Паломничество Ланселота

Мессия, продолжая левой рукой держаться за плечо бывшего министра продовольствия, правой обнял его за горло спереди и резко дернул руку назад. Раздался хруст. Мессия отошел, вытирая руки платком, а бывший министр остался сидеть с неестественно запрокинутой за спинку кресла головой.

– Почтим его уход вставанием, – сказал Мессия и тем же платком промокнул сухие глаза.

Все министры и заместители встали и склонили головы.

– Уберите это, – негромко бросил Мессия охранникам, стоявшим за его спиной.

Два охранника подскочили к трупу Моратти, подцепили его под руки и бегом вынесли из кабинета.

– Министр продовольствия… – Мессия прикрыл глаза и на мгновение замер, будто прислушиваясь к чему-то, а затем продолжил: – Исмаил аль-Идлиби Джубран, вы хотите еще что-нибудь прибавить к вашему сегодняшнему блестящему выступлению?

– Хочу лишь добавить, что мы продолжаем поиски новых методов использования акрид на пользу планете и во славу Мессии.

– Вы хорошо вступаете в должность, мой молодой друг. Пища святых отшельников – это надо же! Однако… Уберите эту гадость со стола! Да не вы, Джубран! Вы сидите спокойно, слушайте и думайте. У меня здесь мало кто думает.

Один из охранников подскочил к столу, вытянул из кармана платок, протер стол перед Мессией, а потом платок с остатками растерзанной акриды сунул обратно в карман. Прочие члены кабинета министров сделали то же самое, используя собственные платки и бумажные салфетки со стола.

Мессия между тем обратился к сухощавому старику:

– Министр людских ресурсов!

– Я вас очень внимательно слушаю, – проговорил министр людских ресурсов Делардье.

– Сколько у нас сейчас людей?

– Простите, мой Мессия, вы имеете в виду граждан Планеты или вообще население Земли?

– Дайте обе цифры.

– Планетян сейчас восемнадцать миллионов, а всего на Земле в данный момент проживает около трехсот миллионов человек.

– Много, слишком много и тех, и других! Ладно, до русских и китайцев нам пока не добраться, но почему же так много планетян?

– Следуя вашим указаниям, мой Мессия, мы постоянно и планомерно сокращаем число граждан Планеты.

– Если бы вы следовали моим указаниям, – фыркнул Мессия, – сейчас на моей шее было бы не более десяти тысяч человек: три тысячи избранных полноправных граждан и психически обработанный обслуживающий персонал. Все остальные – лишние, лишние, лишние, сколько раз вам повторять! Армию и пролетариат должны составлять только клоны! Люблю я этих послушных малышей… А человечишек на Планете слишком много, мне столько не требуется!

– Мой Мессия, позвольте! Я приготовил на ваше рассмотрение новый закон об эвтаназии, – сказал Делардье и вытащил бумаги из кейса.

– Да не шуршите вы своими бумажками, так докладывайте!

– Слушаюсь. Я предлагаю ввести обязательную эвтаназию для всех одиноких инвалидов и хроников.

– Это связано с большими организационными трудностями и большим расходом дорогостоящих медикаментов, – заметил министр здравоохранения Славичев.

– Абсолютно никаких трудностей, – возразил Делардье, досадливо прикрывая глаза сухими пергаментными веками.

– Ну как же никаких? Не везде на местах есть пункты эвтаназии. А как вы принудите инвалидов явиться по вызову, если они, допустим, не намерены расставаться с жизнью?

– Все продумано, Славичев, – тонко улыбнулся Делардье. – Пункт эвтаназии организуется очень крупный и хорошо оснащенный, но зато один на всю Планету.

– Это где же? – поднял брови Мессия.

– Здесь, в Иерусалиме, мой Мессия. А инвалиды со всего света соберутся сюда сами. Достаточно объявить неограниченное право на исцеление для всех. Инвалиды хлынут со всех сторон.

– Не понял, в чем суть?

– В том, чтобы собрать весь человеческий балласт в одном месте, где его можно будет быстро и дешево ликвидировать.

– Где вы их всех разместите, хотел бы я знать? Кстати, ни у кого не появилось никаких новых соображений, как нам проникнуть на «недоступные острова»? Генерал Чарльстон?

– Увы, мой Мессия, эти острова – Воскресенский, Елеон, Горний, Иерихон и прочие по-прежнему недоступны ни с воды, ни с воздуха, и что там на самом деле происходит, наука объяснить не может.

– Вот и хорошо, что не может… Бомбить продолжаете?

– Естественно, мой Мессия.

– Ну и каков результат?

– Никто из бомбивших не вернулся, чтобы рассказать об этом.

– А острова?

– Стоят как стояли.

– Понятно. Значит, использовать «недоступные острова» мы все еще не можем… Ну так что же вы там решили с грядущим нашествием инвалидов, Славичев?

– Часть их, естественно, погибнет в пути – это нетрудно организовать, учитывая современную обстановку. А добравшихся до Иерусалима мы соберем на стадионе и скоренько избавим от страданий с помощью иприта в смеси с веселящим газом.

– Такое уже бывало, – кивнул Мессия. – Но некоторых инвалидов я могу действительно исцелить – для рекламы. Кто бы знал, как утомляют меня физически и нравственно эти идиотские исцеления! Однако сегодня каждый инвалид или хроник, надеющийся на исцеление по жеребьевке, приносит нам полпланеты в неделю. Как с этим?

– Об этом я как-то не подумал, мой Мессия…

– Надо думать, дружочек, всегда надо думать! Иначе бы я вместо вас посадил за этот стол тринадцать клонов.

– Можно назначить плату за исцеление…

– Не годится! Исцеления Мессии бескорыстны, об этом знает весь мир.

– У меня предложение, – поднял голову министр финансов. – Я бы поставил вопрос таким образом: чудеса Мессии служат всему народу, и народ жаждет поклоняться своему Мессии в соответствующей обстановке, то есть в Храме. А потому каждому пилигриму, отправляющемуся на исцеление в Иерусалим, надо позволить внести сто планет на восстановление Иерусалимского храма. До исцеления, естественно, а не после… И предложим это, конечно, не мы, а сами инвалиды и хроники.

– Принято, – кивнул Мессия. – Разрабатывайте программу глобального исцеления страждущих. А Храм давно пора достроить, Апостасий уже надоел мне со своими претензиями. Ну что ж, господа министры, я удовлетворен, сегодня мы плодотворно потрудились. Будем расходиться.

Министры встали и запели Общий Гимн, прославляющий Мессию:

Союз нерушимый народов свободныхсплотил ты навеки, Мессия-отец!

– Заканчивайте без меня, – буркнул Мессия, вставая и идя к дверям.

За дверью зала заседаний Мессия остановился и прислушался: после его ухода энтузиазм поющих иссяк, и они допели Гимн без первоначального воодушевления. Мессия покачал головой и удалился в сторону лифта. Студия, в которой записывались его личные обращения к человечеству, помещалась на девяносто девятом этаже Вавилонской Башни, резиденции Мессии на острове Иерусалим.

Глава 3

Л арс Кристенсен, смотритель и экскурсовод музея-усадьбы Известного Писателя, рыбак и ловец креветок, он же друг короля Артура сэр Ланселот Озерный или просто Ланс, уже с утра понял, что сегодня – не его день. Время от времени его больной позвоночник крепко давал знать о себе, и приходилось с этим считаться. Ну что ж, он проведет весь этот день дома: включит на полную мощь отопление, приготовит себе ужин, сделает грог, выпьет обезболивающее и уйдет на весь день в Реальность. Король Артур что-то хандрит в последнее время, и будет совсем нелишним сочинить для них какое-нибудь незатейливое приключение.

Ланселот приподнялся в постели и пересел в стоявшую рядом коляску. Душ он принимать не стал, ни холодный, ни горячий, только умылся и почистил зубы. Через силу, без аппетита позавтракал, приготовил себе грог, принял обезболивающее, подкатил коляску к персонику и стал смотреть программу новостей, потягивая грог из большой глиняной кружки.

Утренние планетные новости имели региональное дополнение «Погода в Скандинавии», и в нем прозвучало штормовое предупреждение: в Норвежское море с севера Атлантики идет шторм. Теперь стало ясно, что спина ныла к непогоде. Но как бы там ни было, а теперь надо было подниматься и отправляться за ловушками. Грог – это еще ничего, с половины кружки его не развезет, а вот обезболивающее он не стал бы принимать, если бы знал, что ему придется сегодня выходить в море. А идти надо далеко, до маяка у выхода из Тронхеймс-фьорда: там у него поставлены новые ловушки, и если он не хочет их потерять, отправляться за ними следует немедленно. Ловушки эти пластиковые, легонькие, добычу из них можно просто высыпать в ящики, а не выгребать сачком, как из тяжелых железных. Зато если на дно железной ловушки опустить пару камней, она плотно ляжет на дно и выдержит любой шторм, а пластиковую волна уже в четыре балла рвет в клочья. Одеваясь для выхода в море, Ланселот в который раз подумал, что, если бы удалось достать железную сетку, он бы наделал себе новых ловушек по образцу старых, отцовских. Но где теперь найдешь хороший добротный материал? Все на свете стало каким-то непрочным, даже одежда планетян выдерживает только сутки носки, и еще хорошо, что он по инвалидности освобожден от ношения стандартного пластикового костюма. Ланселот надел свитер, натянул куртку-штормовку, а поясницу вдобавок обмотал шарфом.

Он выехал на крытую сверху террасу, и будто кто-то наотмашь хлестнул по его лицу мокрым полотенцем – шквалистый ветер уже нес с собой мелкие брызги дождя. На террасе он пересел из домашней коляски в тяжелую уличную, с мотором на батарейке Тэсла, заложил дверь дома на засов, чтобы ее не распахнул ветер, и съехал по широкому пандусу на каменистую дорожку, ведущую к причалу в небольшом заливчике.

Он въехал на палубу катамарана по короткому широкому трапу. По пути к рубке Ланселот заглянул в трюм – убедиться, что там есть пустые ящики, хотя на большой улов он сегодня не рассчитывал – какая креветка выйдет гулять в такую погоду! Потом он поехал в рубку. Она была низкая, но просторная, построенная с таким расчетом, чтобы ему сподручно было управляться, сидя в коляске, завел мотор и взялся за штурвал – тоже особенный, ниже обычной высоты.

Ветер усиливался, по фьорду гуляла крупная норд-вестовая зыбь: когда он пойдет назад от маяка, ветер и волна будут бить ему в корму, поэтому надо было спешить.

Темная туча на горизонте превратила нижнюю половину переднего стекла рубки в зеркало, и если бы Ланселот хотел, он разглядел бы в стекле отражение широкоплечего парня с вьющимися волосами цвета соломы и небольшой кудрявой бородкой. Он увидел бы мужественное лицо выразительной лепки с горбатым тонким носом и серо-голубыми широко расставленными глазами, типичное для норвежца. Но как раз собственная внешность Ланселота совсем не интересовала: он глядел на тучи, клубящиеся на горизонте, и пытался прикинуть, с какой скоростью надвигается шторм.

Вот и первая ловушка. Ланселот надел брезентовые рукавицы, ухватился за торчавший из воды рельс, подтянул к нему катамаран, закрепил его и начал вытягивать проволоку. Она вся обросла морскими желудями, и без рукавиц он бы в кровь разодрал о них руки, прежде чем добрался до кольца, к которому была за четыре угла подвешена квадратная сетка. Как ни странно, улов оказался хорошим: видно, креветки, облепившие приманку – большой кусок трески, еще не уразумели, что шторм надвигается и пора им спасаться бегством, уходить на дно и прятаться среди камней, а не набивать брюшко. Ланселот выгреб сачком улов и ссыпал его в пластиковый контейнер, сразу заполнив его почти на четверть. На корме у него стоял деревянный ящик с камнями: он опустил в ловушку булыжник и отправил ее обратно на дно.

Так, продвигаясь от островка к островку, Ланселот шел к выходу из фьорда, попутно поднимая и осматривая ловушки. Во всех оказались креветки, четыре пятикилограммовых ящика скоро наполнились доверху, и он был рад, что вовремя выбрался из дома.

Когда Ланселот подошел к маяку, норд-вестовая волна поднималась вровень с кромкой бортов. Он еще издали увидел, что одну из новых ловушек сорвало и мотает по волнам. Выловив все ловушки, кроме одной – ее все-таки сорвало и унесло в море, он побросал их в трюм. Все они оказались пустыми. Теперь можно было возвращаться во фьорд и идти к дому. Натруженная спина ныла от боли и просила покоя, а одежда промокла от воды и пота.

Он шел в глубь фьорда и раздумывал, что же ему делать дальше: отвезти на удивление хороший улов сразу в Тронхейм или идти домой, загрузить креветки в морозильную камеру, а самому переодеться и лечь наконец в постель? Но свежие креветки стоят дороже замороженных, а Ланселоту нужны были деньги, и он решил идти в Тронхейм. Но прежде он спустился в каюту по короткому пологому трапу.

В тесной каюте было три койки, две по бокам и одна, самая широкая, напротив входа, а посередине оставалось место только для его коляски. На широкой койке он иногда отдыхал сам, две боковые когда-то занимали его родители, а теперь на них лежали фонари, кой-какой инструмент и рыболовная снасть.

Ланселот умел отдыхать: для краткого восстановительного отдыха надо было полностью расслабиться, но ни в коем случае не позволять себе заснуть. Он только снял промокшую куртку и перекинул тело на койку. Через четверть часа он поднялся и снова пересел с койки в коляску. Теперь он мог плыть дальше.

Центр питания в приморском городе, естественно, находился недалеко от берега, и Ланселот отправился туда с причала прямо в коляске. Он рассчитывал, что договорится о сдаче улова, а потом рабочие Центра поедут за ним на причал в грузовом мобиле и заберут ящики с уловом, как это обычно и происходило.

Чиновник, всегда принимавший у него весь его улов и особенно охотно бравший креветки, встретил его радушно:

– А, Ларс Кристенсен! Что привезли на этот раз? – спросил он, выходя из пластиковой кабинки. Чиновник знал, кто из его клиентов предпочитает общение, не разделенное звукопроницаемой гигиенической перегородкой.

– Я привез креветки. Четыре ящика свежих креветок.

– А вы уже знаете, что расценки на них понижены?

– Ничего об этом не слышал. И какова теперь цена?

– Две планеты за центнер креветок.

– В десять раз меньше, чем было неделю назад!

– Да. Это в связи с появлением нового продукта – сухопутных креветок. Их доставляют с юга Европы.

– Но за такие деньги никто не станет сдавать креветки!

– Вы забываете, Кристенсен, что далеко не у всех ловцов креветок есть судно и сети: это вы легко можете переключиться на рыбу, но у того, кто ловит креветок с берега, выбора нет. А еще в нашем фьорде есть люди, для которых добыча креветок – единственный официальный заработок. Не станут сдавать – перейдут в разряд безработных со всеми вытекающими отсюда последствиями вплоть до направления на раннюю эвтаназию. Эти рыбаки, в отличие от вас, Ларс Кристенсен, не могут сдать свой улов перекупщикам, продать на рынке или завести постоянных частных покупателей в городе.

– Спасибо за подсказку, я поехал на рынок!

– Я вам ничего не подсказывал, я только честно обрисовал положение.

– И все равно, большое спасибо.

– Так вы что, сегодня совсем ничего не будете сдавать?

– За такие деньги?

– Я знаю, как тяжело вам достаются ваши креветки, Ларс Кристенсен, и я уважаю ваш труд. Но на вашем месте я бы все-таки сдал часть улова.

– Нет! Вот пойдет лосось, потом треска – буду сдавать рыбу.

– Сдайте хотя бы ящик, и официально будет считаться, что вы продолжаете сотрудничать с государственным Центром питания. А остальное можете отвезти на рынок.

– Я считаю, что это грабеж – так низко оценивать труд рыбаков.

– Подумайте, Ларс! Я ведь опять вам подсказываю…

– Некогда раздумывать. Я тороплюсь домой: мне надо поскорее сменить одежду, не то я рискую простудиться. Я пришел прямо с лова, чтобы сдать креветки живыми.

– Понимаю. Но я очень надеюсь, что следующий улов вы, как обычно, доставите к нам.

– Ну уж нет! Мне действительно не слишком легко дается этот мой заработок, тут вы правы. Прощайте!

– Надеюсь – до свиданья, молодой человек.

Чиновник Центра с явной симпатией относился к молодому рыбаку-инвалиду, и обычно Ланселот охотно с ним беседовал, иногда они даже выпивали по стаканчику энергена, сидя за круглым столиком в углу приемной, но сейчас он и вправду очень спешил.

Тронхейм после Катастрофы быстро разросся и стал огромным городом, как почти все скандинавские города, когда сюда хлынуло население полузатопленной Европы. Новые кварталы тысячеквартирных домов протянулись на километры, но рыбный рынок, куда было нужно Ланселоту, находился недалеко, и он не стал брать таксомобиль, а отправился туда прямо в коляске.

Он подкатил к рыбному ряду и сказал первому же продавцу, что хочет продать четыре пятикилограммовых ящика живых креветок.

– Где они у тебя?

– Здесь, на моем судне.

– Они у тебя и вправду живые? Сегодня мало кто выходил на лов.

– Пощупай мой рукав – я только что с моря.

– На каком причале встал?

– На пятнадцатом.

– Езжай вперед и готовь товар, я подъеду. Какое судно?

– Катамаран «Мерлин».

Когда он добрался до причала, рыбник уже был там со своим грузовым мобилем. Ланселот подъехал к «Мерлину», вкатился на палубу и крикнул рыбнику:

– Будь другом, снеси сам ящики на причал: у меня сегодня спина что-то не в порядке.

– О чем разговор!

Рыбник шагнул на катамаран, подошел к ящику и поднял крышку: убедившись, что креветки живые и достаточно крупные, он предложил Ланселоту по планете за ящик. Это было столько же, сколько ему прежде платили в Центре питания, однако ниже обычных рыночных цен, но спорить уже не приходилось. Рыбник достал карманный персоник, Ланселот приложил к окошечку большой палец с персональным кодом, и, когда в нем появился его банковский счет, тот перевел на него четыре планеты. Рыбник снес на причал все ящики. Они простились, обменявшись кодами и договорившись, что в следующий раз Ланселот предупредит рыбника о доставке улова заблаговременно. Теперь можно было отправляться на свой остров.

Добравшись до дома, Ланселот сразу же принял горячий душ, поел, приготовил грог, проглотил три таблетки аспирина, взял книгу и улегся в постель. Он читал бумажные книги и почти никогда не пользовался Всемирной библиотекой по персонику, благо книг в музее-усадьбе Писателя было достаточно.

Загудел персоник. Он со вздохом пересел в коляску и поехал к нему. На экране появилось письменное сообщение:

УПРАВЛЕНИЕ КУЛЬТУРЫ СООБЩАЕТ, ЧТО ВАША ДОЛЖНОСТЬ СМОТРИТЕЛЯ-ЭКСКУРСОВОДА МУЗЕЯ-УСАДЬБЫ УПРАЗДНЯЕТСЯ В СВЯЗИ С ЗАКРЫТИЕМ МУЗЕЯ.

ВАМ РАЗРЕШАЕТСЯ ПОЖИЗНЕННОЕ ПРОЖИВАНИЕ НА ТЕРРИТОРИИ БЫВШЕГО МУЗЕЯ.

Так… Вообще-то, этого следовало ожидать. Уже много лет никто не посещал усадьбу Известного Писателя, и он уже давно был по существу сторожем при никому не нужном музее. Ланселот начал помогать отцу в усадьбе-музее еще с детства, он был хорошим и грамотным экскурсоводом; ему казалось, что он так и будет служить в усадьбе до конца своих дней и жить в этом старом, до последнего гвоздя знакомом доме, рядом с могилой матери в маленьком саду. Ладно, переживем. Из дома не гонят, и то хорошо. В послании ничего не сказано о его заработной плате: может быть, они все-таки оставят ему хотя бы часть ее на прожитье? Он ведь не получает ни бесплатной еды, ни одежды, как прочие планетяне, не получает даже лекарств и витаминов по общим каналам, поскольку остров не подключен ни к одной из линий жизнеобеспечения, кроме электролинии Тэсла.

Ланс еще не успел отъехать от персоника, как снова прозвучал вызов и на экране появилось новое сообщение:

УПРАВЛЕНИЕ ТРУДА СООБЩАЕТ, ЧТО В СВЯЗИ С ВАШИМ УВОЛЬНЕНИЕМ ИЗ ОРГАНОВ КУЛЬТУРЫ ВЫ ПЕРЕХОДИТЕ В РАЗРЯД БЕЗРАБОТНЫХ.

ВАМ УСТАНАВЛИВАЕТСЯ ПОЖИЗНЕННОЕ ПОСОБИЕ В 12 ПЛАНЕТ ГОДОВЫХ.

Это значит – одна планета в месяц. Имея жилье и продолжая выходить в море, прожить, конечно, можно. На одежду наплевать: он будет донашивать то, что есть в доме, а полпланеты в неделю на инвалидную жеребьевку уж как-нибудь заработает даже при новых расценках. Но кое от чего придется отказаться, и в первую очередь – от Камелота. Король Артур, конечно, огорчится, но Ланселот предложит ему общаться через персоник, он уже давно об этом подумывал.

Он вызвал код банка и убедился, что на его счету всего двадцать шесть планет. Ладно, решил он, придется рассчитывать на путину лосося: эта славная рыбка поможет ему удержаться на плаву. Не стоит унывать! И он снова взялся за книгу.

Долго читать ему не пришлось.

– Да что они, сговорились? – пробормотал он, снова перебираясь из кровати в коляску и протягивая руку к вновь ожившему персонику.

МИНИСТЕРСТВО ЗДОРОВЬЯ СООБЩАЕТ.

ЧТО В СВЯЗИ С ПЕРЕХОДОМ НА БЕЗРАБОТИЦУ ВАМ УСТАНАВЛИВАЕТСЯ НОВЫЙ СРОК ЭВТАНАЗИИ ПО СОЦИАЛЬНЫМ ПРИЧИНАМ – ДВАДЦАТЬ ТРИ ГОДА.

Что за день такой, со всех сторон обложили! Он вернулся в постель.

Прежний срок обязательной эвтаназии ему был назначен на двадцать пять лет, а теперь, выходит, остается всего год жизни с небольшим, ведь ему скоро исполнится двадцать два. Конечно, он может отказаться от эвтаназии, поскольку формально она является актом добровольным; но отказаться – значит стать асом, асоциальным элементом. Избравших этот путь исключают из Банка людских ресурсов и лишают персонального кода, а человек без кода оказывается выброшенным из нормальной жизни: он не может ничего ни продать, ни купить, не может искать работу и получать медицинскую помощь. Он даже не может вызвать полицию или обратиться в суд, если его здоровью или имуществу будет нанесен ущерб. Нет, жизнь аса Ланселота отнюдь не привлекала. Остается одно – надеяться, что ему все-таки повезет с жеребьевкой.

Так он лежал и предавался тягостным мыслям, уже не пытаясь больше читать. Редко, очень редко Ларс Кристенсен и сэр Ланселот Озерный позволял унынию овладеть собой, но сегодня это случилось.

Подошло время вечерних новостей. Он мог смотреть их прямо из постели по маленькому дорожному персонику, прикрепленному к спинке кровати. Ланселот включил программу и после обычной сводки услышал сообщение о засухе в южных районах Планеты.

– Эта засуха, как сообщают достоверные источники, объясняется новыми происками русских, ведущих постоянную метеорологическую войну против свободного мира, – говорил с экрана ведущий. – Но русскому царю не помогут ни знойные ветры, ни тучи саранчи, перенесенной ветрами на поля Европы из России через Африку! Планете не грозит голод с тех пор, как специалисты по питанию открыли новый вид питания, запасы которого практически неисчерпаемы. Это сухопутные креветки!

Ага, вот это интересно! Дальше были показаны документальные кадры: цехи питания, работающие на полную мощь, огромные грузовые мобили, нагруженные ящиками с новым продуктом; счастливые потребители и потребительницы у своих едальников заказывают блюда из сухопутных креветок и лакомятся ими, плотоядно постанывая и закатывая глаза от восторга.

После сообщения о сухопутных креветках, почему-то так и не показанных крупным планом, ведущий предложил всем планетянам спеть Общий Гимн перед выступлением Мессии. Гимна Ланселот петь не стал и даже убавил звук. Он бездумно смотрел, как сменяют друг друга привычные кадры с толпами поющих планетян: их всегда показывали во время общего исполнения Гимна, чтобы каждый поющий у своего персоника чувствовал себя частью всей Планеты.

Ланселот хорошо сделал, что не выключил персоник: нанеся ему столько ударов подряд, капризная судьба вдруг сменила гнев на милость и поднесла подарок, который с лихвой перевесил все его беды. После Гимна он услышал из уст самого Месса, что отныне Мессия обещает исцелять всех инвалидов, увечных и больных, которые прибудут к нему за помощью на остров Иерусалим. «Придите ко мне, все измученные и обремененные болезнями, и я исцелю и упокою вас», – говорил Мессия, и в его прекрасных синих глазах стояли слезы.

Потом пошли волнующие кадры массового исцеления на огромном иерусалимском стадионе с Вавилонской Башней на заднем плане. Мессия, высокий, на голову выше всех сопровождающих его министров, врачей и охранников, обходил ряды инвалидов. Одних он исцелял прикосновением руки, других – одним лишь взглядом. Труднее всего Мессии давалось исцеление слепых и увечных.

Вот он подошел к молодому парню в инвалидной коляске, положил руки ему на плечи и сжал их. Забили барабаны, высоко взвыла напряженная музыка, и на экране крупным планом появилось сосредоточенное лицо Месса с выступившими на лбу каплями пота, и все жители Планеты убедились воочию, как дорого ему стоили эти чудеса. Месс выпустил парня из объятий – и все увидели ошеломленное и счастливое лицо бывшего инвалида, стоящего на своих ногах рядом с пустой коляской. Парень заплакал и покачнулся на еще нетвердых ногах. Его тут же заботливо подхватили под руки два медика в белых комбинезонах и под торжественную музыку фанфар осторожно повели в помещение под ликующими трибунами.

Потом ведущий программы новостей объявил, что на размещение и содержание прибывающих в Иерусалим паломников Мессия отдает свои личные средства, которые прежде собирался пожертвовать на восстановление Иерусалимского Храма. Узнав об этом, первые инвалиды, уже прибывшие в Иерусалим и исцеленные Мессией, отдали на восстановление Храма все свои сбережения и призвали к тому же тех, кто еще только собирается в Иерусалим. Было показано выступление этих счастливчиков. Один из них сказал: