Господин судебный пристав

– И слушать не переслушать, – дополнил с загадочной улыбкой собеседник. – Но что самое важное: мы оказались правы – все следы из Уфы ведут в Верхнеудинск! Именно в вашем городке обосновался тот, кто является организатором всего этого преступного промысла.

– Да вы что? И кто он? – поинтересовался Митрофан.

– А вот это вы узнаете сами, – улыбнулся Матвей Захарович. – Так сказать, из первоисточника. Я предоставлю вам возможность поговорить с арестованным, кого мы ошибочно считали главарём шайки разбойников.

Это прозвучало заманчиво. Уступчивость собеседника не столько удивила, сколько обрадовала Бурматова. Он потёр губы пальцами, словно не желая сболтнуть лишнего, затем сказал:

– Позвольте мне сегодня выспаться с дороги, а завтра…

– В девять ноль-ноль я буду вас ждать у себя в кабинете, а теперь… Давайте поговорим о чём-нибудь другом. Я могу подсказать, куда можно заглянуть в нашем городе в свободное время, если… Если таковым вы будете располагать.

Они ещё долго пили вино и разговаривали о разном. И не протестовали, когда официант попросил рассчитаться за выпитое и съеденное и начал убирать со стола…

* * *

Минул ещё один день. И его, как и предыдущие, Сибагат Ибрагимович провёл в тягостном раздумье. Когда становилось совсем невмоготу, он брал Коран, усаживался на мягкий коврик у окна и, нацепив на нос очки в золотой оправе, бережно открывал священную книгу. В эти минуты он становился похожим на премудрого и строгого муллу, даже близко не похожего на хитрого и изворотливого купца Халилова.

– Что читаешь, дядя? – иногда интересовалась, заглядывая в его комнату, Мадина.

– Я читаю мудрость Всевышнего, – ничуть не смущаясь, важно и торжественно отвечал Сибагат Ибрагимович.

– А мне почитать можно? – подсаживалась к нему девушка.

– Почитай, если хочешь… Только едва ли ты что поймёшь в своём возрасте. Святая книга не для девичьего понимания.

Когда Мадина уходила, Сибагат Ибрагимович, снова оставшись один, тут же погружался в чтение и чувствовал, как счастье, умиротворение и мудрость Аллаха приходят к нему со страниц Священной книги. И он упивался чтением, забывая в такие минуты всё на свете.

Теперь девушка редко видела дядю. Он запирался в своей комнате и перечитывал суры Корана, пробегая глазами строчки и что-то нашёптывая себе под нос. Мадина заглядывала к нему, желала доброго утра или спокойной ночи, и на этом их общение заканчивалось. Иногда они встречались за столом, но чаще Сибагат Ибрагимович продолжал читать Коран, пока она не покушает. Затем он приходил в столовую, ел в одиночестве и снова возвращался к своему занятию.

Умирая от скуки, Мадина лежала в постели, уставясь в потолок. Перед сном дядя взял теперь за правило заглядывать в её комнату, но девушка закрывала глаза и притворялась спящей, чтобы не пришлось с ним разговаривать.

Чаще всего дядя, убедившись, что она в своей постели, тихонько закрывал дверь и уходил. Именно так он поступил и сегодня.

Мадина думала о своём детстве и о Кузьме. Сама не зная почему, она всё время возвращалась к тому дню, когда случился страшный пожар в их доме. Она вспоминала, что в этот день был какой-то праздник, ей подарили много подарков и как она им радовалась. А потом все сидели за столом, заставленным сладостями. Много было гостей на празднике, а вот Кузьмы не было. Он появился только ночью, когда загорелся их дом…

Девушка всхлипнула. Тяжкие воспоминания снова разбередили душу. Особенно она корила себя за то, что при последней встрече обидела Кузьму. Она всхлипнула и залилась слезами, вспомнив, как все минувшие годы он по-своему опекал её, защищал и не давал никому в обиду. И разве Кузьма виноват, что его направляют в её дом описывать имущество? В этом виноват её дядя, который не желает в этом признаться даже самому себе. В этом виноват судья, назначив Кузьму проводить в их доме исполнительные действия, в этом виноват кто угодно, но только не её любимый. Так что же она сделала, так грубо обойдясь с ним?

В дверь кто-то громко постучал.

Размышления и воспоминания тут же исчезли из головы девушки. Она быстро вскочила с кровати, набросила на плечи халат и поспешила к двери.

* * *

Заложив руки за спину, Сибагат Ибрагимович ходил взад-вперёд по увешанной коврами комнате. Он был очень зол и что-то бормотал себе под нос. В это время открылась дверь, и в комнату вошёл незваный гость – Азат Мавлюдов.

– Та-а-ак ты снова осмелился явиться в мой дом, недоносок? – воскликнул возмущённо Халилов, останавливаясь. – Или ты полагаешь, что загнал меня в угол и теперь можешь делать со мной всё, что захочешь?

– Нет, я пришёл кое-что уточнить, «уважаемый» Сибагат Ибрагимович, – ответил Мавлюдов, топчась у порога. – Не беспокойтесь, мой визит не отнимет у вас много времени.

– Убирайся прочь, ублюдок, я не желаю тебя видеть! – закричал возмущённо Халилов, глядя на гостя исподлобья.

– Прошу прощения, уважаемый Сибагат Ибрагимович, но я останусь, – продолжая топтаться на месте, ответил Азат. – Нам надо кое-что обсудить до прихода в ваш дом судебного пристава.

– Я же сказал – убирайся, и чтоб духа твоего в моём доме не было! – закричал в сердцах Халилов. – Ничего с тобой обсуждать я не собираюсь. Не уйдёшь прямо сейчас по-доброму, прикажу слугам связать тебя по рукам и ногам, сорвать одежду и пороть кнутом, покуда кожа со спины не слезет!

– Мой уход лишит вас последней надежды, – предупредил Мавлюдов, явно нервничая. – Вас некому будет спасти от полного разорения и позора.

– Ишь, «спаситель» выискался! – высказался Сибагат Ибрагимович надменно. – Да я плевать на тебя хотел, ничтожество. Вот думаю-думаю и в толк не возьму, как ты осмелился пойти против меня?

– Если вы не боитесь разорения и позора, то хоть о племяннице подумайте, – с нотками страха в голосе продолжать гнуть свою линию Азат.

– Я подумал уже обо всём – и о Мадине подумал, и о тебе тоже, сукин ты сын, – выговорил с презрением Халилов.

– Вы мне угрожаете, Сибагат Ибрагимович? – насторожился Мавлюдов. – Увы, но время ушло. Через пару часов в ваш дом явится судебный пристав для описи и ареста всего имущества.

– Вижу, ты всё просчитал, сопляк, и, как тебе кажется, до мелочей, – усмехнулся злобно Халилов. – Но в одном ты всё же крепко ошибся. Тебе не удастся увидеть меня униженным и опозоренным. Через три дня мне привезут деньги, и я рассчитаюсь со всеми кредиторами, а уж потом возьмусь за тебя, прохвост. Ты вернёшь сполна все мои деньги и распрощаешься со всем, что имеешь сам!

В комнате зависла гнетущая пауза. У Мавлюдова тряслись руки, и он с трудом владел собой.

– Хорошо, допустим, вы погасите свои долги, – облизав губы, промямлил он. – Но до того момента целых три дня! Вы избежите долговой тюрьмы, уважаемый Сибагат Ибрагимович, но публичной «порки» вам не избежать. Сегодня вышел назначенный судьёй срок, судебный пристав опишет ваше имущество, включая магазины, лавки и товар в них. И не мне вам говорить, что вашей репутации конец! Люди отвернутся от вас, компаньоны перестанут доверять купцу Халилову, а это хуже смерти!

– Таким вот грязным способом ты добиваешься руки моей племянницы, пёс шелудивый? – презрительно поморщился Халилов.

– Увы, но у меня не было другого выхода, – развёл руками Азат. – Отдайте прямо сейчас за меня девушку, и приставу будет нечего делать в вашем доме.

Халилов едва сдерживал в себе клокочущий, как лава в вулкане, приступ ярости, сжигающий его изнутри. Он был на грани бешенства и…

– И тут ты просчитался, жалкий пакостник, – вдруг рассмеялся он. – Ты слишком мелок и не способен для больших дел. Твой удел перекладывать бумаги в канцелярии, а не охотиться на матёрых волков. Ты дичь, а не охотник, тупица безмозглая.

– Нет, это вы поспешили сравнить себя с матёрым волком, – с угрюмой ухмылкой пробубнил Азат. – Хорошо поразмыслив, я убил не двух, а трёх зайцев. Я опозорил вас и сделал нищим; я подстроил так, что пристава Малова направили описывать ваше чёртово имущество; я сделал всё, чтобы растоптать вашу репутацию и вас вместе с ней. Однако я оставил вам шанс одуматься и спастись, Сибагат Ибрагимович.

– А если я не пожелаю им воспользоваться? – скривил презрительно губы Халилов.

– Тогда вам остаётся только пенять на себя, уважаемый Сибагат Ибрагимович, – неожиданно жёстко заявил Мавлюдов. – Вы останетесь не только без денег, но и без всего имущества, чем пока ещё владеете. Мадина возненавидит Кузьму за его в принципе законные действия. Всё закончится тем, что вы и ваша гордая племянница будете валяться у меня в ногах.

– Эка ты загнул, сосунок! – с едкой усмешкой заговорил Халилов. – Я буду валяться у тебя в ногах?! Да ты никогда этого не дождёшься! Долги я погашу, не сомневайся. А что касается ареста моего имущества, то и тут всё будет в порядке! Я дам Кузьме большую взятку, такую, перед которой он не сможет устоять! И эти три дня я проживу спокойно!

– Как знать, как знать… – многообещающе улыбнулся Азат. – Не знаю, как вы, Сибагат Ибрагимович, но я уверен, что Малов взятки не возьмёт. Он из породы тех толстокожих людей, которые никогда не пойдут на сделку с совестью!

– Вздор! – всплеснул руками Халилов. – Кузьма – чиновник без гроша за душой. А чиновники, как известно всему свету, не делают различий между службой, жалованьем и взяткой. На том стоит мир! Кузьме, как нищему чиновнику, ничего не стоит найти причину и отложить на законных основаниях исполнительские действия на короткий срок!

– Но у вас нет денег?! – сказал Мавлюдов озадаченно. – Что же вы собираетесь предложить Кузьме в качестве взятки?

– Я предложу ему такую взятку, от которой он не откажется никогда, даже если является единственным честным чиновником на всей земле-матушке! – самоуверенно заявил Халилов.

– И какую? – округлил глаза Азат.

– Такую, от которой он отказаться просто не сможет…

* * *

Когда обескураженный разговором и обозлённый неуступчивостью купца Халилова Мавлюдов ушёл, Сибагат Ибрагимович в приподнятом настроении вышел из комнаты и увидел Мадину. Она стояла за дверью, прислонившись к стене спиной. Глаза её были прищурены, а губы плотно сжаты.

– Почему вы так говорили о Кузьме, дядя? – вскричала девушка. – И что, наши дела действительно так плохи, что такой ничтожный человечишка, как Азат Мавлюдов, может давить на вас, требуя отдать меня за него замуж?

Халилов схватил племянницу за руку, рывком развернул к себе и, заглядывая ей в глаза, зашептал зловеще и угрожающе:

– От рук отбиться возжелала, дитя неразумное? И это ты, девушка-мусульманка? Кузьму своего наслушалась, потеряв стыд, бегая к нему ночами на свидание?

– С чего вы взяли? – испугалась Мадина, чувствуя себя воровкой, застигнутой на месте преступления.

– С чего я взял? – злобно ухмыльнулся Сибагат Ибрагимович. – Да, я всё знаю про тебя и твои шашни! А с Маловым ты встречаешься зря. Я… – он вдруг замолчал и о чём-то задумался.

Воспользовавшись паузой, девушка попятилась, тревожно глядя на дядю, который вдруг стал неузнаваемым.

– Душу побереги, племянница, – уже мягче, но так же серьёзно заговорил вдруг Халилов. – Мусульманские девушки – не христианки-развратницы. Не уподобляйся им, Мадина, и живи не так, как самой заблагорассудится, а как велит правоверным Всевышний.

– А я чем Всевышнего прогневила? – ужаснулась девушка.

– Об этом говорить не буду, должна сама осмыслить и понять, – ответил Сибагат Ибрагимович и добавил: – Христиане давно уже позабыли заветы Иисуса Христа, и мы, правоверные, не должны следовать их пагубному примеру.

Эта неожиданная проповедь в конце разговора отвлекла Мадину от тягостных мыслей, и… в следующую минуту она уже с большим вниманием слушала дядю и начинала думать, что сам шайтан путает, соблазняет её, внушает ей пагубные и непотребные мысли и призывает к греху…

12

После последнего свидания с Мадиной жизнь казалась Кузьме пустой. Он ни в чём не обвинял любимую, обидевшую его своими высказываниями, но… Что можно было ожидать ещё от молоденькой девушки, не искушённой в «делах житейских», к тому же воспитанной в строгости и души не чаявшей в своём дяде?

Кузьма каждый день ходил на службу, где хоть немного отвлекался от гнетущих тягостных мыслей. Его угнетала и «поедом ела» сама мысль о приближающемся дне, когда он будет вынужден идти в дом купца Халилова.

После ссоры с Мадиной для Кузьмы Малова многое незаметно изменилось. Изменился и ритм его жизни. Кузьму стали мучить тяжёлые предчувствия. Он никак не мог понять, что внушало опасения его душе. Казалось, никаких особых причин для страха и переживаний не было. Немного повздорили, с кем не бывает. Они не сделали ничего такого, что могло бы нести угрозу их любви. Но Кузьма чувствовал, что неумолимо надвигается что-то большее. Быть может, его тревожил служебный визит в дом Халилова и непредсказуемые последствия? Как бы то ни было, он пытался прогнать опасения прочь.

По мере того как приближался срок, нервозность Кузьмы усилилась. И это его угнетённое состояние начинало преследовать его даже во сне. Снов он не помнил, просто просыпался ночами весь взвинченный и в холодном поту. Из этого следовало, что он видел кошмар и, как ни силился, никак не мог вспомнить его содержания. А утром накатывало беспокойство, и он весь день испытывал дискомфорт.

Когда наступил роковой день, Кузьма в новенькой форме явился в здание суда.

– Кузьма, что с тобой случилось? – интересовались сослуживцы, увидев бледность на его лице.

– Волнуюсь, – отвечал он. – Сегодня первый раз самостоятельно иду на исполнительские действия и боюсь допустить какую-нибудь оплошность.

– Ничего, привыкнешь, – подбадривали его «бывалые» сослуживцы. – Ты сразу настройся и вскоре поймёшь, что ничего в этом страшного нет.

– В полдень наступает срок для купца Халилова, – напоминали другие. – У тебя много времени, чтобы настроиться и побороть в себе волнение…

Кто-то накапал в стакан валериановых капель и дал Кузьме выпить. К назначенному часу он был готов идти хоть к чёрту в ад, но идти пришлось в дом купца Халилова, чтобы именем закона приступить к самостоятельным исполнительным действиям.

* * *

Утром Митрофан Бурматов прямо с вокзала явился в дом Халилова и был немало удивлён, увидев там Азата Мавлюдова. Сделав вид, что не замечает его, он встал перед купцом.

– Прошу прощения за задержку, – сказал Митрофан, внимательно разглядывая лицо Халилова. – Задержали дела, понимаете ли, и я не смог поспеть к назначенному времени.

– Нет, ты пришёл в самый раз, – улыбнулся Сибагат Ибрагимович облегчённо. – Только вот жаль, что не слышал слов господина судебного чиновника, который явился ко мне с раннего утра и…

– Вы имеете в виду эту жалкую личность? – Бурматов с неприязнью взглянул на притихшего у окна Мавлюдова.

– Да, он успел сказать много такого, что мне даже стыдно повторить, – нахмурился Халилов.

– Ничего повторять не надо, уважаемый Сибагат Ибрагимович, я успел многое услышать, задержавшись у порога.

Ничего не понимая, Мавлюдов с исказившимся лицом смотрел то на Бурматова, то на злорадно улыбающегося хозяина дома.

– Ты чего не вякаешь, проходимец? – поинтересовался Митрофан, глядя на него. – Или не рад меня увидеть?

– Я никогда не испытывал радости, видя тебя, – отозвался Азат хриплым от волнения голосом.

– Взаимно, – брезгливо поморщился Бурматов. – После встречи с тобой, даже мимолётной, я зачастую страдаю от несварения желудка.

– Этот обокравший меня лжец и проходимец осмеливается меня шантажировать, – «пожаловался» Сибагат Ибрагимович, расправляя плечи. – Выдвигаемые им обвинения настолько нелепы, что у меня возникли сомнения относительно здравия его рассудка.

– Это всего лишь жалкая попытка запугать вас, – понимающе улыбнулся Митрофан. – Известный способ мошенничества, совершаемый лицом, далёким от понятий о чести и совести.

– Эй, господа почтенные, что за комедию вы сейчас передо мной ломаете? – возмутился Мавлюдов, усилием воли стряхивая с себя оцепенение.

– Точнее будет назвать наши действия не комедией, а трагедией, – ответил Бурматов, театрально вздыхая. – Сейчас сам убедишься, сукин ты сын, что в ней мало весёлого и смешного.

– Тот сговор, который, как я вижу, вы устроили, выйдет для вас самих же боком, – предупредил Азат, наглея.

– А никакого сговора нет, – «заверил» его Бурматов. – Я просто собираюсь выставить напоказ твою гнилую натуру.

Мавлюдов покраснел и «воинственно» подбоченился:

– Если вы имеете в виду меня, то…

На террасе послышались тяжёлые шаги. Порог комнаты переступил Кузьма Малов и обвёл присутствующих суровым взглядом. В полукафтане чёрного с зелёным отливом сукна, застёгнутом на девять золотых пуговиц с изображением «столпа закона» (сенатского чекана) он выглядел потрясающе. На голове – чёрная двупольная шляпа с кокардой, под которой на околыше был изображен золочёный знак городского судебного ведомства.

– Господа, я пришёл в этот дом с целью описи и ареста имущества купца Сибагата Халилова по решению суда, – прогремел его голос в тишине комнаты. – Убедительно прошу каждого из вас не препятствовать исполнительным действиям судебного пристава, иначе арест будет произведён с применением силового воздействия.

Как только он замолчал, Халилов и Бурматов переглянулись. На лице Азата Мавлюдова засияла улыбка торжества. Он посмотрел на Сибагата Ибрагимовича, на Митрофана и удовлетворённо потёр ладони.

– Послушайте, господин судебный пристав, уверяю вас, что необходимость ареста имущества купца Халилова по ряду причин должна быть отложена, – приходя в себя, заговорил Бурматов. – И ещё я хочу заявить…

– Я пришёл в этот дом исполнять решение суда, и я его исполню, – отрезал Кузьма. – Любые заявления и просьбы во внимание приниматься не будут.

– Прошу вас, выслушайте меня, господин судебный пристав, и сами убедитесь… – начавший было говорить Бурматов вдруг замолчал, встретившись с холодным беспристрастным взглядом величественного слуги закона.

– Предъявите погашенные векселя или расписки от взыскателей, из которых можно сделать вывод, что долги ваши погашены в полном объёме, – с каменным лицом сказал Кузьма, обращаясь к Халилову.

– Но у меня нет таковых, – развёл руками Сибагат Ибрагимович.

– Следует понимать, что долги не погашены? – нахмурил лоб Малов.

– Увы, нет, – растерянно моргая, ответил Халилов.

– Тогда предлагаю добровольно выдать всю документацию на ваши магазины, ларьки и находящиеся в них товары, а также указать на имущество в доме и на подворье, которое будет подвергнуто описи и аресту, называя стоимость каждого предмета, – потребовал Кузьма, краснея и чувствуя, как заструился пот по спине.

– Составляйте опись сами, господин судебный пристав, – недовольно поморщился Сибагат Ибрагимович. – Если я не ошибаюсь, это ваша обязанность.

– Я готов предложить вам свои услуги, господин судебный пристав, – выступил вперёд, сияя от счастья, Мавлюдов. – Вы составляйте опись, а я буду называть предметы, находящиеся в доме и во дворе, которые следует в неё внести.

– Обойдусь и без вас, не мешайте мне, – решительно отверг его помощь Кузьма дрогнувшим голосом.

– Как вам будет угодно, – отступил на шаг назад Азат, обиженно поджимая губы.

– Сынок, Кузьма, не позорь меня и мою седую головушку, – неожиданно взмолился Халилов. – Отложи арест моего имущества всего на три дня! Мне привезут деньги, и я рассчитаюсь с кредиторами.

– У вас было достаточно времени для расчётов, но вы его не использовали, – ответил Кузьма хмуро, внутренне страдая от жалости к несчастному старику. – Теперь я обязан арестовать ваше имущество и установить новый срок для расчётов по долгам. Если вы и за это время не погасите их, то арестованное имущество будет изъято и продано, а вырученные деньги пойдут на погашение ваших долгов.

– Кузьма, ты сердишься на меня за то, что я тебя недавно выставил из дома? – угодливо заулыбался старик. – Так приношу за это извинения. Ты можешь по-прежнему бывать в моём доме тогда, когда захочешь.

– Премного благодарен за приглашение, господин Халилов, но обсудим его в другое время, – сказал Малов, чувствуя, как сочувствие к старику сменяется раздражением. – Я сейчас…

– Я понимаю, сейчас вы при исполнении служебных обязанностей, господин судебный пристав, – залебезил хитрый купец, – но я считаю уместным сделать вам маленький сюрприз!

В комнате стало тихо, а у присутствующих вытянулись лица.

– Мадина, девочка, а ну-ка выйди к нам! – поворачиваясь лицом к двери, позвал Сибагат Ибрагимович.

Бурматов и Мавлюдов в недоумении переглянулись, а на лице Малова не дрогнул ни один мускул.

– Кузьма, сынок, всего лишь три дня! – снова обратился к нему Халилов. – Я знаю, что сейчас ты только опишешь и арестуешь, но не будешь вывозить моё имущество, установив для оплаты долгов последний срок. Но… арест, конечно, формальность, но он уничтожит моё доброе имя. Завтра городская газета на первой полосе раструбит о моём бесчестии, и всё, купцу Халилову больше никто не будет доверять. В мои магазины не будут заходить солидные покупатели и… хорошую репутацию заработать сложно, а вот её потерять… Кузьма, прошу тебя, сынок, всего лишь три дня!

Слушая его, Малов изнывал от жалости к Сибагату Ибрагимовичу и глубоко сочувствовал ему, но поступить иначе не мог. Он не имел права пойти против совести и нарушить данную государству присягу, не исполнив решение судьи, идя на ничем не обоснованные уступки.

– Я не могу ничем вам помочь, господин Халилов, – сказал он, напрягаясь. – Мой долг описать ваше имущество и наложить арест на него именно сейчас, и я его исполню.

– Те долгие годы, когда моя семья дружила с твоею, тоже в расчёт не берутся? – тяжело дыша от душившей его злобы, прошипел Сибагат Ибрагимович.

– Извините, но я пришёл в ваш дом не обсуждать, что было, – ответил Кузьма, скрипя от досады зубами. – Я пришёл исполнять свой долг, и прошу не мешать мне делать государственное дело.

– Господин судебный пристав, Аллах свидетель, я не чиню вам никаких препятствий, – продолжал натиск Халилов. – Исполняйте свой долг, раз пришли, вот только…

В комнату тихо вошла служанка и отвлекла на себя внимание всех присутствующих.

– Где Мадина? – сурово зыркнув на неё, спросил раздражённо Сибагат Ибрагимович.

– А нет её, – попятившись к двери, сказала она испуганно. – Госпожа уехала давеча куда-то и не вернулась ещё.

– Разыщите её немедленно, – потребовал Халилов, испепеляя девушку взглядом.

– А для чего здесь присутствие Мадины? – спросил Бурматов. – Мы много говорим такого, что не должно касаться ушей порядочной девушки.

– Странно, но лично мне есть что сказать купцу Халилову в присутствии его племянницы, – оживился Мавлюдов. – А вот с тобой, господин Бурматов, мне не о чем разговаривать!

– Не хочешь говорить, можешь молчать, господин Мавлюдов, – пожал плечами Митрофан. – А я, пока господин судебный пристав осматривает в доме имущество, хочу рассказать Сибагату Ибрагимовичу кое-что интересное о твоей гнусной личности.

– И что же ты можешь рассказать обо мне такое, чего он не знает? – отозвался Азат иронично.

– Действительно, а чего он не знает про тебя? – ухмыльнулся Бурматов. – То, что твой отец богатый человек и живёт в Уфе, Сибагат Ибрагимович, конечно же, знает отлично. По его просьбе он устроил тебя чиновником в канцелярию суда Верхнеудинска. Мало того, Сибагат Ибрагимович был знаком с твоим отцом ещё тогда, когда тот работал у родителей Мадины подёнщиком. Он амбар ремонтировал, если быть точнее.

– Да? А я и не знал ничего об этом, – изумился Мавлюдов.

Бурматов снисходительно улыбнулся.

– Конечно, тебе не рассказывали такие подробности, – сказал он. – А зачем? Времени прошло достаточно много, и всё быльём поросло. Когда твой отец ограбил дом родителей Мадины, убил их и поджёг дом, ты был ещё маленьким добрым мальчиком с ангельским личиком. А разве будет нормальный папаша, пусть даже разбойник, негодяй и убийца, рассказывать отпрыску о кровавых деяниях своих?

– Ты что, охренел?! – закричал разгневанно Мавлюдов. – Ты чего тут лепишь, ненормальный? Чего тебе сделал мой отец, что ты его так мерзко оговариваешь? Дело о трагической смерти родителей Мадины давным-давно благополучно закрыто. А ты-то с чего взял, что их убил мой отец? Это Сибагат Ибрагимович ночевал в доме сестры в ту роковую ночь и вынес из огня Мадину. А имя моего отца во время расследования даже не упоминалось никогда!

– Не упоминалось потому, что не было для этого достаточных оснований, – уточнил Бурматов.

– А сейчас, выходит, они появились? – ухмыльнулся недоверчиво Азат.

– Да, мне удалось их раздобыть.

– И где?

– В Уфе-городе, если тебе очень хочется знать, – удовлетворил его любопытство Бурматов. – Сейчас твой отец арестован, содержится в кутузке и даёт на допросах очень правдивые показания.