Грозный. Пес, который искал человека

С охотой на сурков было покончено. После того как Грозный оправился от припадка злости, он на всякий случай обежал пригорок, принюхиваясь к норам, улавливая сильный запах таких недоступных зверьков. Они теперь могли и вовсе целый день не показаться снаружи. Так что оставаться и ждать не имело смысла.

Он услышал шевеление в норе. С досады зарыл лапами. Так близко добыча – и не достать. В его памяти промелькнула сцена неудачной охоты. И снова, на волне недовольства им овладело то странное состояние, в какое он входил иногда. Но в этот раз Грозный не впал в прострацию, быть может, оттого, что слишком ясная цель маячила перед глазами – найти достойную добычу во что бы то ни стало.

Ему представился сурок, только что ускользнувший из его лап: как будто тот вздыбился перед ним в той же агрессивной позе и зло стрекочет. Но теперь, на волне этого непонятного ощущения Грозному казалось, что он заставил несуществующего на самом деле сурка остолбенеть от страха, задавил силой своего взгляда. Да вот он – стоит перед глазами и уже не верещит, а покорно ждет…

Наваждение прошло. Грозный даже присел от неожиданности – таким настоящим показался ему возникший в сознании грызун.

Закружилась голова. Некоторое время Грозный пошатывался, пока способность полноценно управлять телом не вернулась к нему. Одновременно в нем проснулось желание исследовать степь, наудачу пробежаться старыми тропами. Жадно вбирая ноздрями воздух, улавливая ветер, он ощущал запахи разных животных, в основном грызунов помельче. Натыкался на прячущихся в траве и едва подвижных ящериц. Но эта мелкота была ему не интересна. Сам-то он не так уж и голоден. А вот человек…

Долго он мотался по степи, несколько раз выходил на заячьи тропы, но, чтобы поймать быстроногих зверьков, недоставало ни опыта, ни выносливости легких, ни скорости. Наткнулся на семейку корсаков, на которых и раньше обращал внимание: своей похожестью они казались ему родственниками, но отчего-то сами так не считали, и всегда быстро уносились прочь, едва завидев собак. Так же и сейчас. Иной раз веяло запахом барсуков. Эти хищники, ведущие ночной образ жизни, отсыпались в своих норах, только один шальной повстречался Грозному на пути, но оказался слишком злым и крупным, чтобы попытаться взять его. Пришлось самому уносить ноги.

Совершенно отчаявшись, Грозный повернул назад к дому, и какое-то время у него ушло на поиски обратного пути: он так запутался в собственных следах, что не сразу отыскал дорогу, а когда вышел на нее, лег передохнуть. Что-то происходило в нем, но о сути этого явления Грозный не имел ни малейшего понятия. Из-за помутнения, пережитого после неудачной охоты и грызни с матерью, его чувства и восприятие попали в сети той необъяснимой силы, что медленно пробуждалась в нем. Последующая беготня за зайцами, очередная попытка сдружиться с корсаками, и нахальная, но неудачная в своей глупости атака на взрослого барсука еще глубже всколыхнули этот процесс.

Благодаря этим неосознаваемым изменениям в своем организме, Грозный теперь совершенно иначе воспринимал окружающее пространство. Он внезапно ощутил присутствие другого существа – не слишком крупного, но и не совсем мелкого. Навострив уши, стал само внимание. Прошло немного времени, и он увидел, как на дорогу выбежал суслик. Застыл столбиком, внюхиваясь в окружающее пространство. О присутствии Грозного зверек лишь догадывался по чужеродному запаху, однако самого пса не замечал.

Грозный не шевелился, чтобы не спугнуть добычу. Страстное желание поймать обрело новую силу. У него закружилась голова, правда, не так сильно, чтобы отказаться от своих намерений. Пульсирующее волнение забилось внутри. Грозный слегка мотнул головой и увидел, что суслик не заметил его движения или не понял его. Позабыв о слабости и головокружении, Грозный приподнялся на лапах.

Казалось, только сейчас зверек увидел собаку и наметился бежать. Едва Грозный понял это, его желание изловить жертву вдруг обрело такую силу, что пульсации в голове забили еще чаще. И тотчас сусликом овладела медлительность: его движения стали вялыми, будто сам воздух превратился в какую-то вязкую прозрачную субстанцию.

В несколько прыжков Грозный настиг зверька. К тому моменту потерявший волю суслик успел только развернуться навстречу опасности и тут же застыл, вытянувшись в струнку. Он даже не пытался дать отпор, как недавно сурок. Вне себя от страха, уставил на пса бусинки своих глаз.

Грозный тоже неотрывно смотрел на зверька, и вдруг в ритме тех волн, что пульсировали в его голове, в сознание ворвались образы и чувства, что запечатлены были в памяти суслика: лучезарный свет солнца, запах травы, писк бдительных собратьев, лакомый вкус зернышек, дыхание преследующего тебя зверя, спасительная чернота узких лазов и многое-многое другое.

Известные образы и чувства составляли только малую часть, ничего из остального, что привиделось Грозному в это короткое мгновение, он никогда не знал и не испытывал. Он даже не понимал, какая именно сила управляет этими волнообразными, пульсирующими толчками, и как он сумел проникнуть в память другого существа, жизнь которого висела на волоске.

Эта сила буквально высасывала из него энергию. Грозный мог бы придушить зверька, но для этого тот должен был бы кинуться бежать, чтобы снова пробудить в собаке инстинкт преследования. Однако суслик находился в тисках воли Грозного, а пес, в свою очередь, не мог и не умел управлять происходящими в нем процессами, чтобы до какой-то степени ослабить эти самые тиски.

Его замутило. Лапы подломились сами собой. Грозный опустился на землю и закрыл глаза, чтобы остановить головокружение и тошноту. Пульсации в голове постепенно ослабли. Когда же он вновь открыл глаза, суслика простыл и след.

Молодой пес был весьма обескуражен случившимся, ничего подобного он еще не испытывал. И в то же время недоволен: охота была странной, отняла уйму сил и вдобавок не оказалась успешной. Он не понимал своего нового состояния и не мог извлечь из него пользу. Первое необычное событие лишь оставляет след в памяти, но понять закономерность можно, только неоднократно повторив свой опыт. А этого пока не произошло.

Отлежавшись и восстановив силы, Грозный побрел к дому. Он так и не нашел добычи, которую согласился бы принять в качестве подарка человек, и слишком устал, чтобы продолжать охоту.

Уже приближаясь к цели, завидев впереди над травой макушку тополя, означавшую, что дом близко, Грозный вдруг снова испытал слабый толчок в голове и почти одновременно с этим ощутил чужое присутствие. Он порыскал взглядом, но в траве ничего не замечал. И только задравши голову вверх, увидел белую, медленно плывущую в воздухе бабочку. Она отличалась формой от привычных легкокрылых созданий, за которыми он радостно гонялся совсем недавно. Как еда бабочки Грозного особо не интересовали, но эта была слишком велика и необыкновенна, чтобы пренебречь ею.

Он и понятия не имел о существовании птиц. Пернатые исчезли в этих местах задолго до появления щенка на свет. И других крылатых созданий, кроме расплодившихся в невиданном количестве мух и бабочек, Грозный никогда не видел. Поэтому совершенно естественно, что и сейчас он воспринял парящего в небе журавля за какую-нибудь капустницу.

Однако крылатое существо, описав круг, спустилось ниже, и Грозный пришел к выводу, что эта бабочка и впрямь не так уж мала и что она может оказаться именно той самой добычей, которой хватит на всех троих – для человека и для них с матерью.

Откуда только силы взялись? Сквозь густую траву Грозный помчался к реке, не желая упустить шанс застать очередную жертву врасплох и схватить, прежде чем она попытается улизнуть.

7

Все утро Андрей жадно пил воду, и даже когда расхотелось, заставлял себя, чтобы насытить кровь жидкостью, хоть из-за этого и придется выходить на улицу. Через пару часов температура упала, да и лихорадить перестало с того момента, как воздух в постройке хорошо нагрелся от печи. Не желая больше глотать просто воду, он заварил чай, который экономил раньше с неслыханной скупостью – один раз в день крохотная щепотка на стакан. Но сегодня не стал отказывать себе в удовольствии и сделал настоящую заварку.

Попив чаю, он посмотрел новости, затем почитал, пока не наскучило. Успел уснуть и провалялся еще два часа. Проснулся от настойчивых сигналов переполненного пузыря: вода сделала свое дело, промыла организм и торопилась наружу.

Накинув куртку, Андрей поднялся на ноги и добрел к двери. Выглянув на улицу, увидел Тиру.

– Привет, лохматенция! А где Грозный?

В ответ на вопрос Тира забила хвостом и бросила взгляд в степь.

– Понятно.

Его здорово пошатывало. Раскинув руки, с чердака домика Андрей перешел по короткому трапу на верхушку оврага. Быстро сделал дела. Перед тем как вернуться в дом, он еще раз окинул взглядом обозримое пространство. Позвал Грозного. Тишина.

Прошло три часа, но пес так и не объявился. Обычно он не отсутствовал так долго. Андрей заволновался. Он все еще чувствовал слабость, но проводить время в тревожном ожидании не собирался и снова вышел на улицу.

Воздух успел нагреться, стрекотали кузнечики и мухи роились возле засохших костей, недогрызенных собаками. Зрелище не показалось приятным, но Андрей отчего-то подумал о еде и не в первый раз вспомнил о том, что у него слишком мало продуктов на зиму. В качестве запаса на черный день в одном из ящиков, составлявших кровать, хранились консервы, несколько банок своих, но большей частью найденных на ферме и каким-то чудом уцелевших в огне. Это был неприкосновенный запас. Для повседневных нужд он использовал только свежедобытое мясо, остатки высушивал над печкой, без соли, поскольку ее было мало. Мясо сушилось быстро, даже мухи не успевали его попортить, правда, всего выходило немного. Вот наступят морозы, тогда можно серьезно заняться заготовкой. Но это если будет на что охотиться и если будет ловиться рыба. Так что все слишком рискованно. Он снова не знал, радоваться ли тому обстоятельству, что опытная ферма находится на отшибе. По сути, оказался сам у себя в заложниках.

Впрочем, и уходить не хотелось. Передавали слишком неоднозначные новости. Наследники, похоже, устойчиво сопротивлялись властям. Когда вокруг неспокойно, легче прожить вот так – в полной глуши и одному.

Да, что ни говори, стоит отсидеться. А сегодня лучше поголодать, отлежаться. Даже полезно иногда. О собаках можно не переживать – найдут себе что-нибудь.

Он вновь подумал о Грозном, и беспокойство вернулось. Где же пес?

Пронзительный крик сверху заставил Андрея задрать голову.

Там, в бирюзовом небе, высоко-высоко парила…

Он обомлел.

Птица!

Настоящая, живая птица!

Стерх – белый журавль, красавец, гордо раскинув крылья, летел над степью, выбирая место на песчаных отмелях реки.

– Не может быть! – произнес Рокотов и застыл с разинутым ртом, выпучив глаза от невиданного зрелища.

Откуда он взялся, из каких таких краев? Эти журавли и раньше были очень редки, а теперь, когда всех пернатых впору заносить в Красную Книгу, он вдруг явился – невиданный гость.

Как зачарованный, Андрей наблюдал за птицей, за каждым едва заметным мановением ее крыльев. Почему журавль выбрал именно это место, и есть ли поблизости его сородичи? В это время года перелетные птицы испокон веку собирались на юг, он мог отбиться от стаи. А может быть, никаких стай нет, и это единственный белый журавль на всей Земле и других больше не будет никогда?

От этой мысли у Андрея сжалось сердце.

Он видел, что журавль стремится к земле, и его скоро не станет видно за высокой травой. Но ведь это, возможно, последний раз, когда он видит живую птицу!

Позабыв о болезни, о Грозном, обо всем на свете, он помчался к обрыву, соскользнул с него, неудачно ударился коленями о камни на берегу, редкие, но как назло именно сейчас угодившие под ноги. Прихрамывая, он все же двигался очень быстро, почти бежал. Не забывал про осмотрительность и тщательно выбирал путь, чтобы песок гасил звуки шагов и чтобы не угодить сапогами в плюхающую воду.

Дойдя до места, где, как он подозревал, должен был опуститься журавль, Андрей перешел на четвереньки и дальше сквозь траву полез крадучись, тихонько раздвигая стебли, пока не дополз до границы зарослей.

Потрясающая картина открылась перед ним.

Длинноногий журавль стоял на берегу, грациозно наклонив к земле тонкую шею, и длинным красным клювом выщипывал корневища осоки. Когда он летел, видны были черные перья на концах крыльев, но теперь его тело казалось идеально белым, совершенно как снег.

Он был невероятно красив – быть может, оттого что не с чем и не с кем было сравнивать. «Впрочем, он и должен казаться, наверное, таким совершенным», – думал Андрей, глядя как величественно журавль прохаживается по мелководью, пуская кругами рябь и что-то доставая со дна.

Андрей мог бесконечно долго любоваться этим зрелищем, оно бы никогда не надоело. Ведь это была птица!

Заходясь от восторга, он вдруг заметил какое-то шевеление в кустах. Вскоре увидел: из зарослей высунул голову Грозный. Навострившись, прижавшись к земле, пес медленно полз к журавлю. А тот стоял в воде и не двигался.

Андрей все еще был под впечатлением и потому не сразу понял, что происходит неладное, и еще не воспринимал затею Грозного как нечто кощунственное. Он наблюдал за расчетливыми и спокойными (как будто пес знал, что добыча никуда не денется) движениями Грозного и никак не мог взять в толк, почему журавль не замечает собаку, не видит опасность? Отчего замер?

Но и птица в этот момент выглядела ненастоящей. Выдуманной. Или мастерски изготовленным чучелом. Казалось, она даже не шевелится, будто неживая…

…Когда Грозный разглядел существо, он окончательно убедился, что оно ничуть не похоже на бабочку. От него исходил необычный запах, какого он никогда не слышал. Нежный, вызывающий трепет и желание испробовать на вкус. Разве что пасть у существа была странная, длинная и острая – как нож, которым человек резал мясо, а иногда любил им играть, втыкая в стену своего жилища.

Но желание завладеть добычей было сильнее предосторожности.

Постепенно Грозного настигло спокойствие. Одновременно добавилось то самое ощущение, казавшееся для молодого пса внове: внутри него опять рождались невидимые пульсации, способные лишить жертву воли, и видел он перед собой только одно – манящий белый кусок еды на длинных тощих ногах.

Он подобрался к существу почти вплотную, даже трава не мешала. Обострились все чувства и, как в прошлый раз перед напуганным сусликом, Грозный вдруг окунулся в чужое сознание. Это длилось лишь мгновение, но, благодаря своему дару, молодой пес неведомо каким образом снова прикоснулся к тому, что когда-либо в своей жизни видело и чувствовало другое существо. Образы, запечатленные в памяти журавля, ворвались в его голову стройным вихрем, отозвались чередой вспышек. Увиденных картин было настолько много, что едва контакт оборвался, Грозный одурело вжался в землю, напуганный тем, что успел узреть в этот миг. Стоящее перед ним существо знало так много всего, о чем он не имел никакого представления. Для этого существа распахнуты были двери недоступных Грозному стихий. И в особенности – воздуха. Самой высокой точкой, откуда Грозный когда-либо мог наблюдать, был обрывистый берег реки. Но это существо умело подниматься на немыслимую высоту, где душа Грозного замирала от страха, и оттуда, сверху, река казалась тонюсенькой нитью, а все остальные существа и вовсе становились невидимыми.

Оно было во всех смыслах необыкновенным, это создание. И все равно ему суждено было умереть. Потому что так хотел Грозный. В нем жил унаследованный от предков охотничий азарт, стремление поймать и умертвить добычу. Предложенная человеком пища лишь немного заглушила этот природный инстинкт, но не могла уничтожить его полностью. В дикой естественной среде не может быть зла и добра в тех категориях, какими рассуждает человек, но есть основанная на законе выживания беспощадность, присущая любому хищному существу, а значит, и Грозному, покуда он оставался собакой…

…Андрей встал во весь рост и крикнул, одновременно замахал руками. Но даже сейчас журавль не замечал ничего вокруг. А Грозный, казалось, не слышал человека, увлеченный единственной целью.

Не думая о том, что стал свидетелем какого-то невероятного события, Андрей закричал снова и спрыгнул в воду. Помчался к журавлю. Брызги летели во все стороны. Он увидел, что Грозный среагировал наконец на его появление, вроде бы потерял контроль и птица выходила из оцепенения…

…На самом деле Грозный слышал человека, но в новом своем состоянии еще не умел рассредоточивать внимание. Крики Андрея он воспринял как проявление радости, отчего сам взбудоражился. Волны в голове пульсировали все тише, и он видел, что птица, только что находящаяся в его власти, приходит в движение.

И это был тот самый штрих, которого недоставало в момент неудавшейся охоты на суслика: добыча ускользает – ее нужно поймать! Грозный прыгнул вперед. Слету он вцепился челюстями в тонкую нежную шею, ощутив хруст под зубами, и навалился на жертву всей массой. Птица судорожно забилась под ним, затрепетала крыльями, а он подмял ее под себя и топтался сверху, не размыкая зубов, и терзал, терзал, пока добыча не перестала шевелиться.

Вот наконец и человек оказался рядом.

Грозный отпустил журавлиную шею и радостно раскрыл пасть, заулыбался, высунув язык. Побежал навстречу.

Но, вместо того, чтобы похвалить, человек вдруг зло крикнул:

– Что ты наделал?!

Таким Грозный не видел Андрея никогда. Он присел и в испуге глядел на человека, желая понять, что не так.

Андрей замахнулся на Грозного, заставил отбежать, а сам упал перед птицей на колени в мокрый песок. Схватил журавля и притянул к себе. Голова погибшей птицы безжизненно болталась. Рокотов дотронулся до сломанной шеи. Погладил клюв, провел рукой по горлышку, из которого совсем недавно раздавалось такое щемящее душу курлыканье. Растрепанные перья утратили белоснежность, смерть осквернила их красоту. Но для Андрея и мертвый журавль оставался самым прекрасным созданием на Земле.

Рокотов снова погладил обездвиженное тело птицы. И чувствовал, что вот-вот заплачет.

Грозный ткнулся в его плечо. Андрей повернулся к нему и с ненавистью гаркнул:

– Дурак! Зачем?! Что ты наделал?!

Ему впервые хотелось ударить щенка.

– Это плохо! Плохо! Он был один. Понимаешь?! Других, может быть, нет!..

Грозный больше не делал попыток приблизиться. До сих пор он не навлекал на себя гнев человека. Понял – Андрей сердится. Но почему? Ведь он сумел добыть пропитание. Может быть, сердится оттого, что добыча не слишком велика? Или наоборот – велика? Или человек сам хотел схватить летающее существо, а он помешал, как недавно помешала ему мать?

Переминаясь с лапы на лапу, и разрываясь в этих вопросах, Грозный заскулил, желая обратить на себя внимание. Когда Андрей все же повернулся к нему, он склонил голову и снова приник, демонстрируя позу оскорбленного непонимания. «Что не так?!» – как бы говорил он своим видом.

Андрею внезапно стало стыдно – он мог ударить собаку. А за что? За то, что она поступила в сообразности со своими инстинктами и желанием? Грозный ведь не знает на самом деле – что хорошо, а что плохо. Слова он запоминает, но как объяснить такую сложную вещь?

Не выпуская из рук тела птицы, он придвинулся к собаке, словно демонстрируя Грозному результат его поступка.

– Что ты такое с ним сотворил, я не знаю… Но так нельзя! Всегда должен оставаться шанс! А ты набросился на него беззащитного. Если бы я знал, что могу убить единственное в своем роде создание, я бы ни за что не стал этого делать. А ты убил его, понимаешь?! Убил! Конечно, я тоже убиваю зверей, чтобы выжить… Как тебе объяснить, в чем разница… Я могу промахнуться, понимаешь? Я могу проходить весь день и никого не поймать… И я не возьму больше того, что мне нужно. А тебе? Зачем он понадобился тебе?.. Эх, если бы он имел возможность от тебя улететь…

Андрей говорил долго и много, замечая, что Грозный смотрит на него неотрывно. Да что толку – слишком много слов, которые невозможно объяснить собаке, какой бы умной она ни была. Даже человеку иногда невозможно.

Как быть, Рокотов не знал. Но, быть может, пес почувствует его настрой, поймет недовольство? Андрею хотелось верить, что неординарность ситуации плюс желание слушаться человека приведут молодую собаку к единственному выводу: то, что произошло – нехорошо само по себе!

Он наблюдал за тем, как Грозный, осторожно, под сопровождением его взгляда, приблизился к птице, потрогал ее лапой, как будто желал убедиться, что уже ничего не исправить.

Андрей поймал себя на том, что домысливает поведение Грозного, а в реальности совершенно не знает, что же происходит в сознании пса.

– Это птица! Птица! Она умела летать! – сказал Андрей голосом более мягким и, положив журавля, замахал руками. – Летать! Понимаешь? Никто не умеет летать! Я не могу! Ты не можешь! А он – летал! – и Андрей встал, продолжая махать руками, словно крыльями.

– А еще, он был один. Один-одинешенек.

И он показал Грозному отставленный указательный палец.

«Нет, глупо рассчитывать на то, что он поймет суть, а не отдельные слова», – подумал Рокотов и снова посмотрел на птицу. О том, чтобы употребить ее в пищу, не могло быть и речи. Придется закопать. Но не здесь на берегу, а возле жилища, чтобы другие звери не могли разрыть могилу. Именно могилу – только так он понимал итог того обряда, который должен совершить, чтобы упокоить душу прекрасного и удивительного создания.

Он взял журавля в руки и направился к дому.

Грозный постоял недолго в одиночестве, затем побежал догонять человека.

На полпути им повстречалась Тира. Изголодавшаяся за день, она подбежала к Андрею, радостно вихляя задом, и с намерением схватить журавля за лапу или за болтающуюся голову, но подскочил Грозный, зарычал на нее. Андрей внимательно посмотрел на пса, но ничего не сказал, только отметил про себя, что недавние слова его, возможно, не ушли в пустоту.

Он выкопал рядом с тополем яму поглубже, а когда засыпал птицу, сверху водрузил большие куски песчаника, найденные под обрывом, горкой, чтобы не так просто было подрыться. Он замечал, что все это время Грозный терпеливо наблюдал за его действиями, сидя чуть поодаль, и бросая иногда взгляды на мать, которая одна не понимала, что происходит, но приближаться тоже не решалась.

Когда Рокотов покончил с могилкой, болезнь вновь навалилась на него, будто желая отомстить за презрение к себе. Лихорадка вспыхнула с новой силой.

Весь в жару, он замечал за собой странное состояние, когда окружающие его предметы неожиданно потеряли свою ценность и значение, а сам он вообще не мог понять смысл своего нахождения здесь. Что-то неладное происходило с его памятью, как будто кто-то взял ластик и вдруг начал стирать из нее все, что Андрей видел перед собой. Только что он смотрел на печь, как она вдруг превратилась в совершенно непонятный предмет. То же самое случилось с подвешенными к стропилам обрезками мяса – через секунду они казались какими-то ничего не значащими штуковинами. Даже собственные руки и пальцы превратились в шевелящиеся нелепицы.

Всю ночь Рокотова преследовали ужасные сны, похожие на галлюцинации, но в противовес реальности, где суть предметов теряла смысл, эти сны казались вполне понятными и объяснимыми. Он представлял себя то человеком, то каким-нибудь животным. Например, трепещущим от страха сусликом, за которым гонится зверь: похожая на Грозного и огромная как дом собака. Он скрывался от нее в норах, но безуспешно: узкие ходы становились большими тоннелями, в которых негде было спрятаться, – зверь нагонял и там. Сердце готово было разорваться, с такой прытью он пытался убежать, но зверь не отставал. Спасаясь от него, Андрей вновь выскакивал на свет и снова прятался в норах, и снова прятался и выскакивал. И когда эта бесконечная игра в прятки закончилась, он неожиданно увидел себя в теле журавля, взмывающего в небеса. Почва уплыла из-под его ног, теперь он радостно несся навстречу холодному ветру, счастливый от спасения. Но зверь не желал отпускать его. Его пасть тянулась за ним от самой земли. Он все-таки схватил Андрея и начал рвать на части. С криком Рокотов сверзился с километровой высоты, распался на тысячу мелких существ, в ужасе разбежавшихся вокруг и попрятавшихся в своих черных норах. А зверь вдруг завыл голосом Грозного – истошно и тоскливо, будто вымаливал прощение. Зверь говорил о том, что на самом деле ценит каждую жизнь, несмотря на то что вынужден убивать. Зверь жаловался на то, что с этим ничего нельзя поделать, и так будет всегда, покуда его терзает погибельный голод. Зверь плакал, что ему тоже хочется жить, и клялся, божился, повторяя его же слова, что никогда не посмеет взять лишнего. И каждому из тысячи Андреев стало жаль зверя. Все они высунулись из нор, чтобы вновь собраться в единое целое, готовые отдать себя в жертву, невзирая на страх и ужас погибели. И Андрей Рокотов, снова превратившись в человеческое существо, неожиданно понял, что зверь – это он сам и есть. И он же – тысячи, миллионы собак, сусликов и журавлей, ящериц и кузнечиков, и других больших и малых существ, а с ними – несметные множества трав и деревьев, океаны неба и воды, солнце и земля. А все вместе – одна большая тайна, именуемая жизнью.