Метро 2033: Летящий вдаль

Тогда я решаю, что задание Веденеева немного подождет, тем более никаких сроков мне не ставили. Сейчас важнее сбить преследователей со следа, затаиться, переждать. И Москва – не самое подходящее для этого место. Байк, пустынные дороги, редкие заброшенные поселения, подвалы и подземные стоянки – вот что ждет меня в ближайшее время. Никакого плана, соображу по дороге. Главное – смотаться подальше, пока озлобленные рейдеры не вздернули меня на первом же уцелевшем фонарном столбе.

Через час, взяв все необходимое в дорогу из своего тайника, я, выбирая улицы посвободнее, поворачиваю на юг…

…Воспоминания отступают. Большой город остается позади. Документы из архива, так необходимые Веденееву, я беспрепятственно забираю – побудут пока у меня, а закину их Андрею Павловичу позже. Теперь соображаю, куда двигаться дальше. Надеюсь, у меня получилось побольше наследить, чтобы до рейдеров дошел слух, будто ненавистный им Байкер сбежал из города. До полного наступления ночи еще час с лишним, за это время можно покрыть немалое расстояние, а заночую в каком-нибудь строении, которых попадается немало на пути.

Луна, глядящая с неба, кажется потасканной и ободранной. В воздухе носится мошкара, издавая пронзительный писк, норовя то и дело залепить обзорное стекло шлема. Приходится двигаться медленно, отмахиваясь от надоедливых насекомых. Справа на западе расцветает небо, багряными сполохами окрашиваются тучные облака. Кроваво-красный закат бесподобен. Никогда не устану любоваться им. Если не обращать внимания на встречающиеся вдоль дороги обвалившиеся домики, покосившиеся плетни и поросшие высокой травой и редкими узловатыми деревьями поля, то здесь мало что изменилось. Дорога хоть и растрескалась, но вполне проходима, практически свободна от мусора, хлама и сгнивших машин. Продвигаться вперед мне не составляет большого труда, благо мой двухколесный товарищ пока не на пенсии, еще послужит мне. Приходится быть осторожным, но осторожность – не порок, а полезное качество. Я бы даже сказал, незаменимое, когда хочется жить.

Спустя час я притормаживаю у заброшенного склада. Придирчиво осматриваю помещение. На входной двери чудом сохранился металлический затвор – можно запереться изнутри. Но я на всякий случай устанавливаю пару растяжек и для пущей уверенности натягиваю перед дверью с внешней стороны тонкую проволоку с парой консервных банок, которые нашел неподалеку – послужит сигнализацией. Внутри не нахожу ничего полезного. Дозиметр молчит, и слава богу – искать в темноте новое укрытие не хотелось бы. В дальнем углу от двери обустраиваю себе нехитрое место для ночлега из ветоши и деревянных палет. Справа от себя кладу обрез и «ТТ», слева – свой любимый топорик, которым разнес уже не одну черепушку. Мне кажется, что я сегодня не смогу уснуть – мозг слишком возбужден новостью о том, что на меня охотятся рейдеры, а сердце предательски болит. Мысли жалящими пчелами неистово продолжают кусать изнутри. Ну, хоть немного отдохнет тело от дороги.

Несмотря на все переживания, на удивление быстро засыпаю.

Только во сне меня называют по имени. Ни одно живое существо в реальности не знает, как меня зовут. Но сны мне не подвластны. Во сне она зовет меня по имени, тянет ко мне свои нежные руки, но всегда между нами какая-то преграда: неприступный забор, ручей с сильным течением и скользкими камнями на дне или просто туман, в котором я плутаю, но никак не могу выйти из него на любимый голос… Кидаюсь из одной стороны в другую, но туман становится только гуще. Просыпаясь после таких снов, я не чувствую себя отдохнувшим, а в сердце разливается тоска. Вот и сейчас, задолго до рассвета, я подскакиваю, словно кто-то силой выдергивает меня из беспокойного сна, и знаю, что уже не засну больше. Остается лишь лежать на стареньких палетах, укрывшись кожаной курткой, и терпеливо ждать начала следующего дня. Ночью одиночество чувствуется острее…

* * *

– Куда путь держите?

Что заставляет меня остановиться возле повозки на обочине пыльной дороги и спросить? Я не слишком любопытен, просто первый раз в жизни не знаю, куда мне идти. Что может быть хуже, когда нет цели? Средство передвижения выглядит весьма экзотично: ветхая крытая повозка с грязным пологом, на крыше – деревянный ящик, под платформой, между колесами, висят подвешенные на крюках вещи. И запряжена самой настоящей лошадкой, с виду вполне обычной, если не обращать внимание на лишнюю пару ушек на голове.

Незнакомцы могут быть опасны, но старик с кнутом в руках не выглядит таким. Такое ощущение, что он еле держится на неудобном сиденье. Старик поднимает на меня уставшие красные глаза. Нижняя часть его лица скрыта грязным выцветшим платком, из-под шапки, похожей на папаху, выбиваются курчавые седые волосы.

– Чужак, у нас нечем поживиться, ступай своей дорогой.

– Ты неправильно меня понял, – я отчего-то вдруг чувствую вину, – мне не нужны ваши вещи.

Откидной борт повозки распахивается, и из-за него показывается женщина, вся увешанная браслетами и бусами. На ней широкая цветная юбка и кофта с расширяющимися от локтя рукавами. Рот и нос также закрыты повязкой.

– Лара, иди обратно, – не поворачиваясь, говорит мужчина с кнутом.

– Еще чего, – бурчит женщина и с вызовом смотрит на меня. – Ты кто?

– Он уже уезжает.

Я вижу, как рука старика тянется к свертку, лежащему рядом – наверняка там оружие. Если эта пара стариков до сих пор жива и путешествует по поверхности, значит, они не такие уж безобидные, какими кажутся на первый взгляд. Я отрываю руки от руля байка и демонстрирую их мужчине.

– Все в порядке, мне действительно пора.

– Куда же? – с интересом спрашивает женщина.

Я вижу, как она поудобнее устраивается на краю повозки, свешивает ноги и начинает ими болтать. Замечаю, что внутри повозка заставлена корзинами, наполнена всевозможными мешками со скарбом. Цыгане, скорее всего. Бродячие. Встречал я таких в окрестностях Москвы.

Пожимаю плечами:

– Туда, где мне найдется работа.

– Знаю я одно место. Были мы там как-то. Люди выжили и к югу отсюда.

Выжили? Разве можно выжить в иссушенных, кишащих монстрами степях? Если только эти люди – хиреющие и загибающиеся, покрытые язвами и считающие последние дни.

– Вполне себе неплохо живут, – словно прочитав мои мысли, продолжает она.

– Где живут? – спрашиваю я.

– Есть небольшой городок, Волгодонск называется.

Дальнейшие слова Лары я уже слышу, словно в тумане. Перед глазами – цветущие тополя и пух, щекочущий ноздри, неширокие улочки и панельные дома, мост через искрящийся на солнце залив и Цимлянское море, неспешно накатывающее волны на берег. Величественно раскинулись степные просторы, разрезаемые лесополосами. Лето, жара. Именно в такой жаркий денек я потерял все это.

– …ты меня слушаешь?

Вопрос вытаскивает за шиворот из омута, в который я угодил, благодаря своим воспоминаниям. Замечаю, что руки слегка дрожат.

– Отвлекся, – голос хриплый, будто простуженный, от волнения подводит. Что это? Испытание? Совпадение? Случай?

– Там ты вполне сможешь найти себе работу, как мне кажется, – добавляет женщина.

Кажется, цыганка немного смущена моей реакцией, но она ни о чем не догадывается. Но какова была вероятность, что я услышу от бродяг именно про мой родной город? Не областной центр, а маленький провинциальный город? Не очень большая, прямо скажем. Хочу ли я увидеть, во что превратились родные места за двадцать лет? Стоит ли ворошить прошлое, от которого не спасет даже быстрый байк?

– Ты не ошиблась?

Слова произношу как будто не я, в то время как настоящий «я» наблюдает за происходящим со стороны: вот он, байкер, с потерянным лицом, в глазах – боль и… страх? И, вместе с тем, жгучее желание увидеть, узнать. Что я там найду кроме прошлого, спрятанного глубоко в моем подсознании? Выдержу ли?

– Я никогда не ошибаюсь, – поджав губы, отвечает Лара. – А хочешь, погадаю, касатик? – вдруг спрашивает она.

– Спасибо. Пожалуй, откажусь.

– Да я денег с тебя не возьму, рыцарь дорог.

Я смотрю в ее мутные глаза и качаю головой.

– Ну как знаешь, касатик. Ну, тогда хоть совет прими. Берегись красивых девушек с черными тюльпанами, беги от них подальше, – напоследок говорит мне она, пока ее мужчина взмахивает кнутом, заставляя лошадь двигаться дальше.

Я смотрю им вслед несколько долгих секунд, а затем направляю байк дальше по пыльной дороге, обдумывая услышанное. А в душе растет волнение.

* * *

Байк несет меня вдаль, наворачивая километры на свой счетчик. Мимо проносятся заброшенные покосившиеся домики, заросшие сорной травой поля, непроходимые лесополосы. Кое-где скрючившаяся растительность уже подобралась вплотную к дороге, еще немного – и она поглотит потрескавшуюся серую полоску асфальта. Я вдруг замечаю, что у обочины дороги три волколака дружно треплют что-то. Звери слышат рев моего движка и поднимают залитые кровью морды с красными глазами. В них – только злоба и голод. Для них я – добыча. У дороги лежит тело растерзанного мужчины. Сквозь разодранную грудь торчат обломанные ребра, живот распорот острыми клыками тварей, руки и одна нога обглоданы до костей и неестественно вывернуты. Как он очутился здесь один, за столько километров от ближайшего населенного пункта? Может, он с одной из деревенек, коих в округе немало, и кое-где еще сохранилась разумная жизнь? Но сейчас это уже неважно. Мужчина безнадежно мертв. Отчего я тогда остановился и жду, когда волколаки подойдут ближе? Разве мне есть до них дело?

Твари не верят своему счастью: сразу две добычи за день для них. Для глуповатых созданий они проявляют удивительную смекалку – заходят с разных сторон и не торопятся атаковать сразу же, проявляют осторожность. Или дело в том, что они уже насытились? Да и вид моего байка их тоже немного смущает.

Я неспешно слезаю с мотоцикла и делаю шаг навстречу ближайшей твари. Если атаковать первым и не ждать, то у меня будет время, чтобы развернуться к остальным двум. Волколак скалит зубы, рычит. Такое ощущение, что он надо мной насмехается. Посмотрим, кто будет смеяться через несколько минут. Я снимаю с пояса обрез и стреляю в упор – до зверя чуть больше пяти метров. Полчерепа сносит, как не бывало. Тело твари отбрасывает в придорожную пыль, кровь толчками выталкивается из зияющей раны, окрашивая дорогу в алые тона. Кровь бликует в лучах полуденного солнца, разливается на асфальте, проникая в трещинки, впитывается дорожным покрытием, чернеет от пыли.

В этот момент прыгает вторая тварь. Я кидаю на землю обрез, выхватываю топорик, инстинктивно приседаю. Сверкает на солнце сталь. Две отрубленные лапы отлетают в сторону, волколак взвизгивает и катается у моих ног, больше не помышляя об атаке – пачкает мои сапоги густой маслянистой алой жидкостью, скулит. Пинком я отбрасываю извивающееся тело и смотрю в глаза третьему зверю. Тот пятится – признал во мне более сильного хищника и понимает, что со мной лучше не связываться. Но поздно. Бросок, волколак с некоторым изумлением скашивает глаза и еще стоит в недоумении парочку секунд, не веря в случившееся – изо лба его, ровно посередине между глаз, торчит лезвие топора, с хрустом врубившееся в кость. Затем тварь заваливается на бок, не издав больше ни звука. Ударом ноги в горло я добиваю лишившегося лап зверя и иду к телу мужчины на обочине. Зачем? Зафиксировать и без того явную смерть?

В карманах у покойника не находится ничего полезного. Да, я не брезгую забирать вещи у трупов, на том свете они им ни к чему. А тут ни оружия, ни документов. Вообще ничего. И чего его занесло так далеко? Уже не узнать, с какой целью оказался он здесь, и я лишь искренне желаю бедолаге лучшей участи в следующей жизни, если она есть.

Мой верный байк мчит меня дальше – к землям далеким и родным, пугающим и манящим одновременно.

Глава 2

Аксинья

Ростовская область, недалеко от Волгодонска

Кукушки нынче уже не те. Их нужно обходить стороной, и как можно по более удаленной траектории. Извечный вопрос: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?» давно не актуален. Тут бы несколько минут продержаться, повстречав на пути уродливое тело некогда очень даже симпатичной птички. А ее крик вполне может заставить лопнуть барабанные перепонки.

Вот же непруха.

Единственный выход – обходить вдоль реки. На дороге – заметит, на старенькой «Ямахе» от нее непросто уйти, хоть и разучилась летать, зараза, с довоенных времен, да и вдруг забарахлит не ко времени верный железный товарищ. Что тогда делать? Попробуй объясни «птичке», что случайно оказался на ее территории, проездом. За проезд по чужой территории нынче пошлину платить надо. И не всегда антибиотиками, патронами да снедью можно откупиться. Иные и свежего мясца норовят урвать.

Вдоль реки двигаться приходится медленно. Глушитель на выхлопной трубе негромко чихает сизым дымом. Только не навернись, родной – сейчас совсем не время. Тогда рокот чужака с потрохами выдаст. Балка на пути завалена всяким мусором – ветками, корягами, ветошью прошлого довоенного мира, арматурой. Двигаясь осторожно, приходится объезжать препятствия на пути, а так хочется рвануть как можно быстрее из гиблого места. Благо, местность более-менее ровная, без порогов и оврагов, да и крупных камней немного.

Солнце палит уже нещадно. В истертой косухе жарко, и я снимаю ее, сворачиваю и прячу в багажное отделение сзади. В очередной раз проверяю, заряжен ли обрез, висящий на левом бедре. Пот струится по ноющей спине, рубаха неприятно липнет к телу. Хочется сорвать приевшийся намордник, но при взгляде на пыльную дорогу желание улетучивается. Дышать пылью не хочется. А вдруг в ней содержится эта дрянь – наследие последней войны в истории человечества? Дозиметр, пристроенный на руле, молчит – он мое спасение, верный набат, предупреждающий о беде, спасающий от очагов радиации, встречающихся на пути. Казалось бы, вот она, желанная прохлада, прямо передо мной. Окунуться бы в божественную влагу реки. Но нельзя. Даже если бы фон позволял водные процедуры, порой в кажущейся на первый взгляд спокойной воде водится такое, что еще долго в кошмарах сниться будет.

Угрожающее бормотание кукушки доносится уже слева и немного сзади – опасный участок почти миновал, глядишь, и на этот раз пронесет. Неужто запас везения еще не израсходован?

И тут, почти уверовав в очередной хеппи-энд, которых на моем коротком послевоенном веку случилось уже немало, краем глаза замечаю рябь на водной глади. Там, среди редкой камышовой поросли, на заболоченном участке возле берега с моей стороны, из воды вдруг вырываются пузыри, лопаясь с жутким звуком. Смрад чувствуется даже через «намордник». Обладатель столь смачной отрыжки не заставляет себя долго ждать – на поверхности показывается тупоносая морда с глазами навыкате и длиннющими усами, обыскивающими пространство вокруг.

Только этого еще не хватало! А ведь почти выбрался из неприятной ситуации.

Сом, – а именно он и является обладателем шикарнейших усов длиной в пять-шесть метров и толщиной с руку взрослого человека, – утробно рычит и грозится ухватить меня своими выростами, больше напоминающими щупальца морского чудища. Эгей, а на концах усов-то присоски! Их покрывает какая-то гадость, напоминающая густую слизь. Подозреваю, что даже малейшее их прикосновение смертельно: сочащиеся ядом выросты парализуют в мгновение ока. Сам видел, как волколак, далеко не самое безобидное создание из водящихся здесь, в степях, стал жертвой сома, спустившись к реке попить.

На помощь мне неожиданно приходит недавний враг, встречи с которым я так старался избежать. Крик кукушки заставляет меня подскочить в седле и судорожно вцепиться в руль. Прямо надо мной проносится туша «птички», выбросив вперед острые как ножи когти. К счастью, не я оказываюсь объектом столь пристального внимания. Порыв ветра почти сбивает меня, и я петляю, низко пригнувшись к земле и исполняя причудливые трюки, которым позавидовал бы любой каскадер в былые времена.

Отбежав на достаточное расстояние, я решаю остановиться – нечасто увидишь на своем веку битву двух титанов. Схватка выходит короткой. Кукушка с наскока пробивает мощным клювом спину водному монстру, выдирая позвоночник. Кровь заливает «птичку», отчего она выглядит еще более устрашающе. Но победа неожиданно уплывает из-под ее клюва: в последний момент сом обвивает усами своего противника. Тщетно бьется в этих смертельных объятиях кукушка, молотит куцыми крыльями, оставляет когтями длинные борозды на гладком теле рыбины. Сегодня победителей не будет.

На этом скоротечный бой завершается, но еще какое-то время вода, где только что скрылись два монстра, бурлит, выбрасывая на поверхность сгустки багряной крови, расплывающиеся в неспешном течении.

Задерживаться дальше не имеет смысла. Ревет двигатель, отдавая дань памяти погибшим тварям, и я мчусь дальше, навстречу знойному прошлому.

Мой байк – моя гордость. Настоящее произведение постапокалиптического искусства. Умелец из села неподалеку от Пензы нашил листы по бокам для защиты ног, установил пуленепробиваемое стекло над рулем, сняв его с отслужившей свой век инкассаторской машины и подогнав по размеру, укрепил раму, приварил сзади дополнительные баки, на ободьях колес закрепил ножи – теперь если какой-нибудь зверь захочет ухватить, как минимум рассеченной пастью отделается. Ну а если просто облаял волколак, так это хорошо – к ровной дороге.

Движок «Ямахи» перебрал я сам. В таких вещах я никому не доверяю. Хоть и старенький уже мой японец, но несколько лет еще послужит. Расплачиваться за байк пришлось серьезно, он стоил мне деликатных и весьма опасных заданий. Зато мой стальной конь в дальнобоях редко меня подводит.

Шлем – отдельный шедевр. Этакий гибрид мотоциклетного девайса и пристегивающегося к нему намордника-респиратора. А с затылочной части скалится саблезубик, прижавшийся к земле и готовый к прыжку – этим я обязан одной странной художнице из Подмосковья. Не перевелись еще таланты на наших просторах.

С тех пор я наматываю километры по развалинам столицы нашей родины и окрестностям, подрабатывая, как придется. Берусь за грязную работку, которая не по силам понтовым рейсерам[1] и джагерам[2] – эти сильны только стаями, по одному – пугливые. Остатки мотобратств можно еще встретить кое-где, но дальше своей территории они редко выходят. Рейсеры пару раз покушались на мою «Ямаху», устраивая мне засады, но на той дороге хозяином оказывался я. Да и куда их трайкам[3] до моей железяки. На сухой дороге мне нет равных, да и по соплям[4] моя чесотка[5] очень даже ничего.

Единственное табу – я против второго номера. Категорически. Ни к чему хорошему это не приводит. Пассажиров не беру. В попутчиках у меня только ветер.

Мой старый надежный друг несет меня, рассекая степь. Дымится под колесами побуревшая от знойного солнца земля. Еще немного – и глазу откроется пойма с зарослями горбатых раскидистых ив. Двадцать долгих лет разделили меня и родные просторы. Двадцать лет я ждал снова этого свидания. И в груди становится тесно. Странно, я никогда ранее не слыл сентиментальным.

Я чувствую смятение и сбавляю стремительный бег моего стального скакуна.

Впереди, во всю необъятную ширину степи, плещутся и пенятся водные просторы. А справа от меня все так же спокойно катится зеленоватая вода, лаская стройное русло с пологими откосами и вливаясь в огромную водную чашу.

И тут я допускаю ошибку. От неудержимого восторга с примесью горечи и нотками ностальгии внимание становится рассеянным. Это мгновение стоит мне многого: не заметив валун, выросший под ногами, я налетаю колесом прямо на него. Стальной конь подо мной вздыбливается, натужно стонет и вышвыривает меня из седла. От удара о землю слетает шлем.

Пошатываясь и растирая лодыжку, я встаю на ноги. Говорят, падение мотошлема – очень плохая примета. Неминуемо последует падение с байка. Но как быть, если я уже упал? По старой привычке плюю на место падения шлема и притоптываю сверху. Недалеко замечаю странную длинную палку с ведрами, прикрепленными на обоих концах. Память услужливо подсказывает – коромысло. С такими в свое время ходили за водой красавицы-казачки. Само по себе очень странное обстоятельство. Откуда оно здесь? Но тут же я забываю обо всем. Мой стальной конь, израненный, лежит в пяти шагах от меня. С первого взгляда становится понятно, что раны его серьезные. Переднее колесо сильно помято, спицы полопались, а обод напоминает знак бесконечности. Бак кровоточит, но это поправимо – временно можно заделать. Левый стальной лист сорван. И еще по мелочи. Посреди пустынной степи повреждения почти катастрофичны. Абзац! К тому же нестерпимо болит в груди, а во рту ощущается привкус крови. Не дай бог, сломаны ребра. И в этот момент я чувствую рядом еще чье-то присутствие. Осматриваюсь.

Недалеко от воды, на камне, увитом виноградной лозой, сидит девушка поразительной красоты. Заметив мой взгляд, она медленно поднимается и направляется ко мне.

– Я знаю, что тебе нужно. Я уже давно жду здесь тебя.

Легкий ветерок перебирает золотые кудри молодой красавицы.

– Есть город… – Слова, словно ушат холодной воды в стужу.

Мое тело покрывается гусиной кожей, и я вздрагиваю. Кажется, что ее губы остаются недвижимыми, когда она говорит. Что это? Оптическая иллюзия? Тепловой удар? Но нет, стоящая передо мной девушка более чем реальна.

– Есть… – повторяет она.

В голове моей вихрь вопросов, но я не решаюсь задать их вслух.

Она улыбается, и в это мгновение я забываю обо всем на свете. Гордая, величавая осанка девушки и мечтательная улыбка будоражат душу, мешают думать свободно, размышлять. Длинное платье в оборках – словно продолжение струящейся мутноватой речной воды, узел тяжелых кос – будто копна выцветших водорослей. Мысли путаются. Я мучительно пытаюсь собраться, но она уже захватила власть надо мной.

– Там, – ее рука властно указывает на восток, где струится дымка, и сложно что-то разглядеть в мареве. – Ты найдешь все ответы там. Поторопись.

Я киваю, отчего-то слепо доверяя ей.

– Но как? – Первые слова даются мне с огромным трудом.

Она прикладывает палец к губам и игриво смотрит на меня. А затем медленно разворачивается и уходит прочь. А за ней шлейфом расцветают жуткой и нечеловеческой красотой багрово-черные тюльпаны.

– Скажи хоть имя! – в отчаянии кричу я вслед.

И как шепот ветра еле слышно доносится:

– Аксинья…

Ощутимо тянет гарью. Я чувствую, что уже близко. Мои слова подтверждает и пепел, который медленно кружится вокруг меня, оседая на землю мягким покрывалом. Через стекла шлема кажется, что это снег. Видимость ухудшается с каждым пройденным метром. Что скрывает от меня пепельное покрывало? А вдруг за этим саваном меня ждет смерть? Или я уже на ее территории? Но мне совсем не страшно. Байкеры не умирают, они становятся ветром.

В небе проносится стая птиц. Отсюда невозможно разглядеть, являются ли они угрозой для меня. К счастью, они не проявляют особого любопытства и, немного покричав над моей головой, уносятся прочь.

Есть город, говорила она. И есть мечта. И я к ней иду.

Глава 3

Чучельник

Волгодонск, через месяц после встречи с Аксиньей

Теперь я могу сказать с полной уверенностью – родной город стал мне тюрьмой, откуда невозможно выбраться. Она не позволяет и всячески препятствует этому. Как я только ни пытался, бежал в разных направлениях: север и юг, запад и восток. И каждый раз сталкивался с таким сопротивлением. Кто или что она? Почему встает каждый раз на моем пути? У меня нет ответа. А может, я просто свихнулся, и все это мне просто чудится. Не было и нет никакой Аксиньи. Тем не менее, я до сих пор здесь.

После первой нашей встречи я набрел на одну общину недалеко от города. Местный мастер помог мне отремонтировать байк, подлатал моего верного товарища, и я в долгу не остался – по его просьбе разобрался с шайкой бандитов, досаждавших общине уже довольно давно.

Все это время на душе словно скребли когти саблезубов – я подозревал, что будет тяжело видеть город таким, но не думал, что настолько. На его истерзанных улицах мне чудились прогуливающиеся люди, в пустых проемах окон мерещился теплый призывный свет, а степной ветер шевелил листья акаций и тополей, носил пух, перебирал складки одежд прохожих, ерошил волосы. И сейчас здесь была жизнь, но она скорее жалко ютилась, пряталась в подвалах и бомбоубежищах, и очень часто в ней оставалось все меньше и меньше человеческого.

Вторая встреча с Аксиньей произошла в том же самом месте. Я как раз покидал город с тяжелым сердцем, стремился как можно быстрее сбежать от увиденного, хотя теперь в моей памяти он останется именно таким – разрушенным, серым, неприветливым и жутким. Мой байк уносил меня по шоссе на север, как вдруг горизонт вспыхнул алым, а на дороге прямо передо мной возникла женская фигурка. Я крутанул руль, мотоцикл занесло, и я вылетел из седла. На этот раз падение обошлось без серьезных последствий.