Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости

– Ну чего ты расхлебянил окно? Тебе, что, жарко? Только с улицы пришел, – с этими словами он глухо бухнул стеклопакетом. Скрипнула защелка, окно закрыто.

– Как же ты достал уже, – Максимов снова двинулся к окну, – сколько можно дышать говном этим? Выйди и погуляй где-нибудь.

– Меньше потей, Миха. И сам иди гуляй. А у меня дел до хера, – Толик тоже рванул в сторону окна.

– У нас действительно нечем дышать. Ну, давайте, хоть на пятнадцать минут откроем, – к дискуссии подключался Свистунов.

– Как вы меня заебали. Что ж вы за люди-то такие? – Фадеев не сдавал позиции, – вам воздуха мало, а мне здесь сидеть. Ты потом спину мне лечить будешь?

– Это ты нас всех достал. Сколько можно в этом «лайне» сидеть? На перерыве не открывали и сейчас тоже. Надо проветрить, – Валера Корсун тоже решил присоединиться к блокаде.

Фадеев выругался, схватил какие-то бумаги и вышел из зала.

Саша смотрел графики по курсам валют. Евро крепло по отношению к доллару. Поскольку рубль напрямую завязан на евро, он тоже потихоньку подрастал. Скоро должна открыться Америка. Нужно было подписать пару бумажек у Дайнеко. Саша поднялся и передал их на визу Леванченко. Тот сделал важное лицо, глянул на большой монитор спутникового телевидения, висевший на стене и транслирующий новости. Как-будто там был ответ.

Завизировал. Саша направился в приемную. Он прошел по коридору и приоткрыл дверь.

– Здравствуйте, девушка, – в маленькой приемной приятно пахло кофе.

– Здравствуйте, мужчина, – секретарь Дайнеко Инна устремила на него свой взгляд.

Инна была симпатичной, роста чуть выше среднего, двадцатичетырехлетней дивчиной, олицетворявшей, по мнению Саши, современность и прогресс.

Всегда модно одетая, с идеальным маникюром, уделяла внимание деталям, браслеткам, часам, другим приятным мелочам, которые выделяли ее из толпы. Острая на язык, без капли стеснения, она всегда была «на волне». И знала, чего хотела. Инна нравилась Игнатьеву.

– Ну как тут у вас дела? – он сел на приставной стул рядом со столом.

– Да так, то то, то сё, – протянула Инна, – хороших людей мало заходит, и те не все пользуются дезодорантами.

– В смысле?

– Да мне тут такой «лаванды» нанесут… и сидят здесь, уходить не хотят. Саша поежился. Вроде у него с этим все в порядке. Инна улыбнулась.

– С твоим Хьюго Боссом, Саша, все чик-пик.

– Как настроение у… – Саня глазами показал на дверь кабинета зампреда, – сегодня с утра было не очень.

– А когда оно было очень?

– Ну, когда-то было, поверь мне.

– То кофе горький, то чай горький… сегодня горький день, – Инна наклонилась чуть ближе к Саше, – говорит недавно: «Почему кофе такой горький?»… ну какой может быть кофе, если в него сахар не ложить?

– Не класть.

– Ну не класть… или не ложить… Ладно тебе… Или чай зеленый… Он когда остынет, то горчит.

– А ты не пробовала Дайнечке сахар предложить? Нате, мол, сахарку, Людмила Разлюдмиловна… без кофе. Он точно не горчит. Пару ложек – и Максим Горький превращается в Иосифа Сладкого.

Инна улыбалась. Саша в который раз подумал, что нехило бы было «закрутить» с ней.

– А, шутник, зачем пришел вообще?..

– Да на тебя посмотреть. Уж очень хороша собой, ты, девица. Ну и пару, вот, бумажек подписать…

– Срочно?

– Да нет.

– Может, кофейку сделать? – в глазах Инны мелькнул огонек.

– Да нет, спасибо. Тут нормально не попьешь. Беготня одна. В другом месте надо пить. Организуем? – Саша хитро улыбался.

– Не против.

Тут в приемную зашел Фадеев. С целой пачкой бумаг.

– Инночка, я прошу тебя, срочно вот это все нужно подписать, – и он демонстративно сделал жалобное лицо.

– Зайди через пятнадцать минут – будет подписано, – и голос, и лицо Инны стали равнодушно-строгими.

– Мне очень нужно сейчас… Прошу тебя.

– Ты видишь – она разговаривает. Как я подпишу? – Инна ткнула палец в телефон. Горевшая там красным огоньком кнопка через мгновение погасла.

– О, уже нет… Ну пожалуйста, – Фадеев вытащил из кармана брюк завернутый в прозрачную этикетку розовый леденец в форме дольки.

– Это тебе… элитный грейпфрут, – он положил его на край стола и снова скривил жалобное лицо.

– Он у тебя в кармане ни к чему не прилипал? – Инна встала и с раздраженным видом протянула руку, – к мандаринкам твоим?… Ладно, давай свои бумажки.

В облегающих черных джинсах ее задница выглядела очень эффектно. Саша глотнул слюну. Фадеев смотрел туда же. Инна чуть приоткрыла дверь Дайнеко, глянула туда, потом как кошка проскользнула внутрь.

– Невесте графа де ля Ферр всего шестнадцать лет, – тихо запел Фадеев песню из «Трех мушкетеров», – но никого в Провансе нет, кто б делал так минет… – с хитрой улыбкой смотрел на Саню.

«Всё-то ты пасешь», – подумал Игнатьев, усмехаясь в ответ.

– Большой ты придумщик, Толя.

Прошло минут пять, и Инна вышла. Отдала Саше его бумаги, Фадееву – его. Тот сразу стал проверять подписи. На двух листах подписи не было.

Пропустила.

– Инн, тут на двух листах забыли… Зайди еще раз… Надо прямо сейчас… Ради элитного этого…

– Как ты меня уже достал… В следующий раз будешь на каждый подписной лист клеить бумажку, чтоб она видела… – Инна схватила листы и снова зашла к Дайнеко.

– Тут каждый день столько подписывать, что никаких бумажек не хватит, – пробубнил Фадеев.

– Сколько вывозишь? – спросил Саша Толика, пока они ждали Инну.

– Сорок один лимон. С копейками.

– На пьянку пойдешь?

– Думаю – да. А хули – надо расслабиться. Попьем, посмеемся. А ты?

– Не знаю. Посмотрим. А кто еще будет? Не говорили?

– Да практически все. Даже Левандос собирается.

Инна вышла, отдала Толяну бумаги. Он рассыпался в благодарностях и выскочил из приемной. Саша, хитро улыбаясь, подмигнул красавице-секретарю зампредправления. Уходить не хотелось. Но уже пора. Инна взяла оставленный Фадеевым леденец и через плечо наотмашь бросила вглубь узенькой приемной. Там, возле тумбочки, на которой возвышался мощный копир, стояла урна. Конфетка, описав дугу, ударилась о тумбочку и попала прямо в нее. Блестящий бросок.

– Такой вот элитный грейпфрут… – Инна игриво улыбалась.

Саша сделал прощальное движение ладонью и вышел из приемной. В голове крутились мысли одного направления – даст секретарша или не даст. Если даст, то что потом? Если не даст, то почему? И нужно ли это? А что, разнообразие в жизни все-таки. Скорее всего, что даст. Служебный роман.

Нет, это корпоративный роман. С вытекающими. Точно даст. С этими мыслями Саша решил отлить. И со свернутыми в трубочку бумагами вальяжно зашагал в туалет.

Путь в туалет лежал через приемную Председателя Правления. С одной стороны были два кабинета первого и генерального заместителей, а с другой стороны, между столов секретарей и помощников вели наверх несколько ступеней в кабинет Самого. Секретари были все как на подбор модели. Одна другой краше. И все с жеманными голосами роботов. Всех «роботов» нужно было обязательно поздравлять с днями рождений, праздниками, улыбаться и говорить комплименты. Иначе неожиданно, именно неожиданно могли начаться проблемы. С подписью документов и вообще. Саше проблемы были не нужны. Он сделал соответствующее лицо и как можно быстрее пересек предбанник банковского топменеджмента. Роботы не обратили на него внимания. И хорошо.

Вернувшись на свое место, Саша опять погрузился в курсовую болтанку. Пока его не было, Игорь «подхватил» пару его сделок. Они знали друг друга много лет, бывали в разных дилерских передрягах и, естественно, доверяли один другому.

– Потребительское доверие по Европе растет, розничные продажи тоже. Евро, вон, смотри, больше полфигуры за сегодня вверх пропахало, – Доценко курсором скакал по экрану монитора.

– Да, с таким ходом, наверное, очереди за «мерседесами» у них выстроились.

– Завтра по Америке Non farm pay roll[10] посмотрим, какой будет.

– Да чо там смотреть на эти америкосовские индексы. От них все меньше толку. Ну, повысятся. А евро все равно наверх прет. Логика перестала быть видна. Все херня. Рубль, рубль меня волнует. К чему его подвязывать?

– Да что ты заладил со своим рублем. Все будет хокей.

– Он такой же твой, как и мой, – Саша поморщился, – очень долго все по накатанной идет.

– По Осетии я смотрел… Там это шатание уже давно.

– Когда последнее обострение у них было? В прошлом ноябре. Но вяло. Практически все на словах. Без артобстрелов. Россияне все больше подключаются в разборы. Кто-то из них должен психануть.

– Ну и когда ты прогнозируешь эти психи?

– Не знаю. К первому апреля, может.

– На день смеха? Да перестань.

– Посмотрим. Кстати, когда учетная ставка по Европе? В четверг, на следующей неделе.

– А какие прогнозы?

– Ну, еще рановато. А так пишут – без изменений.

Они замолчали. Кирьян заносил сделки в систему. Дилерский зал был наполнен монотонным галдением. На мониторе в центре зала российский президент осматривал какой-то завод. Потом крупным планом что-то говорил. Звук был отключен. Саша вдруг вскинулся.

– Где пульт? Сделайте звук! Что он говорит?

Пульт был у Кирьяна. Пока он его доставал, сюжет закончился.

– Всегда так! Когда надо – пульта нет, звука нет на!.. Надо, бля, было аквариум вместо него повесить, с рыбами, – Саша был раздражен, – вот о чем он говорил?

– Он как всегда был краток, – констатировал Кирьян. Он все-таки включил звук на мониторе.

– Пацаны! Серый! – это был голос Фадеева, – ну какого вы включили звук на этом телевизоре. И без него вот такая голова.

– Шо ты хочешь? – повысил голос Кирьян, – нам нужны новости. Но-во-сти!!! По твоей любимой России.

Толик хотел что-то сказать, но издал только какой-то мычащий звук, махнул рукой и отвернулся. Тут ни с того, ни с сего вскочил и заорал Вадик Лесной:

– Олька, сука, пиздюлина! До сих пор деньги не отправила на СевПром. Я людям пообещал пораньше. И ее просил. Ща трубку не берет. Падлааааа!!! – он схватил телефонную трубку. – Где ты, ску-ууу-ка?!!

Весь зал взорвался дружным хохотом. С Вадиком такое бывало. Он опомнился после всплеска эмоций и теперь как бы оправдывался.

– Ну, действительно, я с людьми по таким ставкам работаю, что надо, чтобы все хорошо и быстро. Ну, где деньги?

Оля, сотрудница бэк-офиса по платежам ресурсников, вообще-то, честно говоря, деньги проплачивала либо не туда, либо не ту сумму, которую нужно, либо что-то забывала, чем периодически «доводила» Вадика. Но Оля, несмотря на все свои, порой очень болезненные для Лесного ошибки, как непотопляемый корабль продолжала уже много лет плыть по течению без всякой боязни быть наказанной – уволенной. У нее были родственники там, где надо.

На лице Леса, так его еще называли, выступили красные пятна. Видать, он «принял». Максимов, лучший его партнер и по работе, и по бутылке, дергал его за рукав. Сейчас всеобщее внимание было совсем ни к чему. С другой стороны Вадика дергал за рукав Валера Корсун. Казалось, что Лесного трясет в конвульсиях.

– Сядь, сядь и закройся, – хрипло бубнил ему Максимов.

– Шо ты дергаешь меня, – вдруг Лесной неожиданно обратил свой гнев на Корсуна, – козел дурной.

– Сам козел дурной, – Корсун отодвинулся.

– Закройся, я тебе говорю, – Максимов повысил голос, – Воды, бля, попей.

– Ты тоже козел дурной, – натужно протянул ему Вадик и сел.

Работа вернулась в прежнее русло. Торговля на сегодня была закончена. Саша проверил сделки в системе. Все нормально. Вроде бы. Скоро шесть часов – и домой. Опять подумалось об Инке. Да, хороша сучка.

Сообщением пикнул мобильный телефон. Снова приглашают на турнир по покеру. На сегодня Саня – пас.

Сзади, за перегородкой послышались отрывки разговора Левандоса и Иртышевой, зачем-то подошедшей к нему. Голос Леванченко был расслаблен. Ему надоело читать журнал, и интернет надоел, а уж как окружающие ему надоели, можно было только догадываться. Покривляться в разговоре с Иртышевой было чем-то типа развлечения.

– Ну, так ты идешь с нами бухать? Или оторвешься от коллектива? – слова Леванченко были с каким-то налетом насмешливости.

– Да я бы пошла, но от одной морды, всем известной, уже тошнит… – цедила Анька.

Саша понял, о чьей морде идет разговор. Вдруг внутри закипела злость, до боли захотелось встать и как можно грязнее оскорбить Иртышеву. Он почувствовал, как краснеет.

– Тошнота никого не останавливает на отдыхе. В крайнем случае, вырвешь. – Андрей Алексеевич играл словами.

– Да, прямо Сашечке на колени.

Саша вскинулся и, развернувшись сразу, встретился со злобными глазами Иртышевой.

– Закрой, Иртышева, свой грязный рот, – его голос зазвучал как-то по-особенному зловеще.

– Пошел на хер, Игнатьев, – звонко ответила Аня и показала ему средний палец правой руки.

– Так, всё! Иди, Аня, и думай о завтрашнем вечере, – c хитрой улыбкой Левандос заканчивал разговор, готовый перерасти в потасовку.

– Скотина… – прошипел Саня и отвернулся. В спину ударил еле уловимый ответ: «Козел…»

Саша сел. Нервно заводил курсором по монитору. Бесцельно. Ну не сука, а?!!

– Когда она от тебя уже отстанет? – Игорь в который раз задавал этот вопрос без ответа.

– Я тоже об этом думаю, – Саша шарил глазами по монитору, – начинает доставать уже.

Замолчали. Надо поостыть. На мониторе скачут цифры. Вообще-то это опасная игра. Двоюродный брат Иртышевой был заместителем председателя правления по корпоративным делам. Как и любой руководитель высшего звена, он родственников не сильно жаловал, но Иртышева во всех своих разговорах обязательно указывала вскользь или напрямую на высокое родство. Давала понять. Впрочем, родство сыграло-таки однажды свое лидер-соло. Иртышева изначально появилась в головном офисе в управлении корреспондентских отношений. Трифонова Антонина, начальница управления и по совместительству большая подруга Дайнечки, перетащила Иртышеву из бизнеса кредитных карт, где сама когда-то работала. Трифонова Антонина Федоровна, по кличке «Федя» – это вообще отдельная «песня». Приятная в общении, одинокая сорокавосьмилетняя женщина работала себе, работала, достижениями не блистала, и вдруг победила в серьезнейшем конкурсе на вакантное место начальника департамента коротношений казначейства.

Неожиданный и непонятный взлет Антонины Федоровны вскоре был понят и адекватно оценен. Федя не знала ни один иностранный язык, как того требовали условия конкурса, плохо знала как украинский, так и русский, совершенно не разбиралась в структурах счетов, не знала нормативную базу, не представляла себе, что такое деловая переписка, не дружила с компьютером и программным обеспечением. Главным было другое – она дружила с Дайнеко. Всегда готовая часами и любое время болтать по телефону, обсуждать шмотки из каталогов, просто быть рядом, украшая интерьер, Трифонова была настоящей находкой для Дайнеко, которая обладала довольно скверным характером и подруг, как таковых, почти не имела. Она могла позвонить Феде в двенадцать часов ночи по поводу «Спишь?» и проговорить час-полтора, пока спать самой не захочется. А как захотелось – так и до свидания… «Тоня, все будет хорошо. У тебя департамент, все сделают. Да и мы поможем», – эти слова Людмилы Николаевны враз открыли радужные перспективы. И работа пошла. Но пошла она своей неповторимой, очень своеобразной кривой походкой. Федя после назначения приглашала в управление разных специалистов и неспециалистов, а когда, после долгих уговоров, они соглашались и начинали работать, вдруг решала, что они ее подсиживают. И с помощью Дайнеко, с шумом, треском и скандалом их выгоняла. Эта участь постигла и Иртышеву. «Аня очень активная, коммуникабельная девочка, общаться умеет…» – говорила Федя Дайнеко, и та дала согласие на переход Аньки из карточного бизнеса. Анька перешла и начала активно развиваться, показывать себя, так сказать, со всех сторон. Но большая любовь быстро переросла в такую же большую ненависть. Говорили, что Трифонова ходила к гадалке, и та, с присущим таким людям пафосом, сказала, что стоит у нее на дороге ведьма молодая, черная. Убирать ее надо. Анька визуально подходила под гадалкино описание. Разговор с Дайнеко поставил точки над «I». Стали Иртышеву убирать, убирать жестко и несправедливо. Впрочем, как и всех. Но она-таки достучалась до сердца брата-зампреда, которое в то время было занято выбором спортивного «Мерседеса». В тяжких раздумьях, какой же выбрать объем двигателя – шесть или восемь литров, он позвонил Дайнеко.

Смысл беседы был прост – девочка будет работать, причем ее надо перевести от этой вашей, как ее, бабуленции Трифоновой-перетрифоновой. Куда? Что за вопрос – надо перевести на нормальное место, чтоб деньги нормальные были. И все. Так Иртышева стала заниматься золотом.

Саша оторвался от дум и глянул по сторонам. Взгляд упал на Фадеева, тот с раздражением рвал какие-то бумаги. Он тоже был своеобразной жертвой мадам Трифоновой. Она пригласила его как юриста, возглавить отдел по работе с банками-нерезидентами. Почему как юриста? А все потому, что работать с договорами, заниматься анализом нормативной базы, деловой перепиской было некому. Вернее этим заниматься никто не хотел. Должности юриста не было, и он пошел начальником отдела. Активно включившись в работу по нескольким важнейшим проектам и доведя их до какого-то логического конца, он буквально спас и Трифонову, и Дайнеко от гнева Председателя, поскольку одна была только что назначенным «молодым» зампредом, а другая «еще более молодой» начальницей департамента, и с обеих, как с «молодых», был спрос особый и пристальный. Умеющий играть словами и заплетавший их в сложные двусмысленные связки, Толян писал письма и договора не только всему казначейству, но и бухгалтерии, и корпоративщикам. Дайнеко была от него без ума. Просто молодец. Но в жизни всегда есть место гадости. Антонина Федоровна начала ездить по югам, а Фадеева оставлять исполняющим обязанности. Толя начал входить в курс и вкус. Все у него получалось. Гадалка, соответственно, при очередном визите нагадала, что стоит на пути мужик хитрый, черный да матерый. И пришлось Толе туго. Стало руководство его дрючить по малейшему поводу.

Не сделал – плохо, сделал – еще хуже. Осталось решение за Людмилой Николаевной. Но Дайнеко в этот раз, видимо, решила по-другому. Кто же будет всему бизнесу писать договора, письма, решать вопросы с юрдепартаментом? Кто будет за пару часов составлять документы, которые другие ваяли неделями? Кто? Нет у Трифоновой ответа. Решили поступить иначе. Женщину – начальника отдела операций с наличностью, которую Дайнеко не сильно жаловала, начали выдавливать. А Фадееву, приготовившемуся к самому худшему, после того как вызвали вечером на ковер и пропесочили по пустячному поводу, предложили место начальника отдела – дилера по наличной иностранной валюте. Это было царское предложение, открывающее дорогу Толяну в ряды банковской элиты, сулившее к ежемесячной зарплате ежемесячную же премию. С условием. Это было подчеркнуто наманикюренным Дайнекиным пальчиком особо. Все договора, все письма и остальная бумажная ботва остаются за ним. Фадеев, не долго думая, согласился. Бывшая начальница отдела проходила с красными от слез глазами два месяца. Билась как рыба об лед. Потом тихо собрала вещи и ушла. Вот так. А Фадеев на следующий день начал борьбу за выживание в суровом дилерском коллективе. И ведет ее, кстати, до сих пор.

Сашины раздумья перервал голос Игоря:

– Москвичи аналитику прислали. Там и рубль твой. Читать будешь?

– Наш, Гарри, это рубль – наш. И твой тоже. На «мыло» перебрось.

Читать эту всю аналитическую лабуду не очень хотелось, но он все-таки глянул краем глаза. На «свой» рубль. Укрепление, причем по всем фронтам. Дальше неинтересно.

Ну, вот и время. Народ потихоньку начинает собираться. Сухие рукопожатия. Саша распрощался со всеми и вышел в коридор. Ему навстречу шла Инна.

– Пока, красавица. Или подвезти? – Саша приостановился.

– Поезжай сам. Я еще не скоро, – она улыбалась.

– Ну, тогда пока.

Он подмигнул ей, развернулся и пошел на выход. Еще один рабочий день подошел к концу. Ну и хрен с ним.

– Лена! Сделай мне кофе! – Эдуард Маркович Лоскин, руководитель бизнеса по работе со стратегическими промышленными предприятиями, отпустил кнопку спикерфона и глянул в окно.

Наступал вечер. Вечер четверга. Перед Лоскиным лежали толстые стопки отчетов. От этих стопок становилось не по себе. Начинала болеть голова. А все потому, что стопки говорили о сокращении прибыли по бизнесу в первом квартале. Резком сокращении. За такие дела по голове не погладят. Нужно было искать выход. Думать, чтобы выдумать объяснения руководителя. Что-то ныло, неприятно ныло в затылке. Вот он, бич постоянно растущих показателей. Начало года – и яма, провал. Никому не интересно будет анализировать работу, как таковую. И условия. Дадут по шапке. Нет, не уволят, конечно. Бонус может зашататься. Запищал телефон секретаря, запищал как-то звонко-неприятно. Лоскин нажал кнопку:

– Да.

– Эдуард Маркович, к вам Полянский, – щебетнула секретарь.

– Что он хочет?

– Договора на подпись.

– Пусть заходит.

В кабинет боком зашел похожий на мешок Сева Полянский, человек, лицо и лоб которого постоянно, в любое время года покрывала испарина. Как возможно более почтительно, он как будто на цыпочках подошел к столу.

Протянул Лоскину небольшую пачку договоров.

– Б-будьте любезны Эдуард Маркович… срочные договора по Самспецстали.

– Я был бы любезен, если бы они легли на стол в понедельник, понял ты? Что вы там каждую ерунду размазываете? – Лоскин решил спустить пар, просматривая договора.

– С-согласование только прошли, – испарина делала Полянского еще более жалким.

На одном из договоров не было визы юриста. Эдуард Маркович глянул еще раз. На всех есть, а на одном нет. Этот Полянский просто сошел с ума.

– Где виза юристов? – Лоскин опустил на Севу тяжелый взгляд.

– Все завизировано.

– Тут где? – договор, порхнув страницами, полетел в мокрое лицо Севы.

– Все вроде завизировали… и я…

– Что я? Вы понимаете, что вообще делаете? Вы отдаете себе отчет? – перешел на официальный сердитый тон Лоскин.

– Тут н-э-это… – беспомощный человек готовился к казни.

– Что э-э-э? Это у вас уже не в первый раз, Всеволод? Сколько мне еще раз сталкиваться с вашей безалаберностью? Сколько? Прийти к первому лицу в бизнесе с договорами и не проверить все визы? Кошмар! Должность начальника отдела слишком высока для вас. Я официально предупреждаю. Если завтра утром виз не будет – не будет и вас. Понятно?

– Да.

– Что да?

– Д-да, все п-понятно, Эдуард Маркович.

– Идите и имейте в виду.

Полянский с растрепанной пачкой договоров вывалился из кабинета.

Через минуту зашла Лена. На маленьком подносе она несла миниатюрную, кристально-белую чашку экспрессо. На блюдце три маленьких кусочка сахара. Лоскин посмотрел на секретаршу. Высокая и худая, она была похожа на афганскую борзую. Тощая задница. Груди нет. Но тонкие и красивые пальцы.

– Вам не надо бы столько пить кофе, Эдуард Маркович, двенадцатая чашка за день.

– Ты поэкономить хочешь на кофе?

– Да нет… На сердце действует.

– Да с вами надо тридцать чашек выпивать… Профаны одни. Элементарного сделать не можете.

– Мы очень стараемся.

Борзая развернулась и пошла к двери. В черных брюках задница вообще не просматривалась.

Лоскин взял ложечку и провел по кофейной пене. Бросил два сахара. Повернулся к шкафу за спиной. Открыл дверцу. Там стояла початая бутылка «Хеннеси» и рюмка с застывшей янтарной капелькой на дне. С прошлого раза. Он налил прямо в шкафу рюмку и залпом выпил. Хорошо. Все бы хорошо, если бы не эти долбаные прибыли. Надо что-то делать. Только что?

Он придвинул кофе и взял со стола пачку сигарет. В пачке оставалось всего три штуки. Получалось полторы пачки в день, даже больше. Многовато.

Достал зажигалку. Чирк-чирк и вдохнул ароматный дым. Снова запищал телефон секретаря. Лоскин, нехотя, нажал на кнопку.

– Да.

– Эдуард Маркович, на проводе приемная Рейнгольца.

Лоскин резким движением отодвинул, чуть расплескав, кофе. Сигарета полетела в пепельницу. Звонили из приемной одного из самых крупных и важных клиентов. Такие звонки нужно пережить.

– Соединяй.

– Алло.

– Алеё. Добрый вечер, Эдуард. Как дела?

– Добрый вечер, Борис Всеволодович. Работаем. Как говорится, вашими молитвами.

– С расчетами у вас там сейчас все в порядке?

– Все в порядке, Борис Всеволодович.

– Ты вот что… Нам на следующей неделе нужно будет сделать один платеж. Российскими рублями…

– Все сделаем, Борис Всеволодович…

– Не спеши, Эдуард. Я бы тебе не звонил. Ты должен понять важность момента. Это будет где-то четыреста пятьдесят миллионов. Ты понял?