Самая лучшая жена (сборник)

Марта Нокс стояла в окружении лошадей, она говорила им слова, какие мы всегда говорим лошадям.

– Ну, ну, вот так, спокойно, полегче, дружок.

Мы говорили так, будто лошади понимают слова, хотя на самом деле важен-то только голос, а слова можно какие угодно говорить.

Марта Нокс разыскала Смирного. Я смотрел, как она надевает на него уздечку. Я смотрел, как он дает ей надеть на себя уздечку, смотрел на пятна на его спине и крупе. Было так темно, и эти пятна были такие уродливые, наляпанные там и сям, будто по ошибке. Я подошел ближе. Разговаривая со Смирным, она перебросила уздечку через его ухо.

Я сказал:

– Знаешь, а мой старикан купил этого конягу у прежнего хозяина всего за сотню долларов, вот как он тому малому осточертел.

– Смирный – самый лучший. Погляди, какие у него красивые ноги.

– Мой старикан говорит: его бы надо было Смурным назвать.

– А по-моему, лучше бы Смазливым, – сказала она, и я расхохотался. Слишком громко расхохотался, и Смирный встревоженно запрокинул голову.

– Тихо, тихо, – сказала коню Марта Нокс. – Успокойся, мой мальчик.

– Знаешь, почему индейцы в бой скачут на необъездках? – спросил я.

– Знаю.

– Чтобы те, пока до места доскачут, успели присмиреть.

Марта Нокс хмыкнула:

– Хочешь угадать, сколько раз за лето я уже слышала эту шутку?

– Терпеть не могу необъездков. Ненавижу просто.

Марта Нокс встала рядом со Смирным и погладила его по спине. Взяла поводья, ухватилась за гриву коня и ловко вскочила в седло. Хорошо у нее получилось – совсем как я ее в июне научил. Смирный протанцевал назад на несколько шагов, но она натянула поводья и прикоснулась к его шее, и конь остановился.

– Ты едешь или нет? – спросила она.

– Ни за какие деньги не сяду на этого доходягу с пятнистой задницей.

– Садись, говорю.

– Двоих он без седла не выдержит.

– А я говорю, выдержит. Давай садись.

– Стой спокойно, парень, – сказал я и, вспрыгнув на коня, уселся позади Марты Нокс. Я еще не успел устроиться поудобнее, а Смирный уже подался вбок, но на этот раз Марта Нокс дала ему немножко потанцевать, а уж потом пришпорила, и он пошел неторопливой рысью, только я успел обнять Марту Нокс обеими руками и ухватиться за гриву. Смирный немного пробежал рысью, потом пошел шагом. Она позволила ему идти, куда он пожелает, и он пару раз лениво обошел вокруг пенька с фонарем. Он принюхивался к кобыле, но та быстро смылась от него. Потом подошел к дереву и встал как вкопанный.

– Хороша прогулочка, – сказал я.

Марта Нокс пришпорила Смирного – и на этот раз по-серьезному, не так ласково, как сначала. Он сразу очнулся и побежал, а когда она еще разок ему каблуками в бока врезала, поскакал во всю прыть. Мы с Мартой Нокс были порядком пьяны, да и темно было, и на лугу хватало всякого, чтобы лошадь могла оступиться, но скакали мы резво. Смирный громко стучал копытами, и колокольчик у него на шее звенел так отчаянно, что растревожил остальных лошадей. Мы проскакали мимо них, и они с перепуга разбежались. Я услышал, как некоторые заржали и поскакали за нами.

Хоть у Марты Нокс в руках были поводья, держала она их просто так, как бы для виду. У меня шляпа слетела, у нее тоже. А потом Смирный то ли оступился, то ли взбрыкнул, как это бывает с лошадьми, которые любят быстро побегать, а может, мы с Мартой Нокс набок свесились – словом, мы упали. Я крепко обнимал ее за талию, и свалились мы вместе, так что кто знал, кто упал первый, кто виноват? Этот луг – он для дальних верховых поездок был самый что ни на есть лучший, но охота в этом сезоне его дока-нала. Следующей весной все тут будет по-другому – будет свежая трава, намокшая от росы, а в ту ночь была только твердая, смерзшаяся земля, так что стукнулись мы неслабо. И я, и Марта Нокс ушиблись бедром и плечом. Мне-то было не больно, да и ей, я думаю, тоже. Только я и спросить не успел, больно ей или нет, потому что она засмеялась.

– Ох, ну надо же, – проговорила она. – Черт!

Я вытащил руку из-под нее и перевернулся на спину, и она тоже на спину легла. Мы теперь были далеко от оставленного на пеньке фонаря, но луна была большая и светила ярко. Я повернул голову и увидел лицо Марты Нокс. Шляпу она потеряла. Лежала, потирала руку и смотрела в небо. А небо было такое, какое мы видим нечасто. Его то деревья заслоняют, то тучи, а бывает, мы спим или на костер смотрим.

Смирный вернулся. Сначала вернулся звук его колокольчика, а потом к нам склонилась его большая морда, и нас обдало горячим дыханием. Он обнюхивал нас так, словно мы были кустами или еще чем-то, что он мог бы сжевать.

– Ты хороший конь, Смирный, – сказала Марта Нокс не таким голосом, каким мы обычно говорим с лошадьми, а самым обычным. Значит, так и думала. Вряд ли она мечтала о том, чтобы я ее поцеловал, а вот мне ее поцеловать очень хотелось. Она выглядела просто потрясающе. Лежала на мерзлой, мертвой земле, а выглядела так же красиво и чудесно, как свежая трава или ягоды.

– Ты хороший конь, – снова сказала она Смирному так, будто была в этом очень даже уверена. А он опять осторожно понюхал ее.

А я тоже посмотрел на небо, и звезды показались мне не такими, какими я видел раньше. Почудилось, что они незнакомые, что они стали ближе. Я смотрел на них так долго, что увидел, как одна звезда начала падать. Она падала долго-долго. Когда небо ясное, такое часто можно увидеть. Но эта звезда оставила на небе след – медленную тонкую дугу, как будто у нас над головой пролетела непогасшая сигарета. Марта Нокс сжимала рукой поводья Смирного. Видела она эту падучую звезду или нет – она ничего мне про то не сказала.

Разговор с лосями

Бенни жил у Эда и Джин уже больше года. Его мать была сестрой Джин, и она все еще лежала в больнице в Шайенне, в коме, потому что наехала на своей машине на снегоуборщик: когда как-то раз поздно вечером возвращалась домой с занятий по рисованию. Как только Джин узнала об этом несчастье, она сразу предложила забрать к себе восьмилетнего племянника, и все родственники согласилась, что для Бенни это будет самое лучшее. Когда у Джин спрашивали, где же отец Бенни, она отвечала просто: «Он сейчас недоступен», – будто он был жутко занятым бизнесменом, который просто не мог подойти к телефону.

У Эда и Джин была дочь – замужняя, она жила в Огайо. Перебравшись из города в домик в горах, они никак не ожидали, что когда-нибудь им придется жить там с ребенком. И вот теперь с ними жил Бенни, и Джин каждое утро проезжала пять миль по проселочной дороге, чтобы поспеть к школьному автобусу, который забирал Бенни. А к вечеру она встречала мальчика на том же самом месте. Зимой ездить было труднее из-за снега – в этих краях всегда выпадало много снега, – но ничего, она справлялась.

Эд работал в департаменте охоты и рыбалки и водил большой зеленый грузовик с эмблемой штата на дверцах. Возраст у Эда был предпенсионный, и не так давно у него появился животик – круглый и крепкий, как у беременной школьницы. Когда он оставался дома, то пилил и складывал в поленницу дрова или чинил дом. Они постоянно старались получше утеплить свой дом, то и дело находили какие-то прорехи и щелочки и конопатили их, чтобы не мерзнуть зимой. В июле и августе Джин консервировала и замораживала овощи со своего огородика, а когда отправлялась на прогулку, всегда собирала вдоль тропинок хворост для растопки и приносила домой. Домик был совсем маленький, с небольшим задним крыльцом, выходившим на лес. Гостиную Джин превратила в спальню для Бенни, и он спал там на диванчике под теплым пледом.

Был конец октября, и Эд уехал на выходные в Джексон, чтобы выступить там с речью насчет браконьерства на каком-то собрании. Джин ехала, чтобы забрать Бенни на остановке автобуса. Вдруг она заметила мчащийся навстречу на большой скорости универсал с прицепленным к нему домиком-трейлером. Джин поспешно свернула в сторону. Универсал едва не зацепил ее. Бок ее машины царапнули кусты, росшие на обочине, и она поморщилась. Отъехав подальше, она взглянула в зеркало заднего вида и попыталась разглядеть за облаком пыли трейлер.

Она не могла вспомнить, когда в последний раз встречала машину на этой дороге. Дом Эда и Джин был единственным на много миль вокруг, поэтому уж если тут кто и проезжал, так разве что охотники в кузове грузовика или влюбленная парочка подростков, ищущих уединенное местечко. По идее, универсалу с трейлером делать здесь было нечего. Джин представила себе, что в машине – семейство, отправившееся в отпуск и заблудившееся по пути в Йеллоустоун. Несчастные детишки хнычут на заднем сиденье, а отец упрямо гонит машину вперед, не желая остановиться и спросить дорогу. На такой скорости он всех покалечит.

В этот день школьный автобус прошел немного раньше, и, когда Джин выехала на шоссе, Бенни уже ждал ее. Маленький, ненамного выше почтового ящика на столбике, он стоял, крепко прижимая к груди коробку для ланча.

– Я передумал, – сообщил Бенни, сев в машину. – Я хочу быть каратистом.

– Но мы уже приготовили тебе костюм, Бенни.

– Это не настоящий костюм. Это моя форма «Маленькой лиги»,[3] вот и все.

– Бен. Ты хотел надеть этот костюм. Ты мне так сказал, когда я тебя спросила, кем ты хочешь нарядиться на Хеллоуин.

– Хочу быть каратистом, – повторил мальчик. Он не канючил, он говорил медленно и громко, как всегда, будто бы все, кто его окружал, были глуховаты или только что начали изучать английский.

– Мне очень жаль. Не получится, – ответила Джин. – Новый костюм мы сшить не успеем.

Бенни стал смотреть в окошко. Он скрестил руки на груди. Через несколько минут он сказал:

– А мне очень хочется быть каратистом.

– Бен, не капризничай. Не надо так, хорошо?

Он ничего не ответил. Только покорно вздохнул – совсем как чья-нибудь мамочка. Джин молча вела машину гораздо медленнее, чем обычно. На каждом повороте дороги она вспоминала о бешено мчащемся универсале. Они проехали примерно половину дороги до дома, когда она спросила:

– У тебя сегодня рисование было, Бенни?

Он покачал головой.

– Нет? А физкультура была?

– Нет, – ответил Бенни. – Музыка была.

– Музыка? Выучили какие-нибудь новые песенки?

Мальчик пожал плечами.

– Может быть, споешь мне то, что вы сегодня выучили?

Бенни молчал. Джин повторила:

– Может, споешь мне то, что вы сегодня выучили? Так хотелось бы послушать новые песенки.

Помолчав еще немного, Бенни вытащил изо рта серо-голубой комок жевательной резинки и приклеил его к ручке коробки для ланча. Затем, устремив серьезный взгляд в лобовое стекло, он негромко и монотонно проговорил нараспев:

– У фермера была собака, и звали ее Бинго. О-о, Б-И-Н-Г-О, – проговорил он, старательно произнося каждую букву. – Б-И-Н-Г-О, Б-И-Н-Г-О. И звали ее, – добавил Бенни, – Бинго. О-о.

Он отклеил жевательную резинку от коробки для ланча и сунул в рот.

Вечером, после ужина, Джин помогла Бенни надеть форму «Маленькой лиги», вырезала из катафотной ленты полоски и пришила их поверх номера на спине бейсбольной куртки.

– Это зачем? – спросил Бенни.

– Это чтобы машины видели тебя так же хорошо, как ты их, – ответила Джин.

Бенни не стал возражать. Они уже успели поспорить насчет того, надевать ли шапку и перчатки, и Бенни этот спор выиграл, поэтому теперь смирился и позволил Джин пришить ленточки к куртке. А потом Джин нашла в ящике письменного стола старенький «полароид» и принесла в гостиную.

– Сделам снимок и покажем дяде Эду, когда он вернется домой, – сказала она. – Ты так замечательно выглядишь. Он захочет посмотреть.

Она поймала Бенни в маленький квадратик видоискателя и стала пятиться назад, пока мальчик не попал в рамку в полный рост.

– Улыбочка, – сказала она. – Вот так…

Он не моргнул даже во время вспышки. Не пошевелился. А улыбнулся в самый последний момент, как бы сделав ей одолжение. А потом они вместе смотрели, как из фотокамеры медленно выползает тусклый сырой снимок.

– Возьми фотографию за краешек, осторожно, – сказала Джин, – и смотри, что будет.

В дверь постучали. Джин испуганно встала с дивана и посмотрела на Бенни. Держа двумя пальцами проявляющуюся фотографию, он посмотрел на нее взволнованно и удивленно.

– Сиди здесь, – сказала Джин и подошла к окну в дальней стене дома. Уже стемнело, и ей пришлось прижаться лицом к холодному стеклу. На крыльце она разглядела темные фигуры. Снова послышался стук, и тоненький голосок, приглушенный толстой дубовой дверью, прокричал:

– Конфеты или смерть!

Джин отперла дверь и увидела двух взрослых и маленького ребенка. Все они были в коричневых зимних комбинезонах, и у всех троих к вязаным шапочкам были прикреплены изолентой длинные ветки. Женщина шагнула вперед и протянула руку.

– Мы Дональдсоны, – представилась она. – Ваши соседи.

– Мы лоси, – добавила девочка, потрогав ветки, приклеенные к шапочке. – Это наши рожки.

– Рога, детка, – поправила ее мать. – Рожки у коз. А у лосей рога.

Джин перевела взгляд с девочки на ее мать и на отца, стоявшего рядом с ними. Он спокойно снимал перчатки.

– Когда дверь открыта, из дома выходит тепло, – проговорил он негромко и ровно. – Пожалуй, вам бы стоило нас впустить.

– О… – смутилась Джин и посторонилась, пропуская их. Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной и прижалась ладонями.

– Ой, что это такое? – спросила женщина, опустившись на колени рядом с Бенни и подобрав фотографию, которую он уронил. – Твоя фотография?

– Извините, – вмешалась Джин. – Мне ужасно жаль, но я вас совсем не знаю.

Все трое нежданных гостей трудно обернулись и уставились на нее.

– Мы Дональдсоны, – сказала женщина, слегка нахмурясь. Похоже, заявление Джин ее удивило. – Мы ваши соседи.

– У нас нет никаких соседей, – возразила Джин. – Кроме нас, здесь никто не живет.

– Мы только сегодня переехали, – странно тихим голосом сказал мужчина. Девочка стояла рядом с ним и держалась за его ногу, а его рука лежала у нее на макушке между «рогами».

– Куда переехали? – спросила Джин.

– Мы купили акр земли в полумиле отсюда. – Он произнес это таким тоном, словно считал, что она ведет себя невежливо, задавая столько вопросов. – Пока живем в трейлере.

– В трейлере? – переспросила Джин. – Так это вас я сегодня видела? На дороге?

– Да, – ответил мужчина.

– Вы ехали слишком быстро, вам так не кажется?

– Да, – сказал он.

– Мы торопились, чтобы добраться сюда до темноты, – добавила его жена.

– На таких дорогах надо вести машину очень осторожно, – сказала Джин. – Опасно ездить так быстро.

Ответа не последовало. Все трое смотрели на Джин с вежливым равнодушием, словно ждали, что она скажет что-то еще, что-то более подходящее.

– А я не знала, что в конце нашей дороги продается земля, – сказала Джин, и ответом ей было все то же молчание, все те же равнодушные взгляды. Даже Бенни смотрел на нее с некоторым любопытством.

– Мы никак не ожидали, что у нас появятся соседи, – призналась Джин. – В такой дали.

И снова молчание. Нет, ничего недружелюбного в их взглядах не было, но ей эти люди казались какими-то чужими, и ей было очень не по себе.

Девочка, которой, наверное, еще и четырех лет не исполнилось, повернулась к Бенни и спросила:

– А ты кто такой, а?

Бенни тут же посмотрел на Джин, как бы желая спросить, что ответить, и перевел взгляд на девочку. Ее мать улыбнулась:

– Думаю, она хотела спросить, что у тебя за костюм, милый.

– Я бейсболист, – ответил Бенни.

– А мы лоси, – сообщила ему девочка. – И вот это наши ро-ога.

Женщина с улыбкой посмотрела на Джин. Зубы у нее были крупные и ровные, но в деснах сидели глубоко, как у женщин-эскимосок, которые всю жизнь жуют кожу.

– Меня зовут Одри, – сказала женщина. – А это мой муж Ланц, но он предпочитает, чтобы его назвали Эл Ди. Он не любит свое имя. Он считает, что оно звучит почти как название медицинского инструмента. Это наша дочь, София. Мы соорудили наши костюмы впопыхах, но ей они ужасно нравятся. А когда она вечером увидела ваш домик, она уговорила нас пойти и покричать возле вашей двери «Конфеты или смерть!».

– Мы собирались уезжать, – сказала Джин. – Я везу Бенни в школу на хеллоуинскую вечеринку.

– Ой, как здорово! – просияла Одри. – А малышам туда можно?

– Нет, – поспешно ответила Джин, хотя на самом деле она не знала, какие в школе правила на этот счет.

– Ну, значит, мы сегодня больше никуда не пойдем, – сказала Одри. – Правда, попозже можно прогуляться, поговорить с лосями.

– Вы их слышали? – осведомился Эл Ди.

– Прошу прощения? – нахмурилась Джин.

– Я спрашиваю: вы слышали лосей?

– Мы все время слышим лосей. Честно говоря, я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

Эл Ди и Одри обменялись победными взглядами.

– Эл Ди музыкант, – объяснила Одри. – Прошлым летом мы провели отпуск здесь, в Вайоминге, и его просто покорили голоса лосей, этот трубный звук. Звук и вправду чудесный.

Джин этот звук знала очень хорошо. Осенью почти каждую ночь лоси перекликались в лесах. Трудно было сказать, насколько близко они подходили к дому, но звук был громкий и призывный: долгий, почти обезьяний хрипловатый крик, а потом басовитые стоны. Эти звуки Джин знала с детства. Ей случалось видеть, как, заслышав голоса лосей, лошади останавливаются на лесной дороге и стоят, высоко подняв голову, навострив уши и нервно фыркая, готовые убежать.

– Эл Ди сделал несколько записей. Голоса лосей дали ему вдохновение для собственного творчества, – продолжала рассказывать Одри. – А вы когда-нибудь жили в большом городе?

– Нет, – ответила Джин.

– Ну… – Одри сделала большие глаза. – Так я вам вот что скажу: многое там можно вытерпеть, но всему есть предел. Ну, представьте: три месяца назад я собралась за покупками и вдруг обнаружила, что вынула все кредитные карточки из кошелька, чтобы, если меня ограбят, мне не пришлось потом мучиться и оформлять новые карточки. Я сделала это, почти не задумываясь, как будто это нормально – так жить. И в тот вечер я сказала Эл Ди: «Мы уезжаем. Нам нужно убраться из этого безумного города». И конечно, он с огромной радостью согласился.

Джин посмотрела на Бенни. Тот все это время стоял тихо и слушал. На несколько минут она забыла о том, что он здесь, и ее охватило чувство вины – точно такое, какое она порой испытывала во время ужина, когда вдруг удивлялась, увидев Бенни за столом между собой и Эдом.

– Что ж, – проговорила Джин, поправив съехавшие на нос очки. – Нам пора.

– Послушайте, – сказал Эл Ди и вытащил из кармана черный плоский диск. Он зажал его губами, и гостиная дома Джин вдруг наполнилась лосиным голосом – хриплым и гулким.

Звук был настолько неожиданным, что Бенни вздрогнул. Эл Ди вынул диск изо рта и улыбнулся.

– О, дорогой, – поморщилась Одри. – В доме получается так громко. Не стоит тебе трубить у людей в доме. Не бойся, – успокоила она Бенни. – Это просто лосиный манок.

Джин однажды видела и слышала такой манок. Друг Эда был охотником-проводником и таким манком подзывал лося-самца. Как-то раз он потрубил в манок при Джин, и она рассмеялась – таким фальшивым ей показался звук. «С таким же успехом, – сказала она тогда, – ты мог бы встать на поляне и крикнуть: „Лосик-лосик, иди сюда!“» Манок у Эл Ди с виду был похожий, но звук получился громкий и пугающе реальный.

Бенни улыбнулся Джин:

– Ты слышала?

Она кивнула.

– А вы знаете, что на лосей можно охотиться только во время сезона и с лицензией? – спросила она у Эл Ди.

– Мы не хотим на них охотиться, – сказала Одри. – Мы просто хотим с ними поговорить.

– А как вам показалось, звук похожий? – спросил Эл Ди. – Я долго упражнялся.

– Как вы это сделали? – спросил Бенни.

Эл Ди протянул ему диск.

– Это называется «мембрана», – объяснил Эл Ди. Бенни повертел диск в руках и поднес ближе к свету. – Она сделана из резины. Нужно взять в рот поглубже и дунуть в нее. Это не так просто, и нужно держать мембрану во рту осторожно, чтобы не проглотить. Для разных звуков есть мембраны разных размеров. Эта воспроизводит звук голоса взрослого лося. Брачный зов.

– А можно мне попробовать?

– Нет, – сказала Джин. – Не бери это в рот. Это чужая вещь.

Бенни неохотно отдал диск Эл Ди. Тот сказал:

– Пусть твой папа купит тебе такой манок.

При упоминании о папе Джин мысленно содрогнулась, а Бенни только задумчиво кивнул.

– Ладно, – сказал он. – Конечно.

Джин сняла пальто с вешалки у двери и надела.

– Пошли, Бен, – сказала она. – Пора ехать.

Эл Ди поднял на руки Софию, усевшуюся на его ботинки. Изолента, который был прикреплен один из ее «рогов», отклеилась, и ветка повисла за спиной у девочки, как косичка.

– Правда, она просто прелесть? – спросила Одри.

Джин открыла дверь нараспашку и пропустила Дональдсонов. Они вышли на крыльцо. Бенни пошел за ними – маленький, безрогий. Джин выключила свет, вышла, вынула заложенный в записную книжку ключ и впервые с того дня, как они с Эдом поселились в этом доме, заперла дверь на замок.

Ночь была ясная. Светила почти полная луна. Снег пока не выпал – то есть он шел несколько раз, но быстро таял, – но по особому запаху воздуха Джин догадалась, что на следующий день может сильно похолодать и тогда снег ляжет. Она вспомнила, что где-то читала о том, что медведи перед спячкой ждут первого снегопада с метелью, чтобы сразу замело их следы, ведущие к берлоге. «Долго в этом году не ложится снег, – подумала Джин. – Наверное, местные медведи уже замучились ждать».

Дональдсоны стояли на крыльце и смотрели в сторону леса, начинавшегося сразу за небольшим задним двориком Джин.

– Прошлым летом я добился успеха – лось мне ответил, – сказал Эл Ди. – Было просто потрясающе – вот так поговорить со зверем.

Он сунул манок в рот и снова издал лосиный зов – прозвучавший гораздо громче, чем в доме, и гораздо реалистичнее. «Человек не имеет права так громко трубить здесь», – подумала Джин.

А потом стало тихо, и они все стояли и смотрели на лес, словно ждали, что им ответят деревья. Джин забыла взять перчатки. Руки у нее замерзли, и ей хотелось поскорее сесть в машину и согреться. Она наклонилась и положила руку на плечо Бенни.

– Пойдем, милый, – сказала она, но он по-взрослому решительно сжал ее руку и прошептал:

– Погоди. – И добавил: – Слушай.

Она ничего не услышала. Эл Ди опустил Софию, и теперь все семейство стояло на краю крыльца. Их «рога» чернели на фоне ночного неба. «Не стоило им так старательно делать костюмы, – подумала Джин. – А то ведь могут и пристрелить». Она сунула руки в карманы пальто и поежилась от холода.

Через некоторое время Эл Ди снова дунул в манок. Сначала раздался долгий хриплый крик, потом – несколько басовых стонов. Все стояли в напряженной тишине, слегка наклонившись вперед, и слушали, слушали, словно боялись, что ответ прозвучит слишком тихо, хотя не надо было слишком уж старательно прислушиваться: если бы матерый лось ответил, все бы сразу услышали его голос.

Эл Ди снова подудел, и на этот раз, как только стихла последняя нота, Джин услышала ответный звук. Она услышала его первой. В первые несколько мгновений остальные не поняли, что происходит, да и сама Джин подумала было, что это медведь возится в кустах. А догадалась она в последнюю секунду, как раз перед тем, как из леса выбежал лось. Земля успела промерзнуть, и был хорошо слышен легкий и быстрый стук его копыт. Пробежавшись по кругу, лось остановился на черных грядках огорода Джин.

– О Господи, – еле слышно вымолвила Джин и быстро сосчитала острия на раскидистых рогах лося, сливавшихся с темными ветками и стволами деревьев. Лось появился быстро, без предупреждения. Он не прятался – похоже, был готов к бою. Этот лось явно не желал беседовать с Дональдсонами. Он хотел узнать, кто вторгся на его территорию, кто посмел призвать лосиху. И вот теперь он стоял так близко и смотрел словно бы прямо на людей. Но свет в доме не горел, и лось не мог разглядеть их фигуры. И ветра не было, так что он не мог учуять их запах, поэтому стоял и таращился в ту сторону, откуда донесся зов.

Джин заметила, как София медленно подняла руку и обхватила ногу отца. Больше никто не шевелился. Через несколько секунд лось неторопливо шагнул влево, остановился, помедлил, вернулся на прежнее место, сделал несколько шагов вправо. При этом он дважды поворачивался боком и все время не спускал глаз с крыльца. Он не запрокинул голову, как сделала бы лошадь, не принял угрожающей позы. Медленно, спокойно он еще раз прошелся в одну и в другую сторону.

Джин увидела, что Эл Ди поднес руку к губам и поправил манок. Она наклонилась вперед и положила руку ему на плечо. Он обернулся. Она одними губами произнесла:

– Нет.

Он нахмурился и отвернулся. Она увидела, что он делает вдох, крепче сжала его руку и произнесла так тихо, что если бы кто-то стоял в трех футах от нее, ничего не услышал бы: