Наследница огня

В ее комнатенке было окошечко без занавесок. Селена повернулась к нему лицом. Над деревьями, окружавшими крепость, горели звезды.

Спрашивается, зачем она сцепилась с Рованом? Наговорила ему гадостей и даже полезла в драку… Она заслужила эти побои. Сполна. Если быть честной с собой, она превратилась в непонятное существо, которое лишь с большой натяжкой можно назвать человеком. Селена дотронулась до губы и вздрогнула от боли.

Она разглядывала ночное небо, пока не нашла созвездие Оленя – Повелителя Севера. Неподвижная звезда на макушке оленьей головы – его вечная корона – указывала путь в Террасен. В детстве ей рассказывали, что великие правители Террасена, окончив жизнь, превращались в яркие звезды, дабы каждый террасенец не чувствовал себя одиноким и всегда мог найти путь домой. Целых десять лет она не показывалась в Террасене. Сначала ее туда не пускал Аробинн. Потом сама не отваживалась.

Тогда, на могиле Нехемии, она шепотом призналась мертвой принцессе. Сказала, что давно привыкла убегать от судьбы и потому не знает, каково это – остановиться и дать бой.

Маэва не понимала и никогда не поймет чувства маленькой террасенской принцессы, десять лет назад отвергшей свою родню. Она сделала это с большей решимостью, чем сама Маэва. Отвергла всех и покинула мир, с которым не желала иметь ничего общего. Пусть сгорает дотла и превращается в прах.

Селена перевернулась на другой бок. Ветхое одеяло не грело. Она закрыла глаза, пытаясь заснуть и увидеть во сне другой мир.

Мир, где она была вообще никем.

Глава 9

Манона Черноклювая стояла на скале возле бурлящей реки. Она закрыла глаза, подставив лицо влажному ветру. Мало какие звуки доставляли ей большее наслаждение, чем стоны умирающих людей, но завывания ветра входили в число этих звуков.

Слушать ветер, чувствовать его на своем лице – это хотя бы напоминало полет. Теперь она летала лишь в редких снах. Там она снова была в облаках, восседая на метле из железного дерева. И метла звенела от магической силы. Но это во сне. Нынче ее славная метла ничем не отличалась от обычных человеческих. Бесполезная штука, засунутая в чулан при комнате, которую Манона занимала в Крепости Черноклювых.

Вот уже десять лет как ведьмы лишились возможности летать. Там, в воздухе, даже вкус тумана иной. И ветер ощущается по-иному. А как здорово нестись в его незримых струях. Сегодняшний ветер был быстрым и свирепым. Сегодня она бы налеталась всласть, поднявшись высоко-высоко.

У нее за спиной Матерь Черноклювых говорила с рослым, грузным человеком. Он величал себя герцогом. Бабушка призвала Манону к себе сразу после того случая с тремя крестьянскими дурнями, вздумавшими поохотиться на нее. Прямо из фенхарского поля, где снег был густо залит кровью последней жертвы. Вряд ли это приглашение было простым совпадением. Как и то, что Манона тогда находилась в каких-нибудь сорока милях от места встречи. А встреча происходила невдалеке от адарланской границы.

Пока ее бабушка, верховная ведьма клана Черноклювых, беседовала с герцогом под рев реки Акант, Манона несла караульную службу. Остальные двенадцать ведьм из отряда Тринадцати стояли на своих постах вокруг небольшого лагеря. Все – ровесницы Маноны. Все росли и обучались вместе. Как и Манона, они не имели при себе оружия. Но герцог, похоже, знал: Черноклювым оружие ни к чему.

Зачем тебе мечи и кинжалы, если ты уже родилась с оружием?

А когда ты – одна из Тринадцати отборных ведьм Маноны, с кем она сто лет подряд вместе летала и сражалась… Иногда сами слова «отряд Тринадцати» обращали врагов в бегство. Ее ведьмы всегда действовали безошибочно и безжалостно.

Манона бросила взгляд на человеческих караульных. Все были в тяжелых доспехах и при оружии. Одна половина опасливо поглядывала на Черноклювых, а вторая следила за герцогом и бабушкой. Верховная ведьма оказала честь отряду Тринадцати, призвав в караул. Ведьм из других шабашей клана Черноклювых сюда не позвали. В том не было необходимости. Отряд Тринадцати заменял всех.

Манона присмотрелась к ближайшему караульному. Ноздри уловили запах пота. Еще от него пахло страхом и изрядной усталостью. Запах усталости напоминал мускус. Судя по этим ароматам, люди находились в дороге уже несколько недель. С ними ехали две арестантские повозки. От одной исходил отчетливый мужской запах с едва уловимым оттенком духов. Вторая повозка была женской. Запах обеих не понравился Маноне.

По словам бабушки, Манона родилась бездушной. Бездушной и бессердечной, какой и должна быть Черноклювая ведьма. Жестокость и коварство пронизывали Манону до мозга костей.

Почему ее так зацепил этот запах? Да, обычный, человеческий дух. И в то же время… И герцог, и узники в повозках пахли не как обычные люди. В их запахе было что-то странное. Чужое. Чуждое.

Вспотевший караульный переминался с ноги на ногу. Манона улыбнулась ему. Рука караульного стиснула эфес меча.

Маноне было скучно, и она решила немного поразвлечься. Она слегка запрокинула голову, открыла рот и выдвинула свои железные зубы. Караульный попятился. Его дыхание участилось. От него повеяло резкой кислотой нарастающего страха.

Если бы не эти зубы, Манону можно было бы назвать красавицей. Волосы цвета белой луны, алебастровая кожа, темно-золотистые глаза. Ее жертвы, не подозревая, кто перед ними, нередко говорили ей, что она прекрасна, как фэйская королева. Увы, они слишком поздно узнавали нехитрую истину. Красота Маноны была всего лишь видом оружия в ее природном арсенале. Что потом с ними происходило! Манона и сейчас не могла вспоминать об этом без смеха.

Сзади захрустела мерзлая трава. Манона отвернулась от дрожащего караульного и бурых, вспененных вод реки Акант. Это возвращалась бабушка.

После исчезновения магии ведьмы начали стариться. Маноне было больше ста лет, но пока существовали магические силы, она выглядела не старше шестнадцати. Сейчас она превратилась в двадцатипятилетнюю. Они старились, как обычные смертные женщины, и это наполняло душу ведьм неутихающим страхом. А ее бабушка…

Богатые черные одежды Матери Черноклювых развевались на пронизывающем ветру, чем-то напоминая речные воды. Морщины успели тронуть бабушкино лицо. В ее смоляно-черных волосах появилась седина. Верховная ведьма клана Черноклювых была не просто красивой. Она была завораживающе красивой. Даже сейчас, когда время оставляло свой неумолимый отпечаток на ее белоснежной коже, на предводительницу нельзя было смотреть без немого восхищения.

– Мы уходим, – сказала Матерь Черноклювых.

Она пошла по берегу реки, избрав северное направление. Люди герцога еще плотнее окружили свой лагерь. Разумная предосторожность, когда рядом – тринадцать скучающих ведьм.

Легкий кивок Маноны – и все выстроились в линию. Остальные двенадцать держались на надлежащем расстоянии от Маноны и бабушки, неслышно ступая по зимней траве. За все месяцы странствий по городам и деревням никому из них не удалось обнаружить ни одной крошанской ведьмы. Манона знала: за это их рано или поздно ждет наказание. Порка. Возможно, кому-то пальцы сломают. Потом все это заживет, но горечь публичного позора останется. Таков был излюбленный бабушкин способ наказания: не столько сделать больно провинившимся, сколько унизить их.

Однако сейчас бабушкины черные глаза с золотыми крапинками (признак чистейший породы Черноклювых) были устремлены на север, к Задубелому лесу и далеким Белоклычьим горам. Черные глаза с золотыми крапинками особо почитались ведьмами клана. Почему – Манона не знала, а спросить у бабушки не решалась. Но таких глаз, как у Маноны – цвета темного золота, – в клане больше не было ни у кого. Когда Манона только что родилась, бабушка, увидев ее глаза, унесла внучку от остывающего трупа матери, провозгласив своей неоспоримой наследницей.

Бабушка продолжала идти. Манона шла рядом и молчала. Надо будет – бабушка сама заговорит. А иначе… иначе можно и без языка остаться.

– Мы отправимся на север, – сказала бабушка, когда лагерь смертных скрылся за холмами. – Из своего отряда выбери троих и пошли их на юг, запад и восток. Пусть разыщут наших соплеменниц и передадут, что мы все собираемся в Ферианской впадине. Об этом должны знать все Черноклювые, до самой последней ведьмы и караульной.

Сейчас это различие сохранялось лишь на словах. Каждая ведьма принадлежала к своему шабашу, а значит, была караульной. После падения их Западного королевства, когда Железнозубым пришлось сражаться за выживание, все ведьмы в кланах Черноклювых, Желтоногих и Синекровных должны были находиться в постоянной готовности к битве. К великой войне за возвращение своих земель. И если кому-то суждено на ней погибнуть, что ж, такова воля Вэрда. Сама Манона никогда не бывала там, где некогда находились владения Ведьминого королевства. Она не видела ни развалин, ни обширных лугов, тянущихся до западного моря. И никто из Тринадцати там не бывал. Проклятие последней крошанской королевы сделало их изгнанницами и вечными странницами. Истекая кровью во время легендарного сражения, она прокляла всех Железнозубых.

Манона молчала, чувствуя, что бабушка еще не закончила.

– Если твои караульные увидят кого-то из других кланов, пусть и им скажут, чтобы собрались во впадине. Никаких скандалов и драк не затевать. Их обязанность – нести известие.

Железные бабушкины зубы поблескивали на послеполуденном солнце. Матерь Черноклювых была из числа древних ведьм. Она родилась еще в Ведьмином королевстве и в составе союза Железнозубых сражалась против засилья крошанских королев. Древние ведьмы щеголяли своими железными зубами. Манона не помнила, чтобы бабушка их убирала.

Сейчас Манона молча кивала. Время вопросов еще не настало. Пока что она обдумывала услышанное. Ферианской впадиной называлась про́клятая, бесплодная полоса земли между Белоклычьими и Руннскими горами. Она же служила одним из немногих проходов из плодородных восточных земель в пустоши Западного края.

Манона прошла этим лабиринтом заснеженных пещер и ущелий всего один раз, пешком, вместе со своим отрядом и еще двумя шабашами. Это было почти сразу после исчезновения магии, когда все они вдруг ощутили себя ослепшими, оглохшими и пригвожденными к земле. Половина других ведьм не сумели пробраться через впадину. Тринадцати это удалось, но с огромным трудом. Во время ледяного обвала Манона едва не лишилась руки. Руку удалось сохранить благодаря быстро соображающей Астерине – ее непосредственной помощнице. И благодаря грубой силе Соррель – третьей по значимости в их отряде. С тех пор Манона не бывала в Ферианской впадине. В последние месяцы доходили слухи, будто там творится что-то страшное.

– Бэба Желтоногая погибла.

Слова бабушки отвлекли Манону от воспоминаний. Она повернулась. На губах бабушки играла легкая улыбка.

– Убили в Рафтхоле. Герцог получил письмо. Но кто убил и за что – неизвестно.

– Крошанки?

– Возможно.

Улыбка Матери Черноклювых стала еще шире. Ее железные зубы кое-где были тронуты ржавчиной.

– В Ферианскую впадину нас пригласил адарланский король. Герцог передал мне его слова. Говорит, там нас ожидает королевский подарок.

Манона вспомнила все, что знала об адарланском короле и его безрассудном, кровавом стремлении завоевать мир. Ее прямейшей обязанностью и как командира отряда, и как наследницы было оберегать жизнь бабушки, заранее предвидя все угрозы и ловушки.

– Его приглашение может оказаться западней. Расчет простой: собрать нас в одном месте и уничтожить. Вдруг король сговорился с крошанками? А может, и с Синекровными. Те издавна хотели владычествовать над всеми кланами Железнозубых.

– Я так не думаю, – задумчиво произнесла Матерь Черноклювых, щуря свои бездонные черные глаза. – У короля есть для нас предложения. Для всех кланов Железнозубых.

Манона ждала дальнейших объяснений. Ее нетерпение было настолько велико, что попадись ей сейчас кто-то из смертных, располосовала бы в считаные секунды.

– Королю нужны наездницы. – Матерь Черноклювых продолжала смотреть на горизонт. – Наездницы для драконов – его воздушной кавалерии. Все эти годы король взращивал их в Ферианской впадине.

Давно, очень давно нити судьбы не свивались в благоприятный узор. И вот теперь…

– А когда наша служба окончится, король отдаст драконов нам. Представляешь? Мы вернем себе Западный край, очистим его от расплодившихся смертных свиней.

Из бабушкиной груди вырвался яростный, пронзительный крик. Манона невольно поежилась. Потом стала всматриваться в белые шапки далеких вершин. Снова летать, снова проноситься над горными перевалами, снова охотиться, как когда-то…

Конечно, драконам не сравниться с метлами из железного дерева. Но за неимением магии сойдут и драконы.

Глава 10

День выдался утомительным. Шаол обучал новичков, стараясь не попадаться на глаза ни Дорину, ни тем более королю. Сейчас им владело одно желание – вернуться к себе и поскорее завалиться спать. Но что это? Возле дверей Большого зала полагалось стоять четверым караульным. Сейчас их было только двое. Завидев Шаола, караульные привычно отсалютовали, однако вид у них был испуганный.

Случалось, что гвардеец не мог заступить в караул по болезни или по семейным обстоятельствам. Главное – вовремя доложить об этом. Шаол всегда находил замену. Но чтобы сразу двое не явились в караул и им не нашли замены…

– Объяснения! – рявкнул Шаол. – И поживей.

Один из караульных закашлял. Еще совсем зеленый. Три месяца как прошел обучение. Да и второй прослужил немногим больше. Потому Шаол и поставил их в ночной караул у дверей пустого Большого зала. Но за ними должны были приглядывать двое других, уже давно служивших в гвардии.

Караульный перестал кашлять. Он был весь красный.

– Значит, они сказали… господин капитан, они сказали, что их отлучки никто не заметит. И вообще, Большой зал сейчас пустой и там некого охранять. А еще…

Караульный замолчал, испуганно озираясь по сторонам.

– Язык отсох? – прикрикнул на него Шаол. – Дальше!

Он был готов собственными руками казнить дезертиров.

– Господин капитан, они пошли на генеральскую вечеринку, – заговорил второй. – Тут мимо нас шел генерал Ашерир. В город направлялся. Вот и позвал тех двоих с собой. Они поначалу боялись идти. Спрашивали, что́ потом скажут командиру… вам, значит. А генерал их успокоил. Сказал, вы возражать не будете. И тогда они пошли с ним.

Шаол стиснул зубы. Что ж, такое вполне в духе Эдиона.

– Почему никто из вас немедленно не доложил о самовольной отлучке? Если не мне, то моему помощнику?

– Вы и нас поймите, господин капитан, – сказал второй. – Мы не хотели, чтобы нас посчитали за доносчиков. Большой-то зал сейчас действительно пустой…

– А устав, значит, не про вас писан, – оборвал его Шаол. – Теперь будете целый месяц нести двойной караул в садах. («Погуляете у меня по морозцу».) Никаких увольнительных. А если еще раз не успеете вовремя доложить о чьей-либо самовольной отлучке, выпру с треском из гвардии. Понятно?

Выслушав подтверждающие бормотания, Шаол двинулся не к себе, а к парадным воротам замка. Черта с два он сегодня выспится. Нужно идти в город, искать двоих дезертиров… и заодно поговорить с генералом.

* * *

Под свою вечеринку Эдион снял целую таверну. У дверей стояли крепкого вида парни. Приличным посетителям объясняли, что у них сегодня «гуляют», а разный сброд просто отгоняли. Но, увидев Шаола и эфес его меча в форме орлиной головы, молча отошли от двери. Таверна была полным-полна знатной публики. Разодетые хихикающие женщины – не то куртизанки, не то придворные дамы. Голосистые мужчины, разгоряченные выпивкой. За столами играли в карты и кости. Возле пылающего очага расположилась пятерка певцов: аккомпанируя себе, распевали скабрезные куплеты. Эдион не поскупился на эль и вино – того и другого хватило бы на целый легион. Интересно, кто платил за все это? Сам Эдион, своими кровавыми деньгами? Или его величество проявил щедрость и велел покрыть расходы из казны?

Шаол почти сразу увидел своих дезертиров, а вместе с ними – еще полдюжины гвардейцев, свободных от службы. Все играли в карты. На коленях у них, пьяненько похохатывая, сидели женщины. Мужчины тоже смеялись… пока не увидели своего командира.

Теперь они были готовы ползать по грязному полу, выпрашивая прощение. Шаол велел им немедленно возвращаться в замок. Решать их участь он будет завтра. Он не знал, заслуживают ли дезертиры того, чтобы выгнать их из гвардии. Оказалось, Эдион им наврал, сказав, что уже обо всем договорился с Шаолом. (Караульные у дверей умолчали об этом из чувства гвардейской солидарности.) И потом, такие решения нужно принимать не сгоряча и на свежую голову. Провинившиеся поспешили в замок, с ними ушли и остальные гвардейцы, которым сразу расхотелось веселиться. Шаол отправился искать генерала.

Странное дело: никто не знал, где сам Эдион. Сначала Шаола послали на второй этаж, где находились комнаты для ночлега. Там он увидел двух женщин и довольно пьяного мужчину. Тот предложил присоединиться, – дескать, «девочек на всех хватит». Шаол ответил, что не собирается им мешать и лишь хочет знать, где генерал. Женщина заявила, что недавно видела его в подвальном зале: играл в кости с какими-то важными персонами, лица которых скрывали маски. Шаол поспешил в подвальный зал. Там действительно сидели несколько важных персон, изображавших обычных горожан. Шаол прекрасно знал, кто скрывается под масками, и при случае мог бы назвать имена. Все дружно повторяли, что генерал отправился в Большой зал поиграть на скрипке.

Шаол поднялся в Большой зал. Эдион не играл ни на какой скрипке. На лютне, флейте и барабане – тоже. Казалось, что Эдион Ашерир устроил эту вечеринку, но сам на ней не присутствовал.

Шаола тронула за плечо куртизанка, предлагая вместе с нею отдохнуть от шумного веселья. Капитан собрался было рявкнуть на нее и прогнать, но передумал. Он пообещал девице серебряную монету за сведения о местонахождении генерала. Куртизанка сообщила, что час назад видела его уходящим под ручку с девицей того же пошиба. Они направлялись в более уединенное место. В какое – она не знала. Если Эдиона в таверне не было, тогда и Шаолу здесь делать нечего. Пора в замок.

Шаола встревожила новость, случайно услышанная им в заведении. Вскоре в столице появится легион Беспощадных. Воины генерала Ашерира якобы обещали «погулять в Рафтхоле так, что после них еще долго будут собирать битые черепки». Естественно, королевских гвардейцев тоже приглашали участвовать в попойках и непотребствах.

Только еще не хватало, чтобы целый легион смертельно опасных воинов бесчинствовал в тавернах Рафтхола и дурно влиял на его гвардейцев. Случись такое, виноват будет не генерал, а он, Шаол. В замыслы капитана никак не входило попадать под пристальное внимание короля.

Значит, с Эдионом придется говорить не только о двоих дезертирах. Нужно найти что-то такое, что можно было применить против Эдиона и вынудить генерала больше не устраивать подобных вечеринок. И самое главное – взять с него клятвенное обещание, что Беспощадных он будет держать в узде. Если завтра Эдион устроит новое сборище, Шаол обязательно туда пойдет.

Он должен найти способ надавить на генерала.

Глава 11

Селена проснулась, когда только начало светать. Если то, что было до этого, вообще можно назвать сном. Она дрожала от холода. У нее ныло все тело. Открыв дверь своей каморки, она обнаружила костяную баночку с мазью, пахнущей мятой и розмарином. Под баночкой лежала записка. Почерк был мелкий и плотный.

«Ты это заслужила. Маэва желает скорейшего выздоровления».

Селена хмыкнула. Похоже, Маэва начистила племянничку клюв и повыщипала перья. Вдобавок еще заставила самого отнести к двери Селены свой дар. Губа оставалась вспухшей. Селена смазала ее фэйской мазью и подошла к простому комоду. Над ним к стене был прикреплен осколок зеркала. Когда-то Селена любила смотреться в зеркало. Но сейчас… ей с трудом верилось, что отражение – ее собственное. А каким, спрашивается, оно должно быть после стольких дней жизни на крышах Варэса, после ненавистной теггьи и такого же ненавистного вина? Даже странно, что когда-то мытье в горячей воде было ей доступно практически каждый день.

Наверное, Рован сообразил, что в этом жалком тазу ей не вымыться. Кроме мази, за дверью Селена нашла несколько кувшинов с водой, мыло и новую одежду: нижнее белье белого цвета, просторную рубашку, бледно-серый камзол и плащ. Камзол и плащ были такими же, как у Рована. Одежда простая, но из плотной ткани и добросовестно сшитая.

Селена вымылась с той тщательностью, с какой позволяли условия ее комнатенки. Стекла в окошке не было, потому внутрь свободно вползал лесной туман. Ей вдруг взгрустнулось по своим покоям во дворце. Быстро прогнав эти мысли, она вытерлась и оделась в новое. Хорошо, что Рован не ограничил ее гардероб одной лишь рубашкой.

Всю ночь она слушала стук собственных зубов, который не прекращался и сейчас. Мокрые волосы тоже не согревали, хотя она и заплела их в косу. Запихнув ноги в кожаные сапоги, Селена подпоясалась толстым красным кушаком, завязав его достаточно плотно, но так, чтобы не мешал двигаться и дышать. Кушак хотя бы немного подчеркнет ее фигуру…

Разве эту жердь можно назвать фигурой? Селена хмурилась, косясь в зеркало. Она исхудала. Лицо стало таким же опустошенным, как и душа. Даже волосы потеряли блеск и теперь висели веревками. Мазь убрала припухлость, но не цвет разбитой губы. Хоть вымыться сумела. Правда, пока мылась, замерзла еще сильнее. Селена критически осмотрела свой новый наряд. Для леса – в самый раз, но не для кухонной работы. Вздохнув, она развязала кушак, сняла камзол, бросила то и другое на кровать. До чего же у нее озябли руки. И кольцо на похудевшем пальце крутится, того и гляди соскользнет. Ну и пусть. И зачем вообще она смотрит на этот аметист, еще не успевший поймать дневной свет?

Что бы сейчас сказал Шаол, увидев ее? Это из-за него она чутилась здесь. «Здесь» означало не только место, а и ее состояние: бесконечная усталость и непроходящая боль в груди. Шаол не виноват в гибели Нехемии; Селена поняла это, убедившись, что принцесса сама выстроила цепь роковых событий. Однако он утаил от Селены важные сведения. Шаол выбрал короля. Признаваясь ей в любви, он продолжал верно служить этому чудовищу. Пожалуй, не надо было сближаться с ним. Не надо было мечтать о мире, где можно забыть, что Шаол – капитан королевской гвардии. Слуга страшного человека, снова и снова разрушающего ее жизнь.

Боль в груди усилилась. Селене стало трудно дышать. И все-таки она подошла к окну и глубоко вдохнула утренний туман. Такой же туман окутывал ее душу. Затем она толкнула дверь и вышла.

* * *

Одним из преимуществ работы на кухне было тепло. Скорее даже жара. Огонь пылал в громадной кирпичной печи, служившей плитой, прогоняя утренний туман. Окна, через которые туман проникал на кухню, были только на одной стене, над медными чанами. Селена удивилась, застав в кухне всего двоих: сгорбленного старика и молодого парня. Склонившись над плитой, старик следил за кипевшими котлами. Парень сидел за длинным деревянным столом, разделявшим кухню надвое. Он крошил лук, попутно наблюдая за печью, откуда тянуло хлебом. Боги милосердные, как же она проголодалась! Хлебом пахло так соблазнительно. А что варится в котлах?

Похоже, парень успел выспаться, если в столь ранний час трещал без умолку. Его веселый голос эхом отражался от каменных ступеней лестницы. Но болтовня его мгновенно прекратилась, когда в кухню спустился Рован. И парень, и старик прервали работу.

На Рована Селена наткнулась в конце коридора. Он ждал ее, скрестив руки. На лице была написана многовековая скука. Похоже, он надеялся, что Селена проспит и у него будет законное основание ее наказать. Фэйский принц обладал бесконечным терпением и, наверное, был неистощим на выдумывание отвратительных наказаний.

Сойдя вниз, Рован застыл. Селена подумала: интересно, умение застывать неподвижно у него врожденное или учился где?

– Я привел вам помощницу на утро, – сказал Рован старику. – После завтрака я ее заберу на весь день.

И ни слова приветствия. Вряд ли это было особенностью его характера. Скорее всего, фэйцы не считали нужным здороваться со смертными. Рован перевел взгляд на Селену и слегка приподнял брови. Она прочла в его глазах: «Кажется, ты хотела не раскрывать себя? Валяй, принцесса. Называйся любым именем».

Что ж, он внял ее вчерашним словам. И на том спасибо.

– Элентия, – глухо проговорила она. – Меня зовут Элентия.

У нее сдавило живот. Хвала богам, Рован не усмехнулся. Но если бы он только посмел насмехаться над именем, данным ей Нехемией, она бы кишки ему выпустила… Во всяком случае, попыталась бы.

Старик наклонился, вытирая о белый фартук узловатые, морщинистые руки. На нем была коричневая шерстяная блуза – далеко не новая и местами сильно потертая. На ходу он странно выворачивал левое колено. Но седые волосы были аккуратно заплетены в косичку и не падали на его загорелое лицо.