Андреевское братство

А еще поодаль, с краю от дорожки, я увидел три тела, небрежно прикрытых куском пластика. Все здесь: Кирилл, Самсон, Ивар. Приготовлены к перевоплощению, так сказать. И мы с Аллой, предполагается, тоже никуда не денемся.

Однако мне стоило поспешить. Времени осталось совсем ничего.

Маскируясь за кустами, я по гребню скалы перебежал на ее правый острог, нависающий точно над входом в бункер.

Позиция великолепная для исполнения моего плана. Но попытка возможна только одна. И отступать некуда.

Расчеты основывались на том, что ни пентолит, которым снаряжались в прошлом веке снаряды, ни тетрил взрывателей практически не подвержены воздействию времени. И сработать должны безотказно. Остальное будет зависеть от моей ловкости. Я сильно надеялся вот еще на что – раз Артуру до сих пор не удалось справиться со мной, так, может, у меня тоже пока «фактор Т» отсутствует? Если только действительно смерть не заразна…

А вокруг ее многовато. Достаточно, чтобы невзначай подхватить.

…Все получилось, как задумано.

Артур закончил шурф, и Вера поднесла ему готовый заряд из шести полукилограммовых патронов. Чтобы вырвать из стены нашу дверь – выше головы хватит.

Я обратил внимание, что оба зомби не сказали за все время друг другу ни слова. Значит ли это, что они вдобавок владеют телепатией или просто такие неразговорчивые? А о чем, кстати, они вообще могут разговаривать, какие у них загробные интересы?

Удивительно, какая ерунда приходит в голову в самые острые моменты.

Артур начал укладывать заряд.

Я был по отношению к ним выше и сбоку, и меня прикрывал выступ скалы.

Снаряд с прикрученными к его головной части пятью коническими взрывателями тяжело ударился дном о землю, качнулся и упал набок между Артуром и Верой.

Артур вскинул голову. Больше всего на свете я не хотел еще раз встретиться с ним взглядом.

Из пистолета с десяти метров промахнуться в смертоносную полуторапудовую чушку трудно и не слишком опытному стрелку. Я же и на полста шагов в консервную банку попадаю свободно.

Не помню, сколько именно десятых или сотых долей секунды требуется на то, чтобы от удара пули сработал взрыватель и потом сдетонировал снаряд. Но спрятать за камни голову я, кажется, успел.

Фонтан взрыва ударил вверх и в сторону, но все равно у меня чуть не лопнули барабанные перепонки, рот и нос забило густым ядовитым дымом, и страшно долго в воздухе свистели обломки гранита и снарядные осколки.

Думаю, что окончательно в себя пришел я минут через пять.

В трех метрах от входа в бункер дымилась глубокая воронка. На мое счастье, не взорвался приготовленный Артуром фугас. А то бы я вряд ли уцелел.

Тела оборотней, похоже, отбросило далеко в кусты по обе стороны поляны, и я не стал их искать. Да и не был уверен, что там вообще что-нибудь осталось…

Иссеченную осколками и перекошенную дверь открыть удалось с трудом.

На прощание я несколько раз ударил тяжелой аккумуляторной коробкой в самые чувствительные места дьявольского изобретения, будто в насмешку названного витализатором. Не знаю, что там дальше решат светлые умы человечества, но именно этот прибор уже никто не восстановит.

По самым скромным подсчетам, Артур, не вмешайся я по чистой случайности, за пару лет смог бы преобразовать биосферу Земли в некросферу.

А то и быстрее, поскольку обзавелся бы тьмой помощников.

Несмотря на очевидную победу, меня не оставляло тревожное ощущение, что это еще не конец. И правильнее всего было пойти и поставить последнюю точку в этой мрачной истории, но я просто не мог себя заставить.

Понадеялся на русское «авось» вкупе с японским снарядом.

Алла по пути вниз забежала в свой шатер.

– Что ты там? С туалетами не можешь расстаться?

– Нет, – не приняла она шутки. – Тут все кристаллы и диски с полной записью эксперимента…

«А ведь кому-то еще придется отвечать – перед научной комиссией или перед судом, – подумал я. – Вся группа, кроме нее, погибла. И плюс московские жертвы. Но напоминать ей обо всем этом сейчас не стоит».

На середине спуска Алла оглянулась. Такого пронзительного крика я от нее никогда не слышал.

Ковыляя по бетонке, нас догонял Артур. От одежды на нем остались отдельные обгорелые лохмотья, левая сторона головы была покрыта толстой коркой смешанной с грязью крови, и хоть мотало его из стороны в сторону, как пьяного в последней стадии, но передвигался он достаточно быстро. Значит, осколки его тоже миновали, а на ударную волну ему в достаточной мере наплевать… Жаль.

Алла оцепенела, вцепившись зубами в кулак, изо рта у нее вырывался тихий скулящий стон.

Я с размаху ударил ее по щеке.

– Бегом вниз! Не оглядывайся! Справа от пирса шлюпка – заводи мотор!

А сам, расставив ноги, двумя руками начал поднимать пистолет. Пуля развернула Артура как флюгер на оси, он покачнулся и упал на бок.

Второй раз я сбил его с ног, когда Алла уже отталкивалась от берега коротким веслом.

– Что с мотором, не заводится?

– Я не умею, – голос у нее был жалобный, совсем не похожий на обычный.

Артур на четвереньках подбирался к началу пирса.

А если бы у меня были серебряные пули?

Или лучше осиновый кол?

Больше стрелять я не стал, перевалился через тугой борт, нащупал рукоятку руль-мотора.

«А вдруг не заведется? Такого просто не может быть, но вдруг?»

Двигатель, разумеется, запустился сразу, под кормой вспух бурун, клипербот, набирая скорость, стал выходить на редан.

«С яхты свяжусь с гавайской береговой охраной, – думал я, выбирая дорогу между во множестве разбросанных вокруг коралловых рифов, – пусть делают, что хотят. Высылают штурмовую группу, заливают остров пирогелем или святой водой. Только попробуй еще по радио доходчиво объяснить, что здесь у нас творится…»

Алла смотрела назад, через мою голову, в бинокль, который она взяла в рундуке под банкой.

– Игорь… Там на берегу появилась Вера… И они что-то делают возле нашего катера…

– Ерунда…

Но сам-то я знал, что заделать две пробоины и откачать мотопомпой воду – на час работы. За этот час я должен ломаными галсами уйти за горизонт. Или… Мысленно пересчитал патроны и впервые в жизни пожалел, что увлекся таким, на первый взгляд, красивым и романтичным парусным спортом…

Глава 11

Домой, в Москву, я возвращаться не хотел. Категорически. Можете называть меня трусом и паникером. Ради Бога. Хотя лично я не уверен, что такой оценки заслуживает человек, не желающий добровольно лезть в мышеловку, как бы привлекательно ни выглядела в ней приманка.

После того как удивительно удачно (хотя и вполне безрассудно, с точки зрения чисто навигационной) я проскочил между двумя крыльями очень вовремя подоспевшего жуткого тайфуна, и ценой всего лишь одного сорванного паруса и выбитых стекол кокпита мы с Аллой избавились от казавшейся неминуемой встречи. Нашим покойничкам не оставалось ничего другого, как подстерегать нас в Москве по хорошо им известному адресу.

Если, конечно, мы вообще им теперь нужны.

Разумеется, логика представителей загробного мира может оказаться абсолютно непредсказуемой, но тогда говорить вообще не о чем. Никаких других способов мышления, кроме общедоступных, в моем распоряжении все равно не имелось, я мог только, по возможности оригинально, комбинировать стандартные блоки идей и поступков в надежде, что противник в итоге запутается и потеряет след.

Добравшись до Гонолулу, мы чуть не сутки просто отсыпались в номере, потому что последнюю неделю я ни разу не спал больше двух часов подряд.

Зато, проснувшись на рассвете, подойдя к панорамному окну, увидев со стометровой высоты черно-синюю вогнутую чашу океана под бледным куполом неба, готовым принять в себя обещающий вот-вот вынырнуть из волн солнечный диск, я с неожиданным облегчением ощутил, что все плохое – в прошлом.

Я подождал – а что, как эта внезапная эйфория столь же неожиданно пройдет? Так со страхом ждешь возвращения вымотавшей всю душу и вдруг утихшей зубной боли.

Нет, не возвращалась. Даже наоборот. Уверенность, что все образуется, только окрепла.

Побрившись и вообще приведя себя в цивилизованный вид, я спустился в круглосуточно работающий в цокольном этаже торговый центр и на свой вкус выбрал для Аллы легкое, светящееся изнутри платье цвета морской волны, по которому порхали райские птицы, изящные туфельки на каблучках и еще кое-какую мелочь.

Когда она вышла из ванной в белом купальном халате, я уже разложил на обширном диване то, в чем ей предстояло выйти в свет.

– Что это, Игорь? Для меня? Ты думаешь, я это должна надеть?

– Естественно. Мне как-то поднадоели за последнее время дамы, напоминающие беглецов из лагеря военнопленных… Да и местная публика вряд ли отнесется к твоим грязным шортам с пониманием…

– Ты совсем сумасшедший, милый. Это наряд для вечернего коктейля, в лучшем случае, а не для утреннего выхода в город.

– А мне нравится. Впрочем, в город можешь идти в чем хочешь, а завтракать уж придется в этом…

Солнце оторвалось от края океана, и хрустальные призмы потолка засияли красными, синими, золотыми искрами.

– Ну, хорошо. Выряжусь, как дама полусвета. Только в награду за твой героизм в борьбе со стихиями. Однако до завтрака еще минимум три часа, и я бы хотела просто погулять по набережной.

– Думаешь, это лучший вариант? Можно придумать и поинтереснее…

Легкая эйфорическая волна, будто после пары бокалов шампанского натощак, продолжала нести меня, и держался я с Аллой неожиданно раскованно, раньше так не получалось, стиль общения и пределы допустимого поведения не явно, но твердо определяла она.

Чтобы убедиться в достигнутом и развить успех, я потянул ее к себе за длинный конец пояса. Одинарный узел легко распустился. Алла, тоже удивленная сменой ролей, уронила с плеч халат.

…Мы ведь с ней впервые оказались по-настоящему одни после года разлуки в приличном номере с широкой и чистой постелью, а не в сыром и душном бетонном бункере, и сама Алла была отдохнувшая, вымытая в ванне со всякими ароматическими и смягчающими кожу солями и шампунями, а главное – не сковывал ее тяжелый многодневный стресс.

Я и не помню, когда последний раз испытывал нечто похожее. Есть особое упоение в том, что женщина, обычно холодновато-сдержанная, удерживающая на расстоянии одним лишь коротким взглядом, вдруг теряет голову, погружаясь в сумрачную пучину страсти и инстинктов… То тяжело дышащая, одновременно агрессивная и покорная, шепчущая бессвязные ласковые слова и жаждущая их, то бессильно распластавшаяся на смятых простынях, едва отвечающая на поцелуи мягкими губами, и вновь, после короткого отдыха, жадно требующая новых изощренных, мучительно-сладостных ласк…

В такие моменты почти невозможно представить эту жрицу любви другой, надменной, строго и элегантно одетой, когда сама мысль об обладании ею кажется кощунственно-абсурдной. Потом, опираясь спиной о высоко взбитую подушку, заложив руки за голову и глядя в окно на затягивающие горизонт тяжелые темные тучи, она будто в шутку спросила:

– А может, лучше вообще никуда не ходить? Нам, кажется, и здесь не так уж плохо. Закажем завтрак в номер…

– И обед, и ужин…

Я вообще-то могу представить себе и такой способ проведения отпуска, но сейчас хотелось несколько большего разнообразия. За стенами как-никак Гонолулу, а не осенняя Вологда.

Вот и пришлось напомнить Алле о ее недавнем желании.

Наверное, лучше бы я этого не делал.

Пока мы сумели наконец выйти на улицу, погода окончательно испортилась. Западный ветер – отголосок пронесшегося над океаном тайфуна – пригнал густо пропитанные водой тучи, и по набережной нам гулять не пришлось. Первые крупные капли перешли в ровный, звенящий и шелестящий дождь.

От горячих плит тротуара поднимался пар, океан, только что густо-синий, приобрел тусклый оловянистый блеск.

Зато очень уютным оказалось кафе на крыше нашего отеля… А уж вид из него открывался абсолютно сказочный.

За завтраком она попыталась было осторожно завести разговор о наших планах, но я сразу понял, к чему она клонит, и достаточно твердо пресек эту тему.

В любом случае сегодня такой вопрос не стоит. Пятьсот миль штормового океана – надежная гарантия от неприятных встреч. Отдыхай и развлекайся, как подобает здесь и сейчас. Все прочее – не твоя забота. Мужчина знает, что говорит…

Не знаю, насколько убедительными показались ей мои слова, но она кивнула, улыбнулась и слегка погладила меня по щеке.

Выбор блюд шведского стола не оставлял желать лучшего, тем более что все было оплачено заранее, и мысли о печальном состоянии наших финансов не омрачали гастрономических утех. А выдержанный в иронической манере рассказ о моих похождениях среди звезд окончательно вернул нас в безмятежное прошлое.

Да и дальнейшее будто бы подтверждало мой утренний оптимизм. Я уже как-то отмечал, что теория вероятности имеет целый ряд канонических постулатов, в том числе и такой: при достижении определенной концентрации маловероятных событий процесс входит в режим автоколебаний, и исключения становятся правилом.

Жаль только, что неизвестен алгоритм, включающий этот механизм, да вдобавок история учит, что подобные флюктуации редко заканчиваются благополучно. Взять того же Поликрата с его пресловутым перстнем.

Часа через полтора дождь прекратился. Выглянуло солнце, и мы отправились на пляж. Накувыркавшись в волнах всемирно знаменитого прибоя, я оставил Аллу нежиться на коралловом песке и отлучился в ближайший бар освежиться пивом.

А там, в прохладной тени магнолий, увидел навалившуюся на стойку массивную фигуру, облаченную в пятнистый тропический масккостюм с наплечными нашивками «Пресса». Это был не кто иной, как Майкл Панин, человек, который в нынешней ситуации при грамотно проведенной «артподготовке» мог оказаться для нас полезнее, чем кто-либо другой. И о котором я совершенно не вспоминал – ни сейчас, ни все последнее время. Да и с чего бы вдруг?

Виделись мы последний раз года полтора тому назад, незадолго до моей последней экспедиции, но вообще дружили второй десяток лет, встречались обычно в разных нестандартных и острых ситуациях, с которых он по преимуществу кормился.

Вот и сейчас, судя по наряду, он либо направлялся в очередную горячую точку, либо только что из оной вернулся.

Панин меня тоже увидел, не то боковым, не то затылочным зрением, и приветственно, жестом римского патриция поднял руку, а затем указал на соседний табурет опущенным вниз большим пальцем.

– Что будем пить? – спросил он по-английски вместо того, чтобы произнести нечто более уместное при такой встрече, и тут же перешел на русский: – Третий день пошел, как не просыхаю, и ни одного знакомого… Тяжело без компании…

– Терпение вознаграждается. Пиво, – ответил я в принятой между нами манере.

Сделав первый глоток из приятно увесистой кружки, я уже точно знал, что мое утреннее чувство не было напрасным. И не зря я велел Алле не тревожиться о дне грядущем.

– Ты тут как, Миша, уик-энд проводишь или делаешь деньги?

– Я всегда делаю деньги. Что принципиально отличает меня от тебя.

– Так и должно быть. Моя славянская натура не приемлет вашего прагматизма. Я работаю, чтобы жить, ты – наоборот. Ничего не попишешь. Разве нет?

– Попишу. Материала у меня – вот сколько… – он чиркнул себя пальцем по второму подбородку.

Я рассмеялся. Он посмотрел на меня с подозрением, но причины не понял.

– Я тоже славянин, – возразил он с вызовом, – так что не в этом дело.

– Но – выродившийся. За полтораста лет твой генотип безнадежно деформирован. И язык твой русский… – я махнул рукой, давая понять, что не желаю признавать сленг, на котором он изъяснялся, за «великий и могучий…».

Подобной пикировкой мы забавлялись постоянно, правда, сейчас выходило натужно. Панин перебрал, я отвык.

Дело в том, что Майкл – чистокровный русский. Дворянин. Но американец, потомок той еще, первой эмиграции времен майской революции. Сохранивший и язык, и привязанность к родине предков, и некую национальную сентиментальность, которой я умею в нужные моменты злоупотреблять. А в остальном – типичный янки, весьма преуспевающий владелец информационного агентства, поставляющий материалы в полсотни газет и журналов большей части мира. Казалось бы – невозможное дело при абсолютном переизбытке и кажущейся общедоступности всех и всяческих новостей.

Решив для себя, что бесплатно я Панина из своих рук не выпущу, но предварительно нужно создать условия, я предложил:

– Пойдем отсюда. Будешь представлен необыкновенной женщине. Таких ты точно не встречал. Да у вас таких и нет. Опять же и остановиться пора. Разве забыл – ни капли до захода солнца?

– Я ничего никогда не забываю, – выговорил он чересчур старательно. – Просто я – как это по-русски? – «поправляюсь».

– Тем более хватит. Истинно русские люди поправляются не виски, а рассолом. Огуречным, из бочки. И знаешь почему? В настоящем рассоле – отнюдь не в маринаде – идеальная концентрация и пропорции калия и натрия для восстановления нарушенного алкоголем ионного равновесия…

– Покупаю, – кивнул Майкл. – Куда-нибудь я это пристрою. Можно даже наладить выпуск и продажу… – когда речь заходит о бизнесе, он рассуждает цепко и здраво в любой стадии нетрезвости. Впрочем, для выпивки и работы он вполне мог использовать разные полушария мозга. – А посерьезнее товар имеется? Насколько я знаю, у себя ты ничего нового пока не давал… Плачу по высшей, сам знаешь…

– Товару у меня на миллион долларов. Только говорить будем не здесь и не сейчас.

– О'кей. – Панин почесал седеющую грудь под расстегнутой до пояса рубашкой. – А где?

– Да где угодно. Но желательно – за пределами этих островов. Если ты оплатишь два билета до Штатов и подбросишь достойный меня аванс, я тебе такого надиктую… Про дела небесные и земные…

– Забавно, – он даже присвистнул. – Не похоже на тебя. Неужели за две недели спустил все до нитки?

Он еще раз подтвердил свою квалификацию, назвав почти точно сроки моего пребывания на Земле. Впрочем, это его работа, а информацию о возвращении нашей экспедиции и ее составе он пропустить не мог.

– Так уж вышло, ничего не поделаешь, – развел я руками. – Были обстоятельства. Но ты рискни, не прогадаешь.

– О'кей, – еще раз кивнул Майкл. – Пойдем представляться твоей даме. Похоже, она действительно должна оказаться интересной… А о прочем разберемся…

В своих ожиданиях он не ошибся и после необходимых церемоний повел нас обедать в ресторан «Океаникум» – длинную полукруглую галерею, продуваемую прохладным кондиционированным бризом, пахнущим морской солью, йодом, водорослями, экзотическими кушаньями, полный список которых принес нам в тяжелой папке из выделанной акульей кожи официант-канак.

Это вам не шведский стол для небогатых туристов.

Пока нас ублажали блюдами и напитками двух континентов и трех цивилизаций, Майкл изображал стареющего ловеласа, очарованного прелестями Аллы, на грани приличия шарил глазами по ее телу, заглядывал в глубокий вырез платья, произносил замысловатые комплименты, тонко острил, изумлял парадоксальными афоризмами а-ля лорд Генри, но я ощущал, что он не весь здесь, его слишком заинтриговало мое неожиданное и, как он подозревал, неслучайное появление, и непонятный на данный момент социальный статус, и малообъяснимая сговорчивость. Он наверняка просчитывал, что ему с меня можно выгадать и каковы окажутся, в свою очередь, издержки.

К сожалению, Панин принадлежал к тому типу людей, чьи в целом блестящие способности и глубокий ум в немалой степени обесценивались слишком уж очевидным трудолюбием. Он даже разочаровывал при тесном общении, как покорившая тебя балерина, вдруг увиденная вблизи, за кулисами, сразу после танца, тяжело, со всхлипами дышащая, в промокшем от пота наряде.

За обедом он почти не прикасался к спиртному, выбор которого тоже был выше всяческих похвал, что меня особенно насторожило и заставило на всякий случай ограничиться лишь «Кампари» с ломтиком ананаса.

Убедившись, что пробалтываться я пока не собираюсь, он вдруг сообщил, что, если у нас нет других предложений, вылетать можно сегодня же.

– Куда? – не сразу сообразил я.

– Ты же хотел во Фриско? У меня здесь собственный «Спейс шарк». А там – недурственная хижина. И все совершенно бесплатно.

О Фриско я как раз ничего не говорил и готов был задуматься, но Алла радостно подняла руку, изобразив безусловное согласие.

Панин ей явно понравился, равно как и обрисованные им перспективы. Но важнее всего была для нее возможность исчезнуть отсюда поскорее. Попытка убежать от самой себя путем перемещения в пространстве. Ведь я видел, что, несмотря на мои утешительные речи, ее терзал особого рода страх при мысли, что, кроме полоски морской глади, нас от Артура и Веры ничто не отделяет. Вроде как в ночной степи, где присутствие близкого врага кажется страшнее, чем в лесу.

Я бы, конечно, еще пару-другую дней попользовался оплаченными радостями бытия, но и в предложении Майкла были свои резоны.

…Тускло-синий двухмоторный стратоплан, расписанный рекламными текстами и разрисованный весьма фривольно, производил впечатление аппарата, довольно потрепанного жизнью. Помнится, Панина даже сбивали (но не окончательно) на этой машине не то над Мавританией, не то над Корсикой. И я, пока не уехал заправщик, искал на фюзеляже следы пробоин и думал, что вряд ли рискнул бы летать в одиночку над океаном на самолете с таким пятном в биографии. Тут, очевидно, нужно иметь совсем другую степень храбрости или же благоприобретенный полуазиатский фатализм.

Но вообще «космическая акула» была оборудована хорошо и служила Панину в его перемещениях по миру и домом, и офисом, и узлом связи. В переднем отсеке салона размещалась целая батарея компьютерных терминалов, факсов, пультов неясного назначения. Тут же был пристроен крошечный, но настоящий письменный стол, похоже, принадлежавший в позапрошлом веке какой-нибудь мадам де Сталь и выдававший его тайную страсть к литературному рукоделию, а не грубой прозе репортажей и обзоров.

А за переборкой – уютный будуар с бархатными диванами, и на задней стенке, среди стереокартинок с изображениями звезд стриптиза в рабочей обстановке, мой подарок – этюд Ферапонтова монастыря тусклым мартовским днем. Грязная слякоть внизу и крупный снегопад наискось со свинцового неба.

Увидеть его здесь было приятно. Наверное, и космополиту хочется иметь пусть условную, но вечную точку опоры в глубине своей души.

– Он что, сексуальный маньяк? – спросила Алла.

– Не без этого. Но скорее – просто стимулы. Творческие. А вот это нравится? – спросил я, указывая на картину.

– Колорит великолепный. Особенно отблеск заката…

– И все?

– Не считай меня дурой. Я знаю, какого ответа ты ждал, но что из того? Слишком быстро после прощания с островами она стала возвращаться к обычному стилю общения.

Высоту Майкл набирал как на стратосферном перехватчике. И нам стало не до разговоров. Если б не гравикомпенсаторы, нас размазало бы по креслам.

Выйдя на траекторию, Панин перебросил управление на автоматику и ввалился к нам.

Раскрыл походный бар, выставил на столик несколько бутылок, извлек из шкатулки и раскурил длинную зеленоватую сигару, попыхтел, добывая нужную порцию дыма.

На мой дилетантский взгляд, воняло от сигары мерзостно.

– Поговорим серьезно? – предложил он, плеснул мне и себе виски на треть стаканов, вопросительно посмотрел на Аллу.

Она оглядела этикетки остальных бутылок и тоже молча указала пальцем на подходящую.

В иллюминаторы было видно только густо-фиолетовое небо, зато на большой экран транслировалась панорама океана вплоть до западного берега Америки. И красный огонек – проекция нашего самолета.

– Серьезно я готов говорить почти всегда, – ответил я, подержав виски во рту, чтобы оценить тонкость вкуса и степень щедрости хозяина. – Просто сейчас не вижу смысла. В таких неопределенных условиях мне трудно будет формулировать и точно, и убедительно. Я все время буду отвлекаться…

– Боишься, что ли? – с тайным чувством превосходства поинтересовался Панин.

– Я вообще мало чего боюсь. И налетал… – я пошевелил губами, загибая пальцы, – примерно в тридцать триллионов раз больше твоего. Просто учитываю варианты и не хочу делать работу, которая может оказаться напрасной… В случае, если все же не долетим…

– Это у него такая манера, – сочла нужным пояснить Алла. – Особо утонченный способ маскировки одолевающих комплексов…

– Я привык, – сообщил Майкл и посмотрел на нее так, будто признал в ней единомышленницу и предлагает тайный союз.

Взболтав кубики льда в стакане и послушав, как они позванивают о стенки, я предложил:

– Ты бы лучше рассказал, как падал вместе с этой штукой и что при падении думал. Даме будет интересно. Что при этом говорил – воспроизводить не надо…