Вкус жизни

– Можно и так сказать, – подтвердила она. – Для других эстетика важна. Возьмем любимую тобой эпоху Возрождения. Художники стремились к идеалу, к гармонии цвета, их цель – красота, удовольствие для глаз. То было время знаменитых художников и великих заказчиков. Ты вполне удовлетворена таким моим ответом?

– Я не вижу ничего непонятного в картинах Рембрандта, Микелан-джело. Прекрасное, талантливое исполнение, придраться не к чему. Что плохого в эстетике? Вы мне лучше объясните картину Шагала, ту, где главные герои парят в небе. У меня сложилось впечатление, что это рисунок десятилетнего школьника. Моя соседка так сейчас рисует.

А учительница мне ответила:

– Как запущено твое эстетическое воспитание! Может, ты, причастившись от Рембрандтовой чаши, потерялась в своих «обширных», но несгруппированных познаниях или воображаешь, что встала на обнаженный нерв того времени и надеешься, что твоя правда прошибет меня насквозь? (Как я любила эти ее заумные, красивые фразы!) Ой, поскользнешься! – пошутила она и тонко так улыбнулась. Мне показалось, с ехидцей.

– Как-то недосуг было просветиться, – ответила я деланно весело, (Откуда же ей знать о моем трудном детстве и заботе о куске хлеба в то время, когда счастливые городские дети насыщались эстетическими знаниями в художественных школах!) хотя, конечно, ее слова меня немного задели.

Но Анна Константиновна не стала выяснять причины моей занятости.

– С кондачка эту картину не объяснить. Каждый художник прежде всего хочет выразить свою эпоху и себя в ней.

– Изощряются. Надо же выделиться, чтобы их заметили. Главное, себя не забыть восславить, – опять не сдержалась я. Видно, малюсенькая, но колючая и болезненная (между прочим, обычная для многих детдомовских детей) обида еще не испарилась во мне.

Но Анна Константиновна, будто не заметив моего подначивания, сказала сухо: «Бриллианты в рекламе не нуждаются» и принялась раскрывать свою тему:

– Вот, например, в произведениях Достоевского всюду душевный разлад, разброд, мало красоты. Читая, подчас содрогаешься от отвращения. Даже образные средства языка у него более грубые, чем у других писателей. Он изображает правду жизни во всей неприглядности. В те трудные годы во всех областях жизни происходили революции. Жуткая условность была в искусстве, выхолощенность в душах людей.

Желание вернуть искусству свежесть, свободу, эмоции провоцировало художников к возврату в детскость. У Шагала в картине все это есть. Эмоциональное познание мира характерно для русского искусства. Разве ты не видишь парения, ощущения небесной, воздушной невесомости? Это же просто как дважды два. Парение для Шагала – это символ любви, образ влюбленной души, воплощение гармонии. Эта картина – гимн одухотворенной любви, которую он считал главным чувством в жизни человека. Благодаря нашим духовным усилиям мы можем летать. Тело – только резервуар для души. Душу нельзя изобразить реально. Конечно, Шагал был идеалистом, верил, что мир сотворен и управляем Богом.

– А сколько пряничности в его картине «Свадьба»? – буркнула я сердито. (Мне до сих пор неловко за эту шпильку.)

– Любое искусство иллюзорно, условно, оно не может быть точным отражением жизни. Художник должен уметь воспарить над реальностью, не забывая, конечно, о ней. Искусство должно нести элемент иррациональности… Видишь, и форма, и пластика у Шагала есть. Но здесь другой масштаб ви́дения. А как его герои колористически выписаны! Чувствуешь весну и молодость? Какие чистые кричащие, насыщенные краски, просто чарующая игра света и цвета! Какая экспрессия, какие уверенные мазки! Если натуралистично изобразить этот пластический образ – он рассыплется. А у Шагала в нем все едино.

Видишь эту скульптуру на двухсотой странице «Эрмитажа»? Фактурная бронза, Ренессанс. В ней вычленена плоть, и тем не менее эта фигура имеет очень четкий абрис. Вот голова – как оплавленная свеча. Понятно?

Я выразила неудовлетворение объяснением и без всяких церемоний заявила:

– С этой скульптурой мне все ясно, я ее нормально воспринимаю. А вот тут – сушилка для бутылок. Художник изменил контекст, и она сразу стала скульптурой? Это модная инсталяция? Какая изящная техника исполнения! Ярко, свежо, колоритно! Это, с позволения сказать, «искусство» – «уловитель запаха будущего?» А полотно, где кухонный стол засыпан огрызками и обрезками досок, утыканных гвоздями – это тоже произведение искусства? – повысила я голос. – Этот художник постиг совершенство? Ах, какая тонкая, но прочная натура! Зацепил он меня, я содрогаюсь от счастья, общаясь с его «творчеством»! Он трогает мои эстетические чувства. Его выставка доставила мне колоссальное удовольствие. Он, несомненно, – яркая индивидуальность, неоспоримый талант! Да? Или я опять не туда клоню? (Я тогда еще не избавилась от жесткой, подчас злой иронии, которая начала частенько накатывать на меня еще в восьмом классе.)

Этот художник, должно быть, не испытывает счастья от красоты мира. Кафка сказал: «Искусство ослеплено истиной». Ну что-то вроде того… Эти объедки и есть истина? Зачем подобные работы вопреки здравому смыслу и вкусу надо возводить в ранг произведений искусства? Внутри каждого человека должно быть заложено понятие красоты. Человек ради своих непонятных амбиций не имеет права отрываться от всего прекрасного на земле, уродовать его… Надо понимать, с кем имеем дело… Пусть карикатуры рисует и не суется в высокое искусство. С абстрактной женщиной разве захочется жить?.. И такое можно любить?.. Нет, я понимаю, художники не только красоту нам преподносят, они и войны изображают. Но и в тех картинах тоже есть какая-то эстетика… Судя по всему, те, которые… с огрызками, понимают ее иначе… и, выставляясь, тоже ждут своего звездного часа. Верят, что пройдут годы, и к их шедеврам будет не протолкнуться? Надеюсь, планка оценки талантливости и новизны не падет так низко. Для меня их «творчество», в лучшем случае…

Я замолчала под осуждающим взглядом учительницы.

«Какого черта лезу на рожон? Только этого от меня и следует ожидать? Мое поведение имеет под собой основу. У меня нет права на собственную точку зрения?.. Не дам себя убедить в глупом», – мысленно возмущалась я.

В душе не было сожаления, что критиковала это, с позволения сказать, искусство. Только чувствовала неприятное стеснение. Как будто всхлипы и стоны легкой, но злой волной трогали сердце. Не принимала его моя душа. Сличила его с тем, что видела раньше, для себя определила многое… но не приняла… Конечно, всяк торит свой путь.

– Может, поговорим о соцреализме? Рельсы, шпалы, робы, трафаретные люди, – вяло предложила я.

– Такова эстетика нашего времени – искусство, лишенное сексуальности. Тебе известно это слово?

– Нет. Но о нем – потом. Талантливые художники часто выходят за рамки соцреализма. У них в запасе обычно находится целый букет альтернативных направлений, стилей, методов. Я об этом читала. А этот, с мусором на полотне, тоже открыл что-то новое, талантливое? – ткнула я пальцем в раскрытую книгу. – Сомневаюсь, – все больше заводилась я, в нервном возбуждении бросаясь несвязанными между собой самоуверенными фразами. – И с картиной Шагала… не дошло до меня ваше объяснение. Не совсем я его поняла. Я читала, что гармония формы и содержания – основа всех искусств. Вот с Достоевским это совпало. Следуя этому правилу, у Шагала я вижу примитивные чувства, изображенные примитивными способами. А он ведь, наверное, высокие и чистые хотел изобразить? Нестыковка выходит. Ну, разве что парение…

И я поставила учительнице в упрек уклончивость ее мнений. Получилось нехорошо, обидно. Я тут же раскаялась в своих словах и расстроилась, но она не рассердилась, только сказала с ноткой язвительной снисходительности: «Весьма неординарный взгляд на произведение талантливого художника. Прочтение романа «Война и мир», допустим, в семь лет тоже ничего не дает ребенку, и Бетховена в этом возрасте не получится, как ни старайся, играть с пониманием внутреннего содержания, прочувствованно. Ладно, «разбор полетов» оставим на завтра. Это я тебе обещаю», – и снова принялась мне растолковывать азы:

– Первозданные чувства лучше изображать примитивным образом.

– Это как первую любовь с помощью собачьего вальса на губной гармошке? – вспыхнула я. – А я хочу ее услышать симфонией, исполненной прекрасным оркестром, и чтобы там обязательно пели скрипки. Ну в крайнем случае, хочу послушать соловья. Я так понимаю: чем выше искусство, тем глубже и полнее видит и чувствует просвещенный человек мир вокруг себя. Так зачем же нам нужен примитив? Конечно, что может понять вечно пьяный дядя Вася в великом духе эпохи Возрождения? Его, наверное, волнуют только собственные невнятные страсти, и ему этого достаточно…

Но вернемся к Шагалу. Знаете ли, так ведь все что угодно можно объяснить, подо все базу подвести и выстроить себе оправдательную теорию. Мне кажется, что этот знаменитый художник – да простит мне Бог мою некомпетентность – не сумел найти нового эффектного способа глубже и тоньше изобразить любовь двух людей, вот и пошел старым примитивным путем, которым интуитивно пользуются дети. А им просто не дано в малом возрасте знания смешения красок…

Вот в портретах Тропинина я вижу всепоглощающую любовь, нежность и всеобъемлющую доброту женщин, их, прежде всего, божественную душевную красоту. Наверное, он считал женщину вместилищем самого лучшего, что есть в человеке. Он понимал, ценил и умел их изображать, так что не требовались объяснения его картин ни тогда, ни сейчас. И через пятьсот лет люди поймут его искусство. Потому что оно истинное, прекрасное, глубокое и умное. Даже моих примитивных знаний хватает, чтобы понять и полюбить его картины. Я думаю, для него творчество было не профессией, а самой жизнью.

А еще мне кажется, он понятен всем потому, что Красота – она вне времени. Природа не ошибается в выборе прекрасного, она преподносит нам лучшее. А Тропинин умел красивое, умное и вдохновенное гениально концентрировать. Он просто любил людей.

Вот сейчас я больше вижу на картинах сюжеты о рабочих стройках. Кругом дымы, заводы. Нет, их тоже надо изображать, но так, чтобы люди не тонули в строительных лесах. И Шекспир мне понятен. Его тоже люди и их взаимоотношения интересовали. Человек – вот что главное в искусстве. Как умен Шекспир, как богат его язык! Читая его, с ума схожу от восторга! Талантище на все времена!

– Красота, о которой ты говоришь, привычная, а есть по-другому поданная, иначе преподнесенная. Великий художник никогда не видит вещи такими, какими они видятся нам, простым смертным. Он ощущает их по-своему и глубже. В этом его гениальность. И нам он пытается открыть нечто большее, чем мы знали до него. Изучая его творчество, мы начинаем понимать то, что раньше ускользало от нашего внимания.

– Не пойму, как по-новому Шагал преподнес нам влюбленных? Ну если только с помощью особенного сюжета, хотя вряд ли он так уж нов. Дети летают не только во сне, но и в мыслях, и на бумаге. Что такое особенное я не разглядела в его картине?..

– Будучи приверженцем символического искусства, он закладывал в изображаемые им образы второй, глубинный «подводный» смысл, иначе сказать, подтекст, который ты в силу своего возраста и недостатка знаний пока не улавливаешь.

– И все же не обижайте моего любимого Тропинина! Кто-то сказал: «Не трогайте великих!» Только за один портрет жены Щепкина, в котором он умудрился показать всю любовь и доброту женщин всего мира, я не могу позволить вам причислять его к художникам, пишущим для примитивной публики что-то обычное, – оскорбленная в своих самых лучших чувствах, резко заявила я. – А попытки преподнести нам окружающий мир по-особенному я видела у Филонова. Говорят, он именитый мастер, но я не большая поклонница его живописи. Я теряюсь перед ним. Люди у него очень даже странные. Зачем он их искорежил? Что он нам хотел сказать, изображая нагромождения уродств? (Теперь бы я спросила иначе: «Что за садомазохистские наклонности проявляет художник?») С моей точки зрения, он «талантливо» изображал отвращение к человеку. Да, я так его понимаю. И это есть его любовь к ближнему? Оригинально, конечно, но он далеко не Чехов от живописи. Вот вы, наверное, сейчас меня прервете. Мол, прибереги свое красноречие для подружек, мол, твоя голова набита всяким вздором. Проще сказать: мусором, соломой. Я не пустомеля, просто привыкла говорить начистоту. Так я вызываю на спор и выясняю для себя истину.

Филонов так «видел» и так «излагал» свои мысли! Он не хотел подстраиваться под кого-то или плясать под чужую дудку, вот и придумал свою манеру творить. Прекрасно! Но мне кажется, он сокрушал идею красоты и гармонии, да еще прикрывался заумными фразами! У меня что, другая организация мыслительной деятельности? Любовь, доброта и красота правят миром. Я не понимаю его художнические судороги, хоть ничего не имею против них. Такие выверты, наверное, не могут поколебать единого культурного пространства, не могут вызвать к жизни нездоровые явления.

Наверное, вы, Анна Константиновна, думаете: «Какие кощунственные, грубые, вызывающие оценки наглой дурочки!» Понимаю, что не скуплюсь на подобного рода «похвалы» по причине отсутствия достаточных знаний. И вы́ предполагаете, что в этом случае интуиции мало и она должна молчать? Вы, я вижу, тоже считаете, что Филонов прокладывал путь новому направлению в живописи, которого не понять школьникам или даже современникам, и только последователи, идя по проторенной дорожке, доведут его идею до совершенства. Может, конечно, и так.

– Еще раз повторяю: пойми, индивидуальность талантливого человека состоит в том, что он видит мир иначе, чем остальные. Он улавливает то, что не замечают другие. Постой, не торопись ставить телегу впереди лошади, – миролюбиво посоветовала Анна Константиновна, взлохматив мою и без того беспорядочно оформленную шевелюру. – Манера, которую нашел Филонов, называется концепцией умственного построения. В портрете мужчины, о котором ты, наверное, ведешь речь, – все несчастия мира, в нем трагедия людей. Он выписывает много лиц и глаз потому, что время не вмещает его грандиозные мысли. Мы не видим тех миров, которые видит гениальный художник. Они за гранью нашего понимания.

– Когда я что-то сначала не понимаю в учебнике, я вчитываюсь и все равно доискиваюсь, добираюсь до смысла. А тут… темный лес… Может, эта фраза нужна художникам для оправдания? Вы имеете в виду, что Филонов, как и Врубель, имел… некоторые психические отклонения? – не выдержала я. – Несмотря ни на что, Врубель мне очень близок, я его понимаю. И хотя каждый штрих на его полотнах кричит о его болезни, они вызывают любовь и сострадание. Я чувствую, что картины имеют реальную силу воздействия на людей, как музыка и литература. Вот, допустим, «Иван Грозный убивает своего сына» Репина повергает меня в ужас, в нервное возбуждение. Я не хочу ее рассматривать. Может, не доросла или не очерствела?

Но Анна Константиновна не услышала моего вопроса, а может, разозлилась или обиделась за мое предположение и не захотела отвечать. Я знала такой педагогический прием (не позволяющий сорвать урок особо любознательным, не имеющим тормозов детям), помогающий учителю довести намеченную тему до конца.

– Чтобы понять любого автора, надо иметь большой зрительский опыт, насмотренность нужна́. Сначала надо научиться понимать его творчество, потом чувствовать, как он. То, что изображает Филонов, имеет отношение не к существованию человека, а к его сущности. Даже естественное общение людей почти не требует ротиков и носиков. Мы разговариваем масками, общаемся символами, понятиями.

– Символ – для меня слишком сложное и слишком многоплановое понятие. Вот, например, Христос – грандиозная личность, он – образ, воплощение скорби человеческой и на картинах некоторых художников не имеет физического лица, потому что он символ. Я понимаю этих художников и считаю, что неизвестную нам высшую силу не стоит наделять обыкновенной внешностью, пока она за пределами нашего понимания. Ведь людям со временем может открыться такое, чего они никогда еще не могли себе представить, так как его существование возможно только в ином мире, можно сказать, параллельном нашему.

И все-таки как же людям без лиц? По жизни я плохо воспринимаю человека только на слух, мне обязательно нужно видеть его глаза, я пытаюсь уловить неуловимое в его случайных, еле заметных движениях мускулов лица. Вот сделала соседка каменное лицо, глаза стали неподвижными, и только кончики губ слегка вздрогнули на мгновение. И мне все стало ясно: врет! Я не доросла до понимания ваших слов о масках, потому что не хочу, чтобы люди общались таким образом? Но я запомню это, потому что чувствую, что вы правы. Ведь по радио я хорошо воспринимаю свои любимые литературные произведения. Но то чужая жизнь, а в своей я многое не хочу принимать: ложь, например, неуважение, и поэтому мне необходим личный контакт с собеседником…

И все же я еще очень глупая и упертая, мне все равно кажется, что у Филонова не получилось изобразить трагедию окружающей жизни, вот он и придумал себе навороченную гадость. Меня трясет от его картин. Вот Рокуэлл Кент сумел измученную войной Европу изобразить в виде женщины (прекрасный символ!), и ему хватило ума и таланта несколькими карандашными линиями и отдельными штрихами выразить трагедию людей целого континента.

Конечно, наверное, филоновские заморочки тоже имеют право на существование, но я их не поставлю в один ряд с картинами моих любимых художников. Моя душа отторгает, не принимает его. А кому-то ведь и он дорог. Не понимаю я этих абстракционистов. Видно, мои познания в живописи не идут так далеко. И мне еще расти и расти…

Вот экстравагантного, экзальтированного… как же его… с очень смешными усами!.. Еще жена у него Гала, русская. Вспомнила – Сальвадор Дали! – Я понимаю этого Дали, несмотря на вычурность его сюрреалистических произведений. Его картины яркие, сочные, иногда, как мне кажется, немного насмешливые и даже… простите, немного шизофреничные, но такие пронзительно нежные и лиричные. Они – отражение его фантазий, и тут он волен изобретать такое умопомрачительное, что, как у нас в школе говорят, и на голову не наденешь. И оно может очень даже нравиться, особенно если это эстетично.

Я с удовольствием рассматриваю его картины в книгах по искусству, пытаюсь расшифровать заложенный в них умный смысл. И, надо заметить, когда нахожу, очень радуюсь. Он вызывает во мне положительные эмоции, он мне интересен. Среди современных художников такого гения ищи не ищи – не найдешь. Или стоит поискать? Ладно, ладно, промолчу.

– Зачем молчать? Если эти вопросы для тебя значительны, они должны получать в тебе развитие. Но об этом потом… Вот ты и сама доросла до некоторого понимания великого художника. Хотя пока еще слишком буквально его воспринимаешь. Глядишь, и дорастешь до понимания Филонова и Шагала, – с улыбкой сказала мне будущая учительница рисования. – Картины Дали – попытка ответить на вопросы своей эпохи. В них – стремление проникнуть в глубины подсознания и распахнуть их, освободиться от давления разума на пласты подсознания. Стесненное, зажатое пространство нашей жизни заставляет нас жить во времени. Время ведь более емкое и гибкое, чем пространство. (?) И художнику важно создание метода, адекватного запросам времени, тогда оно будет щедро дарить ему вдохновение, станет способствовать его максимальной отдаче. И тогда перестанут для него существовать мелочи быта, и перед ним остается только главное – его творчество.

– Красиво, но очень сложно сказано! Я понимаю эту фразу на бытовом уровне, но никак не на глобальном. А в ней чувствуется что-то космическое, что ли…

– Ты знаешь, что сначала живопись была плоской. Художники эпохи Возрождения открыли объем и перспективу. Сальвадор Дали изобразил перспективу внутри Иисуса. Человек внутри пространства, пространство внутри человека. Понятна его идея?.. Все последующие поколения художников стоят на плечах предыдущих, продолжая и развивая искусство живописи.

– Вы говорите так, словно сами пишете картины в том же стиле. Это ваш секрет? Я не имею права приставать… Мне кажется, великий Дали несколько вышел из своего времени и поднялся над ним. Когда художник пишет, он, наверное, не знает, какие красивые слова будут говорить о его картинах и как умно и интересно будут объяснять суть его творчества, его особенности, мотивы. Художник, наверное, просто пишет, не задумываясь над тем, что выдает его фантазия, как водит его рукой Всевышний, – предположила я. – Он не сидит в задумчивой позе и не думает: «И где бы мне почерпнуть свежие мысли для своего искусства?» Или все же думает?

– Чаще не думает. И после завершения работы не помнит… Вернемся к нашей теме. У каждого человека есть врожденные таланты. Один художественно не одарен, но ему дано воспринимать цвет и ритм – именно они вызывают в нем глубочайшие переживания – и он будет ярко ощущать внутри себя драматургию цвета, потому что она его больше трогает. Другой лучше чувствует нюансы изменения формы. Отсюда разные акценты. И ни к чему тут все переиначивать. Каждому близко и понятно что-то свое. Обычно мы смотрим на мир через одну или две грани кристалла, а Филонов учит видеть его через множество граней одновременно.

– Судя по картинам, я должна понимать ваши слова в прямом или переносном смысле? – чуточку «проехалась» я по непонятному мне художнику. – Разве знаменитый сюрреалист не тому же учит?.. Как вы считаете, какая картина из тех, что мы с вами видели на последней выставке современных художников нашей области, заслуживает того, чтобы около нее остановились и специалисты, и новички?

– Думаю, «Ирисы». Она яркий пример того, что современное искусство – искусство высокого реализма. И еще прекрасная картина: розовые и голубые в легкой изморози листья осины на фоне ослепительно чистого снега.

– Во второй столько романтичной нежности! Ваше мнение совпало с моим. Очень приятно. Это подтверждает мою теорию: мимо талантливого произведения никто не пройдет. Когда люди долго и молча стоят у некоторых полотен, я понимаю – их что-то привлекло в них, затянуло. И мне кажется, этот факт, подобное проявление чувств зрителей является одним из символов ухода искусства этого художника в вечность. Такие произведения не растворятся в капризах новой моды, они не подвержены старению. Я опять «загнула»? Люблю красивые слова, медом меня не корми, а дай высказаться высоким «штилем». У каждого свои слабости, – попыталась я оправдать свою болтливость. И тут же продолжила: – Вот в одном пейзаже я почувствовала отстраненность, а в другом как бы сама вместе с автором смотрела на природу. Вторая картина мне больше понравилась. Она все время притягивала мой взгляд… А почему говорят, что искусство требует жертв?

– Потому что жизнь человека коротка, а творения гениев остаются в веках. Гениальный художник ответственен перед вечностью. Вот ради создания этих шедевров он и жертвуют собой. Творчество ведет его за собой, и подчас оно бывает сильнее самого художника.

– А разве наука не требует всепоглощающего трудолюбия? Я думаю, жертвенности требует деятельность гениев в любой области жизни. И не только гениев… Ой! Еще Малевич меня интересует, его нашумевший «Черный квадрат». Мне кажется, некоторые художники отрабатывают тупиковые ходы. (Шахматный термин.) В своем большинстве они убоги по изобразительному «языку» и новаторством объявляют непрофессионализм. Часто они предъявляют народу чистой воды псевдоноваторство со своими чудовищными перекосами… Чувствуете, как серьезно я изучала «Всемирную историю искусства» и критику современных художников? Не зря просидела полдня в читальном зале областной библиотеки, когда со своим классом ездила в город на экскурсию. Так вот Малевич. В чем его талант?

Анна Константиновна опять снисходительно-недовольно улыбнулась, как бы напряженно ожидая, какую еще очередную выходку я себе позволю. Потом прервала мои «изыски». Наверное, она поняла, что я, по глупости, собираюсь слишком жестко высказаться о гении, и сочла такое непозволительным. Но ведь андерсеновский мальчик был прав, когда кричал: «А король-то голый!» – думала я, разгоряченная беседой. Я же таким образом просто хотела четче, резче, грубее подсказать ей наиболее острые моменты своего непонимания, требующие разъяснения. Я провоцировала ее, как не раз случалось на уроках.

– Начинал Малевич реалистом, – спокойно и терпеливо, как и положено хорошему педагогу, – продолжала Анна Константиновна, – потом проникся идеей построения нового унифицированного человека-винтика.

– Стадом проще руководить, чем индивидами. Он поддерживал эту порочную идею? Разве это говорит об его уме? Может, он пастухом хотел стать? – фыркнула я недовольно, опять нетактично проявив свое нетерпение.

Меня почему-то раздражало объяснение таланта через историческую оболочку. Мне казалось, что истинный талант вне времени и пространства. Он либо есть, либо его нет. Это то, о чем он пишет, может быть проникнуто временем, но только не то, как он это делает. Как – это и есть талант.