Андреевское братство

Не в Новый, что на берегу Черного моря, а в настоящий, греческий.

И меня отец Григорий включил в их группу, экипировав соответственно.

Пистолет я спрятал под рясой, заложив за брючный ремень. В случае чего можно было стрелять прямо через рясу, у которой я аккуратно распорол карман. Монахи, семь человек, были ребята крепкие, спортивные, и чувствовал я себя в их обществе вполне уверенно.

Вылетели мы рейсом Москва – Афины и через два часа были уже на месте.

В Греции я оказался впервые и, увидев белые колонны Акрополя на фоне индигового неба, возблагодарил судьбу, что довелось дожить и до этого. Но погрустнел, вспомнив, что гораздо больше достопримечательностей еще не видел на Земле, и кто знает, успею ли… И на Цейлоне не был, и в Новой Зеландии, и еще в десятке заслуживающих внимания мест. И чего носит меня в космические дали?

Чтобы потом два месяца в году валяться на пляже и не считать денег на всякую ерунду?

Но тут я, кстати, вспомнил анекдот про человека, что падал с небоскреба, и успокоился.

Ближе к вечеру мы добрались до Салоник, где остановились на ночлег в гостинице для паломников.

Весь день я был настороже, по-прежнему опасаясь преследователей. Но ничего подозрительного не заметил. Как, впрочем, и раньше. Любая направленная против меня акция совершалась внезапно.

В конце концов я просто устал все время думать об опасности. Вместе с братией поужинал в общей трапезной, а потом незаметно отстал от группы и, прихватив из комнаты сумку, вышел на задний двор, примыкающий к кладбищу.

Там, побродив между памятников, среди которых попадались весьма любопытные (в том числе и офицерам русского экспедиционного корпуса, погибшим в Первой мировой войне), я дождался темноты.

Остальное заняло минуты. Сбросив монашеское облачение и спрятав его под кустами у часовни, я преобразился в обычного среднеевропейского туриста и вышел на улицу. Через квартал остановил такси. Можно было надеяться, что от возможной слежки я оторвался.

При этом я осознавал, что всего лишь играю в примитивную полудетскую игру. Если за мной охотится хоть чуть-чуть серьезная организация, шансы мои нулевые. В нашем мире, при всей его очевидной обширности, скрыться «с концами» невозможно. И если я до сих пор жив, противник мой – еще больший дилетант, чем я.

Но раз так, отчего же и не поиграть? Это намного интереснее, чем вести себя как подобает серьезному и здравомыслящему члену общества. Стоить, правда, такие игры будут недешево, но как представишь, что я уже четыре дня мог бы выглядеть стандартной урной с горстью пепла внутри, то вопрос о деньгах не кажется слишком существенным. Месяца на три-четыре моих сбережений хватит.

На рассвете я вылетел в Белград. Там сменил гардероб в соответствии с наиболее безвкусным, на мой взгляд, стилем, закрыл пол-лица модными полихромными очками и стал похож… Ну, возможно, на сутенера из Касабланки.

Снял номер в отеле на улице князя Михаила, неподалеку от Калемегдана. И лег спать. Отель был старомодный, третьеразрядный, для беднейших туристов, с темными коридорами и скрипучими лестницами, но меня такой именно и устраивал.

Проще всего прямо отсюда лететь до Гонолулу и там, на коралловом песочке, дожидаться назначенного Аллой дня, но такой вариант я отмел. Поступки мои должны быть бессмысленны и непредсказуемы. Как и у моих противников. Тогда есть шанс попасть с ними в противофазу.

Проспав до вечера, я поужинал в уличном кафе, а потом направил свои стопы в казино. Некоторая доза сильных положительных эмоций казалась мне весьма желательной.

Действительно сама атмосфера витающего над столами концентрированного азарта не позволяла думать о чем-то постороннем.

Наблюдая за вращением колеса и бегом шарика, воспринимаешь свои проблемы как нечто весьма преходящее, как неизбежные в жизни случайности.

Подкрепляясь у стойки бара кофе с коньяком и пересчитывая еще оставшиеся фишки, я вдруг подумал: «А что, если мной занимается не одна организация, а две? Тогда много становится понятнее. Одна считает, что меня следует ликвидировать, а другой я нужен живым. Это вселяет оптимизм. И все опять же завязано на Аллу. Цели и тех и других мне так или иначе неизвестны, но допустим, что одним достаточно, чтобы я с ней не встретился, а другие желают через меня ее разыскать или использовать для шантажа. Или, наоборот, одним нужен лично я, а их противникам нужно, чтобы я им не достался живым… Главное, кто из них найдет меня раньше. А еще они могут ввязаться в драку друг с другом… Появляется простор для маневра».

– Сэр, вы не ставили сегодня на семнадцать? – прервал мои построения голос бармена, рыжеватого серба лет сорока.

– А почему вас это интересует? – удивился я. Обычно в заведениях такого класса персонал по своей инициативе гостей не беспокоит. Тем более что русского он во мне не узнал и говорил по-английски.

– Хотите пари? – мой вопрос он небрежно проигнорировал. – Поставьте свои фишки на 17, и если выиграете, дадите мне сто долларов.

– А если нет? – мне идея показалась забавной. Не в смысле корыстном, а психологически. Он, значит, уже пересчитал мои фишки, определил возможную сумму выигрыша и запросил процентов двадцать.

– Я обещаю бесплатно угощать вас до конца недели…

Если это новый метод ловли дураков, то для них годится.

Просадив все деньги, я, разумеется, оплачу вперед любую выпивку, даже если буду заказывать по десять порций ежедневно. Тем более что ходить сюда пить задаром и не сыграть снова – кто удержится? А если сдуру выиграю, верну им ни за что сотню. Для казино очень неплохо.

Но и для меня есть свой смысл. Раз я все равно собирался играть до конца, то такой вариант позволит хоть немного компенсировать разочарование от проигрыша. И в другой раз прийти именно в это казино.

Кивнув бармену, я подошел к игорному столу. Положил стопку фишек на номер и вдруг понял, что волнуюсь.

Золоченое колесо остановилось, указав стрелкой на семнадцать.

Получив в кассе деньги, я вернулся к стойке и протянул бармену пять бумажек. Спросил еще один коньяк.

– Если не секрет, в чем хитрость? Я думал, вы просто провокатор.

– Я работаю здесь пятнадцать лет, – серб самодовольно усмехнулся. – Кое-чему научился. У вас лицо удачливого человека… А 17 не выигрывало уже два дня. Я люблю играть, но мне запрещено. Вот я и придумал. Выбираю подходящего человека и предлагаю сделать ставку. В конечном счете я всегда в выигрыше. Надеюсь, вы меня не выдадите?

– Разумеется. Желаю дальнейших успехов…

Глава 7

Утром я вылетел в Будапешт. На углу проспекта Ракоци и площади Фельсабадулаш жила мать Аллы. Отец-то у нее русский, а мать мадьярка, что, возможно, и объясняет некую непредсказуемость ее угро-славянской натуры.

Мадам Илона Варашди угостила меня кофе, мы светски с ней поболтали, но ничего существенного узнать не удалось. Последний раз Алла звонила матери месяц назад и речи о чем-то необычном не вела.

Пришлось откланяться, постаравшись не заронить в материнское сердце тревоги.

Правда, мадам Илона больше интересовалась нашими с Аллой жизненными планами, нежели смыслом моего нынешнего визита.

Сложный зигзаг через Европу, Канаду – и к исходу третьих суток я наконец увидел в иллюминаторе аэробуса игру солнечных зайчиков на зеркальной воде Жемчужной бухты.

Вот, значит, и привела меня судьба на сказочные Гавайи, пусть и в довольно странной роли. И вряд ли на сей раз удастся овладеть искусством серфинга.

Отель «Вайкики» представлял из себя бело-голубую сорокаэтажную пластину из пенобетона, изогнутую, как надутый ветром парус.

Стоя у окна комнаты, где мы могли быть с Аллой, ни о чем не думая, предаваться радостям любви и наслаждаться видом бескрайнего океана, я пытался определить, чего во мне сейчас больше: тревоги и страха или все же злого азарта?

А потом пошел на пляж. Лег на пресловутый коралловый песок и начал знакомиться с обществом. Пока – визуально.

Кстати, глубоко заблуждается тот, кто считает, что пляжный народ одинаков на всех морях, широтах и меридианах.

Поскольку выбор того или иного моря, или, шире говоря, курорта, определяется соответствующим складом характера, состоянием духа, ну и материальным положением тоже, то, безусловно, публика в Серебряном Бору, Ялте, Дубровнике, Палм-Биче и вот здесь – разная. И сплоченная внутри себя духовной общностью, может быть, сильнее, чем любой другой коллектив, возникший на вроде бы куда более серьезной основе.

Философствуя, я лежал, поглощая ультрафиолет, и провожал заинтересованным взглядом каждую входящую в воду и выходящую из нее наяду, нимфу – или какие там есть еще наименования для загорелых, длинноногих, крутобедрых и так далее прелестниц? Тем более что в духе старогавайских традиций дамы здесь купались исключительно «топлесс».

А я, увы, обречен лишь издалека любоваться их формами, лишенный морального права немедленно приступить к практическому выявлению особ, наиболее близких мне по духу.

…Отель «Принцесса Каиулани» не такой романтически-авангардистский, как мой, а старомодно-массивный, в стиле испанского средневековья, расположился довольно далеко от моря, посреди пальмовой рощи, металлически шелестящей круглыми перистыми листьями. Постояльцы в массе тоже были постарше, пореспектабельнее, что объяснялось и ценами, и местоположением. Меня это как-то неожиданно задело. Алла словно намекнула, что у нее вкусы на порядок выше моих. Тоже близко к теме моих пляжных размышлений.

У портье я получил фирменный шоколадный с золотой каймой конверт.

Письмо, не разрешив многих недоумений, все же успокоило. В обтекаемых выражениях Алла просила извинения, что не смогла меня дождаться, и тут же переворачивала вопрос так, будто я ничего не потерял, раз мы все равно собирались отдыхать здесь, а перелет в одиночку я, видимо, как-то пережил. И тем более что я предпочитаю большую часть времени проводить как раз в одиночку, то есть без нее. А вот она в этот раз ну никак не могла: эксперимент, к которому она готовилась не один год, отлагательства не терпел. Суть эксперимента она здесь объяснять не будет, а просьба хранить тайну связана с тем, что вокруг тьма врагов-завистников и они могут помешать. Потому лучше всего, если я возьму напрокат катер и прибуду к таким-то координатам, где находится остров, а на острове – она. Если я успел завести в Гонолулу любовницу, ей говорить, куда я плыву, не надо. Собутыльникам тоже. Оказавшись на острове, делать вид, что попал туда случайно, или – что даже интереснее – выследил ее, мучимый ревностью. Но ни в коем случае не ссылаться на то, что Алла сама меня позвала. Обо всем прочем поговорим лично. Эксперимент меня как журналиста может заинтересовать. А если даже и нет, то что-нибудь она все равно придумает.

Я привожу ее письмо в пересказе потому, что стиль моей подруги в оригинале труднодоступен. Вдобавок значащая информация составляет процентов 15—20, неравномерно разбросанных по тексту, имеющему смысл только для меня.

Просчитав маршрут, расстояние до указанной точки с учетом ветров, течений и скоростей различных видов морского транспорта, я определил, что выйти в море мне следует не позднее, чем завтра поутру.

Я никогда не думал, что, располагая деньгами, так трудно арендовать на неделю хорошую яхту. Куда бы я ни обращался, мне с извинениями отказывали. То нет в наличии, то лишь для членов клуба, то отсутствует некая отметка в едином паспорте, а то и просто слабы гарантии. Можно было вообразить, что у каждого клерка имеется моя фотография с категорическим указанием не обслуживать ни под каким видом.

И только на другом конце острова, в городке Макуа, я нашел искомое – двенадцатитонную яхту «Лаки Билл», но запросил ее владелец сумасшедшие деньги.

Прикинув общие расходы, я решил, что исполнение каприза женщины обошлось дороже, нежели женитьба на ней же с банкетом в загородном ресторане и последующим кругосветным путешествием на «Куин Мери».

Это если брать от момента получения ее первого письма.

Ну а в море было великолепно. Трехбалльный ветерок позволял спокойно идти по 8 узлов, автомат-навигатор четко следил за курсом, а я мог лежать в шезлонге и размышлять.

Что вот неплохо бы пригласить сюда Дика Меллони, моего приятеля, литературоведа-слависта из Лондона, который так отзывался о моем увлечении парусным спортом: «Да, это очень интересное занятие. Примерно как стоять в пальто под холодным душем и рвать деньги».

Сравнение меткое, но справедливое скорее для Северной Атлантики. Впрочем, насчет денег – и для южных морей тоже.

Приятнее же всего было думать об Алле. О том, как мы прощались и как встретимся, о ее лице и фигуре, о взбалмошном характере и пылкой нежности… И обо всем прочем, накопившемся за время разлуки.

Мастерски увернувшись от двух коротких, но свирепых шквалов, к утру следующих суток я вышел в район чуть южнее Мидуэя.

Координаты были те самые, но локатор показывал вокруг целую россыпь мелких островков, и я решил подождать утра.

Остров, к которому я подошел, был не тот, что мне требовался, но имел удобную бухту, окантованную серым галечным пляжем, из покрывающих крутые скалы зарослей срывался игрушечный водопадик, нашлась и укрытая от шторма стоянка за естественным брекватером, и вообще мне здесь понравилось. Вот бы где пожить, подобно Стивенсону или Джеку Лондону, в бамбуковой хижине, а лучше в каменном коттедже. Уж тут-то я за полгода закончил бы свой роман.

Определившись по навигационным спутникам, я увидел, что до цели всего три мили строго к Весту.

И добраться туда проще всего на надувном клиперботе с подвесным мотором.

Заведя за береговую скалу носовой и кормовой швартовы, я стал готовиться к последнему переходу.

Глава 8

С первых же шагов обнаружилось, что остров обитаем, причем очень давно. А мне казалось, я увижу обычный в этих местах никому не нужный атолл с палаточным лагерем на берегу.

В полусотне метров от расселины, удобной для высадки, в море выдавался полуразрушенный бетонный пирс. Рядом с ним я увидел притопленный мореходный катер, большой, с закрытым черно-белым кокпитом. Подошел к нему с вновь возникшим чувством тревоги. Катер лежал на дне, сквозь прозрачную воду отчетливо различались две пробоины в левом борту. Края их были вывернуты наружу. И затоплен катер совсем недавно, на его корпусе не видно не только водорослей, но и донного песка.

От пирса в глубь острова, сплошь заросшего переплетенными лианами и бамбуком, вела вымощенная потрескавшимися плитами дорога. Тоже непонятно, когда и для чего она проложена. Ни курортного, ни какого-нибудь промышленного значения остров иметь не может.

И уж тем более он не походил на место расположения научного центра. Мне приходилось бывать на самых разных станциях и базах, там издалека ощущается активная творческая жизнь. Ноосфера, если угодно. А здесь – глушь в самом прямом смысле. Глушь и мрачность запустения, причем с недобрым оттенком.

Кроме катера, ничто не намекает на возможность найти здесь Аллу и ее коллег.

Впрочем, поднимаясь вверх по дороге, врезанной в склон, я заметил следы цивилизации. Вначале – пустую банку от пива на обочине в траве, потом – смятую обертку от австралийских крекеров.

Сквозь плотную завесу зелени блеснуло солнце, наконец выбравшееся из окутывавшей горизонт плотной дымки, затрещала костяным голосом неизвестная птица, ей ответил целый хор писков, скрипов, скрежетов и стонов, обычных для тропической фауны и заменяющих привычное птичье пение.

Обойдя коническую осыпь, завалившую бетонку до середины (и лишний раз подчеркивающую забытость этого места, потому что сквозь песок и щебень успели прорасти деревья в руку толщиной), я остановился. Даже непроизвольно сделал шаг назад.

Между осыпью и склоном в неестественной и неудобной позе, вытянув одну ногу и поджав под себя другую, обхватив руками голову, лежал человек. Он, безусловно, был мертв. Тут не ошибешься.

Кисти рук покрыты засохшей кровью, на бетоне и траве тоже видны ржаво-черные пятна и потеки.

Я не стал прикасаться к трупу, только убедился, что затылок у него раздроблен, как принято говорить у экспертов, «тупым тяжелым предметом».

И был он, конечно, свежим трупом, потому что в тропиках мертвые тела недолго сохраняются.

По спине и бокам у меня покатились крупные капли горячего пота. И ладони стали влажные. Я тщательно вытер их о брюки, потом вытащил из-под ремня пистолет.

Лицо убитого я рассмотреть не мог, да и не стремился. Похоже, от чего ехали, к тому и приехали. Затвор щелкнул, досылая патрон. Катер, этот несчастный… Что меня ждет дальше?

Я чувствовал одновременно злость, отчаяние и страх. Не индивидуальный, а общий, разлитый в воздухе, как ядовитый газ.

А вдруг за следующим поворотом – Алла? В таком же виде, а то и хуже…

Какого черта ее потянуло в эти дурацкие игры? Конспираторы, так их и так… Значит, все-таки мафия всемирного масштаба? Ведь научные споры так не заканчиваются. Что ей стоило предупредить меня как следует? Или в кругах московских биофизиков за время моего отсутствия сильно изменились нравы?

Прижимаясь спиной к откосу и держа на отлете «штейер» стволом вверх, я выглянул за поворот. Там было пусто. По крайней мере – до следующего поворота.

…Кажется, я наконец понял все. Никаких особых загадок в этом деле не было с самого начала. Кроме одной – чем именно Алла с коллегами занималась и кому они мешали. Все остальное – проще некуда.

Некая группа решила их ликвидировать, то ли чтоб завладеть научными результатами, то ли чтоб таковых не допустить. И все у них было четко спланировано. Только одного они не учли. Что Алла сообщила о своем отъезде мне. А когда об этом проболталась, им пришлось принимать срочные меры.

Если б не я, до скончания века никто и понятия бы не имел, куда пропала некая Алла Одинцова и иже с нею. И подвела этих ребят сущая мелочь: не учли они, что вздумалось мне сначала сесть не в тот вагон, а потом так же внезапно из него выскочить. Так у них все спланировано и рассчитано было верно, ну а когда сорвалось – пошла чистая самодеятельность…

Но зато теперь я пришел сюда сам.

Наверху, где дорога выходила на плоскую вершину горы, я обнаружил лагерь. Два экспедиционных шатра, оранжевый и синий, и все положенные компоненты походной жизни: солнечная печь, стол и стулья под тентом, тарелка спутниковой антенны. И разбросанные вокруг мелочи вроде посуды, консервных банок и тому подобного.

Я сунул пистолет в карман и собрался тщательно осмотреть лагерь. Возможно, найду что-нибудь, способное приоткрыть завесу тайны. Заодно проверю, работает ли связь, и если да – вызову гавайскую аварийно-спасательную службу или ближайший морской патруль.

Казалось бы, все ясно, осталось только найти тело. Но представить Аллу мертвой у меня не получалось. Не позволяла интуиция. Мне казалось, что ее скорее могли захватить, увезти куда-то, но не убить…

Кругами обходя поляну и тщательно осматривая каждый метр, чтобы не упустить самую мелкую деталь, могущую оказаться жизненно важной, я приближался к шатру, в котором, наверное, жила Алла, – на растяжке тента болтался цветной купальник. И остановился, вздрогнув. Невдалеке, в полукилометре, может быть, раздался гулкий металлический удар. Потом еще и еще. С интервалами секунд в пять-семь.

Как будто сваи забивают.

Странно, но я совершенно не подумал, что это могут быть враги. Будто затмение нашло. Вначале я сделал несколько шагов, прислушиваясь, чтобы точнее определить направление, потом побежал.

Чуть не сорвавшись с откоса, я вновь спрыгнул на ту же дорогу, но уже с другой стороны холма. Теперь она вела вниз, серпантином огибая остров.

Удары прекратились, но я теперь знал точный азимут и бежал напрямик, лавируя между деревьями с губчатой морщинистой корой.

Чудом удержался на ногах, шарахнувшись от куста, похожего на гигантское алоэ, усаженное полуметровыми, жутко острыми на вид шипами. Крутанулся на каблуках, выпрямился, но через десяток прыжков все же упал, поскользнувшись на чем-то мягком.

«Хорошо, что не в колючки», – подумал я, а когда, вставая, поднял голову, то похолодел. Пусть даже это слишком приблизительное определение.

Передо мной, метрах в пяти, с массивной кувалдой в отведенной для удара руке стоял тот самый тип – аэропортно-вологодский. И лицо у него было такое же омерзительное, если не хуже.

Пожалуй, мне повезло, что в тот миг я напрочь забыл про пистолет. А то лежать бы мне на той полянке с раздробленным черепом.

Впрочем, нет, судьба моя оказалась бы намного ужаснее, как ни дико это звучит.

В общем, я стоял перед ним в неудобной позе и с глупейшим выражением лица.

– Ну вот и встретились, – сказал он, едва шевеля губами. Я отметил странный тембр его голоса, словно сдвинутый по частотам и с непривычными обертонами. – Стоило так долго бегать…

Я молчал, тупо глядя не на него, а на кувалду, словно надеялся рассмотреть на ней следы крови. Да и что я мог сказать? Горло сжимала досада и предсмертная тоска.

– Не бойся. Умирать совсем не страшно, – он откровенно издевался, и я почувствовал, что во мне на смену страху и отчаянию поднимается ярость. Хороший признак.

– А… – я кашлянул, прочищая горло. – А зачем, собственно? Что я тебе сделал?

– Это ты скоро узнаешь, – он качнул своей кувалдой.

Да, черт возьми, он же просто псих. Сумасшедший убийца. Как все маньяки, хитрый и изобретательный, раз гонялся за мной по всему свету.

Но я ему тоже не баран, который будет покорно ждать удара в лоб. Кроме регби, я ведь чуть не стал чемпионом Москвы по фехтованию. А молот – не сабля. Как только он начнет замахиваться, я – флешем вперед, батман левой, а пальцами правой в глаза. Ну а там посмотрим.

Однако он тоже не зевал, сделал два шага назад, будто прочел мои мысли.

– Не будем торопиться. Поживи еще, если тебе это нравится. Заодно поможешь мне. Иди вперед. И положи руки на затылок. Лишнее движение – и тебе конец. Ясно? Твоего монаха здесь нет…

Тут я и вспомнил о «штейере». Ощутил кожей бедра его угловатые выступы, его надежную тяжесть.

Поглядим еще, кто из нас дурак. В подходящий момент я резко рвану вперед, в сторону, выхвачу пистолет…

Одновременно я продолжал думать о судьбе Аллы и о том, как маньяк смог меня опередить? Москва – Токио – Гонолулу, а дальше? Гидропланом?

Насколько я понимаю в психологии, такие патологические типы часто склонны к резонерству. Не поворачивая головы, я спросил как можно небрежнее:

– Слушай, а на кой я тебе, действительно? Мы вроде и не знакомы даже. Ты ничего не перепутал?

Расчет был верный.

– С чего ты взял, что нужен мне? Незачем было совать нос в дела, которые тебя не касаются. Занимался бы космосом, и никаких тебе забот. Ну, а раз сам захотел…

Контакт, похоже, начал устанавливаться.

– Я тебя не понимаю. Ты начал охотиться за мной прямо в порту. Ни в какие дела я не лез, и уж тем более в твои. Я и вижу-то тебя впервые. Если в лесу тоже был ты, так я не разглядел…

Он коротко и глухо рассмеялся.

– Зачем сейчас-то врешь, перед смертью? Первое, что ты сделал в Москве, – заказал номер в Гонолулу. И на тот самый день. Что с тобой оставалось делать? Не получилось, правда, да, может, и к лучшему. Здесь от тебя больше пользы будет… – и опять так же мерзко рассмеялся.

«Господи, неужели все так глупо? Такое нелепое совпадение? Стоившее жизни десяткам людей…

Да нет, не сходится. Чтобы узнать про Гонолулу, нужно ведь было встретить меня, следить за каждым шагом, чуть ли не через плечо заглядывать… Только не время сейчас для таких тонкостей, нужно суметь вывернуться еще раз, а уж потом…»

– Верь – не верь, но я так-таки ничего и не знаю. На Гавайи мы еще в прошлом году договорились… И нужно мне только одно – разыскать Аллу. Где она? Скажи уж, перед смертью…

Он промолчал.

Дорога кончилась, уперлась в вырубленную в скале площадку. Слева обрыв круто падал вниз, к морю, а справа я увидел врезанную в скалу массивную стальную дверь, некогда выкрашенную серой краской, от которой теперь остались только отдельные потрескавшиеся лишаи. По краям на двери видны были свежие забоины, вмятины, обнажившие из-под ржавчины блестящий металл. Похоже – от той самой кувалды. Неужели за этой дверью удалось укрыться остальным членам экспедиции? И труп на дороге был единственным?

– К стене! – услышал я команду за спиной. – Лицом к стене, руки не опускать…

Скосив глаза, я увидел, как мой все еще безымянный враг подошел к двери и ударил кувалдой по загудевшему металлу.

– Слушай! Ты видишь меня и кто со мной. Сейчас ты откроешь дверь. Иначе я убью его на твоих глазах. И все равно доберусь до витатрона. Тебя я тогда тоже убью. А если сейчас откроешь, я отпущу вас обоих. Вы мне не нужны…

Но я совершенно точно знал, что он врет. Не только потому, что он сам обещал мне скорую смерть без всяких условий, но и так, исходя из психологии. Глупо думать о доверии к словам… нет, человеком его называть мне бы не хотелось, к словам монстра, спокойно убившего множество людей просто так и вдруг якобы решившего дать жизнь и свободу свидетелям, единственным, по всей видимости. Алла там одна, иначе он обращался бы не только к ней.