Ненависть дождя

Марина то ходила кругами по залу, то садилась, пытаясь расслабиться и посмотреть телевизор. Ненадолго выходила на улицу, но боялась прозевать объявление о посадке. Несколько раз пила кофе, но есть не хотелось совершенно. У стойки регистрации она была первой. Самолет вылетал в 19 часов местного, а прилетал в 19 московского времени. За три часа полета Марина не сомкнула глаз. Если бы она могла, то толкала бы самолет. Потом – экспресс. Потом – поезд метро. Потом – электричку.

От станции Марина побежала бегом, ритмичное движение на свежем воздухе даже как-то успокоило ее, только немного мешала сумка. Солнце село в тучу, но было еще довольно светло, когда Марина добралась до дачи Галины Леонидовны. В домике горел свет, доносилась тихая музыка, видимо, по «Маяку» передавали. Дойдя до угла дома, Марина в нетерпении заглянула в ближайшее окно. Сквозь неплотно прикрытые шторы было хорошо видно хозяйку и Машу, сидящих рядышком на диване, каждая со своей книжкой. Эта мирная картина для запыхавшейся встревоженной Марины была, как глоток валерьянки. Она стояла и не могла наглядеться.

Вдруг Маша оторвалась от чтения и взглянула на зашторенное окно. Она отложила книгу, кажется, собираясь встать, но задела спящую на ее коленях Пуську, которая проснулась, обиженно мявкнула и завертелась, снова устраиваясь. Марина в первый момент отпрянула, но потом спокойно и неторопливо двинулась от окна дальше, к крыльцу, предвкушая охи и ахи по поводу позднего приезда. А также горячий чай, да и съесть чего-нибудь не мешало бы…

– Эй! Это дом тридцать девятый? – окликнул Марину с улицы незнакомый парень, вернее, подросток.

– Да, а что?

– Тебя Маша зовут?

Марина похолодела, но быстро ответила:

– Да, Маша. А что?

– Тебе просили записку передать.

Она осторожно подошла, но парень действительно протянул ей маленькую бумажку и сразу удалился.

Марина поднесла бумажку к свету, падающему из окна, развернула листочек из блокнота и обнаружила внутри собственную визитку. На обороте было написано: «Маша! Помоги! Приходи в 22 ч. секретно к мосту. Марина».

«Она здесь, у моста. Это ловушка для Маши. Сумасшедшие бывают очень хитрыми. Визитку прихватила, когда в столе рылась. И почерк-то, почерк – как похоже подделан! Но я поговорю с ней. Пусть она убедится, что я все знаю, и оставит Машу в покое. Кстати, сколько сейчас? – Марина посмотрела на часы: 21.50. – Надо бежать!»

Марина почувствовала, как на руку упала капля: начинался дождь. Она быстро сунула сумку под крыльцо. «Если что, останется блокнот и все записи. Если – что?» – Марина отмахнулась от этой мысли, как от мухи, и уже под нешуточным дождем побежала по тропинке через огород. В заборе была калитка к соседям Галины Леонидовны, Никифоровым, через участок которых они всегда ходили на берег речки самым коротким путем.

14

Я устала. Опять этот дождь! Как же болит голова! После смерти Вадима мне перестали помогать лекарства. Снова идти к врачам? Зачем? Я знаю, кем ОН стал. ОН может навредить моему Алику. Вся моя жизнь в нем Я не могу допустить, чтобы ему что-то угрожало. Я должна выбрать между ними двумя. Я выбираю Алика. Что значит судьба! Какой шанс был у них встретиться в миллионном городе? Ничтожный, а они встретились. Это она во всем виновата. Она заставила меня страдать, из-за нее не родился мой мальчик. Она должна заплатить. ОН никогда не должен ее увидеть.

Какой сильный дождь. Стучит, как молотком по голове.

Я всегда знала, последнее, что я услышу в своей жизни, будет стук дождя…

15

Обогнув ограду поселка, тропинка вошла в маленькую березовую рощицу, где слилась с бетонкой. Дорога пересекла лесок, а речка, сделав изрядный крюк, подошла к роще с другой стороны. Дождь стал стихать, но тучи не разошлись. Вот – место встречи дороги и речки, вот и мост уже видно, он внизу темнеет на фоне светлой полоски воды. Речка здесь протекала по дну глубокой ложбины. Дорога шла под уклон, а за мостом опять лезла вверх на бугор, за которым была невидимая отсюда деревня Овсянка. Николай Николаевич часто уступал Марине руль, чтобы училась водить, но в этом месте, всегда вел машину сам. Довольно редкие днем заросли черемухи по сторонам дороги, сейчас были непроглядно-черными. Марина не пошла дальше, остановилась и покрутила головой, разыскивая машину. Не на электричке же она приехала?

– Наталья Васильевна! Наташа! – крикнула она наугад. Ответа не было, но в темноте возникло какое-то напряжение, угроза. Марина заторопилась высказать самое главное:

– Наталья Васильевна! Она никогда не переступит порог вашего дома! Я клянусь Вам, никогда!

Позади взревел мотор и вспыхнули фары. Марина резко обернулась. Машина выехала сбоку на дорогу и понеслась прямо на нее, набирая скорость. Марина махнула рукой в свете фар, но не убегала, чтобы дать время себя разглядеть. Но машина не останавливалась, и она побежала к ближайшим деревьям, ничего не видя и держа руку перед лицом, чтобы защитить глаза. Машина повернула за ней, не снижая скорости. В свете фар мелькнули белые стволы берез и ее длинная корявая тень. Тень прыгала по неровной земле прямо перед Мариной, значит машина – точно за спиной. Марина кинулась за дерево. Совсем рядом взвизгнули тормоза, раздался негромкий удар и треск, свет метнулся в другую сторону. Снова визг тормозов, машина вернулась на дорогу и понеслась под горку к мосту, виляя на скользкой дороге, красные огоньки метались то влево, то вправо. Внезапно она исчезла из виду, через мгновенье последовал приглушенный удар.

Стало тихо до звона в ушах, то ли на самом деле, то ли Марина вдруг оглохла. Еще она онемела и остолбенела. Только зрение еще служило ей, потому что каким-то краешком сознания она отметила, что вокруг нее почему-то светло. Ожила, оглянулась. Так и есть! На дальней опушке леса включились фары другой машины. В ту же секунду хлопнули дверцы, темные фигуры бросились бежать: одна – к берегу, а другая – к ней. Марина, не раздумывая, рванула по бетонке в сторону поселка. Кажется, у нее даже ветер в ушах свистел. Дождя уже не было, впереди ярко светились окошки ближнего дома. «Скорей к дому сторожа! У него – ружье, собаки…» Навстречу ей от самых ворот медленно выехала третья машина. Она развернулась и встала поперек дороги метрах в двух от Марины, резко остановившейся. Открылась дверца, в освещенном салоне сидел Виктор Александрович Краснов, как всегда – значительный и суровый. Он начал неторопливо выходить из машины и что-то говорить при этом, но уши Марины словно ватой заткнуло.

«Все они – заодно», – успела подумать Марина, и в глазах у нее совсем стемнело…

16

…«Марина! Марина!» – настойчиво повторял какой-то знакомый голос. Марина слышала его, но ей было так спокойно и хорошо, словно она парила в облаках. «Марина!» – позвал ее Андрей, и она удивилась слегка и как-то лениво подумала, почему его слышно, но не видно. Медленно-медленно появлялись новые ощущения: что-то давит на спину, и голове как-то прохладно, и не только голове. «Где это я лежу? И почему такая мокрая? Ну да, шел дождь. Дождь!?»

Сознание включилось, и четкая картина всего происшедшего заставила Марину резко подняться и сесть. Ее замутило и, наверное, вывернуло бы на изнанку, если бы в желудке было хоть что-нибудь, хоть маковая росинка. Она была в машине, на откинутом заднем сиденье, в промокшей одежде и в грязных туфлях, а рядом сидел Краснов-старший. Его старая потертая кожаная куртка тоже была мокрой, а ботинки – в грязи, а сам он был взлохмаченный и угрюмый. Машина стояла в каких-то непроглядных кустах, с выключенными фарами, внутреннее освещение было довольно слабым. Марину затрясло: то ли от холода, то ли от нервного напряжения, но не от страха. Он вообще атрофировался в этот момент. Лязгая зубами, она с трудом выговорила:

– Что со мной было?

– А Вы не поняли? Легкий обморок. Я еле успел Вас подхватить.

Марина разозлилась: «Прямо кисейная барышня! Хлопнулась в обморок на руки главного подозреваемого». Дрожь прекратилась, и она задала следующий вопрос:

– А что с ней?

Краснов поднял спинку ее сиденья, включил кондиционер (повеяло теплым ветерком), из бара достал темную квадратную бутылку и два стаканчика, плеснул ей немного, а себе налил почти полный, выпил залпом и только тогда ответил:

– Насмерть. Я сам проверил. Машина соскочила с откоса и налетела на старую бетонную опору. Она умерла сразу, удар головой.

Марина глотнула обжигающий напиток, кажется, коньяк. Пустой желудок возмутился, но тепло из него потекло по телу и к голове, не расслабляя, а помогая сосредоточиться. Виктор Александрович поставил бутылку и стаканы на крышку бара, как на столик. Марина вспомнила недавнее застолье в кафе, беспечное веселье. Краснов смотрел на нее совсем не так, как при первой встрече, не было никакой снисходительности, никакого умиления типа «Ах, молодость, молодость!» В его взгляде Марина прочла уважительное отношение к себе как к равному. «К равному – кому? Врагу или другу? Сейчас все узнаю». Марина дерзко посмотрела прямо в глаза Краснову и вызывающе сказала только одно слово:

– Ну?

Она вспомнила, как Андрей учил ее играть в настольный теннис на базе отдыха. Получалось еще не очень хорошо, а тут подошли двое, попросились поиграть пара на пару.

– У меня не получится, – отнекивалась Марина.

– Без паники, – ласково сказал Андрей. – И не пытайся лезть из кожи, просто перебрось шарик, а противник сам ошибется.

Воспоминание было сейчас совсем некстати, оно могло размягчить Марину, а надо быть очень собранной. Но тактику она выбрала безошибочно. Марина «перебросила шарик» – и противник среагировал:

– Вы правы, мне пора объясниться. Маша – моя дочь, она внешне очень похожа на свою мать, и хорошо, что только внешне. Я сразу вспомнил Инну, когда ее увидел в кафе. – («Только в кафе? А не раньше?»). – Но я всю жизнь был уверен, что ребенок погиб в лесу. И вдруг – дата и место рождения. Таких совпадений не бывает. – («Точно, он тогда в лице переменился»). – В тот же вечер я поручил своей охране расследовать это дело. Они хорошие профессионалы, тут же вычислили слежку, а когда доложили мне, что это киллер… Впрочем, неважно. Я приказал охранять Машу и, на всякий случай, – Вас тоже. – («Как я проверю, что он не врет? Про киллера сам сказал, я же могла этого не знать. Да, уж с ним-то несчастный случай был организован профессионально»). – Но вдруг вы обе исчезли из Москвы, а потом одна оказалась в Новосибирске, а другая – на этой даче. Это мои ребята Вас напугали?

– Нет, уже были три покушения за день до кафе: на дороге, в метро и вечером у подъезда.

– Черт! Три раза?! Я чуть не опоздал… Это тоже Вы помешали? Но как?

– Это неважно, главное, что киллер не выполнил заказ.

– Да, не выполнил. Наташа не имела никакого опыта в этих делах, не представляю, где она нашла такого придурка. Он не справился, и поэтому Наташа решила действовать сама. Она появилась возле вашего дома через день. Я не хотел верить, что это она замышляет против Маши, но она входила в вашу квартиру. Она расспросила соседей в вашем дворе и в соседнем, представилась библиотекарем из мединститута. Якобы, студентка Маша Белых не сдала книжку, а она ее ищет.

Так она узнала про дачу Галины Леонидовны, но и мы – тоже. Сегодня утром она приезжала в поселок, машину оставила в леске, а сама ходила высматривать Машу. Потом уехала, а к вечеру вернулась и в деревне дала мальчишке записку. Когда он ее передавал, мой человек стоял в кустах у соседней дачи. Как Вы прошли и мимо него, и мимо меня?

– По тропинке через огород соседей.

– Черт! Ведь жизнью рисковала! Но зачем? Мой человек записал ваш разговор с ее теткой и прилетел предыдущим рейсом. – («А еще его человек спер из альбома у тети Кати фотографию. Но у Натальи Васильевны уже была такая же. Значит, они действовали врозь? Значит, сговора не было? Значит, Андрей здесь не при чем?!») – Марина, ведь Вы уже узнали, что Маша вам всем – никто, не родня. Зачем же Вы пошли? Позвонили бы лучше мне…

– Умный человек, а пургу гоните! – не сдержалась Марина. – Вот Вы, например, откажетесь от Андрея, если явится кто-то и скажет, что он – биологический отец?

– Теперь, конечно, нет! Я столько лет потерял, долго наводил мосты и наконец начал общаться с сыном. Да я пошлю его… – против ожидания, он не выругался, – Пошлю туда, где он был эти 26 лет!

– Вот. Вы мне сами и посоветовали, что делать.

Краснов поднял лохматые брови и в изумлении взглянул на Марину, но ответить не успел. К машине подошел один из его людей, уже не молодой, видимо, – главный. Он держал зонт, и Марина обратила внимание на шум дождя и стекающие по стеклам капли. Краснов вышел из машины, но дверцу не закрыл.

Марина слышала весь разговор и поняла, что машину обыскали и можно вызывать милицию. Личность установят, документов полно, есть еще рецепт с тремя печатями, причина аварии будет очевидная. Теперь по дождичку лучше уехать, а Сева будет свидетелем, как будто сбился с дороги, когда ехал на новую дачу. Начальник охраны чем-то звякнул. Краснов отодвинулся, чтобы Марине могла увидеть две связки ключей, которые тот держал в руке:

– Узнаете?

Отметив про себя, что руки охранника – в резиновых перчатках, Марина для сравнения вынула свои ключи из кармана джинсовки:

– Эти – наши ключи: от тамбура, от входной двери и от квартиры одной нашей знакомой. «Но когда же она успела их сделать? Может, когда мы были в гостях? Она почти не сидела с нами, могла спокойно взять ключи из Машиной куртки, выйти и заказать где-то поблизости…»

Краснов приказал:

– Эти – на место, а эти – утопить, только подальше. Едем!

Тот кивнул и, отходя, махнул кому-то. Сразу подошел водитель, тоже с зонтом и сел за руль, видимо, он стоял во время разговора где-то поблизости.

– Куда Вас доставить? На дачу?

– Конечно, нет! Только – домой! «А сумка пусть полежит под крыльцом, я ее могу и завтра достать».

17

Оказалось, что в этой навороченной машине даже есть перегородка, отделяющая водителя, которая сразу возникла, как только они тронулись в дорогу.

Когда проезжали мост, Марина силилась разглядеть упавшую машину, но в темном пятне у самой воды ее можно было только угадать. Она представила мертвую женщину, мокнущую под дождем, хотя ей теперь уже все равно, и вдруг зарыдала. Ведь на ее месте могла сейчас лежать Маша или она сама!

Краснов, немного растерявшись, пытался ее утешить:

– Ну-ну, Марина! Что Вы? Успокойтесь! Вы же такая храбрая девушка! Вы проявили поразительную выдержку, вышли в одиночку на поединок… Господи! Я понял, почему Вы не обратились ко мне! Неужели Вы могли подумать, что я способен убить собственную дочь?

Марина покачала головой, рыданья вскоре прекратились, только еще текли слезы. Она промочила два бумажных платочка и достала третий.

Краснов выждал немного и, видя, что она успокаивается, продолжил разговор:

– Марина, а что Вы собирались сделать?

Марина почувствовала, что ей стало легче, схлынуло страшное напряжение последних дней. Она вздохнула и заговорила почти спокойно, только голос иногда подрагивал:

– Я хотела поговорить с ней, убедить. Объяснить, что несчастный случай уже не получится. И я не очень ее боялась. Ведь она же не убила ребенка, когда украла, а у нее была такая возможность. Думаю, если бы не дождь, не очередной приступ, она бы выслушала меня.

– Это я должен был поговорить с ней, но опоздал. Я любил ее. Она была совсем девочка, но как она меня чувствовала! Ни с одной женщиной никогда у меня не было ничего похожего на это. Надо было бросить все и двумя руками держать ее возле себя. Но я был молодой, глупый, считал, что все у меня впереди, я все смогу и все успею. Когда я потерял ее, то оказалось, что весь остальной мир для меня не так уж много и значит. Я приезжал к ее тетке, но та не сказала, где Наташа. Тогда я стал искать ее сам и нашел.

Представляете, я, как мальчишка, сидел полдня в машине во дворе ее дома, ждал, когда она выйдет. Она была замужем, но мне казалось, что она может вернуться ко мне. А когда дождался, то поразился, как она изменилась. Нет, внешне она была та же: прозрачная молочно-белая кожа, летящие волосы, голубые глаза, – даже чуть похорошела. Понимаете, раньше она была, как нежный тонкий цветок на ветру. Вот, выпил, и на поэзию потянуло, смешно? Да, именно такой она и была, слабой и хрупкой, хотелось укрыть, защитить ее от всего. А здесь вышла спокойная женщина, уверенная в себе, и счастливая. Знаете, всегда можно определить, счастлива женщина или нет. А она была счастлива без меня. Я больше часа смотрел на нее, пока она гуляла с мальчиком. Она вся светилась нежностью, и эта нежность была предназначена не мне. Я не посмел подойти к ней, боялся разрушить душевный покой, который она обрела. В тот вечер я единственный раз в своей жизни напился.

Краснов умолк и взглянул на бутылку. Марина подумала, что он нальет еще, но он резким движением задвинул ее вглубь бара. Прикрывая крышку, он чисто автоматически вежливо предложил:

– Хотите минеральную, сок?

– Да, спасибо! Сок, и поесть что-нибудь! – с энтузиазмом откликнулась Марина.

Краснов догадался:

– Вы что, не обедали?

– Честно говоря, и почти не завтракала.

– Черт! У меня только пачка крекера, – он протянул ей маленькую круглую упаковку и пакет сока. – Может, найдем придорожное кафе?

– Не надо. Сойдет и крекер!

Несколько минут длилось молчание. Марина хрустела крекером, запивая его томатным соком из пакета. Краснов смотрел в темноту за стеклами и, казалось, отсутствовал. Но как только она поела, он снова заговорил:

– Я все эти дни думаю, за что она так возненавидела мою дочь?

– Может, потому что Вы ненавидели свою жену?

– Нет, это не так, далеко не так. Мы познакомились на Кавказе, в Домбае, когда еще были студентами. Вместе с моим другом Ильей мы заработали деньги в стройотряде и взяли в профкоме горнолыжные путевки. Кстати, Вы его видели, это начальник охраны. Полуголодные, бедно одетые, без копейки лишних денег, мы сразу выделились хорошей техникой, которую приобретали в Москве, катаясь без подъемника на неуклюжих деревянных лыжах, окантованных железом.

Кавказ нам показался раем: кресельный подъемник, пластиковые лыжи, огромные трассы. На этих трассах встречалось много чьих-то сыночков и дочек, расфуфыренных, сорящих деньгами, прослышавших, что горные лыжи – это модно, престижно. Они просиживали вечера в барах, объедались шашлыками и наливались пивом, но, как правило, с трудом справлялись с лыжами. А мы с Ильей пьянели от гор, снега, солнца, скорости. У нас появилось развлечение: выбрав на склоне какого-нибудь пижона с ножками нараскоряку, мы на приличной скорости делали виражи почти у самых его лыж. Многие со страху падали, женщины визжали, а нам было весело.

Одна девушка в роскошном французском красном комбинезоне с серебристыми лампасами с перепугу поехала прямо на скалы. Она даже не догадалась упасть, а поворачивать просто не умела. К счастью, я смог ее перехватить и остановил, сбив с ног. Это была Инна, так мы и познакомились: лежа в сугробе. Она выглядела слабой беззащитной испуганной девочкой, но внешность часто бывает обманчива.

Сначала Инна понравилась мне, я даже немного увлекся, но жениться я не собирался, уж очень часто у нее менялось настроение. За два вечера с ней я просадил в баре всю скудную наличность, но наотрез отказался гулять на деньги своей обеспеченной подружки. Она закатила мне скандал и пошла с первым попавшимся ухажером, а я только пожал плечами. Это ее поразило. Она привыкла коллекционировать кавалеров, а я не хотел быть каким-то по счету. И чем больше я отстранялся, тем с большей страстью она меня добивалась. И добилась, даже родителей уломала, но наш брак был сплошной чередой скандалов. Меня держал не ребенок, каюсь, его вообще захватила и воспитывала теща, а карьера. Тесть ценил мои профессиональные качества и продвигал меня, но только как своего родственника.

В Новосибирске у меня буквально крылья расправились, и все дела ладились. Когда я приехал в ноябре в командировку, жена закатила мне такой скандал, что я уехал, считая себя уже свободным. Тогда судьба и подарила мне это недолгое счастье настоящей любви. От Инны не было ни писем, ни звонков. В июне я ждал, что мне с порога вручат повестку в суд на развод. И вдруг новость – она ждет ребенка, хочет сохранить семью, переезжает – страшно подумать! – в Сибирь. Я помнил, как утомлял ее маленький Андрей, она все время бросала его на бабушку. Я думал, это – мимолетная прихоть, и вообще сомневался в своем отцовстве.

Так и сказал Наташе. И невольно подтолкнул ее на этот страшный поступок.

– А сейчас что, не сомневаетесь?

– Нет. Я уже тогда все понял, в те две недели на даче. Работа позволяла, и мне пришлось взять отпуск за два года. Я ожидал, что наша совместная жизнь, как всегда, будет сущим кошмаром, и заранее жалел себя и Андрюшку. Но наш почти разрушенный брак начал склеиваться в нормальную человеческую семью. Вторая беременность изменила мою жену до неузнаваемости. Инна всегда была экстравагантной, часто меняла свой облик: одежду, прически, цвет волос. Я помню, когда она носила Андрея, я умолял ее бросить вечеринки, не курить, не утягиваться, выполнять предписания врачей. Ничего не подействовало. Сын родился раньше времени почти на месяц, но, слава Богу, здоровый. Кормить грудью она его бросила в октябре, не дотянув даже до полугода.

Но во время второй беременности Инна была полна всепоглощающей любви к будущему ребенку. Она была уверена, что у нее будет девочка. Инна перестала пользовалась косметикой и красить волосы, потому что краска может вызвать аллергию. Она не стриглась, так как длинные волосы удобнее закалывать, чтобы не падали на ребенка. Она привезла кучу детских вещей, а теща по ее просьбе присылала еще и еще. Она с восторгом приняла идею пожить на даче, пока не достроят дом, где мне выделили квартиру, ведь в сосновом лесу очень полезный воздух. Я нанял жену сторожа помогать ей по хозяйству. Инна старалась больше гулять, любоваться природой, она верила, что девочка от этого станет красивой. По лесу мы ходили втроем, а когда мы с Андреем уходили купаться на Обь, она разговаривала с будущим ребенком, что-то вышивала или копалась в детских вещах. Даже на меня стала смотреть с какой-то теплотой, пересказывала книги по уходу за новорожденным, чтобы я тоже был подкован. Андрею она говорила, что ему скоро купят сестренку, почему-то считая, что так он ее сильнее полюбит. Я с этим не спорил.

Меня пугала ее одержимость, я даже консультировался с врачом без ее ведома, но меня убедили, что такое с беременными бывает. Тогда и пришла уверенность, что Инна ни единой минуты не стала бы жить со мной, если бы я не был отцом будущего ребенка. Никаких заменителей! Только натуральный шелк, хлопок, лен! Только свежие фрукты, овощи, деревенское молоко! И…

– И только настоящий папа!

– Да, Вы меня поняли. Она стремилась создать ребенку идеальные условия. А что из этого вышло?

18

«Я помню тот ужасный день, первое июля, как будто он был вчера. Это был день рождения Андрея, а он лежал в изоляторе с ветрянкой. Медсестра жалела его и пускала к нему поиграть сына-ровесника, который уже переболел. С самого утра было очень душно, у меня было предчувствие не грозы, а именно беды. И все шло кувырком: родители жены прилетали, я поехал их встречать, а по пути заехал в роддом проведать Инну. И вдруг узнал, что ее выпишут сегодня и после часа выставят из палаты в коридор. Пообещал успеть к сроку и помчался в аэропорт.

Вообще-то, все пошло наперекосяк еще раньше: Инна не доносила больше месяца. Рухнули все планы, что теща приедет заблаговременно, устроит Инну к лучшим врачам по московской протекции и побудет с Андреем. Нужный роддом еще не открылся после ремонта, ее увезли в дежурный, переполненный. Вот поэтому и выписывали на пятый день, а рейс задержался сначала на один час, потом еще на два. Я извелся в ожидании, но ничего не мог поделать.

Встретив, наконец, тестя и тещу, я завез их на базу, чтобы бросить их вещи и взять нужные к выписке. Инну мы забрали из роддома позже всех, она была в слезах, никак не могла успокоиться. К тому же мы с тещей в спешке выбрали не ту одежду для нее и не то приданое для ребенка. Ада Сергеевна утешила дочь, что малышку лучше одеть в самое красивое дома, после купания. Когда мы приехали на базу, именинник уже спал, прождав нас целый день под присмотром чужих людей. Будить его не стали. Я отнес ему подарки и столичный торт.

Наконец все устроилось. Ребенка искупали, приодели, повеселевшая Инна села кормить дочь, и я даже умилился, глядя на них. Кажется, в ней действительно проснулся материнский инстинкт, с нее можно было писать мадонну. Уложив малышку, мы все засиделись за поздним ужином. Было непривычно уютно, настоящая домашняя обстановка. Даже про имя никто не спорил. Раз Андрея назвали в честь отца Инны, согласились назвать дочь в честь моей матери».