Вкус жизни

У нее с этим иностранцем, насколько я знаю, даже шапочного знакомства не было. Загнала в угол своим приездом, надавила? А дальше – дело техники! И надо же было такое придумать!.. Схватилась за возможность остаться за кордоном. Сломя голову побежала, точно без памяти.

Все, кто присутствовал в комнате, обернулись на голос Инны. Аня ахнула про себя, но это было написано у нее на лице. Лиля мысленно вскричала: «Опомнись!»

«Какая муха укусила Инну? Надеюсь, она уже израсходовала приличную порцию желчи и на некоторое время угомонится», – думает Рита.

«Любому спорщику надо уметь оставлять пути к отступлению. Зачем Инна идет напролом? – не понимает Лена. – Перспектива ссориться с ней меня не радует».

«Не хватает Инне в жизни кошек-мышек и детективных историй с водяными знаками», – про себя фыркает Лера.

– Дина слишком честолюбива. В пользу того, что я права, говорит много фактов. Сделала прекрасную рокировку! А какова цена этому? Ей нипочем даже неподдельное горе родителей. Чего всполошились? Скажете, плакала навзрыд! Подобные мысли так и просятся быть высказанными, не правда ли? Но, похоже, разгадкой там пока еще не пахнет. Даже моя программа расследования забуксовала. Ясности в этом вопросе нет и, наверное, не будет.

– Не в милости у тебя Дина, – улыбнулась Жанна, очевидно, желая смягчить накал Инниной обличительной речи. Но, испугавшись возможной негативной реакции «всезнайки», не рискнула продолжить в том же духе. – Собственно, я небольшой мастак по части споров с недостаточным количеством информации.

Слушая разглагольствования Инны, Кира испытывала к ней сложные и притом не лучшие чувства. Лиля неоднократно безуспешно порывалась прервать монолог Инны, но та, изливая яд злословия, словно сорвалась с тормозов. Лена уже раскаивалась в своем любопытстве и оторопело молчала, раздраженно думая: «Нервишки сдают? Пора бы ей уже отработать приемлемую форму общения с однокурсниками».

– Угадайте, кто муж Дины? – спросила Инна в явной надежде, что никто не знает.

Но не удалось ей утвердиться в собственной значимости. Кира пропустила мимо ушей ее вопрос о цене совершенного Диной поступка и внешне спокойно откликнулась бытовыми подробностями из жизни подруги:

– Муж Дины оказался очень богатым, «королем бекона», осыпал ее драгоценностями, но без привычного обожания поклонников она очень скучала и писала мне грустные письма. «Сижу одна во дворце, и некому показать свои наряды… Стою на краю бездонной пропасти мечтаний, красивая, богатая, не очень счастливая, и ощущаю отупляющий воздух семейного уюта. Сама себя приговорила к такой жизни. Так хочется вырваться в мир, способный дать пищу небездарному уму, но только лишь дело доходит до попыток пробить незыблемую стену устоев его семьи, сразу натыкаюсь на гранитный монолит непонимания. Я должна принадлежать семье и не более того…

Муж носится по свинофермам, от него дурно пахнет навозом. На многие километры в округе – ни души, ни одной усадьбы рядом, так как все эти земли – его собственность. Возвращается домой усталый и довольный… Не так я представляла свою замужнюю жизнь. Моя душа собирается в комок и не желает расправляться, хотя природа здесь чудная… Помнишь стихи: «Идет любовь, грядет беда… Если б не плакали дети, если б не плакали мамы, если б не плакали мы». Ох уж эта наша пленительная, безответственно искренняя, но жестокая наивность и горькое понимание дорогой цены взросления». В ее первых письмах не было ни радости, ни гордости за мужа. Потом мы на некоторое время потеряли друг друга из виду. Я скучаю по ней, – скромно призналась Кира.

– О, матка Боска! – взвилась Инна. – Что за вздор? Не пудри нам мозги. Нашла с кем равняться! Дина была из другого мира. Мы, наверное, казались ей все на одно лицо. Она и на родине не бедно жила, понимала толк в дорогих вещах, что считалось первым признаком благополучия. У них своя машина была, настоящая дача олицетворяла их кричащее богатство. Может, и ценила правила, да больше любила исключения.

Я тоже была бы не против махнуть за границу, да кто бы меня туда пустил и на какие шиши? Кто меня там ждал?.. А она умчалась в Чехословакию, где ее и настигла любовь к этому капиталисту. Антон Дину очень любил, а ее это тяготило. Мне жаль его, в недобрый час столкнула их судьба на перепутье случайных дорог.

«Некоторая неопределенность событий оставляет простор воображению, вот Инна на всю катушку им и пользуется», – подумала Алла.

«Своим ядом разве что насмерть не отравит», – внутренне возмутилась Жанна.

– Положа руку на сердце, скажу: пофорсить Динка любила, ну прямо вся из себя была: всегда во всем заграничном, задавала тон в моде. Помните, тогда белые нейлоновые блузки в городе только стали появляться. Так на нашем курсе – у нее первой. А с каким шиком носила! Она, скажем прямо, была из тех счастливчиков, которым с рождения было много дано и много позволено. Родители ее даже не пытались в чем-либо ограничивать.

А чего стоил этот ее загадочный взгляд, точно что-то ищущий в бесконечности! Но чаще всего он выражал нетерпеливое требовательное ожидание. А как она очаровательно злилась!

– Ты, наверное, тоже хотела обладать такими способностями, – подковырнула Инну Мила и оглянулась на Галю. Та в ответ чуть приметно улыбнулась.

– Красовалась, манерничала, говорила с молитвенным придыханием. Знала себе цену. Такую цацу приметит всякий. Только ей одной подходила фраза: лучше вызывать зависть, чем жалость. Да, она была одна из нас, но не одной из нас, другая. Она всегда выпадала из нашей обоймы. Такова моя небольшая преамбула, таково мое предисловие, а дальше можете говорить что хотите. И пусть теперь Рита заявит, что по степени абсурда мне нет равных. А я просто реально фиксирую отдельные моменты жизни.

Думаю, никто не станет возражать, что красивым и богатым многое сходит с рук, и Дина это понимала. А была всем мила, потому что на чужое место не претендовала, ей свое персональное было уготовано, чтобы раз, два и в дамки. Это нам, сирым, было не до шуток, нам надо было стараться не затеряться в волнах жизни где-то на перепутьях общежитий. Это Дина каждый день меняла костюмы, как перчатки. Наверное, приятно было иметь то, о чем другие не смели мечтать. А мы могли позволить себе только смену бантов и шарфиков, которыми обменивались друг с другом. И вот за все это я должна перед ней падать ниц? – бурно отреагировала Инна на слова Киры. – Мне, конечно, несколько неловко за мои откровения, едва ли они пришлись вам по нраву, но я знаю, о чем говорю, и не желаю врать. Скажу больше: я вообще не люблю ходить кругами. Дело прошлое, но я не стану подряжаться в менестрели и петь Дине хвалебные песни. И нечего искать на полу тараканов! Дело тут ясное: у каждого своя правда… и это так же верно, как то, что меня зовут Инной.

Она говорила по своему обыкновению преувеличенно громко, сопровождая свою речь выразительными жестами, и довольно улыбалась, наблюдая смятение, которое ей удалось посеять среди «кадрового состава» подруг, и несколько секунд нежилась в «лучах» всеобщего внимания. Всем стало неловко. Знали характер Инны, но никто не был готов к такой резкости.

Кира взглянула на Лену: она буквально парализована удивлением. Посмотрела на Инну огорченно. Та – ноль внимания.

– С чего хорохоришься? Думать о людях хуже, чем они есть на самом деле, значит, самой становиться хуже, – изрекла Алла. – У тебя, Инесса, странный способ возобновлять дружбу. Решила поквитаться с Диной за свои прошлые сомнения и неуверенность?

Она, видно, в силу привычки работы со студентами, говорила слегка снисходительно и подчеркнуто на равных. Что-то на миг дрогнуло во взгляде Инны. Но она быстро собралась, и только излишне наигранная беспечность тона, когда она отвечала на замечание Аллы, выдавала ее напряжение. Эмма смерила сокурсницу строгим взглядом учительницы и подумала: «Не цветут фиалки в душе Инны. Так себе человек: горсть самолюбия, две пригоршни гонора». И все же высказалась вслух, тщательно подбирая слова и неодобрительно качая головой:

– Смело интерпретируешь чужую жизнь. Сплошные перевертыши в твоей голове. За что склоняешь Дину на все лады? Чего набросилась? Дорогу она тебе перешла? Зуб у тебя на нее? Твоя душа лишена человеческого присутствия.

Излишняя откровенность Инны, граничащая с вульгарностью, шокировала даже терпеливую Риту, много лет знавшую Инну по совместной работе в НИИ. Ее не покидало неприятное ощущение назойливого вмешательства в чужое жизненное пространство.

«За вычетом до невозможности тоскливой Ани и жутко вредной Инны, все девчонки – прелесть. С чего это Инка завелась? Зло так и распирает ее. Не устаю удивляться, как эти выходки до сих пор не дали повода выставить ее из квартиры. Не могу взять в толк причины такой лояльности. Почему ее принимают без особой враждебности? По крайней мере, внешне. Привыкли? Устали воевать с ней? Картина удручающая. Если такой цирк будет продолжаться и завтра, в присутствии мальчишек, я не выдержу», – подумала Жанна и нервно поежилась. Она выглядела озадаченной.

– Бред несешь. Не впутывай нас в свои домыслы и фантазии. Ты способна опошлить самое лучшее, что есть в человеке. К чему эти ни на чем не основанные выводы? Надо же додуматься до такого! Когда говоришь о своих принципах, ты набиваешь себе цену или просто лишнюю желчь пытаешься излить? Не гони волну. Что за странные эмоциональные перепады? Нелады с психикой? Операцию на мозге перенесла или тебе невмоготу от чужого счастья? Плохо, когда зло управляет человеком. Стремишься подпалить крылышки прекрасной свободной бабочке. Резонное предположение? – горячо высказалась Мила. И добавила уже как-то обыденно тускло:

– Вот даже сейчас смотришь на меня и словно спрашиваешь: «Врезать ей на закуску по самое… не хочу?»

«Даже Мила не выдержала. Злоупотребляет Инна нашей добротой и даже признаков смущения не проявляет. Это наводит на мысль, что она не видит в своем поведении ничего предосудительного», – подумала Галя.

Инна даже не повернулась на голос Милы.

– Да успокойся ты, Мила. Не рвись в бой, не вскакивай на бруствер окопа. Это для нашего брата теперь вредно. До человека невозможно донести даже элементарные истины, если он сам не хочет их понять. Не поддавайся на провокацию, Инна нарочно заводит нас. Ей бы в Думе «выступать» вместе с Жириновским, – с улыбкой сказала Лера.

«Далеко не самый приятный сценарий встречи», – подумала Алла.

«Инне уже никогда не быть любимой, вот что страшно. Были бы дети… все-таки отдушина… Ведь только друзья и подпирают, когда тяжко. Последнее время я совсем закрутилась с Андрюшей. Простить себе не могу невнимания к ней…», – мелькнула горькая мысль у Лены.

– Что бы ты, Инна, ни говорила о Дине, я считаю, хорошей она была девчонкой. Почему бы нам не воздать должное красоте? И почему же Дине было не красоваться, при ее-то данных! Красота – тоже талант, и его надо уметь преподносить и использовать. Ты же не станешь корить талантливо написанный художником портрет. Надо отдать Дине должное – божественно хороша была! Но то был внешний, поверхностный признак счастья, а что было у нее на душе – никто не знал. Ее элегантностью и богемным стилем многие из нас тогда восхищались и наслаждались, как произведением искусства. Мне она казалась весенней, майской, а некоторые, должна признать, не могли справиться с хорошо скрываемой жалостью к себе… Помните, как о ней говорили на курсе – «русский брильянт!»,– подчеркнуто невозмутимо заявила Эмма. – Дина получила прекрасное воспитание. Ее называли салонной девушкой: остроумная, компетентная, безапелляционно-категоричная, властная. Она привораживала и побеждала мужчин не богатством, а смехом, юмором, презрительной иронией. Без этой особенности красота ее теряла бы свою внутреннюю музыку, свой шарм. На талантливую едкость нельзя обижаться. Аплодировать надо.

А помните в Дине это странное сочетание веселости и непонятной надменности? Может, оно было продиктовано какой-то глубокой внутренней трагедией? Мы же ничего о Дине не знали. Она не позволяла влезать в свою душу первому встречному, не раскрывалась перед каждым.

Кире при этих словах поддержки удалось улыбнуться.

– Ох, изойду слезами умиления! «Богатые тоже плачут», – отреагировала Инна названием нашумевшего когда-то сериала.

«Инна, очевидно, полагает, что подобного рода нападки возвышают ее во мнении сокурсниц, но на самом деле она роняет себя в наших глазах. Ее «старания» не будут оценены должным образом…Далась мне эта Инна! Осточертела. Какая-то в ней жеманная наглость», – раздраженно подумала Жанна.

Кира остановила Инну жестом и с настойчивой мягкостью продолжила рассказ.

– Да будет тебе известно, Дина никого не хотела обижать своими амбициями, ни себе, ни другим эпитетов не раздавала. А если прилипало, так прилипало. И с этим нельзя не согласиться. Она – красавица, она – царица Диана! Так ведь назвал ее наш историк? – добавила, немного волнуясь, Кира.

– Ангелы рукоплещут ей с небес! Какой чести удостоилась! Еще бы, имя ко многому обязывает, – громко, с истеричной ноткой рассмеялась Инна.

Безошибочно почувствовав непонятную расточительность отрицательных эмоций своей давней подруги, Лена рассудила: «Сбывается пророчество Киры… Каждый человек в любой компании выделяет одного непохожего на остальных, а здесь наверняка все выбрали Инну. И она это чувствует и сопротивляется. Инна привыкла радоваться и расстраиваться одинаково энергично и искренне, поэтому ее не понимают. Справедливости ради надо отметить – перегибает Инна в оценках чужой жизни. Питает особое пристрастие к преувеличению. Послушать ее, так Дина и взаправду… монстр. Имея грустнейший опыт своей жизни, могла бы и мягче выражаться. Ведет себя совсем как ребенок: чем больше боится, тем яростней нападает. Не всех личные беды делают сострадательными. Непросто устроена жизнь человеческой души. Зачем она отпугивает от себя друзей? Для нее стремление любым способом доказывать свою правоту связано с желанием создавать в себе приток адреналина?»

Помимо желания в Лене все-таки тлела досада на подругу.

Эмма опять уставилась на Инну испепеляющим взглядом. А та не смутилась, с удивлением обнаружив, что ей приятен даже такой повод обратить на себя внимание.

«Нет, вы только подумайте, мало того, что хамит напропалую, так еще ударяется в крайности и врет. Лгунья, притворщица, насмешница. Нет, чтобы порадоваться за сокурсницу, воздать ей должное», – мысленно возмущается Аня.

– Все студенты как один впивались в Дину глазами. Умела она владеть ситуацией, держать внимание ухажеров своей стремительностью, легкостью, изяществом слова… И ее маму я знала. Прекрасный человек, редкий специалист… Не надо завидовать. Не будем трогать эту семью, – строго, как школьницу, осадила Кира Инну.

– Ну, уж этого про меня никак нельзя сказать! Никогда завистью не страдала и в мыслях не держала. Сия чаша меня миновала. Я на такое просто не способна. К зависти мои слова не имеют никакого отношения. Меня воспитывали не стесняться бедности, довольствоваться скромным достатком. Но – ха! – я не испытываю острого желания припасть к руке Дианы. В чем ты меня еще обвиняешь? Можно подумать, я провинилась перед тобой, – надменно заметила Инна, обозревая сокурсниц. И обиженно забурчала:

– Я выступаю за справедливость. Я на самом деле до сих пор не понимаю, что в Дине такого особенного находили ребята.

– Их притягивала ее респектабельность. Мы-то на ее фоне были несколько простоваты, – предположила Лиля.

– Ее красота не вызывала во мне отклика. К тому же Дина мне казалась полноватой. А эта ее ленивая нежная небрежность и насмешливая снисходительность и странные неожиданные короткие вспышки недовольства и гнева! Веселая и общительная? Ей ли, богатенькой, не быть веселой и беззаботной!.. Отчего же они штабелями вокруг нее падали и тупо не сводили с нее глаз? Некоторые девчонки на фоне блеска Дины даже начинали стесняться себя, остро ощущая свое несовершенство, и еще активнее впрягались в учебу или общественную работу, чтобы как-то выделиться… А это ее кокетливое недовольство жизнью, чего оно стоило? Рисовалась, сохраняла таинственное достоинство личности, – с натянутым смешком закончила Инна.

Она говорила не церемонясь, не считаясь с чувствами хозяйки дома. И думала не менее резко: «Говорят только отфильтрованными, отредактированными и проглаженными фразами. Их истинные мысли не подлежат вскрытию и не предназначены озвучиванию. Как же иначе? Они же могут обидеть, оскорбить. Никто из них не отваживается, а я не боюсь выражать свое мнение».

– О штабелях надо было спрашивать у самих ребят в те незапамятные времена. Сейчас, наверное, они уже не смогут вспомнить, что их так притягивало в Дине. Это уже подернутое паутиной прошлое, – чуть лукаво рассмеялась Жанна. – Я лично не чувствовала себя неполноценной рядом с ней, меня не волновали поклонники Дины, у меня с первого курса был свой круг обожателей, который не пересекался ни с чьим.

И всем присутствующим сразу стало ясно, что Жанна спокойна, уравновешенна и довольна своей судьбой.

«Задним числом несложно приписать себе серьезность и расторопность, которых наверняка не было в студенческие годы. Приятно думать о себе как об очень умной и удачливой», – мысленно проворчала Инна.

– …Дина стала русским брильянтом в датской оправе. Ничего не поделаешь – любовь, – вздохнула Рита, и ее темные глаза увлажнились.

Инна пружинисто вскочила, наглядно демонстрируя красивые изгибы своего изящного, чуть полноватого, некогда ладного тела нерожавшей женщины. Ее рука, описав в воздухе дугу, принялась энергично молотить узкое пространство между двумя соседками по столу, стремительно отшатнувшимися в разные стороны от бурной жестикуляции сокурсницы.

– Это ты мне рассказываешь? К твоему сведению, я располагаю совсем иной информацией. Не перебивай! Не морочь мне голову. Какая там любовь? Она, как я понимаю, на богатство позарилась. Дина не из тех, кто может быть счастливой в шалаше или палатке. Ее не надо было долго уговаривать сбежать из страны. Никто рук ей не выкручивал, на дыбу не вздергивал, не бил лежачей. Бабушка ее, с детства полоненная роскошью и достатком – бывшая царская фрейлина! – сбивала Дину с пути истинного. Вот и нахваталась она вольных мыслей. В сговоре они были. Захотела внучке заграничного счастья, молодость свою вспоминала и Дине внушала, что ничего не сто́ят ее нищие обожатели-студенты – эти восторженные провициалы, вот и получали они отлуп. Обещала ей принца найти. Нашла что-то совсем уж запредельное. Если уж честно сказать, этот её принц – просто удачливый труженик-скотовод и торговец свиным салом. Только и всего!

Кира прикрыла глаза. Это была просьба, мольба, чтобы Инна замолчала.

– Может, хватит? Закругляйся развлекаться за чужой счет, – тихо сказала Галя с ноткой предостережения в голосе. А Мила выставила руки с повернутыми вперед ладонями, как будто таким образом пыталась остановить затянувшееся шоу.

– Жестоко поплатилась Дина за свое желание выделиться, за то, что отреклась от Антона, не распознала, что он – тонко ограненный талант. Она принимала его как часть своего приятного, интересного, но временного окружения, которое назавтра можно будет разогнать за ненадобностью. А ведь он был по уму и интеллигентности человеком из недосягаемой высшей лиги… А может, их разлад и к лучшему? Что хорошего выходит, если соединяются лед и пламень? Результатом драматургии их «плодотворной» жизни могли быть разве что слезы, – опять вылезла со своей гневной отповедью Инна.

Она и теперь говорила с уверенностью и непогрешимостью юности. И в данный момент ее душевный бунт не унимался, а нарастал.

«Самое грустное, что Инну нимало не заботит, что она ставит в неловкое положение своих сокурсниц. Ну не ругаться же с ней? В кого пускает свои отравленные стрелы? В своих же подруг… Непонятно. Воспитанный человек не станет говорить то, что может ранить, обидеть или даже просто задеть присутствующих. Хотя бы из вежливости, из уважения к чувствам Киры держала язык на привязи и маскировала свои эмоции. Дина – ее лучшая подруга. У Инны есть веские основания так себя вести? Маловероятно… Некуда деть неукротимую энергию? Я склоняюсь к мысли, что с большой долей вероятности могу отнести ее к числу своих недругов. Но если отбросить нюансы… нет, все равно» – озадаченно думает Жанна.

Лена внимательно вглядывается в лица сокурсниц, пытаясь считать с них мнение об Инне и ее неуместных разглагольствованиях. Галя смотрит на Милу, та отвечает ей понимающим взглядом, что не укрылось от внимания Инны. Алла и Лера приклонили друг к дружке головы. Похоже, они пытались уяснить истинную причину Инниных нападок на Дину. «В присутствии Инны всем становится неуютно», – заключила она.

«И до Дины добралась. Люди смотрят на один и тот же факт, а воспринимают и объясняют его по-разному. Очень многое зависит от личной точки зрения… Чьими глазами, чьим видением ты пользуешься?.. Это не то, что я ожидала услышать. Не готова я к такому развитию сюжета. Кто способен с ней тягаться?». – Перед мысленным взором Киры возникло лицо Вали. «Она справилась бы с Инной в два счета», – подумала она, одолеваемая дурными предчувствиями.

Кира опять прикрыла глаза, чтобы полностью овладеть собой, и несколько секунд подбирала слова для Инны: что-то насчет неприятных и приятных исключений из правил.

Инна успела заметить, что улыбка на лице Киры слишком быстро сменилась серьезным, даже тревожным выражением. Жанна и Рита тоже обменялись осуждающими взглядами. Эмма сделала легкое движение головой, ей последовал еле заметный утвердительный кивок Аллы. Лена поморщилась. И остальные переглядывались, вздыхали и поджимали губы.

«Только дворянской фанаберии Инке не хватает», – раздраженно поежилась Лера.

«Слишком легко берется судить о малоизвестных вещах. «Откровенность» не должна переходить границы. Инна находится в блаженном неведении о душевном смятении однокурсниц или ей нравится шокировать? Кто знает, в какой интерпретации она доводит другим наши собственные истории. Чуть что – не преминет воспользоваться… Кому приятно, когда тебя честят почем зря? От нее надо держаться подальше», – недружелюбно решает Аня.

«Кто-то очень точно сказал, что такт – это азбука ума. Культура начинается с запрета на хамство. Вульгарная особа, ей только допросы с пристрастием учинять», – сурово думает Эмма.

– Всю желчь слила? Ты отдаешь отчет своим словам? У меня складывается впечатление, что твое левое полушарие не ведает, что творит правое. Зачем ты препарируешь чужую любовь? Ты понимаешь, что я имею в виду? – тихо, но веско говорит Рита, раздосадованная «бабским» уровнем беседы, навязанным Инной всему коллективу.

– Я всегда все понимаю и усваиваю на лету, – отрывисто отвечает Инна. – Только, думаю, тебе сейчас неуместно приставать с назиданиями.

И всем стало ясно, что она слегка пристыжена резкой отповедью Риты, но не переубеждена. Она просто обороняется.

– Твоя мысль не пришлась мне по вкусу, – с легким вздохом не соглашается Рита.

Со стороны было очень заметно, что ссоры и споры между ними – привычное (хоть и неприятное для Риты) дело.

«Если бы тебе всегда хватало здравого смысла, и умей ты подавлять отрицательные эмоции и помалкивать – цены бы тебе, Инна, не было», – вздыхает Лиля. А вслух участливо и осторожно спрашивает наугад:

– Что с тобой, Инна? Что тебя расстроило? Случилось что-то плохое? Может, тебе нужна помощь?

«Значит, Кира была права, когда писала о сложном характере их взаимоотношений. Ее утверждение действительно целиком и полностью соответствует услышанному сегодня… И Рите не позавидуешь. Собственно, Инне всегда требовался масштабный конфликт точек зрения. А что сегодня ее так взвинтило? Бьет наотмашь. Хотела на этом заработать больше очков? Вряд ли. В ней так трудно опознать прежнюю Инну», – недоумевает Лена, все еще погруженная в свои далекие от разговоров сокурсниц мысли. Она вздохнула. И этот тяжелый вздох как бы говорил: «И зачем сразу этот гон?.. Может, надо как-то иначе?..»

Инна не отвечает Лиле, но вспыхивает от замечания Риты и, подняв глаза к фотографиям на стене, делает вид, что ничего не слышала. Но почему-то тут же передумывает и нехотя негромко говорит:

– Ну, если ты, Риточка, так ставишь вопрос, то я, уступая твоим уговорам, лучше помолчу. Лицо ее мгновенно разглаживается и приобретает спокойное выражение, с него исчезает чувство превосходства, словно и не было неприятного разговора.

Слова Инны прозвучали столь неожиданно, что Жанна обрадованно подумала: «Как мило с ее стороны не продолжать эту тему».

Но Кира не уверена в том, что Инна смирилась и осознала себя неправой: «Ну да, как же! Так я и поверила. Это не безоговорочная капитуляция, а ход конем». Она также краем глаза заметила, с каким неодобрением Эмма посмотрела на Инну, будто ясно давая понять, что ее не приглашали, что она здесь чужая. Она тоже не верила и ожидала нового витка раздражения, но тактично промолчала, заранее зная, что незваную гостью ее слова не остановят.