Метро 2033: Пифия

– На Войковской.

– Далеко забрался, – ухмыльнулся Стратег. – А ведь я ему доверял.

«Врешь! Ты никому не доверяешь».

– Что, тоже был вашим ассистентом? – не сдержалась Валькирия. Идя на встречу, она не собиралась задавать этот вопрос. Никогда не следует выдавать заказчику свою осведомленность. И вот все-таки сорвалась.

– Увы, увы, – покачал головой Стратег. Он даже не пытался скрыть своего торжества. – Спрашивается: чего человеку не хватало? Скажи, он не мучился?

– Я не интересовалась.

– Ну да, ну да. – Стратег тряхнул головой.

«Закрыл вопрос», – перевела его жест Валькирия.

– Я удовлетворен. Ты отлично поработала. За тебя! – Он плеснул в стакан коньяка, отсалютовал им своей гостье и выпил янтарную жидкость одним глотком. – Надеюсь, твоя работа и в дальнейшем будет такой же четкой. Четкой и продолжительной.

Последнее слово прозвучало двусмысленно, но Валькирия прекрасно поняла намек.

– Теперь о приятном. – Стратег полез в карман и достал оттуда завернутую в пленку пачку документов. – Твои паспорта: Рейх, Полис, Ганза, Бауманский альянс. Все на подлинных бланках, с натуральными подписями и печатями.

Он перебросил ей документы и, пока Валькирия изучала паспорта, за которые большинство жителей метро продали бы душу, небрежно спросил:

– Скажи, а каково это идти по следу? Чувствовать запах жертвы, ее страх? Что ты при этом испытываешь? Охотничий азарт, да? Как гончая, которая неукротимо преследует жертву, гонит и гонит ее, пока та не упадет без сил или не забьется в какую-нибудь нору!.. Валькирия – это что-то эфемерное. Как раз для фашиков, которые помешались на всей этой готической символике. А Гончая – это твое предназначение, твоя суть!

* * *

Она тряхнула головой, прогоняя воспоминания.

«Все, хватит! Расчувствовалась! Еще слезу пусти перед девчонкой! Прав Стратег, ты гончая! Охотничья собака, обученная загонять добычу, а загнав, рвать на куски или хватать и тащить хозяину! Ты стала тем, кем хотела! И нечего из-за этого переживать!»

Верно, стала. Но нравится ли тебе быть собакой?

Гончая вздрогнула. В первый момент ей показалось, что вопрос задала сидящая напротив девчонка, но потом она узнала голос. Он принадлежал другой маленькой девочке, которой непрактичная мать пела перед сном колыбельные песни и пыталась обучить вокалу. Той пятилетней крохе, которая останавливалась по пути в детский сад, чтобы погладить дворовую кошку, и пугалась собачьего лая.

– Что с тобой? Ты так побледнела, – голос Майки донесся, словно сквозь вату.

«Надо же, побледнела».

Гончая несколько раз с силой сжала кулаки, восстанавливая ток крови.

– Все в порядке, – сказала она и подмигнула. – А вот и наше мясо.

Хмурый бармен, в кои-то веки выбравшийся из-за своей стойки, поставил перед ними железное блюдо с толстой отбивной и крупно нашинкованными жареными грибами. Гончая изумленно вскинула брови. На ее памяти Калган ни разу не покидал своего места, чтобы лично обслужить клиентов. А они с Майкой не те клиенты, чтобы из-за них менять устоявшиеся привычки. Вот если бы он знал, что перед ним сидит любовница самого фюрера, но тогда его лицо выглядело бы более дружелюбным.

Внезапная мысль молнией сверкнула в голове Гончей. Она резко повернулась к Майке.

– Бармен тебя знает?!

Девочка кивнула.

– Он приходил к сестре. Сказал, она ему должна. На Маяковской ему многие должны.

– Твоя сестра работала в этом баре и при этом должна бармену?!

Майка снова кивнула. Гончей сразу расхотелось есть. Нужно было уносить отсюда ноги. И как можно быстрее. Но девочка была голодна. Гончая подвинула к ней принесенное блюдо.

– Ешь, только быстро.

Прежде чем вернуться за стойку, Калган заглянул на кухню и что-то сказал. Гончей это не понравилось.

– Ешь быстрее, – поторопила она Майку. – Нам надо уходить.

Девочка принялась судорожно запихивать в рот грибы и мясо, но тут же подавилась и закашлялась. К тому же после ее слов малышка не на шутку перепугалась.

– Все в порядке, – успокоила ее Гончая. – Я с тобой.

Наконец Майка справилась с кашлем, но, проглотив несколько кусков, положила надкусанную отбивную на блюдо.

– Я больше не могу.

Гончая понимающе кивнула и первой поднялась на ноги. В тот же миг возле стола оказался вездесущий бармен.

– Сначала надо расплатиться! – грозно потребовал он.

Гончая без счета высыпала на стол горсть патронов. Их оказалось больше, чем стоил весь заказ, но Калган даже не взглянул на патроны.

– Это не все, подруга, – объявил он и, ткнув в сторону Майки узловатым пальцем, добавил: – Ее сестра должна мне четыреста пулек. Передай ей: принесет бабло, получит девчонку. А до тех пор та останется здесь.

– Ты ошибся, приятель. Это моя дочь, – нарочито спокойно ответила Гончая и взяла Майку за руку. – Идем, милая.

– Я сказал: она останется! – рявкнул Калган и шагнул вперед, перегородив проход своей массивной тушей.

В ответ на его окрик из кухни появились два плечистых молодца с засученными по локоть рукавами. Один держал в руках мясницкий топор, другой – увесистую стальную кочергу. Майка в страхе подалась назад, но Гончая осталась на месте.

Разговоры в баре мгновенно смолкли, а все посетители уставились на хозяина и спорящую с ним молодую женщину, держащую за руку маленькую девочку. В отличие от девочки женщина вовсе не выглядела испуганной. Она даже улыбнулась, чем привела бармена в некоторое замешательство.

– Сколько, говоришь, должна? Четыреста пулек? – с улыбкой спросила женщина. – Ладно, держи.

Ее рука, шарящая в кармане, вынырнула обратно. Самые внимательные посетители успели заметить, что между пальцев у женщины зажат автоматный патрон. Но лучше всего его разглядел сам хозяин заведения, потому что в следующее мгновение патрон вонзился ему в правый глаз.

Дальнейшее посетители запомнили по-разному. Большинство видели, как орет и топчется на месте бармен, а из-под его прижатых к лицу ладоней брызжет кровь. Многие увидели, как упал опрокинутый женщиной стол, а жестяное блюдо, недоеденная отбивная, жареные грибы и лежащие на столе патроны разлетелись в разные стороны. Самые внимательные и ловкие зрители тут же бросились их поднимать. Онемевшие в первый момент подручные бармена с криками ринулись к своему раненому хозяину, но их появление только добавило суеты и неразберихи в возникшую давку. И лишь немногие из очевидцев заметили, как женщина, засадившая бармену в глаз автоматный патрон, подхватила на руки онемевшую от страха и изумления девочку и вместе с ней выбежала наружу.

Глава 3

Бродячий цирк

На пороге Гончая едва не столкнулась с ганзейцами, которых ранее видела в баре. Привлеченные доносящимися оттуда истошными криками стражи порядка так спешили, что наверняка сбили бы ее с ног, но Гончая в последний момент отпрянула в сторону. Наскоро перекусив, они все же ошивались где-то поблизости, значит, это не случайные посетители, а специальный ганзейский патруль, призванный пресекать беспорядки на смежной станции. Сейчас им не было дела до женщины с девочкой на руках, никто из полицейских даже не взглянул в ее сторону, но все изменится после того, как Калган и его подручные дадут ее описание. Станцию перекроют, патрули и охрана начнут бдительно фильтровать всех выходящих, и с Белорусской будет уже не выбраться. Раз полицаи кормятся у Калгана, а Гончая заметила, что они не рассчитались за еду, нетрудно догадаться, что они примут именно его сторону, а не какой-то бездомной бродяжки.

Прежде Гончей приходилось выбираться и с более серьезно охраняемых станций. Но тогда она была одна и не ограничена в применении оружия, а сейчас с ней заморенная, изголодавшаяся девочка, которая к тому же не одобрит, если новая подруга станет палить во всех подряд.

– Иди за мной, и ни звука, – предупредила Гончая Майку, поставила ее на ноги и, взяв за руку, быстро повела за собой.

Девочка не ответила. Гончая решила, что так даже лучше. Сейчас ей было не до разговоров, она лихорадочно искала выход из сложившейся ситуации.

Калган человек богатый и злопамятный – взрывное сочетание. За свой выбитый глаз он наверняка назначит солидную награду, лишь бы только наказать обидчицу. Значит, полицаи будут стараться вовсю. К тому же у него есть и свои отморозки. Они перетряхнут всю станцию сверху донизу. Проверят каждого челнока и залезут в каждый баул. Как ни крути, а без помощи Стратега не обойтись.

Обращаться к Стратегу не хотелось. Гончая решила вообще не давать о себе знать, пока окончательно не разберется в своих отношениях с девчонкой. Но обстоятельства не оставляли выбора.

Она давно не бывала на Белорусской и сейчас опасалась, что за время ее отсутствия администрация могла провести на станции перепланировку, но этого, к счастью, не произошло. Когда Гончая пересекла станционную платформу, то вышла к покосившейся металлической изгороди, за которой стояла на путях наполовину засыпанная золой вагонетка. Раз в сутки, обычно по утрам, сюда сваливали угли от прогоревших костров. Когда вагонетка заполнялась, ее отвозили на соседнюю станцию. Смешанная с навозом зола служила отличным удобрением для грибных плантаций, и фермеры с Динамо охотно покупали ее. И стоящую на путях вагонетку, и подступы к ней, даже металлическую загородку покрывал слой пепла и сажи. Любой забредший сюда неминуемо перепачкался бы с ног до головы, поэтому, кроме уборщиков, к вагонетке никто не подходил, да и те появлялись не часто. Но так было в обычные дни, а не тогда, когда на станции объявляли тревогу!

Гончая указала Майке на вагонетку.

– Забирайся под колеса и сиди тихо, как мышь. Знаешь, кто такая мышь?

Однако отвлечь девочку безобидным вопросом, на что и рассчитывала Гончая, не получилось.

– А ты? – испуганно спросила та.

– А я разведаю, что к чему, и вернусь. Так знаешь, кто такая мышь?

И вновь вопрос прозвучал впустую.

– Ты его убила?

– Если бы, – усмехнулась Гончая. – Слышала, как он орал?

Майка вспомнила истошные крики бармена и кивнула.

– Ты вернешься?

– Обещаю. И вот еще что. – Гончая сбросила плащ-накидку, сняла походную торбу и вручила все это Майке. – Подержи пока у себя, так меня будет сложнее узнать, и постарайся не испачкать.

Девочка серьезно, по-взрослому кивнула, аккуратно сложила полученные вещи и полезла под колеса вагонетки. Когда Гончая уже повернулась, чтобы уйти, оттуда донесся ее тихий голосок:

– Я знаю, кто такая мышь. Она – как крыса, только маленькая.

* * *

Без накидки, в одной рубашке на станции было довольно прохладно. Но Гончая умела терпеть холод. К тому же по сравнению с остальными проблемами это была сущая ерунда.

Когда она вернулась на платформу, полицейских там заметно прибавилось. Кроме уже знакомой пары, Гончая насчитала еще троих. Двое из них пока бесцельно бродили по торговым рядам, третий о чем-то оживленно спорил с рослым, сутулым мужиком, стоящим на пороге бара.

Сутулый, без сомнения, принадлежал к барменской кодле, выбивающей долги из его неудачливых заемщиков. Гончая нисколько не сомневалась, что работающие на Калгана отморозки умели не только отбивать людям почки, но и пускать кровь, и не раз уже проделывали это.

Она не стала приближаться к бару, а, держась за спинами снующих по станции людей, прокралась к переходу, соединяющему Белорусскую-радиальную с одноименной ганзейской станцией. Переход охранялся парой караульных, которые всем своим видом показывали, что они выше суеты, царящей у соседей, и что эти проблемы их совершенно не касаются. Еще двое проверяли документы у желающих попасть с радиальной на Кольцо. Эти вели себя куда более заинтересованно, бдительно вглядываясь не только в протягиваемые паспорта, но и в лица их обладателей, а в случае каких-либо сомнений без лишних церемоний светили людям в глаза карманными фонариками. Особенно придирчивым проверкам подвергались одинокие женщины и женщины с маленькими детьми. Гончей это не понравилось. Значит, Калган уже сообщил на пост через прикормленных полицаев ее приметы.

Отправляясь на поиски автора заинтересовавших Стратега рисунков, Гончая не взяла с собой документов, потому что на тех станциях, где ей пришлось побывать, объяснить наличие паспорта было гораздо труднее, чем пистолета. Вернее, пистолет-то еще можно было объяснить, а, например, паспортов граждан Кольца там и не нюхивали. Потому что ганзейцы живут в тепле и уюте на своих сытых и богатых станциях, а не бродят, закутавшись в тряпье, по диким и опасным местам, не снисходят до населяющего эти места голодного и опасного сброда. Но и с документом в кармане она не рискнула бы теперь соваться на контрольный пост. Если караульные ее опознают, да хотя бы заподозрят в нападении на бармена, никакая бумажка ее не защитит. Это мог сделать только Стратег.

Под лестничным пролетом, служившим переходом на Кольцо, стоял обшарпанный, но еще довольно крепкий письменный стол, за которым скучал молодой белобрысый парень в форме ганзейского почтальона. Стол украшала синяя табличка с надписью «ПОЧТА», а на столешнице лежали три карандашных огрызка и тощая пачка писчей бумаги. Перехватив заинтересованный взгляд парня, Гончая неторопливо направилась к столу.

Увидев приближающуюся девушку, паренек хотел что-то спросить, но Гончая его опередила:

– Скучаешь?

Она остановилась возле стола и слегка наклонилась вперед, чтобы парень смог лучше рассмотреть ее обозначившуюся под рубашкой грудь. Парнишке, судя по виду, не было еще и двадцати, но опыт общения с женщинами у него, похоже, имелся. Он приосанился и, явно красуясь перед ней, объявил:

– Смена закончится, развлекусь. Могу и тебя развлечь, крошка. Не пожалеешь.

Гончая знала, что в облегающей одежде, подчеркивающей ее точеную фигуру, кажется моложе своих лет. Острый, отливающий ножевой сталью взгляд опровергал это впечатление, но она научилась тушить огонь и отводить глаза, поэтому ганзейский почтальон наверняка принял ее за свою ровесницу. Гончая благодарно улыбнулась и многообещающе провела языком по губам – пусть парнишка порадуется в предвкушении удовольствия.

– Мне бы еще письмо отправить.

– Далеко? – уже другим, официальным, голосом спросил почтальон.

– На Таганскую.

– Тринадцать пулек, – объявил паренек, прикинув в уме стоимость доставки.

Стоимость рассчитывалась исходя из протяженности маршрута. Ганзейская почта брала по два патрона за каждый перегон, еще в три патрона почтальон, очевидно, оценил свои услуги.

– Только мне его сначала написать надо.

– Еще пять пулек, – не моргнув глазом, ответил паренек.

Гончая согласно кивнула. Ровно столько патронов осталось у нее после похода в бар. Но платить она не собиралась.

– На, пиши. – Почтальон взял из пачки верхний лист и протянул ей. – Писать-то хоть умеешь?

– Ага, – ответила Гончая и потянулась за карандашом, но сделала это так неловко, что смахнула на пол два других огрызка и, пока парень лазил за ними под стол, выхватила из пачки несколько верхних листов и сунула себе за пазуху.

На полученном от почтальона листе она черкнула пару строк – тот, кто не знает о чем идет речь, ничего не поймет, но Стратег сообразит сразу – и подписалась символом V в виде двух скрещенных мечей.

– Закончила? – поторопил ее паренек.

– Еще адрес. – Гончая ловко сложила листок, заклеила по краям вонючим клеем из предоставленного почтальоном пузырька и вывела на обратной стороне имя адресата: «Таганская. Начальнику станции – для С.». Последнее уточнение подчеркнула жирной чертой. – Теперь все.

Взяв в руки заклеенный листок, паренек переменился в лице. Ему больше не хотелось шутить и улыбаться, потому что обычные простые люди членам руководящего совета Содружества станций Кольцевой линии не пишут, а с теми, кто делает это, лучше не шутить. Парень спрятал письмо в свою почтовую сумку и скорее автоматически, чем осознанно, произнес:

– Восемнадцать патронов.

– На месте заплатят, – ответила Гончая, хотя понимала, что почтальон, который вручит ее письмо начальнику Таганской, скорее всего, останется без оплаты. Но ее это уже не волновало. – Скоро у тебя смена заканчивается? Мне подождать?

– Не, – смутился парнишка. – Я это, вспомнил. У меня дела.

– Как знаешь, – пожала плечами Гончая. – Тогда пока.

– Пока, – механически повторил почтальон. От волнения он не заметил, что она не вернула назад карандашный огрызок, или лишь сделал вид, что не заметил.

* * *

Пока она улаживала дела с почтальоном, у перехода на Кольцо собралась небольшая толпа.

«Неужели караульные полностью закрыли радиальную?» – с тревогой подумала Гончая. Это было бы хуже всего. Но в шуме толпы не слышалось злости и возмущения. Больше всего гомон собравшихся у перехода людей напоминал любопытство. Гончая заинтересованно прислушалась.

– …Видно, Ганза им у себя выступать запретила, а наши завсегда рады… Я тебе говорю, новая программа. Так и написано… А ты сколько хотел? Конечно, одно представление, – доносилось с разных сторон.

Тем временем в переходе со стороны Ганзы появились двое немолодых мужчин, толкающих перед собой четырехколесную тележку, на которой среди беспорядочно наваленных мешков и каких-то коробок стоял обитый черной тканью внушительный ящик. Следом за мужчинами шагала невысокая худая женщина в облегающем черном трико. На плече она несла связку металлических обручей, а в руках свернутый в рулон красочный плакат. Караульные, видимо, были предупреждены об этих людях, потому что при их появлении сразу сдвинули в сторону переносную загородку, расширяя проход.

Гончей стало интересно, как те собираются спускать тележку по лестнице, но один из мужчин, обращающий на себя внимание неестественно пышными и густыми усами и такой же бородкой клинышком, нашел выход из положения. Отпустив ручку тележки, он подбежал к краю лестницы и хорошо поставленным голосом торжественно объявил:

– Граждане Белорусской, помогите цирковым артистам разгрузить их инвентарь! Всем помощникам фантастические скидки на билеты! Прошу! Билеты с фантастической скидкой!

Как ни странно, призыв подействовал. Сразу несколько человек из толпы бросились вверх по лестнице и в мгновение ока расхватали с тележки все тюки и коробки. Трое молодых людей подступились к обитому тканью ящику, но оттуда донеслось угрожающее рычание, и парни испуганно отпрянули. Циркачи оказались разумными людьми. Они не стали потешаться над не слишком-то отважными помощниками, сами подняли ящик и без видимых усилий отнесли его на платформу.

Гончая стояла неподалеку, и когда мужчины с ящиком проходили мимо, ее мозг пронзила внезапная идея. Одного из них она хорошо знала, причем очень давно, еще с той поры, когда не помышляла о своем нынешнем занятии, а училась петь в угоду наивной, непутевой матери. Она пела, а этот человек аккомпанировал ей на своем аккордеоне. В прошлой жизни, до ядерной Катастрофы, он зарабатывал тем, что играл в подземных переходах. При объявлении тревоги вместе с инструментом рванул в метро, какое-то время скитался по разным станциям, а поскольку ничего другого, кроме как играть, не умел, то, в конце концов, и обосновался на Театральной. Кто-то из жителей в шутку назвал его аккордеон баяном, другие подхватили. С годами тех, кто понимал разницу между этими инструментами, становилось все меньше, постепенно забылось и стерлось из памяти собственное имя «баяниста», и его самого стали называть Баяном.

Он не так уж сильно изменился, хотя и постарел за последние годы. Гончая даже удивилась, как могла не узнать его сразу. Все потому, что смотрела не на него, а на его партнера с пышными усами.

Баян был незлобивым и отзывчивым человеком и не то чтобы сильно нравился Гончей, но всегда вызывал у нее симпатию, особенно в детстве. Случайная встреча с ним всколыхнула в памяти навсегда, как она считала, забытые воспоминания о быстро пролетевшем детстве и маленькой девочке, распевающей звонким голоском только что разученные детские песенки. Песни были глупые, но той девчонке они, похоже, нравились.

Гончая вспомнила свою радость, когда ей удавалось пропеть всю песню по памяти от начала до конца, как улыбалась при этом мать и как одобрительно глядел на нее Баян, если у нее это получалось. Расчувствовавшись от ее пения, он даже пытался научить ее игре на своем аккордеоне. Для семилетней девчонки инструмент был слишком тяжел, и Баян сразу предупредил, что для того, чтобы научиться играть, ей понадобятся сильные руки.

Гончая медленно сжала правую руку в кулак и осмотрела со всех сторон. Под кожей обозначились тугие мышцы. Теперь у нее сильные руки, а играть она так и не научилась. Из всех навыков, необходимых для выживания в рухнувшем мире, умение играть на аккордеоне, наверное, стояло на последнем месте, но, вспомнив свои уроки, Гончая отчего-то почувствовала тоску.

Она поискала взглядом цирковых артистов. Те уже перетащили на край платформы свой скарб и вовсю готовились к предстоящему представлению. Усатый тип собирал со зрителей плату, а вместо билетов рисовал им химическим карандашом на тыльной стороне ладони витиеватую закорючку, Баян с женщиной расставляли цирковые декорации, над которыми уже красовался развернутый плакат: «ЦИРК. ОСТРОСЮЖЕТНАЯ ПРОГРАММА. ЕДИНСТВЕННОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ».

– Пап, пап, а что значит «остросюжетная»? – услышала Гончая.

Пацан лет десяти дергал за рукав подпоясанного армейским ремнем мужика и указывал пальцем на плакат.

– Значит, страшно будет, – ответил тот.

– Страшно?! – мальчишка испуганно попятился.

– Да не боись, – успокоил его отец. – Это только так говорится, чтоб народ привлечь.

Окончание разговора Гончая не дослушала. Она вдруг обнаружила себя направляющейся к цирковым артистам, хотя вроде бы не собиралась этого делать, а уже в следующую секунду разговаривала с Баяном.

– Ты… вы меня помните? Вы меня еще на аккордеоне играть учили.

Он долго вглядывался в застывшую напротив девушку, и когда Гончая уже решила, что он так и не узнает ее, лицо Баяна осветилось радостной улыбкой.

– Варька, ты?

– Я, дядя Баян. – Гончая энергично кивнула, борясь с неожиданным, но очень сильным желанием броситься ему в объятия, как это недавно сделала малышка Майка в туннеле.

– Тебя и не узнать, – развел руками Баян. – Совсем взрослая стала. Замуж небось выскочила? Наверное, уже и дети есть?

– Замуж не выскочила, а дети есть, – неожиданно для себя ответила Гончая. – Дочь.

Баян мечтательно закатил глаза.

– Счастливая. А чем занимаешься? Поешь еще? У тебя, помню, хорошо получалось.

– Бросила, – резко ответила Гончая. – А вы еще играете? Где ваш аккордеон? Или тоже забросили?

– Здесь! Здесь он мой родимый! – Баян указал на одну из коробок. – Я без него никуда. Как двадцать лет назад прибежал с ним в метро, так с тех пор ни разу и не расставался. Видишь, на старости лет в циркачи подался. Артистам аккомпанирую, ну и так, по мелочи. Артистов, правда, только двое от всей труппы осталось. Маэстро, – Баян кивнул в сторону типчика с усами, – да Дори.

– Глори! – тут же поправила его возившаяся рядом женщина.

– Да-да, Глори. Прости, все время путаю, – ответил Баян, даже не взглянув на нее. Гончая так и не поняла, перед кем он извинялся. – Она раньше в варьете на Театральной выступала, а сейчас обручи крутит. Всей программы на полчаса от силы. Маэстро уж по-всякому тянет время со своими фокусами, а все равно вчера на Новослободской после представления чуть не побили.

– Раньше-то еще Железный Клык с метанием ножей выступал, – перешел на доверительный шепот Баян. – Поставит девчонку к стене и мечет ножи вокруг нее. Лихо, я тебе скажу, у него получалось, зрителям нравилось. А на Проспекте Мира перед выступлением напился до трясучки в руках и всю щеку своей ассистентке ножом распахал.

При упоминании об ассистентке Гончая брезгливо поморщилась, но Баян не заметил этого.

– Клыка из труппы Маэстро, конечно, сразу турнул, хотя девчонке от этого не легче. Мы ее на Проспекте зашиваться оставили, патронами для врачей скинулись, чтоб шов ровный, перевязки опять же, а сами – дальше. А девчонка та еще у Маэстро в одном фокусе работала с Глори на пару. Номер, считай, полетел да плюс ножи. А без двух полноценных номеров какая программа? Боюсь, как бы опять не побили.

Баян озабоченно вздохнул. Он хотел что-то добавить, но Гончая перебила его.

– Новослободская, сейчас Белорусская, потом Краснопресненская?

– Точно. У нас вроде как тур по всему Кольцу.

– До какой станции? – задала Гончая самый важный для себя вопрос, но ответ Баяна разочаровал ее.

– До Октябрьской. Мы как раз оттуда начали, там и закончим.

«До Октябрьской», – мысленно повторила Гончая, прокручивая в голове варианты. Только до Октябрьской. Тем не менее там они будут гораздо ближе к Таганской, чем сейчас. И самое главное, там у них с Майкой не будут висеть на хвосте громилы из калганской кодлы. Конечно, Стратег с его связями заставит заткнуться кого угодно, но даже у него на это уйдет какое-то время. Да еще неизвестно, когда он получит письмо. Где его искать, начальник Таганской не знает, значит, будет хранить письмо у себя, пока Стратег сам не обратится к нему. А это может случиться и через день, и через два, и через три. Нет, с Белорусской надо выбираться при первой возможности.