Мой лучший враг

– Ешь стекло! Ешь! Ешь! Ешь! – загалдели мальчишки. Снова над нами сомкнулось жуткое кольцо. – Ешь стекло! Ешь стекло!

Стас медленно подошел к кучке осколков на земле. Его глаза были пустыми, лицо не выражало ни одной эмоции. Но я знала: ему страшно, очень страшно. Этот его взгляд я видела впервые. Стас оказался в ловушке, из которой не выбраться. Дрожащей рукой он взял одно из стеклышек, посмотрел на него… и засунул в рот. Я услышала хруст. Мальчишки радостно завопили. Но тут же Стас выплюнул стекло вместе с красным сгустком слюны.

– Не буду! – крикнул он, и его взгляд вспыхнул. – Вы ничего ей не сделаете, не посмеете ее тронуть. Вы просто пугаете нас.

Круч прошелся из стороны в сторону. Похоже, он задумал что-то новое.

– Ты прав, – наконец ответил он. – Мы не тронем твою подружку. Мы даже можем ее отпустить.

Я с надеждой подняла глаза. Что он сказал? Отпустить меня?

– Да, да! – Зверь посмотрел на меня. – Я отпущу тебя. Если сделаешь одну вещь.

Я была готова на что угодно! Я поднялась на ноги и спросила:

– Что нужно сделать?

Круч взял пустую бутылку, разбил о камень. Протянул мне горлышко с острыми краями.

– Порежь ему вены!

Казалось, я ослышалась.

– Что?..

– Перейди на нашу сторону. Он враг. Его нужно наказать. И это сделаешь ты. А если не сделаешь, то я очень сильно рассержусь на тебя.

Я задрожала. Трясущимися руками взяла горлышко, ничего еще не осознавая до конца. А мальчишки уже схватили Стаса, задрали ему рукава по локоть и выставили вперед руки.

– Ну же, смелее! – Круч подтолкнул меня в спину.

Я посмотрела на Стаса, но он отвел взгляд. Что делать? В ту минуту мной владел только ужас, я совсем не думала о том, какой подлости от меня требуют. Боялась одного: что мне сделают больно. И казалось, мне все равно, что произойдет со Стасом. И я сдалась, провела по его запястьям… но тупой стороной стекла, чтобы не причинить боли. Круч разозлился, отобрал у меня стекло и, выбросив его, рявкнул:

– Ты делаешь все неправильно! Одно слово – девчонка… Девчонки ничего не могут сделать нормально. От них одни сопли и слезы.

Он толкнул меня, я упала на землю и заплакала. Круч склонился надо мной.

– Ладно, не реви. – Это он сказал мягче.

Но я, подтянув колени к груди, тихо всхлипывала. В голове крутилась единственная мысль: «Не трогайте меня. Не причиняйте мне боли!»

– Посмотри на меня, девочка, – продолжал Круч. – Ты дрожишь? Не бойся. – Он погладил меня по голове. – Твой друг слишком грубый, его надо научить хорошим манерам. А ты иди. Ты послушная девочка, а послушных девочек мы отпускаем.

Я подняла глаза. Он… отпускает меня? Просто так? Не веря счастью, я посмотрела на Стаса. Его все еще держали за руки.

– Мы отпустим его… чуть позже. – Круч проследил за моим взглядом. – Поиграем с ним и отпустим. Мы просто пошутим. Ничего ему не сделаем. А ты иди.

А потом он склонился над моим ухом и прошептал:

– Но если ты кому-нибудь скажешь о том, что увидела, мы убьем его. А потом я приду на твою улицу, найду тебя и разрежу тебе живот, вот здесь, – он дотронулся до моего живота, – и выпущу тебе кишки. Я намотаю их на забор, и птицы будут их клевать. Иди, девочка.

Я вскочила. Я все еще не верила, что свободна.

«Ты убит. Иди домой».

Я повернулась и побежала. И даже не посмотрела на Стаса. Мой кошмар кончился.

– Беги, крольчишка! Беги, да не оглядывайся! – кричали мне вслед. Но я думала только о своей свободе.

Я бежала в лес, изо всех сил – а вдруг монстры передумают? Я бежала в самую густую чащу, чтобы меня не смогли найти. Я спотыкалась о корни, падала, снова поднималась и бежала. Зубы стучали. Удары сердца пульсировали в висках. Я не думала о том, что делают со Стасом, – только о том, что мне удалось спастись и это хорошо.

Но когда я выбежала в город, мне стало спокойнее. Здесь люди, они защитят меня… Я снова подумала о Стасе. Надо рассказать кому-нибудь, позвать на помощь…

Осмотревшись, я заметила спешащую куда-то деловую женщину с телефоном в руках. Она находилась ближе всего ко мне, и потому я ринулась к ней.

– Простите… – сбивчиво начала я. – Пожалуйста, помогите. Там, в лесу…

– Мелочи нет, – грубо оборвала меня женщина, не отрываясь от телефона, и ускорила шаг.

Я застыла. Проводила женщину взглядом, ничего не понимая. Как же так? Я же попросила помощи у взрослого человека. Почему она отвернулась? Почему не стала даже слушать? Я снова осмотрелась и заметила курящего мужчину, стоящего у урны. Я подбежала к нему.

– Простите, мне очень нужна ваша…

Он повернулся, и сердце рухнуло вниз. У мужчины были очень темные зубы и неприятное лицо. Он осмотрел меня с ног до головы и плотоядно улыбнулся:

– Что ты хотела, милая?

Я попятилась в страхе.

– Нет, ничего.

Я убежала. Нет, этот мужчина не поможет мне, а если я пойду с ним в лес, то могу не выйти оттуда живой. Я ринулась в сторону дома. Страх и отчаяние полностью завладели мной, из глаз потекли слезы. Мозг отказывался думать. Я хотела побыстрее запереться в своей комнате, спрятаться, и чтобы все происходящее оказалось плохим сном.

Я примчалась на свою улицу. Пробегая мимо дома Стаса, остановилась в нерешительности. Стоит ли рассказывать обо всем нашим семьям? Наверное. Но… родные запрещали нам играть в лесу, считая, что там может быть опасно. У нас со Стасом была договоренность: если мы нарушаем правила, то ни за что не рассказываем об этом взрослым. Если я сейчас выдам, что мы играли в лесу, нас накажут. И Стас может рассердиться. Нет, родным говорить нельзя.

Я прибежала домой. Бабушка занималась своими делами и не видела, в каком я состоянии. Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь и только тут спохватилась: почему в лесу, едва спасшись, я не ринулась искать нашу компанию? Вот кто мог бы помочь Стасу – друзья! Почему эта мысль не пришла сразу? Что я за трусиха… Но, может, еще не поздно? Что, если вернуться и найти друзей? Я потянулась к дверной ручке, и тут в голове раздалось: «Но если ты кому-нибудь скажешь о том, что увидела, мы убьем его. А потом я найду тебя…»

Рука зависла в воздухе. Живот свело. Они убьют меня и Стаса, если я расскажу.

Я вдохнула и выдохнула, открыла дверь уже без прежней решительности. Медленно и неохотно спустилась по лестнице и попалась на глаза бабушке.

– Тома, вернулась! Отлично, сейчас будем ужинать…

– Нет, я только на секундочку зашла, я пойду… – начала я.

– Куда в такой час? – удивилась бабушка. – Уже очень поздно.

– Но мне нужно к Стасу.

– Завтра увидитесь, на сегодня никаких гулянок, – строго сказала бабушка. – Садись за стол. – Тут она ко мне пригляделась. – Ой, а что у тебя с лицом? Ох уж эти ваши игры. Иди умойся.

И тогда я почувствовала, как что-то разжалось в области солнечного сплетения. Не стала спорить с бабушкой. Она взрослая. Она все решила за меня. Стало легче. Я пошла в ванную умываться и посмотрела в зеркало. Лицо было в черной копоти, с налипшими кусочками пластика. В глазах застыл страх.

За ужином я жевала еду механически и не чувствовала ее вкуса. Все силы уходили на то, чтобы убедить себя: я поступила правильно. Со Стасом не произойдет ничего плохого. Они отпустят его. Круч обещал. «Поиграем и отпустим». Но только если я буду молчать.

После ужина я вернулась в свою комнату. Нырнула под одеяло с головой.

Здесь мой дом. Моя крепость. Здесь никто меня не тронет.

Глава 4

Я проснулась и с удивлением осмотрела себя – я легла спать в одежде? Почему? Секунда – и я все вспомнила. Вскочила с кровати, ринулась в ванную.

Бабушка крикнула:

– Тома, завтракать!

– Я попозже! – отозвалась я, быстро натянула джинсы и кроссовки и выбежала из дома. Стас! Мой Стас! Я молилась, чтобы он был у себя.

Добежав до дома Шутовых, я позвонила в звонок. Вышла его мама, бледная и грустная.

– Тома, Стаса забрали в больницу, – сказала она.

– Что? Почему? – Сердце заколотилось.

– Ох, ничего непонятно. Он пришел вчера избитый, говорит, напали на него. Ухо все в крови и в копоти… – Она осеклась; глаза заблестели от слез. – А сам молчит, ничего не объясняет. За что же нам такое… – Она глубоко вздохнула, чтобы подавить рыдания.

Я похолодела. Стас в больнице… значит, они сделали с ним что-то ужасное? Что с его ухом, почему оно в крови? Как же так… Ведь ничего не должно было случиться, я выполнила все условия, я молчала. Я должна была спасти Стаса своим молчанием, а оказалось… сделала все наоборот? Ох, если бы можно было повернуть время назад, то я бы не послушалась бабушку и побежала бы искать друзей. Все вместе мы бы помогли Стасу.

Все внутри меня сжалось от вины. Я будто впала в ступор.

– Ты с ним случайно не была вчера? – спросила мама Стаса.

– Нет, – быстро ответила я. – Мы не виделись.

Мама горестно покачала головой.

– Я сейчас поеду к нему. Хочешь, поедем вместе? Навестишь его? Он будет рад.

Я испуганно замотала головой. Я сама не отдавала себя отчета в том, что говорю:

– Я не могу сейчас, мне нужно уехать. Но я обязательно навещу его.

Я не хотела, чтобы Стас видел меня. Мне было стыдно за то, что я сбежала, и за то, что никому не сказала о случившемся. Я была так виновата перед Стасом… и перед его мамой… Я опустила взгляд на свои кроссовки и сочувственно выдавила:

– Это ужасно… Все, что с ним произошло. Тех, кто напал на него, еще не нашли?

Она покачала головой.

– Мы подали заявление в полицию. Стас не рассказывает, кто это сделал. Говорит, не знает, ничего не помнит, не может описать. Может быть, это из-за шока, и он все вспомнит и подробно опишет этих хулиганов. И тогда их найдут и накажут. Бедненький мой… – опять она стала всхлипывать и повторила: – За что же нашей семье такое наказание?

Стас не помнит, как выглядели чудовища? Как же так? У меня их лица до сих пор стоят перед глазами. И они говорили, что живут в бараках за питомником. А там этих бараков всего ничего. Или Стас тоже это забыл? Нет, невозможно! Почему тогда скрыл? Я совершенно растерялась. Может… самой рассказать правду? Преступников быстро найдут. Но тогда придется рассказать и о том, как трусливо я вчера сбежала. Да и только что я уже соврала маме Стаса о том, что ничего не знаю. Как я буду смотреть ей в глаза? Она меня возненавидит. А что подумают бабушка с дедушкой? Они с детства учили мне помогать другим, а я не смогла помочь лучшему другу и бросила его в беде!

Мне было очень плохо. И я хотела одного – побыстрее распрощаться с мамой Стаса. Этот разговор причинял мне боль, внутри разрасталась вина.

Наконец, попрощавшись, я пошла домой, думая о том, что услышала. Стас хотя бы вернулся – это хорошо. Хорошо уже то, что они отпустили его живым. Этим я себя и успокаивала. Стас поправится, твердила я себе. Мы забудем об этом, и все будет как раньше.

По дороге я встретила Койотов. Они обступили меня и загалдели:

– Тома! А мы к тебе заходили! Мама Стаса сказала, что он в больнице! Почему?

– Мы ничего не понимаем. Куда вы вчера делись?

– Что произошло?

Они напирали, ждали немедленных ответов, не оставляя мне времени подумать. Но что им сказать? Правду о том, что я бросила друга? Как признаться в таком, когда они все здесь, весь наш отряд? Как я скажу, что оставила командира в беде и позорно сбежала?

– Я не знаю, – соврала я. – Вчера мы разделились.

– Но ты тоже куда-то пропала! – Виталик подозрительно смотрел на меня.

Я продолжала лгать. И удивительно, каждая новая ложь давалась быстрее и легче:

– Я споткнулась о корень и упала. Пакетик с краской лопнул. Мне пришлось идти домой, а то все бы считали, что кто-то меня убил, а я всех обманываю. Так что я… ушла, а сегодня утром узнала о том, что Стас в больнице.

– Его мама говорит, кто-то побил его. Не представляю, кто и где! – Мальчики расстроенно переглядывались.

– Ух и попадутся нам те, кто это сделал! – Виталик погрозил кулаком дереву. – Мало им не покажется!

– Да, это точно! – Я испуганно посмотрела на его огромные руки. Нет… сейчас точно нельзя открывать правду, это неподходящий момент: меня просто разорвут на части.

Мы разошлись по домам. Никто так и не узнал правду о моем поступке. В следующие дни я раз за разом приходила к дому Стаса, звонила в звонок и спрашивала, когда его выпишут. Я не знала, что мне теперь делать. Я тонула в своем вранье. Я осознавала: когда Стас выйдет из больницы, мне придется всем всё рассказать.

Из больницы он вышел только через полторы недели.

В тот день, когда я в очередной раз пришла к маме Стаса, она сказала, что он ушел к ребятам. Я догадалась: бежать нужно к Бункеру. И я не ошиблась. Стас и Койоты были там.

Я сразу бросилась к своему другу, крича: «Стас! Стас!» – но замерла шагах в двадцати от ребят. Они стояли в линию и молчали. Правое ухо Стаса было плотно забинтовано; на его руках и лице виднелись заживающие ссадины. Все смотрели на меня: Стас – с ненавистью; остальные – с презрением. Я поняла: они уже все знают. Стас им рассказал.

Я испугалась, отступила. Стас наоборот сделал шаг в мою сторону, и я поняла, что не узнаю его. Ни тени прежней улыбки. Губы плотно сжаты. Казалось, он повзрослел на несколько лет; глаза стали совсем чужими, в них читалось какое-то странное, недоброе выражение. Секунда – и они загорелись бешеным огнем.

– Стас… – пролепетала я, не зная, что еще сказать.

– Я ждал. А ты не пришла. Где ты была? – тускло спросил он.

Я опустила взгляд, стала перебирать пальцами прядку волос. Мне так много хотелось рассказать ему. Как я пыталась привести помощь, но та женщина с телефоном отмахнулась от меня. Как мужчина с темными зубами меня напугал. Как я не понимала, стоит ли рассказывать семьям о произошедшем из-за нашей договоренности. Как уже дома я захотела вернуться и найти отряд, но бабушка не отпустила… Но в тот же миг я поняла, что это все – путаные отговорки. Я была со Стасом в ту страшную минуту, я бросила его. Он заслуживает знать правду, и сейчас лучшее, что я могу сделать, это не врать ни ему, ни себе. И я просто шепнула:

– Ушла домой…

– А я ждал тебя. Думал, ты позовешь на помощь. Я долго ждал. – Он замолчал.

Я запиналась. Не могла подобрать слов, кроме:

– Прости… Они так сильно напугали меня, что я…

– Ты – что? – Он грубо оборвал меня, опять обжег взглядом. – Спряталась? Забралась под одеяло? Легла спать?

Я больше не могла смотреть ему в глаза. Стыд сжимал мое сердце.

– Прости, Стас… Но они правда сильно напугали…

– Напугали ее, фу-ты ну-ты, – передразнил он, а потом подошел и стал шептать мне в ухо – тихо, с бездушной отстраненностью. Говорил он быстро, одним предложением, не делая пауз: – Они били меня они заставляли меня есть землю а я ждал тебя думал вот-вот ты появишься и приведешь помощь но тебя все не было а потом они сказали мне лизать их ботинки я отказался и тогда они воткнули мне в ухо горящую палку я кричал и упал и они все били и били я ждал я на тебя надеялся ты могла бы меня спасти врач сказал что у меня лопнула барабанная перепонка и теперь я не могу слышать на одно ухо.

Он замолчал. А я не могла пошевелиться. Не могла сделать вдох. Все это было из-за меня. Я не думала, что до такого дойдет. Не представляла, что люди способны на такую жестокость.

– Я ждал, когда ты позовешь на помощь и вернешься! – снова заговорил, нет, уже почти закричал он. – Но ты просто сбежала и все! В конце концов они отпустили меня, когда от меня ничего не осталось и им просто стало скучно. Это ты во всем виновата!

Я обхватила себя руками, низко наклонив голову. Что я могла ответить? Да, я, и только я была виновата во всем. Позже не проходило и дня, чтобы я не корила себя за трусость. Это я сломала Стаса. И заслужила то, что он потом сломал меня.

– Прости, Стас. Да, я виновата, прости меня, пожалуйста…

– Слишком поздно, – выдохнул он.

Я подняла голову. Он смотрел все так же ожесточенно, с отвращением. Лицо было белее мела.

– Я… хочу, чтобы ты умерла.

Желудок сжался в комок. Стас тихо продолжил:

– Тома… Друзья ведь не предают друг друга. А ты меня…

– Прости… – как заведенная, повторила я, но Стас покачал головой.

– Уже не имеет значения.

В следующую секунду он резко толкнул меня. Я упала, больно ударилась о землю и закашлялась; перед глазами проступила оранжевая темнота. Стас наклонился надо мной и опять зашептал на ухо:

– Я еще отомщу. Я причиню тебе боль, которую ты никогда в жизни не испытывала… – Он сорвался на крик: – Вставай! Встань перед своим командиром, солдат!

С этими словами он грубо поднял меня на ноги, опять посмотрел в упор и заговорил уже другим, командирским тоном:

– Солдат, ты обвиняешься в измене. Ты предала своего командира и навсегда изгоняешься из «Степных койотов».

Он дернул меня за футболку и сорвал значок. Золотистая звезда с красным камешком упала на землю. Стас в последний раз всмотрелся в мое лицо. Этот пустой взгляд принадлежал маленькому мальчику, которого предали.

– Том… Ты была моим лучшим другом, – тихо, с болью сказал он. Замолчал, но тут же продолжил, холодно и резко: – Теперь ты враг. Мой тебе совет – убирайся. Проваливай. И на глаза мне больше не попадайся. Или мы убьем тебя. – Он помедлил. – А если ты кому-нибудь скажешь, я поймаю тебя, разрежу тебе живот и вытащу твои кишки!

Я задрожала. Слова Зверя. Монстра. Нечеловека. А Стас повторял за ним.

Он свистнул, и ребята стали подходить к нам. В руках у них были камни.

– Проваливай, предательница! – повторил Стас и первым бросил камень в меня. Он попал мне в руку, и ее обожгло болью. – Пошла прочь!

– Проваливай! – раздались и другие голоса.

Я посмотрела на тех, кого считала своей стаей. Взглянула на Стаса, потом опять на друзей… в последний раз. А потом, с трудом волоча ноги, я поплелась прочь.

В меня полетели камни. Ударами обожгло бока, спину, ноги, руки и голову. Стас все кричал и кричал; его голос был насквозь пропитан болью. Так я ушла, униженная и изгнанная. Позже я еще много раз увижу Стаса; он будет преследовать меня, травить, идти по моим следам. Уже не мой друг. Мой враг.

Я брела по улице, ничего не видя от слез. В голове клубилась мрачная пустота. Я не знала, сколько прошло времени: десять минут, час, два? Я не соображала, куда иду и зачем.

Позже я много думала о том, почему Стас так возненавидел именно меня, а не своих мучителей. И поняла: он взрывался изнутри. Ему нужно было кого-то обвинить, обрушить на кого-то ярость. Он боялся своих мучителей, но не мог отомстить им. Он даже полиции не раскрыл правду, сказал то, о чем мне сообщила его мама: он не помнит мучителей. Я думаю, он скрыл, поскольку очень боялся чудовищ и старался забыть то, что с ним произошло.

Стасу было жизненно необходимо кого-то ненавидеть. И он выбрал меня. Ту, кто его бросил.

Я подошла к своему дому, когда уже совсем стемнело. Меня ждала бабушка, она начала что-то обеспокоенно говорить, но я молча ушла в свою комнату, заперлась. Опустилась на корточки – и тут увидела, что окно открыто.

Это было странно, я закрывала его, когда выходила в последний раз. Я посмотрела на кровать, и все внутри похолодело. Я встала, не отрывая взгляда от кровати, точнее, от того, что там увидела. Кролик. Пушистый кролик. Моя Умка.

Я как будто провалилась сквозь пол – глубоко-глубоко под почву, меня протащило через земную кору, затем через мантию. Дальше, пройдя через расплавленное ядро и снова через мантию и кору, я вышла на ту сторону. Где я оказалась? Там, в холодных водах Тихого океана, которых так боялась в детстве. Но не успела я вдохнуть побольше воздуха, как меня снова потащило вниз, на глубину, обратно. И вот я у себя в комнате. И все это за несколько секунд.

Умка лежала на подушке, укрытая одеялом, виднелась только голова. Она не шевелилась, а рядом на подушке белела записка. Я медленно потянулась к ней. Развернула.

КРОЛИК НЕ МОЖЕТ УСНУТЬ. СПОЙ ЕМУ КОЛЫБЕЛЬНУЮ. СПОЙ, СПОЙ! СПОЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ ДЛЯ КРОЛИКА!

Этот почерк… Я знала только одного человека, который писал бы так. Буквы заваливались влево, а не вправо.

Стас. Он задушил Умку.

Рядом валялась бельевая резинка, та самая, в которую мы играли в детстве. И я закричала – так громко, что практически оглохла от собственного крика. В мою комнату стала ломиться бабушка:

– Тома! Тамара, открой дверь!

Но я не открыла. Я кинулась к шкафу и принялась яростно выгребать вещи. Достала из-под кровати чемодан, стала бросать туда одежду. Бабушка все стучала, стучала и звала:

– Тома, что случилось? Томочка, прошу тебя, открой!

«Я больше не останусь в этом городе ни на минуту», – решение пришло мгновенно. Я бросала в чемодан одну вещь за другой. Я не знаю, нашла ли бабушка вторые ключи или просто выломала дверь, но наконец она вбежала в комнату, и тогда я крикнула вслух:

– Я не останусь здесь! Я переезжаю в Москву!

Бабушка усадила меня на кровать, обняла, стала укачивать как маленькую:

– Тш-ш-ш…

Она допытывалась, что произошло, но я не отвечала. Она увидела, что случилось с Умкой, но не заподозрила, что ее кто-то убил. Она решила, что Умка умерла сама: может быть, подавилась, а может, заболела. Бабушка поверила, что это я от помутнения рассудка уложила крольчиху на кровать и накрыла одеялом. А записку я спрятала.

Я больше не ходила в школу. Кричала маме по телефону, что хочу домой. Но понадобилось еще какое-то время на то, чтобы переехать: забрать документы, собрать вещи.

Я не говорила Дашке о произошедшем, но, когда перестала ходить в школу и отвечать на звонки, подруга сама забила тревогу. Она пришла и все выпытала – о том дне в лесу, о моем предательстве, о смерти Умки и о том, как Койоты бросали в меня камни. Я рассказывала ей все, сжавшись на кровати и занавесив лицо волосами. Когда я закончила, Дашка вдруг подошла ко мне и убрала прядки с лица. Взяла меня за подбородок, подняла мне голову.

– Ты не виновата, – сказала она. – Виноваты те монстры, и только они. И если Стас этого не понимает, значит, он тупой. Легко винить маленьких и слабых. А что же он в бараки не сунется и не накажет настоящих виновных? А я скажу почему! Потому что он трус!

Дашка выплеснула последние слова в сердцах, чуть ли не дрожа от гнева. А затем села рядом и положила голову мне на плечо. От нее вкусно пахло арбузным спреем для тела. Она взяла меня за руку, переплела наши пальцы.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – грустно сказала она. – Останься со мной, пожалуйста. Я буду защищать тебя от него. Я обещаю.

Я закрыла глаза, не давая слезам вырваться на волю.

– Не могу, Даш. Мне здесь так больно. Я умру, если останусь.

– Я тебя вылечу! – Она порывисто обняла меня. Ее светлые волосы защекотали мне нос; арбузный запах стал сильнее. В отличие от меня она не пыталась прятать слез.

Но Дашке не удалось меня переубедить. Мама забрала документы и увезла меня в Москву, где я пошла учиться в новую школу.

После этого они с дядей Костей все так же ездили к бабушке на выходных, но я отказывалась. Мне устраивали допросы, выясняли причины. Что с моим настроением? Почему я не хочу в город, который раньше обожала? Меня таскали по психологам, но все без толку, я молчала. И родные решили, что все дело в смерти моего любимца. Умка же умерла там, у бабушки, в моей комнате. Потому мне и тяжело туда возвращаться. Так что теперь, чтобы увидеть меня, бабушке с дедушкой самим приходилось ездить к нам. Только через полгода скрепя сердце я согласилась навещать их, как раньше. Но каждый раз, когда машина останавливалась у «пряничного домика», я открывала дверцу, в панике осматривалась, выбегала наружу и мчалась к калитке. Пряталась как могла.

Мама хотела купить мне нового кролика, но я категорически отказалась. Нет. Хватит с меня домашних питомцев. И, конечно же, я старалась не думать о Стасе, надеялась, что тогда, у Бункера, я видела его в последний раз. Как же я ошибалась… Мысли о нем упорно лезли в голову. А по ночам я просыпалась в холодном поту от кошмаров, изо всех сил сжимала зубами краешек одеяла и захлебывалась в беззвучном крике.

Мне снились монстры – они обступали меня, тыкали горящими палками, а потом исчезали. Вместо них появлялись кролики – милые ушастые создания, десятки и сотни. Они лежали в колыбельках и не могли уснуть. Они пищали, пищали, и этот писк сводил с ума.

Я пела им колыбельную, и кролики переставали пищать. Они умирали.

КРОЛИК НЕ МОЖЕТ УСНУТЬ.

СПОЙ ЕМУ КОЛЫБЕЛЬНУЮ.

СПОЙ, СПОЙ! СПОЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ ДЛЯ КРОЛИКА!

Глава 5

Наученная горьким опытом, к дружбе я теперь относилась с большой опаской. Да и тяжело вливаться в коллектив, когда ты новенькая. Все в моем классе дружили давно и просто не замечали меня. Порой я задумывалась, относилась ли я к новеньким так же, когда училась в старой школе? Скорее всего, да. Я совсем не помнила никого из них. Но все равно я была рада побегу от кошмара. В Москве меня никто не тронет.