Горны Империи

– Четыре, – дополнил Борис Игоревич. – Четыре миллиона населения, и еще ты забыл добавить, что оно возникло в самом конце Безвременья, и в период Серых Войн было нашим союзником. Раньше такие государства были полезны. Как крепостная стена… Их было штук десять – Желтороссия, Крымское княжество… ну, ты учил. Но сейчас многое изменилось. Осталось всего несколько; Семиречье – одно из них. Начать с того, что туда свалила всякая шушера, которую здесь прижали. От обычных жуликов до рыбки покрупнее. Мы, соответственно, постепенно присоединяем эти земли. Но стараемся делать это осторожно. Все-таки там живут наши сородичи, пусть и немного с другими взглядами на мир, – Борис Игоревич над чем-то задумался и тяжело вздохнул. – Вот и с Семиречьем та же история. Живут те же самые русские. А в головах… В общей сложности в Семиречье насчитывается восемь партий. На мой взгляд, это на восемь больше, чем нужно. Далее. В этих партиях состоит около пяти миллионов человек…

– Погоди, – Денис захлопал глазами. – Как – пяти? Ты же говорил, что там всего четыре…

– Ну, это, сын, и есть одна из главных загадок демократии, – невозмутимо ответил Борис Игоревич. – Это еще не все. На последних выборах эти партии в сумме набрали пятьсот шестьдесят процентов голосов избирателей, что составило порядка семи миллионов голосов…

Денис ошалело помотал головой. Отец засмеялся:

– Что, дикая арифметика? То-то… Идем дальше. Три партии из восьми к нам настроены абсолютно враждебно…

– Па, но там же тоже русские! – возмутился Денис.

– Во-первых – не только. Там есть восемь автономных немецких деревень, но немцы политикой не занимаются. А во-вторых – а ты что думаешь? Есть русские, и есть русские. И кое-какие русские не очень-то хотят, чтобы там наступила наша власть. Потому что тогда очень многое уплывет в руки государства, а значит – всей нации. Добывающие комбинаты, например. И еще до фига всега, как вы выражаетесь.

Денис распахнул глаза так, что они стали вдвое больше:

– Там частная собственность на природные ресурсы?!

– Молодец, – похвалил Борис Игоревич, – хорошо знаешь историю. Самая настоящая частная собственность. Как в учебнике.

Денис молча открывал и закрывал рот, пытаясь осмыслить сказанное. Партии, выборы правительства, частная собственность на полезные ископаемые – все это было действительно как будто из истории, из времен до Безвременья. Как из смешной и нелепой сказки. Может, там и капиталисты есть?! Настоящие… Но спрашивать об этом было как-то даже неудобно. Да и стыдно – получалось, что он никогда не задумывался о том, что рядом существует совершенно другой мир! Отец же продолжал:

– И есть там, конечно, РА. Но наших «витязей» мало. И все-таки за прошлый год из них убили двадцать семь человек. Это радует. А почему радует? – Борис Игоревич испытующе посмотрел на сына.

– Значит – боятся… – медленно сказал Денис. – Да?

– Да, – удовлетворенно кивнул отец. – Боятся, потому что знают: их проигрыш неизбежен. А смириться с этим не могут – жадность мешает. И пугающая мысль, что потеряют то, что имеют сейчас.

Денис сел удобнее. Поставил подбородок на кулаки. И спросил:

– Так. Ладно. А к чему вообще этот разговор? – хотя уже, кажется, начал догадываться – к чему.

И очень не хотел, чтобы его догадка сбылась, оказалась верной…

– А к тому, – Борис Игоревич обнял Дениса за плечи, – что ближайшие два года как минимум мы все трое проведем именно в Семиречье.

Денис поперхнулся воздухом.

Он угадал.

Отец и раньше ездил в командировки, в том числе – довольно длительные и явно небезопасные. Но такое… И Денис задал первый вопрос, который пришел ему в голову, чтобы успеть собраться с духом для дальнейшего разговора:

– Ну а ты что там собираешься делать? ОБХСС – это же не спецслужба…

– Да понимаешь… – Отец довольно долго смотрел в окно, потом покривился: – Семь месяцев назад президентом Семиречья стал наш человек. Он собирается издать указ о национализации добывающей промышленности. Реакция местных воротил предсказуема. А своя налоговая полиция в Семиречье, во-первых, очень слабая, а во-вторых – довольно продажная. Тебе это, конечно, трудно представить… но вот такая командировка в прошлое…

Он еще что-то говорил. Но у Дениса уже появился – а точнее, оформился – второй вопрос, и вопрос этот был тяжелым. Таким тяжелым, что глаза защипало, как ни смешно это звучит и выглядит по отношению к тринадцатилетнему пионеру.

– А как же Войко? – спросил Денис, перебив отца. – Па-а?

Борис Игоревич замолчал. И молчал довольно долго. Денис глотал эти дурацкие неожиданные слезы и ждал.

– Да, – отец вздохнул. – Войко… Я понимаю.

Денис промолчал сперва. Казалось бы, что на это было сказать?.. Но потом молчание прорвалось.

– Па… – выдохнул Денис. – Но друг – это же не просто слово…

– Мы уезжаем через три дня, – ответил Борис Игоревич. – И тут ничего не поделать. Но с Войко вы успеете попрощаться по-настоящему.

Меньше всего Денису хотелось прощаться. Потому что его слова «друг – это же не просто слово» – тоже не были просто словами.

Он не очень-то любил бросаться словами, Денис Третьяков. И от этого сейчас было только хуже. И, чтобы как-то справиться с собой, он встал и сказал, глядя в окно:

– Па, я пойду в отряд. Может, Войко там. Я хочу… поскорее.

– Иди, – негромко ответил отец и тоже поднялся. – А я немного посплю.

* * *

Пятая городская школа, в которой учился Денис, располагалась в трех кварталах от дома Третьяковых. Сунув руки в карманы форменной куртки, мальчишка медленно шагал по улице, слушая, как хлюпают под ногами лужи стремительно тающего снега. Поднялся теплый ветер с Ладожского залива, и высокие сосны размахивали кронами в покрытом стремительно уносящимися на север клочковатыми облаками ночном небе.

Сосны, по рассказам, вымахали за несколько лет. Еще полвека назад тут, на месте этих кварталов, был настоящий лес, выросший в годы Безвременья и поглотивший руины. Когда людей стало больше и они принялись вновь расселяться по городу, то лес не стали рубить совсем, а лишь проложили в нем просеки, превратившиеся в улицы – такие, как Бассейная, родная улица Дениса. Он раньше часто думал – почему Бассейная? Даже узнать пытался, но узнал лишь, что так улица называлась век назад, до войны. Почему?

Редкие дежурные фонари горели цепочкой посреди проезжей части. Город был пустынен и спал, только далеко-далеко, над Парголовским лунадромом, стояло вечное синеватое зарево. Денис прошагал мимо «Соляриса» – и остановился. Отсюда было видно его школу и чудовищное колесо ветряка-генератора, неутомимо вращающееся над нею. Ветроэнергетика была широко распространена на Земле, но не слишком надежна из-за непредсказуемости вихрей – поэтому везде вместе с ветряками стояли мощные аккумуляторы. Ну и, конечно, все очень надеялись на космическую разведку и на ученых – первые неустанно искали по всей системе трансураниты, вторые – так же неустанно изыскивали новые способы сделать более компактными и доступными пока что очень громоздкие генераторы искусственного вихря. Денис не раз представлял себе, как это будет – электростанция в каждом доме…

Но не сейчас. Мальчишка ссутулился. И необычайно тяжелым шагом, медленно, пошел к школе. Пока я иду, думал он, Войко ничего не знает. Он думает, что у нас впереди – много-много дней. Ну и пусть – пока буду знать о плохом только я. Пока иду… пока иду…

Он протянул руку и повел пальцами по начавшейся школьной ограде – живой изгороди из можжевельника, за которой ухаживали всей школой, у каждого класса был свой участок. Ободрал пальцы и, неожиданно улыбнувшись, вспомнил, как познакомился с Войко.

Вон там, наискось от школьных ворот, есть магазинчик «Находка».

Этот магазинчик Денис знал хорошо с первого класса. Тут торговали всякой всячиной, которую находили в еще заброшенных кварталах и вообще в окрестностях города. Принимали все, кроме исправного оружия, взрывчатки и всего такого. Магазин был непритязательный – так, длинное помещение, столы поперек, а на них небрежно лежали вороха чего угодно с наклеенными ценниками. Цены были смешные; кроме того, хозяин магазинчика почти никогда не был против, если мальчишки не покупали, а меняли. Денис с друзьями не чурался обшарить окрестности, чтобы совершить мену – и даже когда многие из них стали пионерами, то не оставляли промысла. Да и, если честно, не ради покупки-размена они этим занимались. Просто… просто это было интересно: копаться где-то, поднять своими руками вещь, которая… в общем, кто делал, тот поймет. Правда, бывало, находили такие вещи, что от поисковиков оставались куски по округе. Мальчишки обмирали, родители сатанели, власти и общественность усиливали контроль… но только на время. Желание ощутить дыхание тайны прошлого оказывалось сильнее «мер» и собственного страха.

У Дениса дома стоял проигрыватель для найденных или выменянных лазерных дисков – почти таких же, как современные у отца на работе, только больше. Вот только слушать или смотреть их удавалось нечасто. Свет с центральной электростанции в жилые дома давали централизованно пока только с семи утра до четырех вечера…

…Он остановился в воротах школы, глядя, как развевается на флагштоке черно-желто-белый флаг Империи – знак того, что в школе есть люди. И среди них Войко.

Магазинчик «Находка». Да, с него все и началось… Точнее…

Глава 3

Не просто слово

Ни один нормальный мальчишка не может дожить до десяти лет без друзей. Это совершенно противоестественно, да и просто невозможно. Денис Третьяков не был исключением. Он вполне искренне считал, что у него «друзей – полный класс». Еще друзья были везде, куда Денис приезжал хотя бы на неделю. В «Блокноте пионера» на специально отведенных страницах были записаны полтора десятка адресов мальчишек из Владивостока, Магадана, Варшау, Тегерана и еще черт-те откуда – следы летнего пребывания в «Орленке», «Таежном» и «Киваче».

Но, встретив Войко, Денис понял, что немного ошибался.

Можно знать человека с рождения и даже искренне считать его своим другом – но не испытывать особых сожалений, если он, например, уезжает на лето или даже переезжает в другой город. А можно узнать человека три года назад – и ощущать его даже недолгое отсутствие, как отсутствие воздуха.

Так было у Войко и Дениса. Практически все время мальчишки проводили вместе. Денис не мог сказать о Войко, но сам он буквально обомлевал при мысли, что мог не познакомиться с сербом – трудно было представить, как бы он тогда вообще жил?! Конечно, эту дружбу то и дело омрачали споры, ссоры, а то и драки по самым разным поводам (если Войко не удавалось навалять Денису сразу, с ходу, то победителем, как правило, оказывался именно Денис), но поссориться по-настоящему им не удалось ни разу. Кстати, курить Войко все-таки бросил, когда они с Денисом вступили в пионеры. Как-то так получалось, что совпали их интересы, желания, взгляды на жизнь и свое место в ней… По мнению обоих, девчонки «не стоили внимания», а что до места в жизни – ни тот, ни другой не сомневались, что займут хотя бы по паре строчек в учебниках истории.

Ну и, конечно, не подвергалось сомнению, что расставаться им не придется.

До сегодняшней ночи.

А тогда – три года назад – было утро…

* * *

…С Войко Денис познакомился три года назад, когда еще не был пионером. И произошло это при весьма приключенческих обстоятельствах, связанных именно с самовольными поисками-раскопками, которые Денис учинил на восточной окраине Петрограда, среди руин Кольцевой Зоны…

…В самом начале Третьей мировой враг хотел бомбить Санкт-Петербург – так тогда назывался Петроград. Но наши летчики отбили атаку. И тогда по городу выпустили ракеты.

Не все долетели. Но одна боеголовка упала именно сюда. И в какую-то минуту разом сгорели больше миллиона человек… Так и появились эти развалины, к которым еще только-только подбирались даже не строители – команды очистки, потому что в руинах было наверняка много такого, что лучше сначала вытащить и отвезти подальше. Рук не хватало.

Именно поэтому мальчишки обожали бывать среди развалин, про которые ходили самые разные слухи. Говорили, что тут можно увидеть кусочки тогдашней жизни – какой она была до той войны. Но это было просто интересно. А были слухи жуткие. Что погибшие там люди ходят, например. Глупости, конечно… когда слушаешь это на школьном подоконнике. А когда пробираешься среди этих самых руин, то порой накатывает такое…

Поэтому Денис предпочитал бывать там с приятелями. Когда все вместе – то как-то спокойнее. Говорили, что кое-кто – из самых отчаянных – рисковал в Кольцевой ночевать. Денис не очень-то верил. И вышло так, что в тот день пошел на поиск один.

Планы Кольцевой Зоны если и имелись, то во всяком случае не у десятилетнего мальчишки. А старые планы города не годились. Он привычно обошел вдоль Невы кордоны и оказался в царстве развалин и перепутанных улиц-переулков, полагаясь лишь на свое чутье. Впрочем, Денис не очень боялся. Потому что понимал: как ни крути, а те сотни тысяч давно погибли. Да и не осталось от них ничего, даже костей… Вот это было грустно – не страх, а грусть ощущалась. Как будто вся их боль насквозь пропитала развалины и застыла в них навсегда. Денис, может, даже повернул бы. Но совершенно неожиданно проехали несколько грузовиков с веселыми парнями и девчонками, они рассыпались, попрыгав наземь, среди развалин и принялись, перекликаясь, за разборку. От этой картины стало поспокойнее. Но встречаться с ними в планы мальчишки не входило – и он уже повеселее полез дальше.

Вскоре кончилась та территория, которую он более-менее знал. За площадью, окаймленной развалинами, с остатком какого-то памятника в середине, виднелись деревья – то ли сквер был и уцелел, то ли позже проросли. Прямо из-под стены одного из домов пробивался ручеек. Вода в нем была холодной и чистой, Денис напился и наполнил прихваченную с собой фляжку. На стене виднелась табличка с предупреждением об опасности обстрела. Такие таблички были даже не с Третьей, а со смутной Второй мировой, почти сказочной, когда воевали русские и немцы – непонятно даже, из-за чего. Из-за сквера доносился мерный шум – там начинался Невский пролив, протока в Ладожский залив Балтики.

Там Денис еще никогда не был и, посидев минутку у ручья, решительно направился через сквер.

Решительность была вознаграждена почти тут же. За крайними деревьями Денис буквально наткнулся на самолет.

Это была машина времен войны, а точнее – ее остатки. Время слизало с металла краску, он тускло блестел окислившимся сплавом. Фонарь кабины был вырван – летчик катапультировался.

– F/А-18, палубный истребитель-штурмовик ВМС США, – шепотом сказал Денис, касаясь сломанного крыла рукой. Любой мальчишка в школе мог с ходу перечислить с десяток марок самолетов той войны – наших и вражеских. Но Денис, мечтавший тогда стать летчиком, считал себя обязанным знать больше остальных. Он стукнул по крылу кулаком и добавил: – Так тебе и надо!

На всякий случай мальчишка вскарабкался в кабину. Внутри она была почти цела. Но сидеть там и играть в летчика было противно, потому что самолет – вражеский. Денис спрыгнул наземь и уже уверенно зашагал дальше.

Несколько домов за парком, на берегу хмурого пролива, были почти целыми. На нижних этажах сохранились кое-какие вывески, почему-то через одну на английском. Они звучали, как магические заклинания, но не переводились, хотя в свои десять Денис знал английский совсем неплохо. Правда, он знал и то, что это названия торговых корпораций того времени – огромных промышленных империй, более могучих, чем правительства большинства стран. Но это тоже звучало, как сказка, причем сказка глупая – как могут торговцы быть сильнее воинов; ведь правитель – всегда воин! В это почти не верилось, хотя Денис знал, что это правда, и так было. Он рассеянно почитал вывески. В таких магазинах сохранилось немало аппаратуры, но смысла в ее использовании не было. Ну, притащишь ты домой телевизор. И что будешь принимать, а главное – как, если он работает совсем не так, как немногочисленные нынешние аппараты видеосвязи? В журналах Денис читал, что со временем у каждого дома будут похожие и даже лучше, но пока только видел их несколько раз.

Иногда Денис удивлялся: люди того времени жили в окружении необычной и зачастую, по мнению мальчишки, ненужной техники (унитаз на фотоэлементах!!!), но не могли летать в космос, или, например, сконструировать универсального робота, который заменил бы две трети всей той ерундистики, которой они напичкали свои дома. Вот оружие бы найти – это да! Но в те времена оружие имели только бандиты, военные и милиционеры, а обычный человек должен был исписать гору бумаг, чтобы купить его. И это тоже было смешно: мужчина – без оружия! Да и редко попадалось оно среди руин – оружейные магазины вымели еще в начале Безвременья. Конечно, среди мальчишек ходили слухи, что «такой-то нашел там-то то-то…», но на поверку почти все это оказывалось выдумкой, а реальные случаи почти всегда заканчивались двумя вещами:

а) изъятие;

б) порка.

Он заглянул в один из подъездов – осторожно, вполне реальной опасностью тут были не призраки, а падение балки или стены. Тут оказался уже рухнувший потолок – здание виделось целым только снаружи. На полу среди штукатурки и проросшей травы и деревьев лежали полуистлевшие листы порнографических журналов. Порнографических – это когда женщин фотографировали голыми. Иногда эти журналы было интересно посмотреть, но чаще всего они вызывали брезгливость – женщины были некрасивые и какие-то неестественные, как надписи английскими буквами в русском городе, которые даже по-английски не читались.

Денис без интереса попинал журналы и опять вышел наружу…

…Минут через десять он добрался до берега. Когда-то пролив был рекой Невой, но с тех пор превратился в часть моря. На берегу лежали несколько кораблей – на боку. Подальше проходили остатки моста. В те давние времена он был разводным – делился на две половинки, которые поднимали на ночь. В этом было что-то романтичное. Да и сейчас мост выглядел солидно. Старшие мальчишки иногда забирались на мощные, взметнувшиеся в небо фермы и ныряли с них. Или загорали на второй половинке, поднимавшейся подальше над водой примерно на высоту одноэтажного дома.

А что, если… Денис покусал губу, пострелял глазами из-под пушистых коротких ресниц, как будто кто-то мог оказаться рядом и запретить ему. Ну, подумал он, я же просто так… я просто думаю, а делать, конечно, не буду. Но пойти-то посмотреть можно? Можно, разрешил мальчишка сам себе и стал спускаться на древнюю набережную.

Тут он никогда еще не был. Скользя кедами по густой, яркой, хотя и короткой траве, которой порос склон между вставших дыбом, налезших друг на друга и съехавших к воде плит облицовки, мальчишка почти поехал вниз, тормозя рукой.

И, доехав до низа, вскрикнул, не удержался на ногах и сел, замерев в ужасе.

Вдоль высоких бетонных блоков – ими когда-то, в годы Безвременья, уцелевшие люди пытались укрепить берега, но потом бросили – лежали груды костей.

Человеческих костей…

…Несмотря на свой тогдашний возраст, Денис уже знал страшную статистику. Во время Третьей мировой – за какие-то полгода – погибла треть стосорокамиллионного населения Российской Федерации. В последующий год погибло еще шестьдесят миллионов, и за следующие четыре года до нового появления Солнца – двадцать миллионов. Был момент, когда все население на территории бывшей РФ составляло едва три миллиона человек.

Впрочем, русским еще повезло. Их спасли сразу несколько факторов – невероятная неприхотливость, почти полное отсутствие крупных поселений по берегам взбесившихся океанов (тогда как в большинстве других стран люди селились гуще всего именно там), огромная территория… Северная Америка, например, практически начисто вымерла южнее пятидесятой параллели – континент стал кладбищем почти трехсот миллионов человек. В первый же год полностью обезлюдел почти полуторамиллиардный Китай. Сохранившиеся от тех времен немногочисленные хроники не показывали даже старшеклассникам на уроках истории – не из соображений какой-то секретности, а просто в силу их непереносимости. Операторы – частные лица и офицеры РА – бесстрастно фиксировали кошмарные пандемии тифа, мутировавшего гриппа-огневика и чумы, массовое людоедство и суициды целых населенных пунктов, безжалостные бойни по серьезным и несерьезным причинам и вообще без причин, замерзшие города-«миллионеры», невероятных масштабов голод…

Но одно дело читать или даже смотреть отрывки хроник. А другое…

Поеживаясь, Денис рассматривал скелеты. Их было непредставимо много. Сотни. Или тысячи. Кости перепутались, скалились черепа, белесый острый забор ребер не имел конца. Денис различил, что среди скелетов много детских.

Земля была усыпана проеденными временем гильзами – шелестящим ковром. Людей привозили или приводили сюда и резали из пулеметов. Потом – новых… И это была не бандитская расправа. Наоборот. Денис знал, что это, потому что не скрывалось: такое было.

Тут «витязи» РА расстреливали пленных бандитов и людоедов, смертельно больных, сумасшедших, неполноценных по каким-либо причинам людей. Именно так – приводили и привозили со всего Северо-Запада – и…

Дед рассказывал, как это было. Что у пулеметов плавились стволы. Их меняли и стреляли снова. Деду было двенадцать лет, и он, кадет школы РА, как раз и менял стволы одному из расчетов. Не здесь, но в таком же месте.

Но благодаря вот таким бойням, в которых погибли десятки тысяч, уцелели сотни людей. Сотни – зато здоровых, нормальных, целеустремленных, которые в противном случае потонули бы в диком потоке больных, сумасшедших, «идейных» преступников.

Уцелели – и дали начало новой цивилизации. Ему, Денису, дали начало.

Но представлять себе то, что тут происходило, все-таки было страшно. Так страшно, что внутри все сжималось и во рту скапливалась кислая слюна. И он знал: увиденная картина будет сниться. Долго.

Денис заставил себя пройти мимо этого жуткого вала, не глядя в ту сторону. И с облегчением, не оглядываясь, припустил вдоль набережной, едва скелеты кончились. Страх отставал – он не мог бегать так же быстро, как мальчишка, – и к тому месту, где начинался мост, Денис подбежал уже почти спокойный. Призраки прошлого остались позади…

Правда, теперь рядом был еще один призрак. Но не страшный, а угрюмо-величественный.

Мост поднимался в высоту с берега. Рыжий от ржавчины, он отбрасывал холодную тень.

– Ого, – сказал мальчишка и шлепнул по основанию – балке толщиной в десять таких, как он, десятилетних пацанов. Внезапно ему стало жалко мост. Что с ним будет? Разберут на металл, наверное… Здорово было бы, если б восстановили, но зачем? Давно превратился в море другой берег древней Невы…

Еще минуту назад Денис уверял себя, что идет «просто посмотреть». А теперь, глядя в облачное небо, которое поддерживал мост, мальчишка уже примеривался – а вот туда вполне можно… и туда… и будет даже не очень и высоко…

Он огляделся. Щелкнул пальцами левой и правой руки – так полагалось делать «на удачу», если что задумал. Сдернул нога об ногу незашнурованные кеды. Подпрыгнул, ухватившись за балку – и, коротко качнув гибкое тело, забросил себя на нее.

Металл был холодный, почти жег пятки. Зато на балке, оказывается, можно было удобно стоять – она была намного шире, чем казалась снизу, целый стол, а не балка. Денис, ободренный этим, легко поднялся до того места, которое наметил снизу – на высоту примерно трехэтажного дома. Физически очень крепкий, не страдавший никакими древними «фобиями», упрямый мальчишка встал на балке, придерживаясь одной рукой за несущую. Посмотрел вверх. А ведь и дальше совсем не трудно… Можно будет залезть во-он туда. И там нацарапать на ржавчине что-нибудь… такое. Такое, вроде «Денис Третьяков. Я люблю свой город!». Конечно, сто раз можно сказать, что этой надписи никто не увидит – разве что рабочие на заводе, когда будут плавить металл… Ну и что? Они-то увидят! И, может, будут гадать, кто был Денис Третьяков, расписавшийся… во-о-он там, на высоте примерно девятого этажа.

И он, полюбовавшись на пролив, полез дальше.

Лезть было по-прежнему легко, хотя немного начало саднить пальцы рук. Добравшись до загаданного места, Денис постоял, удивляясь тому, какая панорама открывается – к тому, что он видел, подходило только это громоздко-величественное «взрослое» слово. А потом решил пройти по перпендикулярной балке до фермы, которая когда-то была нижней опорной, если мосты сводили.

Она была толстенная, в пятерых Денисов. И со всех сторон шли другие, на которые можно было опереться и за которые можно было ухватиться. И что с того, что внизу – тридцатиметровая пропасть?