Песнь Сорокопута. Ренессанс

– Готье, друг мой! Давно мы с тобой не виделись.

Виделись недавно в библиотеке. Так, похоже, он сейчас был пьян. Я повернулся и требовательно спросил у Лоры:

– Кто дома?

– Госпожа Габриэлла принимает ванну. Ей помогает Сильвия. Господин Уильям ещё не вернулся со службы. Господин Гедеон приходил два часа назад и снова уехал.

– Кто его видел? – Я незаметно указал на Оливера, сражающегося с диванной подушкой: он пытался встать, но терпел поражение за поражением.

– Садовник, я и Фанни.

– Прикажи всем молчать. Ни слова Гедеону и отцу.

Лора закусила губу, явно желая что-то сказать, но промолчала.

– Что? – нетерпеливо спросил я.

Оливер наконец сел прямо и принялся рассматривать попавшую под руку книгу.

– Кевина выгнали за то, что он попросил прислугу не говорить…

– Ладно, понял, – перебил я, – сам расскажу отцу. Ступай и принеси, пожалуйста, воды в мою комнату.

Лора кивнула и бесшумно удалилась, оставляя нас наедине.

– Готье, – весело проговорил Оливер, когда я закинул его руку себе на плечо, – я хотел пробраться к тебе в комнату через окно, но не дошёл! У тебя грубый садовник.

– Джейкоб не дал тебе свернуть шею, – пропыхтел я, медленно таща его по лестнице. – Выдам ему премию.

Я боялся, что отец вернётся и застанет Оливера в таком состоянии. Лучше было как можно скорее увести его в мою комнату. Но на попытки преодолеть лестничные пролёты мы потратили добрые пять минут. Оливер доблестно воевал с каждой непокорной ступенькой, попутно рассказывая о том, как он час пытался заказать такси до моего дома.

– Чёртовы таксисты, – не унимался он, – они все думают, что я заблюю им салон.

– Или откинешь копыта по дороге, – усмехнулся я.

– В точку. Я правда сегодня перепил. Обычно алкоголь меня не берёт. Я свою меру знаю…

Мы вошли в комнату, и я скинул его на кровать. Не знаю, сколько он весил, но плечо болезненно тянуло. В дверь постучали; я открыл и забрал поднос у Лоры.

– Передай Сильвии, что ко мне пришёл одноклассник. Пожалуйста, не мешайте нам.

Закрыв за ней дверь, я подошёл и протянул стакан с водой Оливеру. Он с благодарностью принял и начал жадно пить.

– Расскажешь, что произошло? – осторожно спросил я.

– Хороший ты друг. – Он опустошил стакан и вернул мне, усаживаясь на кровати. – Ничего, просто я веселюсь.

– Один веселился? – хмыкнул я. – Или в компании?

– Мне и одному хорошо, – улыбнулся он. – Вот тебя увидел, и ещё лучше стало.

– Приятно слышать, – улыбнулся я в ответ.

Наступила тишина. Я посмотрел на часы.

– Хочешь остаться у меня с ночёвкой? Скоро Скэриэл обещал забежать.

– Нет, нет, я просто… – Оливер запнулся, уставившись куда-то в сторону. – Поговорить с тобой хотел. Мне больше некуда идти.

– А Оливия?

– О нет, она опять разозлится. – Он поморщился и тут же начал вдруг подниматься, бормоча: – Ладно, забудь. Кажется, это была глупая идея. Прости.

Оливер торопливо встал и, пошатываясь, направился к двери.

– Куда ты? – Я схватил его за плечо.

– Сейчас понял, что зря пришёл и только доставил тебе неприятности. – Глаза он всё так же отводил.

– У тебя проблемы? – допытывался я. – Нужна помощь?

Про себя я подумал, что вот только чужих-то проблем мне сейчас и не хватало.

– Не знаю. Не уверен. Я… кажется, совершил глупость. – Он испуганно посмотрел на меня, как будто лишь сейчас осознал всю серьёзность происходящего.

– Ага, – понимающе отозвался я, хотя ни черта не понимал. – И?

– Я попал в неловкую ситуацию и теперь не знаю, как быть, – решившись, выпалил он. – Правда, это… личное. Связано с человеком, которого ты знаешь.

Я решил, что понял, о чём речь, и не прикусил вовремя язык:

– Случайно не со Скэром?

– С кем? – Он ошеломленно глянул на меня, но быстро осмыслил вопрос. – А… Он тебе рассказал про мою истерику? Конечно, рассказал. Вы же всё время вместе.

Мне стало неловко. Что я за бестактный сухарь, зачем об этом вспомнил? Да и Скэриэлу стоило оставить при себе историю про пьяные откровения в ванной комнате, как и самодовольные рассуждения о том, какие мы, чистокровные, неженки.

– Нет, дело не в Скэриэле. – Оливер выглядел очень смущённым, таким я его почти никогда не видел: он понурился, даже слегка покраснел. – Там я вообще не знаю, что на меня нашло. Просто я был не в духе, задел вас дурацкими вопросами на тему, встречаетесь ли вы, потом поссорился с Оливией… И когда мы со Скэриэлом остались наедине, я ему наговорил всякого. А он, хотя не обязан был, меня обнял, успокоил… – Оливер продолжал всё сумбурнее. – Всё так навалилось в тот день… в общем, ему-то я благодарен.

– Так что случилось теперь? – Я решился вернуть его к более насущной теме. – Какая-то нехорошая история?

Он глубоко вздохнул, будто собрался нырять:

– Ты никому не скажешь? Обещай.

– Никому.

– И даже Скэриэлу, – быстро добавил Оливер.

– Слушай, ты можешь не рассказывать, – поспешил уверить я. – Если не хочешь, я не заставляю. Так даже будет лучше.

– Нет. Прости. Я просто нервничаю. – Помедлив, Оливер добавил: – Это… это связано с Бернардом.

Похоже, я опять оказался не прав насчет того, кто и с кем может внезапно найти общий язык. Неспроста он выпрашивал номер Бернарда так настойчиво. Но в голове это пока укладывалось плохо.

– Ого, – выдохнул я. – Вы общаетесь? А… э-э… насколько близко?

– Я думал, что очень. Мне он безумно нравился… оказалось, что зря, – мрачно рассмеялся Оливер. – А знаешь, что самое паршивое? Он меня использовал.

Оливер то нервно хихикал, то замолкал и пусто смотрел в сторону. Его иногда штормило: вот он уверенно стоит на ногах, и я отпускаю его плечо, а вот ему уже приходится хвататься за шкаф или стену, чтобы не рухнуть на пол. Он, такой спокойный обычно, теперь никак не мог собраться. А я лишь в недоумении смотрел на него.

– Он обдурил меня. – Оливер пригладил волосы, усаживаясь обратно на кровать. – Я всегда считал себя сообразительным, но тут повёлся, как последний дурак. Представляешь? Идиот. – Он засмеялся, но выглядел так, словно сейчас разревётся.

– Что он сделал?

Оливер опустил глаза, помолчал, затем медленно произнёс:

– Бернард меня шантажирует.

4

– Бернард? – переспросил я. – Шантажирует?

Я не хотел делать поспешные выводы, ведь Оливер был пьян и мог нести бред. Но вместо ответа он вымученно посмотрел на меня и кивнул. Я ждал, не решаясь ничего уточнять. Улёгшись на кровать, Оливер подтянул колени к груди и угрюмо уставился на противоположную стену, как человек, не справляющийся с тяготами жизни и потерявший веру в то, что всё наладится. За окном окончательно стемнело. Я слышал, как порывы ветра гоняют пожелтевшие листья на улице. В комнате наступила такая пронзительная тишина, что я мог уловить сбивчивое дыхание Оливера. Его тревога и тоска передались и мне. В глубине души я и не хотел продолжать разговор, не хотел, чтобы Оливер вывалил на меня свои проблемы, – пусть молчит дальше. И в то же время я чувствовал, что поступаю как сволочь, желая сейчас только одного – чтобы всё как-нибудь разрешилось само. Впрочем, возможно, я боялся не чужих проблем, а того, что ничем не смогу помочь. Я сам был сейчас не в лучшей форме; собственная беспомощность приводила в ярость.

– Почему? – всё же спросил я, поняв, что Оливер не жаждет ввести меня в курс дела.

Тяжело вздохнув, он отозвался:

– Не знаю. Может, я притягиваю придурков? – и сам горько усмехнулся.

Я был с этим категорически не согласен. Да, Оливер не очень дружелюбный и общительный, но точно не заслужил такого. Я вспомнил его пьяную ссору с Оливией, то, как отчаянно он кричал, что отцу на него плевать. Сколько в этом правды? Любит ли его отец? Мистер Брум всегда казался мне строгим, но отходчивым. А… что насчет моего отца? Похожие проблемы ведь волновали и меня. Я впервые задумался о том, как много общего у нас с Оливером. Любит ли меня отец? Не мёртвый император со страниц учебников, а он, Уильям Хитклиф, взявший меня младенцем в свою семью. Любит ли хоть немного? Любил ли хоть когда-то? Решив зайти с другой стороны, я спросил:

– Кто-нибудь ещё знает о том, что у вас с Бернардом случилось?

Нет, я не мог оставить его одного, не мог выпроводить в таком плачевном состоянии. Я вдруг почувствовал себя Атлантом, вместо небесного свода взвалившим на свои плечи чужие беды.

– Оливия знает. – Оливер продемонстрировал забинтованную ладонь. – Порезала мне руку.

– Что, прости? – опешил я.

– Руку, говорю, порезала. И телефон мой утопила, – буднично добавил он, затем, помедлив, без капли гнева резюмировал: – Истеричка.

Кажется, у меня было настолько удивлённое лицо, что Оливер даже нашёл силы снисходительно улыбнуться. Нахмурившись, я опустился на стул и уставился на него. С каждой фразой всё сложнее было воспринимать сказанное всерьёз. На лице Оливера так и читалось угрюмое торжество: «Да-да, она именно такая, а я тебе говорил».

Прекрасная, как ангел, Оливия? Девушка, которая одним своим нежным голосом вводила меня в состояние эйфории? Та, от которой у всех парней кружилась голова? Неужели то, что болтает Оливер по поводу тяжёлого характера и крутого нрава сестры, правда? Быть может, Скэриэл прав, и я не вижу дальше своего носа. Тогда он говорил о Леоне с его постоянными синяками, затравленным голосом и взглядом, полным печали, но сейчас я и сам стал всё это замечать.

– Слабо верится, – буркнул я в ответ. А что мне ещё оставалось? Я не мог спорить с Оливером, ведь что я, по сути, знал о его сестре?

– И зря, – возразил он. – Поэтому я и не хотел ей говорить до последнего.

Вздохнув, я не стал ни продолжать тему Оливии, ни пытаться избежать дальнейшего разговора о Бернарде, и мягко предложил:

– Может, расскажешь с самого начала? Что у вас случилось?

Оливер молчал. Я его не торопил, понимая, что он, возможно, собирается с мыслями. Или думает о том, как бы поскорее сбежать. Давить на Оливера я точно не хотел, учитывая, как он сейчас переживал. Если он нуждался в том, чтобы просто поплакаться в жилетку, полежать на моей кровати, бессмысленно рассматривая стену, то кто я такой, чтобы возмущаться. Я ждал, разглядывая прыгающую по клетке канарейку.

– Мы подружились с ним летом… – начал Оливер.

Тихий стук в окно оборвал его на полуслове. Я повернул голову. По ту сторону стекла взлохмаченный Скэриэл ещё раз постучал костяшками пальцев и помахал мне. Обычно я держал окно приоткрытым, потому что не выношу духоту, но сегодня погода испортилась. Я торопливо поднялся и открыл створку. Холодный ветер ворвался в комнату, сметая со стола тетради. Я опустил тяжёлую клетку на паркет, боясь, как бы Килли не простудился. Скэр уже готовился забираться к нам, но при виде Оливера замешкался.

– Я не вовремя? – осторожно спросил он.

На голове у него было чёрт-те что, напоминавшее воронье гнездо. Я вспомнил, как встретил его в «Глубокой яме» в птичьей маске.

– Ну, – начал было я, оглядываясь на Оливера.

– Как ты прошёл мимо садовника? – возмущённо проговорил Оливер, поднимаясь.

– А что? – безмятежно спросил Скэр, пытаясь обуздать тёмные волосы, так и норовившие закрыть ему глаза.

Заправив выбившиеся пряди за ухо, он ослепительно нам улыбнулся. Я бросил беглый взгляд на Оливера – хотел убедиться, не против ли он такой неожиданной компании. Оливер растерялся, неловко потёр бледную шею, затем вымученно улыбнулся в ответ. Мне ничего не оставалось, кроме как принять это за согласие.

– Он тоже пытался залезть в окно, но не вышло, – объяснил я, пропуская друга.

Скэриэл проворно перелез через подоконник и спрыгнул со стола.

– Тут нужна сноровка, – радостно пояснил он.

Я вспомнил, как чуть было не выпал из окна, спеша подслушать Гедеона, и вздрогнул.

– О чём болтаете? – беззаботно спросил Скэр и, подойдя к клетке, протолкнул указательный палец сквозь прутья. – Привет, мистер птичка.

Я не знал, что ответить. Мы обсуждали шантаж Бернарда Дона, вот только я не имел права об этом говорить. Что до Оливера, то он выглядел потерянным. Видимо, он был морально готов поделиться со мной всей историей, но не ожидал ещё каких-то лишних ушей. Скэриэл повернулся к нам, выгнул бровь и спросил:

– Ну, что затихли? Я всё-таки не вовремя?

– Я, пожалуй, пойду. – Оливер встал, пошатываясь.

Он торопливо направился к двери, но чуть было не завалился. Скэриэл бросился к нему, схватил за руку и помог удержать равновесие.

– Ты пьян? – строго спросил он. Оливер изумлённо уставился на него, и тогда Скэр, смягчив тон, заботливо добавил: – Куда ты в таком состоянии…

Он крепко, уверенно удерживал Оливера за плечо и всё пытался заглянуть ему в глаза. Мне даже стало неловко, я буквально почувствовал себя третьим лишним в собственной комнате. Чтобы я вот так умел проявлять участие к друзьям и их проблемам.

– Я… домой. Мне надо домой, – забормотал Оливер, вяло вырываясь.

Скэриэл требовательно посмотрел на меня, словно негодуя: «Да какого чёрта тут происходит?» Если честно, его пылкая готовность разобраться в ситуации меня даже успокоила. К своему стыду, я уже мысленно скинул это бремя на него, мечтая, чтобы Скэр как можно скорее разрешил проблемы Оливера. Вот кто-кто, а Скэр точно сможет это сделать, – хоть я и не представлял как.

– Оливер, стой, – попросил я. – Посиди немного.

– Что с тобой? – вкрадчиво спросил Скэриэл, взял Оливера за подбородок и повернул к себе. – Что случилось? – а затем он добавил то, что, наверное, с самого начала надеется услышать каждый из нас, попав в беду: – Я помогу.

Не знаю, что так подействовало на Оливера: стальная хватка, твёрдый голос или это уверенное «я помогу», но он слабо кивнул и произнёс:

– Один человек меня шантажирует.

Так вот как это происходит. Пока я бестолково прыгал вокруг костра, пританцовывая, боясь надавить и чем-то задеть Оливера, Скэриэл просто шёл напролом.

– Кто?

– Готье его знает. – Оливер кивнул на меня.

Скэриэл вопросительно оглянулся, и я пояснил:

– Бернард Дон. Наш общий приятель. Учится в Академии Святых и Великих.

– Присядь, – велел Скэриэл, и Оливер послушно опустился на кровать.

– Он, понимаете… – Брум запнулся, теребя бинт. – Мой отец… – И снова замолчал.

Мы со Скэриэлом тоже молчали, дожидаясь, пока Оливер соберётся с мыслями.

– Я думал, что мы с Бернардом сблизились. Он мне очень нравился, – вздохнув, продолжил он. – Правда нравился. Всегда весёлый, шутит классно. Мы с ним часто на лошадях вместе катались. Он обещал научить меня фехтованию и помочь с латынью. Много всего обещал. И постоянно подарки дарил. Однажды даже браслет подарил. Сказал, что в знак нашей дружбы. Рассказывал много про академию, про профессоров, давал советы. Ви его сразу невзлюбила. А когда увидела браслет, то её чуть не стошнило. Пилила мне мозг сутками напролёт, что Бернарду нельзя доверять. Оливия таких распознаёт сразу. – Оливер упомянул сестру, а мой взгляд всё это время был прикован только к его пораненной руке. – И знаете, у Бернарда на прошлой неделе было тестирование. Готье, ты ведь в курсе, что мой отец управляет академией, и у него в кабинете есть варианты тестов. Бернард уговорил меня помочь ему, – Оливер горько усмехнулся. – И вот… я пришёл в кабинет отца и, пока его не было, полез в ящики, нашёл тесты, сфотографировал. Отправил Бернарду, и он сдал на сто баллов – да ещё и паре дружков помог. – Голос Оливера задрожал. – А теперь он хочет, чтобы я помог им всем и с сессией. У мистера Крона сложный экзамен. Я отказался. Один раз я по глупости уже совершил ошибку, подставил и себя, и отца. Понимаете, все его дружки хорошо сдали тест, даже те, которые плохо учатся. Бернард всем дал списать. Я даже представлять не хочу, как они смеялись надо мной после того, как поняли, что смогли обдурить. Я так и сказал Бернарду, что на этом всё, он ничего не получит. Но… он теперь угрожает мне. Говорит, что расскажет моему отцу об этом.

– И тем самым подставит себя? – спросил Скэриэл.

– Не знаю, – удивлённо произнёс Оливер, уставившись на Скэра. Кажется, эта мысль не приходила ему в голову.

– Вот он сукин сын, – добавил я.

– И этому Бернарду нужны новые тесты? – прищурившись, уточнил Скэриэл. Выглядел он как опытный следователь. Для пущей убедительности ему не хватало ещё взять в руки блокнот и время от времени помечать что-то на листе.

Оливер помотал головой:

– Вопросы к экзаменам.

– Разве их не дают до сессии? – спросил я. – Мне кажется, я видел распечатки вопросов у Гедеона.

– Все преподаватели разные. Одни дают, другие нет. Я даже не знаю, существует ли этот список вопросов, но Бернард сказал, что его это не волнует, – с жаром проговорил Оливер. – Говорит, хоть взломай ноутбук отца или мистера Крона.

– Что будет, если твой отец узнает? – Я опустился на свой стул, а Скэриэл устроился на полу, сев по-турецки. Я только сейчас обратил внимание, что ногти у него выкрашены в чёрный цвет. Он так и не стёр лак после салона красоты имени Габриэллы.

– Если узнает? – горько переспросил Оливер. – Что я дружу, – он изобразил воздушные кавычки, – со старшекурсником академии и ворую тесты для него? Даже не знаю… – Он хихикнул, затем провёл пятернёй по волосам. – В очередной раз пожалеет, что я появился на свет. Заявит, что я тупой, наивный и жалкий, раз мной пользуются все подряд, а потом ещё и вытирают об меня ноги. – Его голос дрогнул, и он спрятал лицо в ладонях, шумно дыша.

– Он точно не жалеет о том, что ты… – начал я, отвечая скорее не Оливеру, а самому себе, но предательски осёкся.

Жалел ли Уильям Хитклиф, что взял меня в семью?

– Ты его не знаешь, Готье. Ты ни черта не знаешь! – Оливер повысил голос и наконец посмотрел на меня. – Он годами меня не замечал. Что бы я ни делал: высокие оценки – конечно, конный спорт – легко, – он принялся агрессивно загибать пальцы, – участие в шахматном турнире – запросто! Но отец ничего этого не замечает! Зато если Оливия чихнёт в своей комнате, – тут он указал пальцем в сторону, слово комната сестры была расположена в моём доме, – то он мигом прибежит к ней с лимонным чаем, сам, даже прислугу не позовёт! Что мне оставалось делать? Я из кожи вон лез, чтобы добиться его одобрения, – он раскинул руки в стороны, – и что получал в ответ? Ни-че-го.

Мы со Скэриэлом замерли.

– И тогда я решил, – глаза Оливера блеснули, – а почему бы просто не позлить его? Раньше я делал всё, лишь бы он меня заметил, похвалил, гордился мною! Не сработало. – В его голосе послышались истеричные нотки. – Ему плевать на весь мужской род, в том числе и на меня. Я подумал: а что, если выбесить его сильнее, разозлить, наплевать на его чувства, как он плюёт на мои? Кого он не любит? Мужчин? О чём он печётся? О своей репутации и репутации Академии Святых и Великих. Тогда почему бы мне не сблизиться с каким-нибудь студентом академии? Может, даже так, чтобы про нас какие-нибудь грязные слухи пошли, вроде того, что мы трахаемся?

Оливер зажмурился, словно от головной боли, помассировал виски и продолжил:

– Думал, потусуюсь с Бернардом просто назло отцу, тем более он классный. И попал! – грозно проговорил он, словно совершил самую большую ошибку в жизни. – Да, признаюсь, я тоже в каком-то смысле его использовал, но в итоге это он вот-вот меня подставит!

Оливер затих, уставившись куда-то вниз. Какое-то время мы все молчали.

– Я помогу тебе, если ты этого хочешь, – наконец спокойно произнёс Скэриэл. Он никак не прокомментировал всю эту гневную отповедь.

Оливер насмешливо посмотрел на Скэра и хмыкнул:

– Как?

– Если этот ваш Дон бывает в Запретных землях, я могу достать компромат на него. Око за око. Шантаж за шантаж.

– Какой компромат? – насторожился я.

Помнится мне, Скэриэл уже использовал свои связи, чтобы достать фотодоказательство того, что Оскар и Билли планировали меня подставить.

– Если он снимал в клубе кого-нибудь, – Скэриэл обратился ко мне, затем к Оливеру, – то я могу достать фотографии с камер видеонаблюдений. Или если он покупал или принимал наркотики.

– Ты это можешь? – охнул Оливер, впервые посмотрев на Скэра с надеждой.

– Придётся постараться, – задумчиво протянул Скэриэл, явно красуясь или набивая себе цену. Невольно я усмехнулся. Но от сердца у меня уже отлегло.

Оливер живо спустился с кровати к Скэриэлу, схватил его за руки и взмолился:

– Я буду тебе по гроб жизни обязан, пожалуйста, помоги мне!

Улыбнувшись, Скэриэл кивнул.

Спустя час я посадил успокоившегося Оливера в такси. Он сообщил, что не собирается возвращаться домой, а лучше отправится к дяде. Когда машина скрылась за углом, я побрёл обратно, всматриваясь в свои окна. Шторы в комнате были плотно задёрнуты, свет выключен, но я знал, что Скэр лежит на кровати, уткнувшись в смартфон.

Я вошёл, отодвинул штору, впуская лунный свет, и уселся на пол. Скэриэл убрал телефон в сторону, лёг на бок, подперев голову рукой, и взглянул на меня.

– Ты правда можешь ему помочь? – тихо спросил я, разглядывая Скэриэла в лунном свете. Очертания его тела тонули в темноте.

– У меня есть выбор? – хмыкнул он.

– У тебя не будет проблем с этим?

– А ты волнуешься за меня? – Кажется, он усмехнулся, и опять самодовольно.

Меня раздражало, когда Скэр отвечал вопросом на вопрос, хотя сам я частенько этим злоупотреблял.

– Вообще-то я серьёзно.

– Я тоже, – поспешно отозвался он.

Я устало вздохнул. Хотелось выкинуть весь этот день из головы – впрочем, и последние месяцы тоже.

– У меня будут проблемы, если я попадусь, – внезапно проговорил Скэриэл. – Но я хочу помочь Оливеру.

– Какие проблемы?

– В лучшем случае меня могут избить.

– А в худшем? – Теперь я не на шутку забеспокоился.

– Мы сто раз об этом говорили. Жизнь в центре и в Запретных землях различается.

Скэриэл явно не собирался вдаваться в подробности, но я не отставал:

– Я хочу узнать об этой жизни больше: какие там правила…

– Правило только одно: выживает сильнейший, – сухо оборвал меня он.

– Это я уже понял, – проворчал я. – Но я хочу узнать, как вы учитесь, как работаете, чем занимаются низшие и полукровки в свободное время, что думают о чистокровных, хотят ли лучшей жизни, что для этого делают.

Теперь в тоне Скэриэла отчетливо звучало недоверие:

– С чего вдруг такая заинтересованность?

Я опешил, начисто забыв о том, что нужна хоть одна убедительная причина для внезапных расспросов о вещах, которые мы почти никогда не обсуждали.

– Просто… – медленно ответил я, понимая, насколько глупо это звучит, – интересно.

– У тебя что-то случилось? – Я почувствовал его острый взгляд.

– Нет! Я что, просто не могу задать тебе вопросы о твоей жизни? Мы же… друзья?

Скэриэл всё вглядывался в моё лицо, отчего у меня противно засосало под ложечкой. Было неприятно скрывать от него настолько важные вещи. Казалось, я предаю всё, что нас связывает.

– Друзья…

Внезапно Скэриэл поднялся с кровати и приблизился ко мне – быстро, словно боялся, что я сбегу. Сел он совсем близко, так, что я мог дотронуться до его плеча, протянув руку. Я уже пожалел о том, что не стал включать свет.

– Просто знай, – начал он тихо; пришлось напрячься, чтобы расслышать его, – если у тебя что-то случилось, ты можешь всегда со мной поговорить. И я постараюсь помочь.

Я медленно кивнул. Скэриэл тепло сжал мою руку и улыбнулся. А я едва поборол желание просто уткнуться лбом ему в плечо.

Никогда в жизни я не чувствовал себя так погано, как сейчас. Таким потерянным. Таким беспомощным. И я точно не заслуживал такого друга, как он.

5

Сегодня я впервые надел мамин шарф в лицей. С её смерти прошло три года, а я всё ещё не мог со спокойным сердцем смотреть на её надгробие. Каждый раз, стоило приехать на кладбище, мне казалось, что всё это неправильно, несправедливо и мы не должны быть здесь. Что она не должна быть здесь… Холодный мраморный ангел, прильнувший к надгробию, – такой изящный, благородный – ни капли не сочетался с яркой маминой улыбкой на фотографии.

Шарф смотрелся нелепо, но я держался за него, словно этот кусок ткани прочно связывал меня с мамой. Я до последнего убеждал себя, что там, на небе – вне всяких сомнений, она в раю, – мама обрадуется, увидев меня замотанным в её подарок.

Странно, но о маме я так и не смог думать как о чужом человеке. Между мной, отцом, Гедеоном и Габриэллой постепенно вырастала стена – теперь, когда я знал правду о своём прошлом. Я и раньше чувствовал, как мы не сходимся характерами. Но мама всегда оставалась мамой. У неё были тёплые руки, нежный смех, отличное чувство юмора, а как она любила танцевать! Включала польку и приглашала меня присоединиться. И, чтобы подыграть ей, я просто дрыгался в такт музыке, чем очень веселил её. К нам обычно прибегала Габи, и мама, взяв её за руки, кружилась и заливалась смехом. Гедеон проходил мимо, но, бьюсь об заклад, на его лице мелькала улыбка. Раньше он чаще улыбался, не то что сейчас. Отец любил такие вечера и с удовольствием позволял маме вовлечь его в шумное веселье. Он брал маму за руку, притягивал к себе и танцевал так, словно больше не было никого на свете. Только мы и музыка. Габриэлла кричала рядом, смеялась, прыгала с дивана на кресло, вцеплялась в меня и повисала, как обезьянка, желая, чтобы я поднял её на руки. Гедеон ворчливо просил быть потише, но сам не спешил покидать гостиную. Наблюдая со стороны, он даже слегка кивал в такт музыке. Сильвия выглядывала из холла; тёплая улыбка появлялась на её строгом лице. С кухни, хихикая, приходили Кэтрин и Фанни.