Сочинения

Вокруг глаз кожа совершенно гладкая, без всякого признака морщин, точно на египетской статуе, которая от времени точно стала казаться живой. Скулы у нее несколько более выдаются, чем у всех женщин и еще более подчеркивают выражение энергии, которой дышит все ее лицо. Нос очень тонкий и прямой с раздувающимися розовыми нежными ноздрями. Очень изящной линией он соединен со лбом и замечательно бел; ноздри очень легко начинают раздуваться, как только Камиль взволнуется или рассердится. Этим свойством, по словам Тальмы, отличаются все великие люди в минуты гнева или иронии. Неподвижность ноздрей всегда говорит о некоторой душевной сухости. Нос скупого человека всегда неподвижен – он вечно сжат, как и его губы и все лицо его точно замкнуто, как и его душа. Рот, с красивым изгибом в уголках и ярко красными губами, необыкновенно красив и своими мягкими очертаниями представляет полный контраст с величественным и серьезным складом лица. Верхняя губа ее очень тонка и линия, соединяющая нос со ртом, очень выгнута и близко подходит к верхней губе, так что легкое вздергивание губы сразу придает лицу Камиль необыкновенно презрительное выражение. Нижняя губа толще и ослепительно красного цвета. Выражение губ замечательно мягкое и приятное и рот ее, точно изваянный резцом Фидия, производит впечатление полуоткрытой гранаты. Подбородок довольно полный, но его твердые линии доказывают ее решимость и вполне гармонируют со всем ее профилем, достойным богини. Над верхней губой растет легкий пушок; природа сделала бы большую ошибку, если бы лишила ее этих легких, как дымка, усиков. Уши, очень красивой формы, доказывают все изящество ее натуры. Бюст довольно полон, талия тонкая. Бедра не пышны, но грациозно округлены и своими контурами напоминают скорее Вакха, чем Венеру Каллипигийскую. Здесь особенно заметны нюансы, отличающие женщину знаменитую от всех обыкновенных женщин: первая всегда имеет несколько мужской склад тела, не имеет той гибкости и тех широких контуров, которыми отличаются женщины, предназначенные судьбой к обязанностям материнства. В свою очередь мужчины хитрые, лживые, трусливые, очень часто бывают наделены почти женскими бедрами. Шея Камиль одной покатой линией соединяется с плечами, и на затылке не имеет ни впадины, ни изгиба: опять доказательство силы. Плечи ее очень красивы, но настолько широки, что можно подумать, что они принадлежат женщине-колоссу. Форма рук очень красива и оконечности их своим изяществом напоминают руки англичанок: они все усеяны ямочками, довольно полны и оканчиваются розовыми, миндалевидными ногтями. Цвет кожи на руках замечательно бел, из чего можно заключить, что все ее тело, крупное, полное, имеет кожу совершенно другого оттенка, чем на лице. Вся голова ее придает ей несколько холодный и очень решительный вид, который смягчается подвижностью рта, очень часто меняющего свое выражение, точно так же, как и подвижные ноздри носа. Не всякому сразу бросится в глаза, сколько обещает эта живая игра лица, сколько в этом заманчивой прелести, и на первый взгляд лицо ее кажется вызывающе холодным. На нем точно лежит отпечаток какой-то печали, ему более присуще меланхоличное сосредоточенное выражение, нежели кокетливое. Мадемуазель де Туш больше слушает, чем говорит сама. Своим молчанием и пристальным, глубоким взглядом глаз она может смутить собеседника. Всякий образованный человек, видя ее, невольно сравнивал ее с Клеопатрой, которая едва не произвела большого переворота в истории народов. Но Камиль представляет собой женщину – львицу, полную сил и замечательно совершенную в умственном и физическом отношении.

Мужчина с несколько восточными воззрениями на женщин, наверное, пожалел бы, что она так умна и хотел бы увидать ее более женственной. Неприятно подумать, что вдруг имеешь дело с женщиной-демоном, испорченной до мозга костей. Способна ли она испытать страсть, будучи вечно занята холодным анализом и положительными науками? Разум, не убил ли в ней сердце или, может быть, как это ни странно, она чувствует и анализирует свои чувства одновременно? Существуют ли для нее преграды, или так как ее уму все доступно, то, в противоположность другим женщинам, она не остановится ни перед чем? Будучи так умна, может ли она открыть свое сердце, способна ли желать нравиться? Снизойдет ли до разных трогательных мелочей, которыми женщины стараются занять и заинтересовать любимого человека? Если, по ее мнению, чувство не достигает того идеала, к которому она стремится, не покончит ли она с ним сразу? Как угадать, что таится в глубине ее глаз? Невольно ждешь от нее какой-то неукротимости, чего-то неведомого. Вообще женщина с большой душевной силой хороша только как аллегория, но не в действительности.

Камиль Мопен немного напоминала собой Изиду Шиллера, стоявшую в полумраке храмов и у ног которой жрецы находили трупы отважных людей, приходивших вопрошать о своей судьбе. О Камиль ходило много рассказов, которых она не опровергала, и поэтому есть вероятие, что в них была доза правды. Или ей нравились такие слухи? Тип ее красоты играл немалую роль в ее славе: она послужила ее целям, так же как ее богатство и хорошее происхождение помогли ей удержать положение в свете. Если бы ваятель задумал изваять статую Бретани, то он не мог бы найти лучшей модели, чем мадемуазель де Туш. Только такие характеры, сангвинические и самовластные, могут не бояться губительного времени. Ее крепкое сложение, упругая здоровая кожа и бесстрастное лицо, точно кираса, предохраняют ее от морщин и делают ее в этом отношении счастливее других женщин. В 1817 г. эта интересная девушка открыла двери своего дома для артистов, известных авторов, ученых и публицистов, к которым она чувствовала инстинктивное влечение. Салон ее стал известен не менее салона барона Жерарда; у нее аристократия сталкивалась со знаменитостями, и можно было встретить самое лучшее парижское общество. Влиятельная родня мадемуазель де Туш и большое состояние, еще увеличившееся после наследства от тетки-монахини, много содействовали ей в этой трудной задаче: создать себе круг знакомых. Успеху ее в этом много помогла и ее независимость. Многие честолюбивые матери стали лелеять надежду женить на ней своих сыновей, состояние которых несколько уступало красоте их гербов. Некоторые пэры Франции, которых приманил ее годовой доход в восемьдесят тысяч ливров и роскошный дом, приезжали к ней со своими родственницами, которые считались очень разборчивыми и неприступными. Дипломатический мир, которому нужна пища для ума, находил в ее обществе большое удовольствие. Окруженная всеми этими типами, мадемуазель де Туш могла наблюдать, какие комедии могут разыгрывать люди под давлением страсти, алчности и честолюбия. Она рано поняла людей, и обстоятельства сложились для нее так удачно, что она на первых порах не имела случая испытать силу любви, которая завладевает умом и всем существом женщины и лишает ее возможности здраво судить об окружающем. Обыкновенно женщина живет сначала чувством, потом наслаждениями и, наконец, рассудком: отсюда три возраста, из которых последний, самый печальный – старость. В жизни мадемуазель де Туш порядок был совершенно другой: молодость ее была окружена снегами наук и холодом размышлений. Этой ненормальностью отчасти объясняется оригинальность ее образа жизни и свойство ее таланта. Она уже изучала всех мужчин в том возрасте, когда женщины всецело бывают поглощены одним героем; она презирала то, чем они восхищались, она видела лживость той лести, которую женщины принимают за правду и смеялась над тем, что им казалось очень важным. Эта неестественная жизнь длилась очень долго и имела роковую развязку: она только тогда ощутила в себе первую, молодую, свежую любовь, когда женщины по законам природы почти перестают думать о любви. Первая ее связь была сохранена в такой тайне, что никто не знал о ней. Фелиситэ, уступив, как все женщины, приговору сердца, думала, что красота физическая должна, наверное, соответствовать и душевной красоте человека; влюбившись в одну внешность, она вскоре увидала глупость своего возлюбленного: он видел в ней только женщину. Нескоро оправилась она от чувства отвращения, которое оставила в ней эта нелепая связь. Другой заметил ее горе, принялся утешать ее без всякой затаенной мысли, или, по крайней мере, хорошо скрыв свои тайные цели. Фелиситэ показалось, что в нем она найдет, наконец, то благородное сердце и ум, которого не хватало первому франту. Он был одним из самых оригинальных и умных людей своего времени, он писал под псевдонимом, и первое его сочинение было полно восторженных отзывов об Италии. Фелиситэ пришлось путешествовать, чтобы не остаться невеждой в этом отношении. Он относился ко всему скептически и насмешливо, но, тем не менее, повез Фелиситэ познакомиться со страной искусств. Можно по справедливости сказать, что этот знаменитый человек создал Камиль Мопен. Он упорядочил все ее бесчисленные познания, увеличил их знакомством с памятниками искусства Италии и передал ей свой слог, остроумный и меткий, насмешливый и глубокий, который составляет отличие его причудливого таланта. Камиль Мопен от себя изменила его по-своему, прибавила женскую остроту ума и способность воспринимать самые нежные ощущения. Кроме того, он познакомил ее с произведениями английской и немецкой литературы и во время путешествия научил ее этим двум языкам. В Риме в 1820 г. он покинул ее ради итальянки; это горе помогло ей стать знаменитой женщиной. Наполеон называл Несчастье восприемником Тения. После этого тяжелого для нее события мадемуазель де Туш раз навсегда почувствовала презрение ко всему человечеству, вследствие чего и приобрела такую силу духа. Фелиситэ умерла, и родился Камиль. Она вернулась в Париж с Конти, известным музыкантом, для которого она написала два оперных либретто. Но сама она навсегда утратила прежние иллюзии и тайно от всех обратилась в своего рода Дон-Жуана женщину, но только без долгов и без побед. Ободренная первым успехом, она издала два тома драматических произведений, которые сразу поставили Камиль Мопен наряду с самыми знаменитыми анонимами. В замечательном, небольшом романе, который считается одним из гениальных произведений этой эпохи, она описала свою обманутую любовь. Книга эта, которую поместили в разряд опасных, попала в категорию с Адольфом, где излиты очень неудачно жадобы на ту же тему, но от лица обвиняемых ею мужчин. До сих пор многим осталось непонятно, зачем она прибегла в такой метаморфозе в литературе. Только некоторые проницательные люди поняли, что сделано это было из чувства великодушия: с одной стороны, критика всегда менее щадит мужчину, а с другой – оставаясь в неизвестности, она, как женщина, добровольно отказывалась от славы. Но, несмотря на ее желание оставаться в тени, известность ее росла с каждым днем, отчасти благодаря ее салону, отчасти благодаря ее остроумию, верному взгляду на вещи и основательным знаниям. Она имела известный авторитет, ее слова передавались от одного к другому, и волей-неволей ей пришлось нести обязательства, которые наложило на нее парижское общество. Она была существом исключительным, однако, всеми признанным. Свет преклонился перед талантом и богатством этой оригинальной девушки; он признал и освятил ее любовь в независимости: женщины восхищались ее умом, мужчины – красотой. Впрочем, поведение ее было вполне согласно с общепринятыми приличиями, и привязанности ее имели по наружности вид совершенно платонических. Она ничем не напоминала женщин-писательниц. Мадемуазель де Туш была очаровательная светская особа, умевшая, кстати, выказать себя то слабенькой, любящей праздную жизнь, то кокетливой, занятой туалетами женщиной, приходящей в восторг от тех глупостей, какими восхищаются женщины и поэты. Она очень хорошо поняла, что после г-жи де Сталь, в этом столетии не хватит места для другой Сафо, и что Нинон не может существовать в Париже без вельмож и без двора. Она решила стать второй Нинон по уму, по своему преклонению перед искусством и художниками: она поэта меняла на музыканта, ваятеля на писателя. Ее великодушие и благородство доходило до наивности, и она не замечала обманов, так велико было ее сострадание к несчастью и презрение к счастливым людям. С 1830 г. она составила себе избранный круг испытанных друзей, любящих и уважающих друг друга, и замкнулась в этом кружке. Будучи так же далека от громкой известности г-жи де Сталь, как и от политической борьбы, она частенько поднимает на смех Камиль Мопен, младшего брата Жорж Занд, которую она называет своим Каином, потому что ее молодая слава предала забвению ее собственную известность. Мадемуазель де Туш с ангельской кротостью восхищается своей соперницей, не чувствуя в ней никакой зависти.

До той минуты, с которой начинается эта повесть, она вела самый счастливый образ жизни, какой только может желать женщина, если она в силах постоять за себя. С 1817 по 1839 год она приезжала в Туш раз пять-шесть. В первый раз это было в 1818 году, после испытанного ею разочарования. Жить в главном доме оказалось невозможным; тогда она отправила своего управляющего в Геранду, а сама заняла в Туше его помещение. Не предчувствуя будущей своей славы, она была очень грустна, никого не принимала и хотела сосредоточиться в своих мыслях и чувствах после постигшего ее несчастья. Затем, она написала о своем желании уединиться своей приятельнице в Париж, прося ее купить необходимую мебель для обстановки дома. Мебель была привезена водой до Нанта, затем была доставлена в Круазиг и оттуда с большими затруднениями ее привезли по пескам в Туш. Она выписала из Парижа рабочих и поселилась в Туше, который ей очень нравился общим своим видом. Здесь, как бы в привилегированном монастырском заключении, ей хотелось мысленно пережить события, которые пришлось испытать в жизни. В начале зимы она вернулась в Париж. Маленькая Геранда была тогда охвачена ужасным любопытством: везде только и было разговора, что о восточной роскоши обстановки мадемуазель де Туш. Нотариус, доверенное ее лицо, позволил осматривать дом. И вот туда потянулись любопытные из местечка Батца, из Круазига, из Савене. Благодаря этому наплыву посетителей, привратник и садовник собрали за два года огромную сумму, целых семнадцать франков. Фелиситэ вернулась в Туш только два года спустя, возвратившись из Италии, через Круазиг. В Геранде некоторое время не знали, что она здесь и с композитором Конти. Ее появление прошло почти незаметно для нелюбопытных жителей Геранды. Один только управляющий ее, да нотариус были посвящены в тайну существования знаменитого Камиль Мопен. Впрочем, в Геранде в это время уже стали бродить новые веяния, и некоторые лица знали о раздвоении личности мадемуазель де Туш. Почт-директор получал письма, адресованные Камиль Мопен, в Туш. Наконец, завеса разодралась. В такой ярой католической и отсталой стране, полной предрассудков, странная жизнь этой знаменитой женщины неминуемо должна была вызвать разные толки, испугавшие аббата Гримона; ее никто не мог здесь понять, в их умах составилось о ней самое ужасное представление. Фелиситэ была не одна в Туше: у нее был гость. Это был Клод Виньон, писатель, отличавшийся очень гордым и презрительным умом; хотя он не писал ничего, кроме критических статей, но сумел облагородить вкусы публики и способствовал возвышению уровня литературных произведений. Фелиситэ принимала его у себя за последние семь лет наряду с сотнями других писателей, журналистов, артистов и светских людей и хорошо изучила его бесхарактерность, лень, ужасную бедность и полное равнодушие и презрение ко всему; она вела себя по отношению к нему так, что, казалось, хотела сделать его своим мужем. Свое непонятное для ее друзей поведение она объясняла честолюбием и страхом перед наступающей старостью; по ее словам, ей хотелось провести остаток своей жизни с талантливым человеком, для которого ее состояние было бы средством выдвинуться и упрочить ее значение в литературном мире. Она увезла Клода Виньона из Парижа в Туш, как орел уносит в когтях козленка, увезла, чтобы хорошенько узнать его и прийти к какому-нибудь окончательному решению. Но она одновременно обманывала и Клода и Калиста и вовсе не помышляла о браке: в данное время она находилась в периоде страшного внутреннего разлада, какой только может испытать женщина с таким сильным духом, видя, что надежды, возложенные ею на умственную жизнь, обманули ее и видя, что жизнь ее слишком поздно, к несчастью, озарилась светом любви, таким ослепительным светом, какой горит только в сердцах двадцатилетних юных существ. Опишем теперь место уединения Камиля.

В нескольких сотнях шагов от Геранды прекращается бретонская почва, и начинаются соляные болота и дюны. Здесь начинается песчаная пустыня, которую море положило преградой между собой и землей; дорога, ведущая к пескам, вся изрытая и неровная, никогда не видела ни одного экипажа. Пустыня эта покрыта бесплодными песками и болотами, с тинистыми кочками, из которых добывается соль; маленький рукав моря отделяет от материка полуостров Круазиг. Хотя географически он считается полуостровом, но в виду того, что он соприкасается с Бретанью песчаною полосою со стороны Батца, а пески эти сыпучие и раскаленные крайне затрудняют сношение, то Круазиг легко может сойти за остров. В том месте, где дорога из Круазига на Геранду опять идет по ровной земле, находится дача, окруженная садом, в котором сразу бросаются в глаза изогнутые, искривленные сосны, то широко раскинувшие ветви, то почти обнаженные, с красноватыми стволами, с которых слезла местами кора. Деревья эти – жертвы ураганов, но стоят невредимо, несмотря на бури и морские приливы. Они приготовляют зрителя к грустному и странному зрелищу соляных болот и дюн, которые имеют вид окаменелого моря. Дом, довольно хорошо построенный из сланцевых камней с известью, украшенный гранитными столбами, не имеет никакого стиля, а представляет голую стену, с равномерно пробитыми оконными отверстиями. Окна в первом этаже имеют цельные, большие стекла, а в нижнем – маленькие, узкие. Над первым этажом находятся чердаки, тянущиеся по всему протяжению высокой, остроконечной крыши с двумя щипцами и двумя большими слуховыми окнами по фасаду. Внутри треугольника, образуемого щипцом, находится большое окно, выходящее на запад к морю, а на восток – к Геранде. Одной стороной дом выходит на дорогу, ведущую к Геранде, а другой – в пустыню, в конце которой находится Круазиг, а за ним открытое море. Ручеек вытекает из отверстия в стене парка, течет вдоль дороги в Круазиг, затем пересекает ее и теряется среди песков в маленьком соленом озере, опоясанном дюнами и болотами и возникшем после наводнения. Дорога в несколько сажен ведет к дому. Через большие ворота входят во двор; вокруг него расположены довольно скромные деревенские постройки: конюшня, каретный сарай и домик садовника, возле которого находится птичий двор со всеми относящимися к нему службами; всем этим гораздо больше пользуется привратник, чем господа. Сероватая окраска дома прекрасно гармонирует с окружающим ее пейзажем. Парк представляет собой оазис в пустыне; у входа в него путешественник видит, прежде всего, глиняную хижинку, где живут сторожа из таможни. Этот дом без земли, или вернее, с землями, которые расположены в территории Геранды, имеет с болот до десяти тысяч ливров дохода и сверх того, доходные мызы, разбросанные вокруг. Таково было поместье Тушей, после того, как революция лишила их феодальных налогов. В настоящее время это обыкновенное имение; но рабочие продолжают называть дом замком и, пожалуй, стали бы говорить государь, если бы это слово не утратило теперь смысл. Когда Фелиситэ принялась за поправку Туша, то, как истая артистка в душе, она ничего не изменила в наружном виде меланхоличного дома, делающем его похожим на тюрьму. Только ворота были украшены двумя кирпичными колонками, образующими арку, под которой может проехать экипаж. Двор она велела усадить деревьями.

Распределение комнат нижнего этажа такое же, как и в большинстве домов, выстроенных в прошлом столетии. По всем признакам, дом этот был выстроен на развалинах какого-нибудь маленького замка, служившего соединительным звеном между Круазигом и местечком Батцом, с одной стороны и Герандой с другой, и отсюда можно было распоряжаться всеми окрестными болотами. Внизу лестницы был вестибюль. Затем шла большая комната с дощатым полом: здесь Фелиситэ поставила биллиард. Затем дальше огромная зала с шестью окнами; два из них, пробитые до низу стены, образуют двери; лестница из двенадцати ступеней ведет в сад; этим дверям в зале соответствуют другие двери, ведущие в биллиардную и в столовую. Кухня находится в другом конце и сообщается со столовой посредством буфетной комнаты. Лестница отделяет биллиардную от кухни, из которой была еще дверь в вестибюль; но мадемуазель де Туш забраковала ее и велела прорубить дверь с выходом во двор. Благодаря высоким большим комнатам, Камиль могла убрать весь этот этаж в очень простом, но благородном стиле. В убранстве не было никакой роскоши. Зала, с окрашенными в серый цвет стенами, обставлена старинной мебелью из красного дерева с зеленой шелковой обивкой, на окнах висели белые коленкоровые занавеси с зеленой каймой, затем были две консоли и круглый стол; посредине лежал ковер с большими шашками. На большом камине с громадным зеркалом стояли часы, изображавшие солнечный диск, а по бокам два канделябра в стиле империи. Биллиард накрыт серым, с зеленой каймой, чехлом; в этой же комнате стоят еще два дивана. Мебель столовой состоит из четырех буфетов красного дерева, из стола, дюжины красных стульев, с волосяными сиденьями; по стенам в рамках из красного дерева висят чудные гравюры Одрана. С потолка спускается изящный фонарь, какой бывает на лестницах богатых отелей; в нем помещаются две лампы. Потолки, с выдающимися балками, везде окрашены под натуральный цвет дерева. Старинная лестница, деревянная с толстыми перилами, сверху донизу покрыта ковром.

В верхнем этаже было две половины, разделенные лестницей. Камиль взяла для себя то помещение, которое выходит окнами к болотам, к морю и к дюнам; она устроила себе маленькую гостиную, большую спальню, два кабинета: один служит ей уборной, другой рабочей комнатой. На другой половине она устроила два отдельных помещения, которые каждое заключались в передней и одной комнате. Для прислуги были комнаты под крышей. Помещения для гостей сначала имели только самую необходимую мебель. Вся же роскошная художественная обстановка, выписанная из Парижа, предназначалась для ее личной половины. Ей захотелось обставить самой причудливой художественной меблировкой этот мрачный и меланхоличный дом с его мрачным и меланхоличным местоположением. Гостиная ее была вся обтянута чудными гобеленами в восхитительных панелях со скульптурными украшениями. На окнах висели тяжелые старинные занавеси из великолепного брокара с отливом, отдающим то золотом, то красным цветом, то желтым, то зеленым; занавеси же падали тяжелыми складками, с богатым аграмантом на концах и с кистями, которые были так роскошны, что могли бы служить церковным украшением. В гостиной стоял шкаф, разысканный для нее поверенным, стоящий в настоящее время семь-восемь тысяч франков; затем стол из черного дерева с вырезными украшениями, секретер с тысячей ящичков, с арабесками из слоновой кости, из Венеции, и разная чудная мебель в готическом стиле. В гостиной была масса картин и статуэток и всякие редкости, которые собрал для нее один из ее друзей, художник. Продавцы этих ценных редкостей в 1815 году не подозревали еще о той высокой цене, которой стали со временем оцениваться такие сокровища. На столах стояли чудные японские вазы с причудливыми узорами. На полу лежал персидский ковер, контрабандой провезенный через дюны. Спальня ее во вкусе Людовика XV и стиль соблюден до мелочей. Кровать деревянная, с резными украшениями, окрашена в белый цвет; оба заголовка дугообразной формы и заканчиваются амурами, перебрасывающимися цветами; они обиты шелковой материей, затканной цветами; балдахин над кроватью украшен четырьмя султанами из перьев; стены комнаты обиты персидской материей, подхваченной шелковыми бантами и шнурами. Камин выложен раковинами; на нем стоят часы из толченого золота между двумя большими севрскими вазами небесно-голубого цвета с украшениями из позолоченной бронзы. Зеркало заключено в рамку того же стиля, как и вся комната, здесь же стоит и туалет Помпадур, весь в кружевах, с зеркалом. Остальная мебель состоит из всевозможных изогнутых кресел, из качалок, из маленького жесткого диванчика; тут же грелка с обитой спинкой, лакированные ширмы, шелковые портьеры из той же материи, что и мебельная обивка, с розовой атласной подкладкой, задрапированные шнурами; повсюду разбросаны ковры и разные элегантные, богатые и изящные вещицы, которые служили декорацией для красавиц XVIII века, занимавшихся любовными делами. В рабочем кабинете обстановка современная, совершенно не похожая на прихотливую мебель века Людовика XY. Комната обставлена мебелью красного дерева; библиотека заставлена книгами; кабинет похож скорее на будуар, потому что в нем стоит диван. Повсюду разбросаны изящные пустячки, которые так любят женщины и все они современного изделья: тут и книги с секретными замками, и ящички для платков и перчаток, и фарфоровые абажуры с рисунками, и статуэтки, тут и китайские безделушки, и письменные приборы, несколько альбомов, разные пресс-папье и тому подобные модные вещицы. С невольным удивлением замечаешь здесь пистолеты, кальян, хлыстик, гамак, трубку, охотничье ружье, блузу, табак и солдатский мешок – весь этот причудливый сбор вещей дает представление о том, какова была Фелиситэ.