Так низко ещё люди не падали в моих глазах. Мной овладело бешенство. Это состояние было близкое к аффекту. Я оторвал его от себя и отбросил далеко в сторону, хотя он был не меньше восьмидесяти килограммов весом.

Я продолжал его бить неистово и смертельно. Я был готов растерзать его на мелкие кусочки, превратить эту смазливую, грязную, сопливую рожу в месиво из костей и мяса. Вся жажда крови, впитанная мною с молоком матери, берущая, наверное, начало от дикаря-людоеда, до последнего убийцы в моем роде, закипела в моих жилах. Я бил его, влаживая всю свою ярость в удары. Он уже не пытался обнять мои ноги, а лишь по-собачьи скулил, отползая к обрыву. Кровь выступила на его лице, но это только удвоило мою ярость и придало новые силы. Я даже не заметил, что находимся мы на краю обрыва. Вдруг лесник исчез. Тут только я пришел в себя. Бешеная вспышка истощила мои силы, и ярость стала быстро гаснуть.

Пролетев с метр с довольно крутого уступа, он упал на более пологий склон и покатился по нему. Метров через двадцать он вскочил на ноги и на удивление резво кинулся вниз по лощине, делая гигантские прыжки.

– Живи, падаль, – крикнул я, – но если ещё раз перейдёшь мне дорожку – удавлю!

Не знаю, слышал ли он мою угрозу, но он только прибавил шаг, и я потерял его из виду за ближайшим холмом. Вскочив на коня, я ускакал не оглядываясь. Долго я мотался по полям, пока не заплутал. Уже ближе к темноте меня оставили силы. Разрыв старый зарод, улегся в нем и проспал крепко и без сновидений до самого утра.

Проснулся я неожиданно бодрым. От вчерашней хмари на небе не было и облачка. Само небо было холодновато-голубым, словно его хрусталь вымыл вчерашний дождь, очистив от людской грязи. Появились первые пушистые облачка, которые толпились раньше у горизонта, восход солнца подсвечивал их золотом, разливаясь на востоке сочными красками предвещая хороший день. Свежесть, прохладная и сыроватая, густо перемешалась с испарениями земли, разлилась кругом, мешаясь с низким туманом по лощинам. Солнце взошло и стало теплей. Я выбрался из своего логова. На душе было легко и просто, словно вчерашний кошмар был сном. Я подозвал Карата, который пасся недалеко, взял его за поводья и повел в ту сторону, где я предполагал К.

Солнце согрело меня, и усталость с чувством брезгливости вернулась ко мне. Выбрался я к часам двенадцати, а к вечеру был совершенно разбит.

Всё-таки я не заболел. От нечего делать я рассказал всю историю доктору. Он помолчал и, хмыкнув, заметил:

– Я бы советовал тебе его остерегаться в следующий раз.

– По-моему он сломанный человек.

– Тем-то он и опасен.

Я пожал плечами, не придав значения его словам. Как мы часто мало внимания придаем дельным советам.

Доктор оказался прав: в меня стреляли и только чистая случайность – неожиданно остановившийся конь – спасли меня от неминуемой смерти. Картечь угодила в сосну, что была чуть впереди меня, лишь одна пробила мой плащ, не задев тела. Если бы это была бы попытка просто припугнуть меня, то стреляли бы вероятней всего пулей и взяли бы большее упреждение. Надо быть осторожным.

В начале июня я решил найти старую пещеру, про которую слышал от знакомого краеведа. Добираться пешком было довольно далеко, так что я решил ехать верхом. Выехал я утром, в надежде ещё до жары найти её и вернуться к полудню домой. Почти сразу же мне показалось, что кто-то за мной скачет. Я был настороже и привык доверять предчувствиям, считая, что они в большей степени замешаны на едва заметных изменениях среды, которые мы зачастую не регистрируем сознательно. Чтобы проверить себя, я пустил Карата галопом и, проскакав немного, остановил коня. За спиной ясно слышался топот копыт. Всякие сомнения у меня рассеялись. Я предполагал, кто за мной охотится. Свернув в овраг, я затаился за поворотом. Две тропинки пересекали его: одна уходила круто вверх и скрывалась за уступом каменной россыпи, другая шла по дну оврага и также поднималась вверх, но несколько дальше первой. Ни с той, ни с другой тропинки меня нельзя было заметить, хотя я и находился вблизи развилки. Оружия у меня не было, но я почему-то не испытывал вообще никакого страха. Конечно, я бы мог положиться полностью на Карата и легко оторваться от преследователя, но мужчине не пристало бегать от опасности.

Едва я успел перевести дыхание и успокоить сердце, как на тропинке возник всадник. Это был лесник. В руках у него был хороший дробовик, кажется Зауэр. Он остановился на развилке и прислушался, не далее, чем в пяти метрах от меня. Мной овладело озорное чувство, что я не удержался от того, чтобы не влепить хорошенько им обоим. Трофейный бич со свистом разрезал воздух. Лошадь моего противника взмыла вверх, а сам он полетел в овраг. Пытаясь удержаться в седле, он инстинктивно отбросил ружье в сторону, когда падал, но удирая, он показал редкую резвость не свойственную его годам. Когда я поднял дробовик, то он почти добрался до самого верха. Я решил его припугнуть, выстрелил, взяв несколько ниже, хотя убить его не составило бы для меня особого труда. Я лишь заметил искаженное страхом лицо, и он скрылся за деревьями.

Когда я выехал из оврага, то не увидел его больше.

Когда я рассказал всё доктору, то тот заметил, что я отвоевал право свободно и без опасений ездить хоть где. Я не поверил, но с того дня лесника я больше не видел, словно он сбежал куда-то. Ружье я отдал доктору, поскольку оно мне было без надобности. У меня был карабин, и я предпочитал, как всякий уважающий себя Сибиряк – охотник, пулю, только пулю и снова пулю. У меня была ещё хорошая одноствольная ижевка, которая была пристрелена и подогнана под меня, так что новое приобретение только досадило бы мне.

Скоро я забыл об этом человеке, не надеясь его больше увидеть, но судьба решила ещё раз свести меня с ним. По газетным делам я выехал в Кордово. Я решил там остаться на ночь, поскольку материал, что предстояло собрать мне, был довольно объемный, и за день это просто невозможно было сделать. Доктор увязался со мной, так как ему было нечего делать одному в моей пустой квартире, а он решил пока порыбачить на реке. Там хорошо брал хариус. Я уже было, собрался возвращаться, как пришло известие, что при строительстве зимовья произошло несчастие. Срочно требовался хирург, а единственным приличным хирургом в районе с давних пор был доктор. Инструмент оказался в местной больничке. Нам пришлось выехать. Сначала мы ехали на машине, потом шли на моторке, а там уж, ещё километров пять, тащились пешком. Даже я, привыкший к дальним походам, был утомлен жарой и тряской, то доктор, не имевший никогда подобного опыта, был измотан вконец. Больной лежал в зимовье, в нем я узнал лесника. Он был плох, и у него начиналась гангрена. О транспортировке не могло быть и речи. Пришлось оперировать на месте. Неожиданно больной оказал такое сопротивление, что его пришлось связать, и он сдался только после того, как ему, поскольку не было наркоза, влили стакан спирта. Мне же пришлось ассистировать доктору. Почему-то я плохо переношу человеческую кровь, хотя на своем веку убил не один десяток зверей. В течение четырех часов мне пришлось подавать то скальпель, то ножницы, пока доктор равнодушно ковырялся в зловонной ране цыгана. Это зрелище утомило меня больше дороги. Всю ночь мне снились кошмары. Я то и дело просыпался. Перед утром я лежал с открытыми глазами, когда рядом различил какое-то шевеление. Прямо к моему горлу тянулась волосатая рука. Я с омерзением отбросил её. Цыган зашипел рядом:

– Ты, падла, решил меня прикончить со своим докторишкой, думаешь, я тебя не узнал, хоть ты тогда был в наморднике. Нет, ты подохнешь скорее меня.

– При всем желании я мог убить тебя раньше и проще, не изобретая что-нибудь. Ради того, чтобы убить тебя, я не тащился бы сюда пять часов по жаре. Живи, падаль, твоя душонка не нужна никому.

Он тяжело задышал и заворочался на нарах:

– Мы ещё встретимся на узкой дорожке!

– Желаю удачи, – сказал я и вышел.

Остаток ночи и добрый кусок утра провел я на свежем воздухе на куче веток, укутавшись в одеяло. Меня после этого не мучили больше кошмары и бессонница.

Нас вывезли только через сутки, пока не прилетел вертолёт. Уже в электричке доктор спросил меня:

– Ты не находишь, что мы лечили какого-то дурака? С чего ему в голову пришла бредовая мысль, что я его хочу убить?

Я назвал его. Доктор расхохотался и сказал:

– Пути Господни неисповедимы!

Он отвернулся от меня к окну и захрапел, мало заботясь о чём-то ещё.

Мне теперь несколько жаль, что из моей жизни ушел этот человек. Я уже привык к чувству опасности, исходившему от него. Это всегда шевелит душу и вносит свежую струю в жизнь. Мне даже кажется, что несчастие, происшедшее с ним, есть следствие наших с ним отношений. Как знать: закончен ли наш поединок, но пока трупы убраны, кровь присыпана песочком, пистолеты вложены в ящик, а секунданты расползлись по своим норам…

Чёрный призрак

Прелюбопытное происшествие произошло вчера вечером. Как обычно, перед сном, около двенадцати часов, я направился погулять. Я люблю это время. Улицы замирают, только одинокие прохожие попадаются на пути. Стоит легкая, сотканная из неотчетливых звуков тишина. Погода была на редкость теплая, тихая, но, по майски, не душная. Жар уже спал, так что легко дышалось. В небе тусклым фонарем висела полная луна, так что на улицах было достаточно светло, чтобы обходится без фонарей. Плыл лёгкий дурман черёмухи. Я легко ориентировался в К.. Я никого не опасался, хотя К. всегда поражал меня грубостью нравов и каким-то кержачьим духом, но я к нему уже привык и почти не замечаю. Раза два я подвергался нападению во время своих прогулок, но моё бесстрашие и техническое превосходство, позволило мне обойтись малой кровью и успокоить местную шпану, которую могут убедить только крепкие кулаки.

Прогулки действуют на меня успокаивающе. В этот вечер я бродил около часа. На удивление это утомило меня, и я решил вернуться пораньше домой, но, не дойдя полукилометра до него, я услышал за спиной лошадиный топот. Я невольно прибавил шаг. Вскоре меня догнали два всадника. Один, молоденький цыгановатый паренёк, напирая на меня лошадью, закричал сиплым ломающимся голосом:

– Ты что, дядя, страх потерял? Или по рогам захотел?

Ничего не угрожало мне. Свет фонаря освещал его. Он был худ, по-юношески нескладен, с копной нечёсаных волос. Второго я не успел рассмотреть.

– Деньги давай, дядя! Деньги! – закричал он.

На меня пахнуло перегаром. Справится с ним для меня не составило бы труда, но драться не хотелось, кроме того, второй не проявил особой агрессивности.

– Возьми, – небрежно ответил я, решив посмотреть, как он это будет делать. Впрочем, денег у меня вообще не было ни в одном кармане. Ни гроша.

Второй или более рассудительный, или трезвый, отъехал в сторону. Чернявый был более решителен: в воздух что-то просвистело, и я едва успел прикрыть лицо рукой. Её обожгло сильным ударом. В экстремальных ситуациях я действую почти автоматически: я бросил тело вперед, и в следующее мгновение нападавший уже лежал на земле без движений. Второй спешно повернул лошадь и ускакал в темноту. Преследовать его не было смысла. Я вернулся к лежащему на земле человеку. Было достаточно светло, и я заметил, как у него под головой образуется темная лужа. Убийцей, пусть и невольным, я не хотел быть. Подняв голову, я почувствовал, что по пальцам течёт что-то теплое и липкое. Ясно было, что это кровь. Я потряс его. Он застонал и зашевелился. У меня отлегло от сердца. Делать было нечего: я помог перебраться ему поближе к фонарю. Голова у него была цела, лишь из разбитой брови обильно текла кровь. Он уже полностью пришел в себя. Я дал ему свой платок.

– Где ты живешь? – спросил я, поскольку была необходимость отправить его домой.

Он насторожился, но назвал деревню, что была километрах в трёх от К.. Пока он объяснял мне всё это, я невольно обратил своё внимание на его лошадь, которая отчего-то не убегала от нас, а лишь стояла несколько в стороне, наблюдая за нами. Как ни плохо разбирался я в лошадях, но эта произвела на меня впечатление и понравилась с первого взгляда. Это был жеребец. Широкогрудый, может несколько массивный, но на редкость пропорционально сложенный, со стройными крепкими ногами, с развитыми мышцами, играющими по всему телу. При всем том он показался мне лёгким грациозным животным. Он был вороной масти, только небольшая отметина светилась на лбу.

Он явно ждал своего хозяина.

– Чей конь? – спросил я паренька.

– Отца, – буркнул он в ответ.

– Он пастух? – хотя конь мало походил на неухоженных, брюхатых пастушьих лошадей.

– Нет, – лесник.

– Где он работает? – этот вопрос вырвался у меня невольно, поскольку лесников, работающих в лесничестве К., я знал. Он назвал другое.

– У него участок рядом, – пояснил он.

– Он что туда верхом ездит?

– Да, но у нас есть ещё одна лошадь. На этом только сено готовим, да ещё катаюсь я и на скачках выступаю. Даже выигрываю. Отец его только за это и держит, – он явно испугался и заискивал передо мной.

Пока он всё это мне объяснял, у меня возник план. Я давно мечтал научиться ездить верхом и был рад подвернувшемуся случаю.

– Ты хочешь сидеть в тюрьме? – начал я методично осуществлять свой план, решив припугнуть его на всякий случай.

Он весь сжался. Глаза заблестели. Ничего воинственного в нём уже не было. Теперь передо мной находился не грабитель и забияка, а обыкновенный, испуганный, нашкодивший подросток, залитый кровью.

– Хорошо, я не сдам тебя в милицию и даже не скажу про этот случай никому, но при одном условии, – я сделал паузу, наблюдая его. Мои слова поимели действие: в глазах его загорелся огонёк надежды. Сейчас он был готов молиться на меня. – Ты завтра приведёшь этого коня на кладбище. Знаешь где? – он с готовность закивал головой. – Принесёшь упряжь и будешь это делать всегда, когда я тебя попрошу. Завтра будешь в восемь часов, иначе я тебя найду везде. Я надеюсь, ты всё понял? Я могу тебя отвести в милицию и написать заявление, и тебе придется в такие годы хлебать баланду. Ты этого хочешь? Завтра в восемь мы встречаемся на вашем кладбище.

Я намеренно выбрал это место, так как оно было гораздо ближе, чем само село от К. и всего в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от моего дома.

Пацан стал клятвенно заверять и благодарить меня. Я прервал его излияния и холодно пригрозил:

– Обманешь меня – достану из-под земли! – он, по-моему, больший трус, чем я предполагал раньше. – Ты можешь ехать?

– Да, – уныло подтвердил он.

Я поймал коня, хоть это оказалось и трудней, чем я думал, посадил незадачливого грабителя в седло, и проследил за ним, пока он не скрылся в темноте.

Я решил твердо быть на кладбище.

Через четверть часа я был уже в постели.

Прихватив булку хлеба и соль, я направился на кладбище. Вначале девятого я был уже там. Мой вчерашний противник уже ждал, хотя я даже не надеялся его найти его там. Он был мрачен и неразговорчив.

– Я не думал тебя здесь застать, – начал я разговор.

– Если я обещал, то буду, – буркнул он недружелюбно.

– Похвально, слова не мальчика, а мужа, – ответил я. – Как тебя зовут?

– Сергей, – ответил он односложно.

Разговор явно не клеился.

–Как звать коня?

– Карат.

– Кто его так назвал?

– Наш агроном. У него жеребчиком шерсть лоснился, хотел он его Чёрным алмазом обозвать, но назвал Каратом, но карат к нему сразу после того и прилипло, – вы его сильно не гоняйте – запалите. Он ещё с характером, запросто сбросит.

– Ничего, мы с ним подружимся.

Он поднялся и собрался уходить.

– Куда мне деть седло? И как я смогу найти тебя в следующий раз?

– Можете меня не искать, – глаза его блеснули недобрым огнем. – Найдите коня, если его сможешь после этого поймать, и запрягайте, а седло и уздечку положите вон в тот вагончик, там чуланчик есть, завалите его барахлом, тут никто не лазит. Меня можете не искать, мы с отцом на недели две уезжаем, – с эти он скрылся в негустом кустарнике и через минуту появился на дороге, ведущей к деревне. Скоро уехал и я.

Сейчас нестерпимо болят ноги, ломит с непривычки всё тело. Сначала Карат совершенно не слушал поводья и едва не сбросил меня, но часа через два я его заморил, и он успокоился, так что я прилично провёл время.

Прочитал написанное. Отчего-то грустно. На дворе ночь. Окна погашены и от того тьма почти полная. Кажется, что она со всех сторон обступила стол и одинокую лампу на нём. Всё кажется, что стальной обруч стянет петлей этот осколок дня и света и всё погрузится навечно в непроницаемую тьму.

Опять тянет на потустороннюю философию. Устал.

Уже вторую неделю я почти ежедневно совершал прогулки верхом. С Каратом мы подружились. Он, кажется, признал во мне хозяина, хотя наши отношения складывались довольно тяжело. Я его часто балую. Мне нравится за ним ухаживать, даже, кажется, излишне. В джигитовке прогресс у меня невелик, но я теперь уже не вывалюсь из седла, как последний школяр. Впрочем, мне больше и не требуется.

Я много часов провожу в седле и с большим удовольствием. Хотя дело обстоит не столь блестяще, на горизонте появились тёмные тучки. Я раза два чуть было лицо к лицу не сталкивался с людьми. Один из них был мой знакомый, но пока всё обходится. Впрочем, по К. уже начали поговаривать про какого-то загадочного всадника. Печально, но рано или поздно всё станет достоянием общественности и, при нашей застарелой глупости, можно ожидать неприятности, даже занимаясь столь безобидным занятием. Хотя глупость, как и вселенная, едва ли имеет свой предел.

Приобрёл чудный плащ, что носили, наверное, во времена Людовика IV, примерил перед зеркалом. В нем я чистый денди. Несколько смахиваю на разбойника, может на пилигрима. Порылся в гардеробе и нашел старую с широкими полями шляпу, что была модной лет пять назад.

Кажется, есть способ подурачить обывателей.

Акции моего детища резко пошли вверх. В К. каждая бабка только и говорит о загадочном чёрном всаднике. Некоторые по вечерам просто опасаются выходить за пределы К. Бабки те и днём боятся делать это. Впрочем, это их дело. Кажется, общий глас сарафанного радио известил о конце света, а меня обозвал исчадием ада, что пришел известить об этом. Некоторые каркают даже про атомную войну, покупают всё подряд, начиная от пшена, кончая спичками. Продавцы даже плачут, ворочая мешки, особенно молоденькие.

Столь бурную истерическую популярность я заслужил после пустячного случая, больше рассмешившего меня, чем серьезного. После него мое детище даже получило прозвище: Чёрный призрак. Достойно! Теперь я слился с целым сонмом дьяволов, демонов, Мефистофелей и прочей сволочью. Куда ни шло: Чёрный принц или Чёрный всадник?

Вернёмся же к самой истории. На прошлой неделе я несколько припозднился. Было уже темно, так что я пробирался почти на ощупь. Я с трудом определил, что было уже около двенадцати часов ночи. К. оставался слева, правее были едва различимы увалы, образующие долину реки. Я подъехал к дороге, ведущей в сторону села Березовского. Передо мной промчался автомобиль и, сверкнув красными огоньками, скрылся за поворотом. Тропинка дальше шла лугом и огибала кладбище, делая заметный крюк. Впрочем, был и прямой путь прямо через него, я решил воспользоваться им. Вскоре я подъехал к кладбищу. Оно маячило передо мной небольшой рощицей и кирпичным домиком при входе. В пролом изгороди я въехал на территорию. Кладбище в К. дрянь, как может по всей Руси. Могилы лезут одна на другую, кресты и тумбы местами завалились, всюду валяются проволочные венки или просто проволока от них. В былые годы я любил бывать на кладбищах, но в последнее время стал их избегать. Былая грусть теперь меня не утешает, а скорее угнетает.

Я осторожно ехал по тропинке, проложенной любителями коротких путей, как и я. Когда мой конь остановился и стал напряженно прясть ушами, я определил чьё-то присутствие. В поведении лошади не было испуга или страха. Я предположил, что это бродячая собак. Прислушавшись, я ничего так и не различил. Осторожно проехав ещё несколько шагов, уловил в стороне шум и напряженный шепот.

– Смотри, он едет прямо к нам. Я тебе говорил, что мы должны его встретить, а ты мне говорила, что это кто-то дурачится. Точно призрак. Видишь, что он во всем чёрном. Как покойник и лошадь у него чёрная – дьявольская.

– Дурак, покойники всегда в белом, а это, наверное, чёрт.

Наконец мой натренированный глаз различил две детские фигурки, притаившиеся за одним из надгробий.

– А ты ещё не верил, что есть призраки. Его часто вокруг кладбища видят. Днём его не видят, а только ночью, – упрекнул голос, явно принадлежащий девочке, так второй был мальчишеский.

– Он и бесшумно движется. Он нас видит! Бежим! – и они дружно сорвались, как испуганные воробышки, кинулись к пролому в изгороди и скоро исчезли в темноте.

Когда я выехал за ограду, то уже не увидел их. Я от души посмеялся над этим незначительным происшествием, так что дальнейший путь я проделал в отличном настроении.

Утром К. был полон слухов об этой встрече.

Ближе к обеду зашел Константинов. Я его едва перевариваю, но этого он не замечает, как не замечают это почти все те, кто относится к этой категории. Он хитёр, хотя, по большому счёту совершенное ничтожество. Бог его наделил мужественной красотой, хотя один на один на медведя он не пойдёт, кроме того, его сильно развратила работа в милиции: он наслаждается той наглой властью, что ему даёт положение. Кроме того, он пользуется бешеным успехом у женщин, некоторый цинизм и неуважение к людям, выработавшаяся в нём от постоянного общения с подонками, так что во всех отношениях он ещё не подонок, но дрянь добрая. Я над ним посмеиваюсь и ни во что не ставлю, он же пытается относиться ко мне с некоторым превосходством, что у него не выходит, кроме того, мое общественное положение значительно весомей его, и оттого он поддерживает со мною связь. Я же его просто использую, как источник информации, да и отделаться от него не столь уж просто.

– Есть новость, – едва поздоровавшись, вывалил он.

– Что-нибудь про тунеядцев? – буркнул я в ответ.

Смеяться над ним у меня не было настроения. С самого утра начались неприятности: сначала поругался с ответсеком за правку, затем получил от шефа за пустяковую неточность, что оказалась у меня в материале, потом сцепились с машинисткой, которая начала ругать меня за мой почерк, так что настроение было самое скверное.

– У меня кое-что поинтересней, – он сиял, как начищенный гривенник.

Мне захотелось досадить хоть ему и погасить его радужное настроение. Я ляпнул первое, что мне пришло в голову.

– Тебе поручили выловить этого чертова призрака на хромой кляче, что необходимо сделать, иначе бабки объявят конец света и забросают местные власти жалобами на плохую работу нашей милиции? Видимо этот баламут слишком быстро ездит, коль вы на него охотитесь, как на злостного алиментщика?

– Да брось ты, я хотел пригласить тебя на облаву. Ты всегда всё знаешь и без меня.

– Пока ты шел сюда, мне уже всё доложили.

– Да брось издеваться, – несколько сник он. – Ты поедешь? Классный будет материал.

– Когда ты собираешься её проводить?

Он назвал место и время.

– Чай уже заклинание придумал?

– Ты всё смеёшься, будут лошади, будут две машины – выловлю, будь спок!

– Ты бы лучше лошадей проверил.

– Да всех мы уже проверили. Ничего похожего и близко нет, да и толком никто не знает, какого она цвета. Там в темноте не отличишь черного от рыжего, а ты хочешь, чтобы его найти. Да я всех их на эту облаву реквизирую, так что он только на палочке верхом и сможет скакать.

– Ну, тогда он и не появится.

– Мы это ещё посмотрим, а то, что я его выловлю – не сомневайся.

"Ну-ну, – подумал я, – тебе бы только баб по кустам ловить". Я решил его ещё немного подразнить.

– Лови, лови – нашему бы теляти, да волка съесть.

Он не ожидал такого подвоха, и весь побелел от злости.

– Я его к тебе притащу на верёвочке, и мы посмотрим, кто из нас теляти, а кто волк!

– А что ты ему предъявишь? Хулиганские поездки по полям в неурочное время?

– Был бы человек, – статья найдётся!

С этим он выскочил из кабинета, настроенный очень решительно. У меня сразу исправилось настроение, так что в течение получаса написал одно корявое и никому не нужное интервью, что мучило меня не первый день.

Чёрт побери, приятно быть поверенным в делах, которые касаются тебя лично, по крайней мере, таким образом можно избежать лишних неприятностей.

Утром позвонил Константинов и вновь предложил мне участвовать в облаве. Я отказался, сославшись на нездоровье, при этом злорадно подумав: "Кого ты, олух, тогда будешь ловить?"

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

3 из 4