Метро 2033: Пифия

Девочка, жмущаяся к ее левому боку, дернула Гончую за руку.

– А почему у тех дядей на висках нарисованы книжки?

– У каких дядей?

– На которых ты смотришь.

«Книжки? Ну, конечно! Книжки!»

Только из опасения привлечь к себе внимание Гончая не хлопнула себя ладонью по лбу. Татуировка с изображением раскрытой книги на виске являлась отличительным знаком браминов Полиса, этих хранителей бесполезных и никому, кроме них самих, не нужных знаний разрушенного мира. Но что заставило этих двоих сменить длиннополые халаты браминов на гражданскую одежду и отправиться на чужую станцию за несколько перегонов от Полиса? И кстати, как девчонка разглядела их татуировки?! Оба собеседника заметного в толпе сектанта сидели в тени, Гончая подумала, что они специально выбрали эти места, где не только татуировки на висках, но даже лица различались с трудом.

– Как ты узнала про рисунки у них на висках? – спросила у девочки Гончая.

Вопрос удивил малышку. Она изумленно вытаращила глазенки.

– Увидела. А разве их нет?

– Есть. Но как ты… Впрочем, не важно.

Гончая быстро обвела взглядом и остальных посетителей. Они могли оказаться кем угодно. Именно такие личности обычно и собирались в баре на Белорусской. Знакомых, не считая Калгана – местного бармена, не заметила. О Калгане на Белорусской, да и за ее пределами, ходила дурная слава, и Гончая знала, что вполне заслуженно. Помимо содержания бара, он не брезговал скупать краденое, приторговывал запрещенной на Кольце «дурью» и под огромные проценты одалживал деньги-патроны нуждающимся, а для выбивания долгов содержал целую свору охочих на расправу отморозков.

Гончая поразмыслила, чем ей может грозить очередная встреча с ним, и решила, что ничем. Ее имени Калган не знал, рода занятий тоже, а за те несколько раз, что она побывала в его заведении, вряд ли даже запомнил ее лицо. При таком количестве посетителей удержать в памяти каждого просто физически невозможно. Можно входить.

Ганзейские солдаты как раз освободили место, и Гончая, взяв за руку малую, решительно направилась туда. Стол стоял напротив барной стойки, а Гончая предпочла бы расположиться где-нибудь в углу, но выбора не было – угловой стол занимали брамины со своим наряженным в балахон чудаковатым собеседником. Зато она смогла, не вставая и не привлекая лишнего внимания, сделать заказ.

– Два чая и свиную отбивную с грибами! Чай сразу!

Пока заваривался чай, Гончая прислушалась к разговору за соседним столиком. Похоже, там разгорались нешуточные страсти.

– Господь вернет любимых чад на путь истинный и приведет в отчий дом! – воскликнул наряженный в балахон сектант.

– Это мы уже слышали, – устало заметил ему один из браминов. – Но нас интересуют конкретные люди. Понимаете? Конкретные! Когда они придут? Сколько нам еще ждать?

– Все в руках господа! Только он знает…

– Что значит, только он?! – оборвал сектанта другой брамин. – Мы специально приехали сюда ради этой встречи! А вместо этого вы кормите нас слухами, которые нам и так известны! Скажите прямо: вы знаете этих людей?!

Гончая слегка повернула голову, стараясь сделать это незаметно, будто разглядывала барную стойку в ожидании заказа. Перед браминами стояло несколько пустых тарелок, металлические кружки и бутыль местной сладковатой браги. Они явно питались не только слухами. Вместо ответа сектант демонстративно поднялся из-за стола, запахнул балахон и молча направился к выходу. Гончей стало любопытно, как брамины отреагируют на его демарш, но тут бармен выставил на стойку две дымящиеся кружки со свежезаваренным чаем, и пришлось отправиться за ними.

Чай оказался паршивым, может, с Печатников или еще откуда, но не с ВДНХ. Дерьмо, а не чай! Но малая прихлебывала обжигающую жидкость, смешно надувала щеки и довольно облизывалась, словно никогда в жизни не пробовала настоящего грибного чая. Гончей стало жаль девчонку, и она решила чуть позже повторить заказ, но заставить Калгана налить в кружки уже нормального чая, который он приберегал для ганзейского начальства, шишкарей из братвы, фашистских штурмовиков, короче, для тех, кто мог сурово спросить за подделку.

Малая шумно выдохнула и отодвинула пустую кружку.

– Согрелась?

– Ага, – девочка кивнула.

Гончая обернулась к раздаче, но Калган сделал вид, что не заметил ее вопросительного взгляда – видимо, мясо и грибы еще готовились.

– Я Майка! – неожиданно объявила малая. – А тебя как зовут?

Вопрос застал Гончую врасплох. Случайным встречным она представлялась вымышленными именами, которые забывались сразу, как только отпадала необходимость в самой легенде. В нескольких тайниках в разных частях метро надежно хранились документы, выписанные на подлинных бланках Ганзы, Полиса и Рейха, но на разные имена.

Одно из этих имен Гончая использовала чаще других. Оно служило пропуском на большинство московских станций, наподобие сталкерского жетона, надежно гарантировало, что ее не будут обыскивать при входе и чинить каких-либо препятствий. При одном упоминании этого имени штурмовики Рейха вытягивались в струну, кшатрии Полиса и ганзейские стражи уважительно кивали, а самые отчаянные братки втягивали головы в плечи и отводили в сторону глаза. Это имя стало своеобразной легендой, и не раз самой Гончей доводилось слышать, как его мечтательно произносят в темноте у костра или в баре за кружкой браги челноки в своих нескончаемых байках. Но называть его здесь и сейчас было нельзя, и не потому, что к имени требовалась соответствующая одежда, маска и внешний вид, а потому, что столь легендарное имя раскрыло бы девочке тайну, которую от нее во что бы то ни стало нужно было пока сохранить.

Разыскивая девчонку, Гончая представлялась всем случайно выбранным именем, которое должно было исчезнуть и забыться после выполнения задания. Так же она собиралась назваться и своей маленькой пленнице, но за время недолгого общения с ней поняла, что это стало бы ошибкой. Возможно, непоправимой ошибкой! Каким-то образом девочка удивительно тонко чувствовала ложь. А любая ложь, даже такая мелкая, могла разрушить установившееся между ними хрупкое доверие.

– По-разному, – наконец ответила она и, когда брови сидящей напротив девочки изумленно взлетели вверх, добавила: – Разве это важно?

– А как же! – продолжала удивляться малая. – У каждого человека должно быть имя.

«У некоторых и не одно», – мысленно усмехнулась Гончая.

– А как бы ты меня назвала?

Хотя вопрос был шутливым, девочка серьезно задумалась. Так же задумчиво смотрел на нее Стратег во время их первой встречи. Но в отличие от Майки он еще высокомерно улыбался.

* * *

Та знаменательная встреча тоже происходила в баре, только не на Белорусской, а на Театральной. Да и сам бар был практически пуст.

Она зашла туда, чтобы напиться. После встречи с матерью настроение было хуже некуда. Мать опять плакала, то и дело норовила обнять и беспрестанно повторяла, как она жалеет свою «маленькую девочку».

Девочке давно уже шел третий десяток, и убивать ей приходилось гораздо чаще, чем любить, но матери она об этом не сказала. Да та бы и не поверила. Мать считала ее танцовщицей из кордебалета местного варьете, где прежде сама работала уборщицей, пока стремительно слабеющее здоровье и склероз не превратили ее в морщинистую полубезумную старуху с постоянно трясущимися руками и стойким запахом собственной мочи.

Всю жизнь мать страдала от своего малодушия и бесхарактерности, хотя упрямо не признавала этого. До того, как Москву опалило атомное пламя и окончательно добили радиоактивные вихри, она подвизалась в Московском театре оперетты, но так и не продвинулась в труппе дальше второго состава. Когда город подвергся ядерному удару и по всему метро объявили тревогу, мать то ли не поняла, то ли не поверила этому. Не обращая внимания ни на бегущих навстречу людей, ни на испуганные крики собственной пятилетней дочери, она упорно пробиралась к выходу – спешила на репетицию. К счастью для обеих, несущаяся навстречу толпа подхватила их и втолкнула обратно. Так, в отличие от других спасшихся в метро детей, будущая охотница за головами выжила не благодаря, а вопреки собственной матери.

Потом была робкая попытка возродить в метро профессиональный театр, и мать с такими же, как она, непрактичными мечтателями схватилась за эту идею. Разумеется, ничего путного у них не вышло. Актерского заработка едва хватало на еду, но мать, по своему обыкновению не замечая этого, упорно пыталась вырастить из дочери театральную актрису. Даже когда ее вышвырнули из труппы – место стареющих профессиональных певиц и танцоров на сцене заняли молодые девицы с сочными ляжками, которые те щедро демонстрировали пьяной публике, мать с каким-то слепым упрямством продолжала заниматься с дочерью танцами и вокалом, отказываясь признавать бесполезность своей затеи.

В обновленном театре, постепенно выродившемся в обычный, хотя и весьма дорогой притон для похабных развлечений, матери не нашлось иной работы, как обслуживать тамошних шлюх. Она убирала их комнаты, чистила мебель и стирала белье. Наверное, если бы ей приказали, она бы и дерьмо за ними выносила с той же подобострастной улыбкой, с какой делала все остальное. Неизвестно, о какой судьбе для своего ребенка она теперь мечтала, но сама подросшая дочь, возненавидевшая Театральную, окончательно превратившую мать в жалкое, безвольное существо, к этому моменту уже точно знала, что никому не позволит вытирать об себя ноги.

В тринадцать лет она сбежала с опостылевшей станции, тогда же совершила свою первую кражу, с четырнадцати начала участвовать в грабежах, в семнадцать впервые убила человека.

А еще через шесть лет встретила Стратега.

* * *

Он подсел за столик, когда она залпом махнула стакан самогона и принялась жадно заедать его прожаренной отбивной.

– Ты позволишь? – спросил холеный мужчина с тщательно расчесанными на пробор волосами и, не дожидаясь разрешения, уселся напротив.

– Отвали, – отмахнулась она. После разговора с матерью видеть никого не хотелось, а уж таких самодовольных типов тем более.

Но он не отвалил. И даже не обиделся. Загадочно усмехнулся и сказал:

– Поверь, я могу оказаться полезен. Давай для начала ты закажешь все что хочешь, а я это оплачу.

Она и сама могла оплатить любое блюдо в местном меню – пулек хватало, но решила проверить слова странного прилизанного мужика.

– Лимон! Два!

Фрукты и овощи выращивали в метро при ярком свете электрических ламп, и оттого стоили они баснословно дорого. Но, услышав заказ, мужчина только расхохотался.

– Нет-нет, все нормально, не обращай внимания, – сквозь смех сказал он. – Просто любопытно, как ты собираешься съесть два лимона.

Наглый тип оказался прав. Давиться такой кислятиной ей еще не приходилось. Но она мужественно доела все до последней лимонной дольки и даже демонстративно слизнула с тарелки вытекший сок. Тип с пробором ответил на это шуточными аплодисментами.

– Браво, браво! Твое упорство достойно восхищения и полностью подтверждает сложившееся мнение.

– Какое мнение? – переспросила она. Самогон ударил в голову, и она с трудом разбирала, о чем говорит собеседник.

– Скорее, легенду, – поправился он. – Легенду о бесстрашной Валькирии! Да, так гораздо лучше.

Хмель мгновенно прошел, а правая рука рефлекторно метнулась к спрятанному под одеждой пистолету, с которым она почти никогда уже и не расставалась.

– Постой, постой! – испуганно вскрикнул мужчина и заслонился от грозной собеседницы ладонями. Но такой прием еще никого не защитил от выпущенной в упор пули. – Я не причиню тебе вреда! Наоборот, из нашей встречи ты можешь извлечь массу пользы!

Она опустила руку, и сидящий напротив странный во всех отношениях тип начал успокаиваться. А двое рослых громил, не сводящих с нее пристального взгляда, на которых она поначалу не обратила внимания, остались в тех же напряженных позах. Она могла поспорить с кем угодно, что под их длинными плащами припрятано оружие, возможно, даже автоматическое.

Значит, холеный мужик заявился в бар со своей охраной. Весьма предусмотрительно с его стороны. Некоторые знания могут оказаться смертельно опасными для их обладателя. А незнакомец продемонстрировал именно такое знание. Имя, которое он назвал, в метро слышали многие. А вот знать в лицо его обладательницу доводилось лишь единицам. И некоторых из них уже не было в живых. Но она не вышибла всезнающему типу мозги не потому, что испугалась громил с автоматами, а из любопытства решила дослушать его предложение и выяснить, кто он такой.

Она была абсолютно уверена лишь в том, что никогда прежде не встречалась с этим человеком.

– Тебе интересно, откуда я тебя знаю? – спросил он, прежде чем начать свой рассказ. – Отвечу, если пообещаешь не стрелять в меня.

Она кивнула. Пообещать и сделать – абсолютно разные вещи. И он полный дурак, если этого не понимает.

– Я знаю все, что происходит в этом мире, мире метро. Я держу руку на его пульсе. Я наблюдатель! Для большинства Невидимый Наблюдатель!

Ей стало смешно, и она бросила мимолетный взгляд в сторону его телохранителей. Но те стояли с абсолютно непроницаемыми, словно вырубленными из камня, лицами. Как только они выдерживают столь бредовые заявления? Это надо же, Невидимый Наблюдатель!

– Разделяю твою иронию, – заметил тип. Он действительно оказался внимательным и не упускающим деталей. – Но легенду о Невидимых Наблюдателях придумал не я. Хотя название довольно точное. Я отслеживаю все, что происходит в метро. Однако мое занятие заключается не только в этом. Порой, когда возникает необходимость, а это, поверь мне, случается довольно часто, я вмешиваюсь в течение здешней жизни и направляю ее, так сказать, в нужное русло. Я не только наблюдатель, а еще и архитектор… Хотя нет! Архитектор – это что-то строительное: цемент, раствор, спецовки, грязь. Я режиссер! Режиссер и постановщик! Может быть, поэтому мне так нравится Театральная. Этот бар, эти кресла, – он похлопал ладонью по спинке сиденья, а мебель, по слухам, доставили в метро прямо из расположенного на поверхности Большого театра, потом обвел рукой вокруг, – всю эту атмосферу.

– Атмосферу борделя? – не выдержала она.

– Да, – легко согласился тип с безупречным пробором. И она сразу вспомнила, где его видела. Здесь же и видела, за кулисами, возле гримуборных, где театральные шлюхи обслуживали своих ухажеров и покровителей. – Не надо считать мои слова циничными. Людям необходимо есть, пить и совокупляться. Это основа жизни. Но мы отвлеклись. Как я уже сказал, я режиссер. И как всякому режиссеру, мне иногда требуются ассистенты. Тогда я материализуюсь из небытия во плоти, но делаю это только перед избранными!

Он посмотрел на нее, ожидая вопросов, но их не последовало, и Наблюдатель разочарованно продолжил:

– Теперь о тебе. Тебя зовут Валькирия, остальные имена я опускаю, и ты известная охотница за головами. Несмотря на молодость, ты заслужила признание весьма авторитетных людей. Собственно, это и побудило меня навести о тебе справки, и результаты меня приятно впечатлили. Не известно ни об одном случае, когда ты не выполнила контракт.

Пока все было правильно. Почти. Пару раз ей не удалось найти заказанных людей. Но они исчезли бесследно и навсегда, а заказчиков это полностью устраивало.

– Ты умна, находчива и сообразительна. К тому же обладаешь еще одним бесспорным достоинством. Ты очень красивая женщина. Ах, эта женская красота! – Тип за столом демонстративно взмахнул руками. – Как она порой размягчает грубые мужские сердца и развязывает нам языки. Уж я-то знаю. Да ты и сама знаешь, не зря новый фюрер сделал тебя своей любовницей.

Все, кто слышал о Валькирии, знали, что она любовница фюрера, но это было лишь легендой, выгодной обоим. Последний фашистский лидер не отличался особой мужской силой, но наглядно показывал всем свою дееспособность наличием молодой, привлекательной любовницы. А для самой Валькирии звание первой фаворитки Рейха служило своеобразной охранной грамотой, избавляющей ее от домогательств большей части мужского населения метро и помогающей находить общий язык с лидерами других фракций, потому что все без исключения знали: обида, нанесенная любовнице фюрера, чревата серьезными проблемами.

– Хотя, я слышал, что как мужчина он так себе. – Собеседник хихикнул, но Валькирия не стала его разубеждать. Мысль о том, что он в чем-то ошибается, лишала его всезнающего ореола.

Тип, похоже, выговорился. Настала пора и ей подвести итог.

– Значит, я избранная и ты предлагаешь мне стать твоей ассистенткой?

– Ассистентом по особым поручениям, – расплылся в довольной улыбке собеседник. – Ты ни в чем не будешь нуждаться. Абсолютно ни в чем! Любое снаряжение, оружие, неограниченные средства. Единственное условие – полная и абсолютная преданность! Ну и, конечно, обращаться ко мне отныне будешь только на «вы».

– И как же мне вас величать: Режиссер или все-таки Наблюдатель? – улыбнулась Валькирия.

Наблюдатель отрицательно покачал головой.

– Большинство тех, с кем мне приходится общаться, люди военные. Или, по крайней мере, считающие себя таковыми, – он высокомерно усмехнулся. – Им не понять ассоциаций с театральной постановкой. Многие даже не знают значения слова «либретто». Поневоле приходится соответствовать. А кто такой режиссер на военном языке? Это стратег! Так меня и называй.

Валькирия прокрутила в голове новое имя. Нет, она никогда не слышала о Стратеге.

– Так что ты решила? – напомнил он о себе.

– Я подумаю.

Фразу оборвал грохот сдвоенного выстрела. Стратег вжался в кресло, его телохранители ничком повалились на пол. Их разговора никто не слышал – других посетителей в баре не было, а востроглазую подавальщицу-официантку Стратег повелительным жестом отправил в подсобное помещение, как только она поставила на стол тарелку с нарезанными лимонами.

Ему понадобилась пара секунд, чтобы осознать, что сидящая напротив женщина не собирается в него стрелять, и его испуг тут же прошел. Он оторвал взгляд от дымящегося пистолета в ее руке и оглянулся на лежащих за спиной громил, под простреленными головами которых уже появились маленькие лужицы крови.

Валькирия ожидала от него более эмоциональной реакции, но Стратег всего лишь причмокнул губами и понимающе кивнул. Потом перевел взгляд на собеседницу и утвердительно сказал:

– Как я понимаю, это было согласие. Иначе бы третья пуля досталась мне?

Ей оставалось только признать, что новый заказчик еще и чертовски догадлив.

* * *

– А как бы ты меня назвала? – спросила женщина-кошка.

Майка даже испугалась. «Неужели у нее нет имени? Но так не бывает!»

– Но ведь твоя мама… – робко начала девочка.

– Что, мама?!

Майка почувствовала, что женщине стало неприятно, неприятно и больно, но она все-таки задала свой вопрос:

– Мама дала тебе имя?

– Это было давно, – отрезала женщина. Майка сразу поняла, что она не хочет говорить о своей маме. Наверное, она умерла, и ей тяжело об этом вспоминать.

Рука женщины обхватила стоящую на столе жестяную кружку и сжала так, что побелели костяшки пальцев, а кружка смялась, словно это был и не металл вовсе, а тонкая бумага. Потом женщина опомнилась и начала выгибать кружку обратно. Майка глядела на ее руки и не переставала изумляться, какие у нее сильные пальцы.

– Один человек назвал меня гончей, – продолжая возиться с кружкой, внезапно сказала женщина.

– Гончей?

Женщина кивнула.

– Угу. Это такая собака, охотничья. Знаешь, кто такие собаки?

Майка знала. Несколько раз через их станцию проходили вооруженные люди с большими, лохматыми зверями. Звери рвались с цепей, крепко намотанных на руку хозяина, злобно рычали и лаяли на всех вокруг. Сестра потом объяснила Майке, что эти люди – фашисты с соседней Тверской, а неизвестные звери – собаки, которых фашисты разводят, чтобы те помогали им ловить, а потом загрызать пойманных пленников.

– Ты не похожа на собаку.

Женщина печально вздохнула.

– На кого же, по-твоему, я похожа?

– На кошку.

На ее лице появилась улыбка, но не радостная, а скорее грустная.

– На кошку, – словно пробуя слово на вкус, повторила она. – Ему такое сравнение не понравится. Нет, собака и только собака!

Майка почти ничего не поняла из ее слов, но почувствовала, что женщине хочется выговориться, раскрыть перед ней какую-то страшную тайну, которая давит и гнетет ее.

– Кому – ему?

– Есть один тип, который дрессирует и натаскивает собак, охотничьих псов! И обожает сравнения.

– Он тебя не знает.

– Да нет, – возразила женщина. Она смотрела прямо перед собой и в то же время как бы внутрь себя. – Знает. Даже слишком хорошо.

* * *

У вагона, где Стратег назначил встречу своей «ассистентке», Валькирию остановили. Двое громил, как две капли воды похожих на тех, кого она застрелила в баре на Театральной, преградили ей дорогу. Очевидно, Стратег подбирал себе телохранителей по единому стандарту. У них были такие же угрюмые лица и такие же длинные плащи из грубой свиной кожи, только оружия они не скрывали. Один сжимал в руках «калаш» со сложенным прикладом, другой – многозарядный, полуавтоматический дробовик.

Валькирии стало любопытно, знают ли они о судьбе своих предшественников. Она даже собралась задать им этот вопрос, но в последний момент передумала. Кто знает, какую это вызовет реакцию в их мозгах? Еще взорвутся от напряжения.

– Оружие! – потребовал громила с автоматом и протянул свою широкую лапищу.

При входе на Таганскую местная охрана тоже потребовала у Валькирии сдать оружие, но ушитая по ее фигуре униформа курьера Ганзы выглядела убедительно, слова пароля сделали свое дело, и после проверки оружие вернули обратно. Однако телохранители явно не собирались пропускать ее с оружием к своему боссу. Стратег сделал выводы из их первой встречи.

Валькирия послушно вынула из кобуры пистолет, сняла с пояса ножны с боевым ножом и вложила в подставленную ладонь. И то, и другое тут же исчезло в безразмерных карманах.

– Это все?

Поколебавшись секунду, она достала из курьерской сумки другой пистолет, но выщелкнула и отдала громиле только снаряженный магазин, а сам пистолет спрятала обратно.

– Трофей для хозяина.

– Теперь все?

Валькирия молча развела в стороны руки, предлагая охранникам самим убедиться в этом. Они бесцеремонно облапали ее и перетряхнули содержимое висящей на плече сумки, но не заглянули в патронник трофейного пистолета, где сидел досланный в ствол патрон, да и при личном досмотре больше внимания уделили женским прелестям, чем тем местам, где можно спрятать оружие. Когда-нибудь столь избирательный подход обернется для них и их хозяина «неожиданным» сюрпризом, но сами громилы об этом не подозревали. Закончив обыск, один из них распахнул перед посетительницей укрепленную железными листами входную дверь, и Валькирия вошла внутрь предназначенного для особо важных персон гостевого вагона.

Стратег поджидал ее, по-хозяйски развалившись на застеленном мягким ковром широком сиденье. Он всегда выбирал самое лучшее: лучшую еду и напитки, лучших девочек, лучших охотников на людей. И, конечно, лучшую гостиницу.

Здесь повсюду были ковры: на стенах, на окнах, даже на полу. Такой гостиничный номер стоил невообразимо дорого. На то количество пулек, необходимое, чтобы провести здесь ночь, где-нибудь на окраине семья из двух человек смогла бы безбедно жить целый месяц. Но Стратег патроны никогда не считал, что подтверждали и откупоренная бутылка марочного коньяка, и блюдечко с мелко нарезанным лимоном, стоявшие перед ним на низком сервировочном столике. Коньяк он, скорее всего, принес с собой, а лимон заказал в местном баре, чтобы напомнить помощнице их первую встречу и заодно посмеяться над ее невежеством и глупостью.

При виде гостьи Стратег сбросил с сиденья босые ноги и призывно махнул рукой.

– Разувайся, проходи.

Но она не стала разуваться, а сразу направилась к столу, с удовольствием наблюдая, как на ковре остаются грязные следы от ее сапог. Но Стратег не обращал внимания на такие мелочи, да и чистота чужих ковров его не интересовала. По большому счету ему было на это плевать.

– Выпьешь? – Он указал на распечатанную бутылку.

На столике стоял только один стакан, и Валькирия отхлебнула прямо из горлышка, лимон брать не стала – хватит, наелась. Потом отодвинула блюдце, стакан и бутылку в сторону и начала выкладывать из сумки добытые трофеи. Стратег молча наблюдал за ней.

– Это все? – спросил он, когда она закончила.

– Все, что было.

Стратег перебрал разложенные на столе предметы, внимательно осмотрел небольшой пистолет с дарственной монограммой и патроном в стволе, зачем-то даже взвесил его на ладони, покрутил в руках металлический жетон с выбитым на нем личным номером, наконец, заключил:

– Да, это его вещи. Где ты его достала?