздно рассеет ядовитые последствия Времени Света.

– Тебе пришлось ампутировать фильтры, – произнёс разведчик, намекая на то, что Хаким никогда не вернётся к своим.

– А ещё – снять комбинезон и маску, – спокойно добавил седой, поглаживая слабую, поддерживаемую киберпротезом руку. – Вот уже несколько месяцев я дышу воздухом Зандра, пью воду Зандра и ем пищу Зандра.

– Ты не вернёшься за Периметр.

– Больше никогда. Но Дот сказал, что понимает меня.

В его голосе не было сожаления, только лёгкая грусть человека, навсегда расставшегося с лучшими в жизни друзьями, которые любили его и которых любил он. Расстался, потому что не мог иначе.

– Почему не удалил татуировку?

– Гордость, – с улыбкой объяснил Тредер. – Я – дотовец. Я скрываюсь, но я не трус. Ты не первый, кто увидел мой знак, но ты первый, кто останется в живых.

– Потому что я сильнее тебя?

– Потому что ты не несёшь для меня угрозы, – с прежним спокойствием объяснил седой. – Ты ничего мне не сделаешь, потому что не захочешь. Я тебя не пугаю, и я тебе интересен, в противном случае ты никогда не задал бы этот вопрос.

Хаким действительно хорошо изучил тех, с кем собирался путешествовать по Зандру. Разобрался в характерах, вычислил слабые места… Он был слишком умён даже для дотовца, и Гарик внезапно вспомнил древнее, почти забытое слово: шахматы. Человек, сидящий по другую сторону костра, наверняка был мастером этой игры.

«А девчонка?!»

Быстрый взгляд влево, Надира отвернулась от огня и выкладывает на земле узор из разноцветных камешков, которые собрала по дороге.

Теперь, когда Хаким подтвердил, что является дотовцем, его спутница стала вызывать у разведчика совсем иные подозрения: она могла оказаться заражённой недоступным для полевого сканера «спящим» вирусом, и, оказавшись в аттракционе…

– Зачем ты идешь в Безнадёгу? – хрипло спросил комби.

– Неужели не догадался? – Показалось, что седой искренне расстроен.

– Зачем?

– Там живёт человек, которого я ищу.

– Твой друг?

– Он поможет мне излечиться.

И снова непонятно. С точки зрения встроенного в комби медицинского сканера Тредер был в полном порядке, слегка потрёпан путешествием по Зандру, но в целом – абсолютно здоров. И какую же скрытую болезнь он собрался лечить в дикой Безнадёге, что с ней не справились лучшие спецы Дота? Ради чего Хаким оставил Периметр с его чистой пищей и чистой водой? Изменить, а если называть вещи своими именами – сломать себе жизнь? Ради чего?

– В Безнадёге есть только фельдшер. Когда я прихожу, люди платят, чтобы я просветил их медицинским сканером.

– Я не говорил, что тот человек – врач, – ровно произнёс Тредер.

– Ты сказал, что он тебя излечит.

– Всё верно… – Пауза. – Он поможет мне вылечить душу.

– Хм-м… Я слышал о душе, – не стал скрывать Визирь. – Когда-то считалось, что эта бессмертная субстанция обитает внутри каждого из нас, но Время Света доказало ошибочность теории. Мы были слишком оптимистичны, полагая, что душа есть у всех.

– Ты говоришь так, словно читаешь мои мысли. – Седой помолчал. – Жрущие Дни?

– Нет, – через силу ответил комби. Он не любил вспоминать то время.

– Я тоже, – кивнул Тредер.

Мужчины помолчали, слушая треск горящих веток, а затем разведчик вернулся к интересующей его теме:

– Прости мое тугодумие, но я так и не понял, зачем тебе в Безнадёгу.

– Сложи два и два, – предложил Хаким, и в следующее мгновение Гарик проклял свою глупость.

Он догадался.

Безнадёга была крупнейшим центром работорговли в этом секторе Зандра, а дотовцы – чистые, прячущиеся внутри Периметра, сопротивляющиеся радиации и химии, в общем, сопротивляющиеся всем подаркам новой Земли дотовцы – были их излюбленной добычей. Дотовцы приносили папашам самую большую прибыль, и теперь…

– Кого у тебя похитили?

– Сына, – угрюмо ответил Тредер. – У меня была большая семья, а остался только он. Спасая его во Время Света, я творил вещи, которые… которые… В общем, я сам не думал, что способен на подобное. Но я их делал, и мне не стыдно. Я спас своего сына, и я… Я его потерял.

– Почему не организовал рейд?

– Слишком далеко от Периметра, – машинально ответил Хаким. И тут же, опомнившись, попытался всё исправить: – Какой рейд?

– Ты не рядовой дотовец, – усмехнулся комби.

И Тредер, помолчав, ответил правду:

– Я занимал должность начальника карантинного управления Санитарного Спецназа. Это третье по значению подразделение штаба, после оперативного и управления медицинской разведки. Я…

Но Визирь не слушал:

– Ты командовал карантинщиками Дота?

– Да.

Короткий ответ, и у ошеломлённого разведчика отвалилась челюсть. Потому что перед ним сидел не человек, а легенда. Или воплощение всех страхов Зандра. Или спаситель Зандра, его хранитель… Не обычный служака, как думал разведчик, затевая разговор, а один из высших офицеров Спецназа.

– Тебя называют…

– Белый Равнодушный, – закончил за Гарика седой. – Я знаю.

Карантинщики Дота… Они приходили туда, где возникала опасность эпидемии, выставляли заслоны и открывали огонь без предупреждения. Внутрь входили только врачи, наружу выходили только после того, как начальник службы лично подтверждал, что Спецназ справился и болезнь ушла. Начальник – Белый, потому что всегда носил поверх комбинезона медицинский халат; и Равнодушный, потому что на него не действовали уговоры и мольбы. Потому что он слушал рыдания, причитания и вопли, отворачивался и оставлял всё как есть, держал заслон столько, сколько требовали обстоятельства, позволяя умирать тем, кого нельзя было спасти…

Считалось, что он сделан из железа. На полном серьёзе утверждали, что по утрам он пьёт кровь младенцев. Его ненавидели те, чьи близкие сгинули за карантинными заслонами. И боготворили те, кого спасли его жестокость и хладнокровие.

Главный карантинщик Дота…

Только вот звали его отнюдь не Хаким Тредер.

– Ты знаешь, что твоим именем в Зандре детей пугают?

– Это называется славой, – равнодушно отозвался Белый. И закончил: – Я знаю точно, что мой сын в Безнадёге. И завтра я его заберу.

* * *

«Я всегда боялся этого аттракциона. Его ауры. Даже его названия.

Не опасался – боялся.

Приходил снова и снова, работал на Шерифа и говорил с его падлами, делился с ними табаком, просвечивал медицинским сканером и брал у них пшики с синей розой. Мы давно знаем друг друга, но в Безнадёге это ничего не стоит, и если бы не Арсений, который надеялся, что я отыщу ему дорогу через Рагульские Утёсы, падальщики убили бы меня давным-давно. Просто так. Потому что никто из них не способен одолеть меня один на один, и оттого появилась ненависть.

От слабости. От трусости. Чтобы разобрать на запчасти и продать другим комби.

Просто чтобы убить.

В Майдабрежье особые падальщики – злоба и жестокость возведены у них в культ. Здесь не прижились даже гладиаторские бои, любимое развлечение работорговцев Зандра, поскольку падлы предпочитали просто и без затей забивать беззащитных пленников до смерти. Под одобрительные вопли сородичей. Хохоча и гордясь собой. И им не надоедало, они готовы были повторять это развлечение снова и снова, без передышки…

Но пугала меня не запредельная дикость зарагулян.

Нет.

В глубине души я боялся, что когда-нибудь все аттракционы Зандра станут такими же паскудными и грязными, как Безнадёга. Ведь тупость заразна, в этом я неоднократно убеждался, наблюдая за превращением нормальных людей в угрюмых, уставших от всего работяг или служак, а жестокость завораживает. Жестокость дарит слабакам ощущение силы, упоительного могущества, пробуждает в слизняках мужественность. Жестокость бессмысленная, кровь ради крови, не имеющая ничего общего с холодной и расчётливой, нацеленной на спасение жизней жестокостью карантинных отрядов Дота.

Я видел, как Шериф приучал пацанов к крови, учил их вспарывать животы, сжигать заживо, бить до смерти… Мужчин, женщин, детей – не важно, кого и за что, главное, что на них указал он… Я видел, как блестели от возбуждения его маленькие тёмные глазки и с какой радостью целовал он забрызганных кровью мальчиков в губы… Своих зверят, которые будут дикими даже по меркам Зандра.

Я видел и боялся, что зло Безнадёги расползётся и станет нормой.

Я чувствовал ненависть и ненавидел в ответ. Ведь ненависть так же заразна, как тупость, знаю на собственном опыте…

Я хотел остановить эту заразу, но не мог, и потому боялся.

И Белый Равнодушный понял всё, прочитав мои записи. Понял меня, ни разу не встретившись лично. Понял даже то, в чём я не признавался себе.

Он действительно умел играть в шахматы.

И в Железной Деве он искал меня, а не Пепе…»

(Удалённые комментарии к вложениям Гарика Визиря)

Последний переход получился коротким – четыре часа, три с половиной из которых им пришлось аккуратно, поддерживая друг друга и периодически закрепляя страховочный трос, спускаться с Утёсов. Не по отвесной стене, конечно, но по трудной дороге, которая прекрасно просматривалась и простреливалась с расположенного у подножия поста.

– В шестнадцати километрах к северу есть пологая тропа, которую контролирует аттракцион Дарай, – рассказал комби во время одного из кратких привалов. – Но Арсений специально не хочет в него переселяться: опасается внезапной атаки. Ему спокойнее, когда спина прикрыта.

– Почему мы не пошли по той дороге?

– Чтобы не топать шестнадцать километров по Майдабрежью, – как маленькому, объяснил разведчик. – Слово Арсения крепкое, но оно не поможет, если мы наткнёмся на спятивших или обкуренных падл.

Они отправились в путь, едва проснувшись, на ходу прожевав концентраты и запив их водой. Минут через двадцать вышли к Верхнему Балкону, постояли немного, очарованные величественной панорамой раскинувшегося под ногами моря, затем начали спуск и лишь через три с лишним часа достигли относительно пологого участка, который начинался нависающим над аттракционом Нижним Балконом.