Вкус жизни

– Ах, какое очаровательное доказательство твоего благородства. Назвать вещи своими именами, или ты считаешь, что в нашей компании предпочтительно иносказание? Хотела бы с превеликим удовольствием, но не могу. Вот незадача!.. Судя по тому, что ты тут рассказала благонравненьким голоском, воображаешь, будто молодые люди, жившие безвекторно, из твоих откровений извлекли что-то принципиально новое, важное. И у тебя сразу слезы радости на глазах. Ура, ура! Прекрасное зрелище. Все восхищаются. Праздничное оживление, знамена полощутся и хлопают… Несешь полную чушь.

Какое неистовство воображения!.. Впустую всё это. Не захотят они, и не будут впитывать «животворные соки» твоих словес. Как говаривали старики – зряшные надежды. В облаках летаешь. Нечего видимость воспитательной деятельности создавать. Лучше для пущей важности пошли ходатайство в Думу, чтобы ужесточили законы. Совсем распоясались денежные мешки и их прихлебатели. Уж и президент им не указ, – презрительно, со спокойной наглостью хмыкает Инна и с величайшим удовольствием выпаливает: – Что молчишь, немочь напала? Хоть отмахнись. Может, за высокими словами ты какой-то другой подспудный интерес несешь? Теперь ведь у людей в основном потерян вкус к возвышенному. А может, поплачем вместе… или посмеемся?

Лиля первая возмутилась.

– Заткнись, – резко выпалила она в лицо Инне. – По-моему, ты говоришь слишком много и не к месту.

Но даже таким грубым замечанием сокурсница не достигла цели. А Инна обиделась ровно настолько, чтобы ответить еще ехиднее и резче, но никак не замолчать. Но Рита опередила ее:

– Слезы глубокого отчаяния и неудержимая неописуемая радость – это у детей, а у нас все больше слезы к слезам. Тебе следует быть более точной в определениях. Ни с того ни с сего бросаешься на всех, как коршун на цыплят, и не раскаиваешься. Тебе не повредит задуматься о своем поведении. Во всяком случае, такого идиотского выпада я от тебя никак не ожидала.

Рита никогда не отделывалась внутренним монологом и всегда горой стояла за несправедливо обиженных.

– Ополчилась, укоряешь, правильная ты моя! Смири гордыню! А может, просто для отвода глаз банальности лепечешь? Что ты думаешь и чего не думаешь – это твое дело, у меня о том голова не болит, – не унимается Инна. – Но замечу: больших парней уже не переломить через колено, не повлиять на их образ мысли и убеждения. Глас вопиющего в пустыне эти разговоры. Это далеко не то, что ты хотела бы от меня услышать?

Рита побледнела, но сказать ничего не успела. Эмма вступилась за нее.

– Не пристало тебе так говорить о подруге. Вы же вместе пятнадцать лет проработали. Ты ставишь под сомнение свою репутацию. Слово – великая сила в устах неравнодушных. Даже не очень молодых людей оно иногда может направить на путь истинный… Не скажи, мы – старшее поколение – мощная сила. Детям и молодежи нужна наша спокойная разумность. Мы еще многое можем осилить, – уверенно сказала она, пытаясь смягчить тон неожиданной перепалки, но при этом резким движением головы отбросила назад свои непослушные русые, с густой проседью, волосы. – Мы еще нужны России, – добавила она с шутливым пафосом, но, тем не менее, стараясь придать своим словам убедительность.

Жанна про себя обрадовалась поддержке и воспрянула духом. Но на Инну реплика Эммы не подействовала, она закусила удила.

– Не пришлись по душе мои слова? Таков твой вердикт? Охолонь, упрямая. Что за коллективный педагогический психоз с характерными интонациями учительниц с сорокалетним стажем? Рита, ты же инженером работала. Посмотри на себя: совсем с лица сошла. Блажен, кто верует. Ты и в гробу будешь наполнять детей высоким духовным содержанием. Да только дело того не стоит. Размечталась! Не смеши меня. В своем истовом усердии ты забыла, как изменились время и люди. У каждого поколения своя рецепторная зона. Нас, например, Гагарин вдохновлял, а молодых он уже не трогает, не увлекает. Им теперь в свете новой жизни другое подавай – бабок побольше срубить… А некоторых стариков вообще к детям нельзя подпускать на пушечный выстрел, потому что из их души не вытравить накопленные годами досаду и гнев, а другие себя слишком любят и сами отказываются помогать воспитывать внуков, мол, мы свое отработали. Разве нет? Нечем крыть? – спросила Инна, довольная своей отповедью.

Все это она произнесла с хорошо рассчитанной насмешкой, цель которой была совершенно ясна всем присутствующим, кроме новых гостей. Рита промолчала, только посмотрела на Инну уничтожающим взглядом. Аня устало смежила веки, обратилась внутрь себя и задумалась. Но не найдя ничего подходящего, на чем хотелось бы мысленно остановиться, уставилась в окно.

«И ведь скажет, что «на мне нет вины, мол, то была невинная шутка». Чудовищная бестактность. Не перевариваю Инну. Азарт азартом, но доброе имя ведь дороже. Будто не понимает, «где кошке смех, там мышке слезы». Вечно балансирует на грани. Думает, нашла интересный способ воздействия на друзей? Ерунда на постном масле. Из этой затеи у нее ничего не выйдет. Ну если только настроение испортит. Каждый с первого взгляда определит в ней неуравновешенного человека, не умеющего разумно дозировать свою слишком концентрированную отрицательную энергию. Что этим поведением она самой себе хочет доказать? Прямо помешалась на стремлении противоречить… Где она настоящая: сейчас, когда такая вот несносная, или когда неожиданно тихая и задумчивая? Почему, черт возьми, такие люди способны заполнять все пространство вокруг себя?» – недоумевает Кира.

До Лены долетели только последние слова подруги детства. «Всем от Инны достается. Что-то мне не верится, чтобы она так ожесточилась. Злословит от скуки, развлекается. Не стану вмешиваться. Это просто маленькое досадное недоразумение, которое ни та, ни другая сторона не торопится разрешить. Сами разберутся, – подумала Лена, неотступно наблюдая за самой собой. – Все-таки первый раз за столько лет свиделись. Еще решат подруги, что умничаю, воспитывать их берусь».

– Не пойму тебя, Инна. Такое впечатление, что ты со всеми соглашаешься и вместе с тем – всё отрицаешь, – недовольно забубнила Аня.

– Инна, ты и в стариках умудрилась злонамеренно усмотреть что-то нехорошее. Как всегда, стоишь намертво в своих заблуждениях! «Не пойми чем» занимаешься. Подлавливаешь всех на ерунде. А тут еще некстати тема благодатная подвернулась, – не удержалась от восклицания Рита и сердито дернула плечом.

– Расслабон себе устраиваешь, – поддакнула Лиля. – Особенную из себя корчишь? Мозги с прибамбасами? Надоело! Хватит комедию ломать.

– Да, подвернулась интересная тема, – промолвила Инна раздумчиво, словно только что пришла к окончательному заключению по волновавшему ее вопросу. – И не делай свирепое лицо. Если говорить начистоту, мое молчание выглядело бы как каприз, или ты вообразила бы, что я по какой-то странной причине не нашлась, что ответить, не сумела выжать из себя ни единого слова. Я же не могу себе такого позволить. Сечешь?.. Прости, – сделала она неожиданный реверанс в сторону Лили.

Кира, приложив палец к губам, внимательно взглянула на Аню. Та поняла.

– Мы, собственно, и себя-то хорошо не знаем, чего нам судить других?.. Боже мой, как быстро подкралась старость! Меня недавно впервые назвали бабушкой: какой-то незнакомый мальчик предложил взять котенка на воспитание. Как резанули меня по сердцу его слова! Заметьте, ведь не по родственному статусу, а увидев мой возраст, мою немолодую внешность, так назвал. Я была в полном замешательстве и, ошеломленная, не возразив ни слова, взяла котенка, – тихо, горько, с вымученной улыбкой пробормотала Аня.

«Кира умеет говорить одним взглядом, нет, даже одной мышцей лица. Наверное, ее характер никому никогда не мешал жить», – восхитилась Лена.

– Не сложить мне сегодня с тобой, Инночка (сказано ласково, с ехидцей), общей идейно-творческой позиции. Как-нибудь в другой раз подискутируем, – отшутилась Эмма, не видя другого выхода прекратить прения. Ее пронзительные глаза неожиданно блеснули весело и молодо. Она категорически не желала затевать с Инной пустой и долгий разговор, перемалывания бесконечной темы.

«Ее глаза как осенние плоды бересклета, только обрамление не оранжевое, а бледно-бежевое, словно чуть потемневшее от времени. В них всегда живейшее любопытство», – подумала Лена. Она приметила, как необычайно хорошо улыбка меняет привычно строгое лицо Эммы, и порадовалась за нее.

– Кому истина, а кому покой. Тебе лениво со мной спорить, вот и вся разница между нами, – оставила за собой последнее слово Инна, прекрасно понимая свою неправоту, но зачем-то упорствуя.

Ею овладела какая-то нервная веселость. И все же вызвать на спор Риту на этот раз ей не удалось.

– Может, оно и так… Не трогай хотя бы сегодня память наших стариков. Не добивай и нас, пощади. Сделай это для меня, – тихо и мягко попросила Эмма.

– Да не вопрос, – быстро согласилась Инна.

И не было в ней в этот момент ни обычного гонора, ни задиристости. Куда что делось? Но Жанну насторожила легкость, с которой Инна сдала захваченные позиции.

«Не страдает Инна от угрызений совести, не огорчают ее проблемы подруг. Можно подумать, у нее врожденная близорукость на чужие беды. Не старается и даже не пытается расположить к себе. Заводит всех, хочет, чтобы мы шуршали, как навозные жуки в банке. Ей слово – она в ответ десять. Затесалась сюда и паясничает. Выставить бы ее вон вместе с ее наглой дерзкой и змеиной улыбкой, чтобы ушла она не солоно хлебавши. Кто бы приложил к этому руку?.. – раздраженно думает она.

«Иногда очень блекнет и мельчает человек к старости. А большинство из нас с возрастом становятся пессимистами. С чего бы это? От невостребованности или по причине слабеющих сил, постепенно превращающих человека в овощ? Еще немного, и я уйду на пенсию и, будучи выведенной из активной производственной деятельности, превращусь в одну из многих… На Инну, например, стану похожа характером, да еще расплывусь, как кислая квашня», – со страхом думает Лена, привычным жестом массируя себе шею у основания головы.

Кира молча обносит подруг печеньем и компотом. Она надеется, что нервная тема исчерпана. Ее привлекает разговор Аллы с Лерой.

– …Декан снял с моего занятия студентов, чтобы они вымыли лабораторию после ремонта. Парни набрали ведра воды и стоят руки в брюки, смотрят, как девушки распределяют, кому из них мыть окна, а кому пол. Я разделила лабораторию на две части и вручила юношам тряпки. Представляешь, они удивились и отказались помогать девушкам, мол, это женская работа, да и не умеем мы. «Учитесь, – потребовала я. – Допустим, – обратилась я к самому непримиримому – твоя жена будет в положении. Кто в эти месяцы будет мыть полы в вашей квартире?» И вот тут пришло время мне опять удивиться. Как ты думаешь, что он ответил? «Мама». Я опешила. «Получается, для того чтобы жениться, ты достаточно взрослый, а для того, чтобы взять на себя заботу о любимом человеке – не дорос, не готов? Или ты считаешь, что мама тебя до пенсии должна нянчить?» Конечно, заставила парней вымыть отведенную им часть лаборатории, мотивируя свое требование тем что не испробовав на себе все виды так называемой женской работы, они не научатся по-настоящему ценить заботу о них.

– …Я им объясняю: «Возьмите девушку и юношу в девятнадцать лет. У нее в голове все по полочкам разложено, она четко знает, чего хочет. А у него еще ветер в голове. Это совсем не значит, что он плохой, просто незрелый… Влюбился, говорит красивые слова, совершенно не вникая в их смысл. Он врет, потому что очень хочет понравиться. Он на самом деле восхищен собой, хотя еще толком не знает, какой он, на что способен по жизни… Он хочет обладать, наслаждаться, поэтому в состоянии эйфории сыплет бесчисленными звездными обещаниями. Он счастлив, и большего ему не надо. Жениться он не собирается. Потом восторг влюбленности меркнет… А он еще не научился думать о своей партнерше, о последствиях… Его снова легко увлечь, обаять… Делайте вывод. У девушки должно быть то, через что она не должна себе позволять переступать. Достоинство». Студентки спрашивали у меня: «Мы должны пытаться их перевоспитывать? А правда, что раньше юноши были более порядочные?..» Не только физику приходится преподавать.

Лена вздыхает и, опустив глаза в очередной альбом с фотографиями, окунается в историю жизни еще одной подруги. Она теребит в руках черно-белые, чуть пожелтевшие от времени снимки с зубчато-фигурными краями и современные, цветные. Но ей не удается надолго погрузиться в новый сюжет. Лиля с Жанной опять нашли общий язык и громким увлеченным разговором вынужденно завладевают ее вниманием.

А вот раньше…

– Я еще помню аромат прежней жизни и не могу тупо порвать с прошлым. Раньше проще было, люди были добры, солидарны, честны. Щадили друг друга. Помню, в детстве родинок у меня много появилось на руках, так воспитательница говорила: «к счастью», чтобы я не пугалась, не наклика́ла на себя всевозможные болезни. Такая версия бытовала не просто так, не с потолка возникла, от доброты люди ее придумали. «Если руки у тебя волосатые, значит, в любви удачлива будешь», – ласково утверждала другая. Я верила и радовалась.

Люди были доброжелательны, открыты, искренне любили, искренне ошибались, честно исправлялись. Помню, меня учили уважать людей, одолевать свои обиды, боль, жалость к себе, воевать с ленью. И все это делали ласково, с подходом, с пониманием сложности моего характера, – с ностальгической теплотой предавалась воспоминаниям Жанна. – А теперь внутри людей зима. Как-то шла я из библиотеки в белом костюме, и вдруг давление шарахнуло. Я упала прямо в пыль, а встать не могла от сильного головокружения. Никто не подошел, не помог подняться. На пьяную я вовсе не была похожа, чтобы побрезговать…

– Что у нас теперь – социализм, капитализм? И то, и другое от нашей сегодняшней жизни предельно далеко. В стране, казалось бы, произошла грандиозная перетасовка, а повсюду по-прежнему рулят переметнувшиеся коммунисты и те, кто к ним примазался. Копошатся чего-то там… Глухая стена недоверия между нами. Стоило ли тогда огород городить? Какая-то несуразица получилась… Народ всегда жертва политических противостояний.

Это Лиле захотелось поскулить. И Жанна с радостью вторит ей:

– Теперь жизнь взбаламучена до дна, и мне иногда кажется, что мир вокруг нас создан не для умных и добрых дел, а на радость упрямым и крепколобым, с одной извилиной в голове. Что станет с их детьми, когда они, повзрослев, почувствуют сладость власти над слабыми или интеллигентными?.. Доброта людская почему-то быстро сошла на нет. Мир вокруг стал фальшивым, лживым, жестоким… И все потому, что по любому вопросу голосование ведется кошельком.

– Раньше чистых, строгих девушек парни побаивались, а теперь презирают, считают скучными дурами. И реклама вбивает в головы девчонкам и мальчишкам, что красивая внешность – главное во взаимоотношениях полов. Нас же реклама скорее отпугивает, чем привлекает. Мы-то знаем, что ее велеречивые заверения в основном – заведомая ложь, и не рвемся исполнять ее призывы. Но реклама всегда составляется таким образом, что трудно после нее убедить молодежь в обратном. Она верит ей и выбрасывает душевные качества на помойку, гонит с корабля современности честность, порядочность. Так недолго и до верности Родине добраться. Это же приведет к окончательному развалу страны, к моральному банкротству семьи! Ведь реклама напрямую воздействует на коллективный разум. Весь Интернет бурлит по этому поводу.

А ведь если внимательно присмотреться, причина тут одна – денег больше магнатам нужно нахапать. Раньше я не была стеснена в деньгах, а теперь нам что, шапку перед магнатами ломать, если они богатые?.. На легковерных девушках делают свой бизнес, да и парней ловят на удочку тщеславия и «разводят на бабки». Где правильный дух семьи? Раньше говорили на свадьбе: «Буду любить и беречь в горе и в радости, в молодости и в старости» А теперь невест оценивают с точностью до рубля, о духовной близости понятия не имеют, могут насмеяться над порядочностью. Проповедуется внешняя красота. Мол, постарела, морщины появились – долой, пора молодую жену искать. Женщины на операции по омоложению ложатся. Где привязанность к традициям? Все похерили! – горячится Лиля, заглушая других и всецело завладевая вниманием слушателей.

«Хотела бы я посмотреть на того, кто ее переговорит», – улыбнулась про себя Лена.

– А я рекламу не замечаю. Примелькалась. Да и не верю я ей, – сказала Жанна.

– Нас реклама не больно-то соблазняет, но не надо приуменьшать ее влияние на неокрепшие умы детей… И чем это все закончится? Не похоже, что все скоро наладится. Наши дети, слава богу, не знавшие войны, губятся дикой рекламой. Живут наперекор логике… Закон и порядок теперь не в чести, добрых и жалостливых бьют и сминают… Разве нельзя создать общество, взяв все лучшее из социализма и капитализма? Невыгодно это кучке властолюбцев, для которых «закон что дышло, куда повернул, туда и вышло». Нахрапом своего добиваются. А страдает, как всегда, народ. Получается, молодое поколение работает не на себя, а на олигархов, – целиком отдаваясь грусти, суетливо зашуршала Аня, будто ссыпая в мусорное ведро остатки прокисших традиционных праздничных салатов. – Не успеешь оглянуться, как такая же ситуация возникнет и в селах. О человеке будут судить не по делам, а по кошельку и связям.

Высказалась и как-то сразу еще больше нахохлилась.

– Связи – эквивалент денег, – уточнила Лера.

– Не смешите меня. Можно подумать, в той же Америке живут иначе, и у них нет тех же проблем. Да сколько угодно! Только они законопослушные и упорные, – вклинила свое замечание Инна, досадливо и надменно подняв высокие брови.

– По телевизору говорили, что восемьдесят процентов населения нашей страны готовы вернуть социализм. Конечно, идеального общества не бывает, как и идеальных людей, и все же всем хочется лучшего. Да, бывали времена, а теперь моменты, – грустно сказала Лиля, и ее далеко разнесенные на широком скуластом лице голубые глаза увлажнились.

– По молодости, а не по Союзу ты ностальгируешь. Прикиньте: по-моему, у наших внуков нет ни малейшего шанса выпутаться из сетей рекламы, и это большой и серьезный изъян в их положительном воспитании.

– С глобальным потеплением не теплеют сердца людей, – пошутила Жанна и посмотрела выжидательно, с любопытством. Наверное, ей хотелось, чтобы Лиля оценила ее юмор, но та не приняла шутку. Поняв это, Жанна тут же огорченно поставила тонкие брови домиком и добавила:

– Дождалась благоприятного случая высказаться, нагнала вам страху… Так-то оно так, конечно. Только отбрось, дорогая моя Лиличка, все свои опасения. Мы жили сосредоточенно, концентрированно, так что успевали хорошо воспитывать детей, помнить запах волос своих любимых, замечали проблемы родителей. Наши дети тоже сумели во всем разобраться, сделали правильный выбор, нашли свое место в жизни. И внуки не пропадут, никто не останется висеть на подножках. Мы, не распыляя своих сил и знаний, дадим им представление о том, что их ожидает в случае недомыслия, а они, повзрослев, по достоинству оценят наши старания.

– Мы теперь больше живем прошлым, но внуки ведут нас в будущее. И этим они нам тоже дороги помимо всех прочих кровных связей, – улыбнулась Лиля.

Жанна поддержала Лилю потому, что еще полностью не оправилась от грубого нападения Инны и была заметно разочарована и раздосадована. В ней еще бродили и бушевали противоречивые настроения, она мучилась от невысказанности своих чувств. Ей хотелось поскорее благополучно преодолеть состояние недовольства собой. «Раньше я замечала в Инне несентиментальную готовность помочь подругам. То было обманное ощущение ее простоты и доброты? Нет! Почему теперь она считает, что ей, как никому другому, дозволено над всеми насмехаться? Ни с того ни с сего накинулась на Аню, потом на меня. Неспроста все это. В былые годы я сказала бы ей: «Сбавь тон или уматывай отсюда». Проще общались… Инна дошла до того, что напрямую издевается. Нельзя же так грубо привязываться к людям. Кротость и всепрощение – не ее стиль. Представляю, как она вела себя в семье…

В чем причина ее столь разительной перемены? Она меня пугает. Накипь со своей души таким образом снимает? Нашла не самый лучший способ расходовать свою нерастраченную энергию. Возможно, просто цену себе набивает? Но соперничества, как в юности, между нами нет. Или свой крест ей не под силу? Не берусь судить… Мы все разные, все индивидуальные, даже штучные», – улыбнулась она, пытаясь отыскать зацепку для восстановления своего пропавшего благодушия.

– Поторопись с воспитанием молодежи… вдруг не дождешься… Ха! Свежо предание, да верится с трудом. И имя ему – мечта. Поговорим-поговорим – и на том все кончится, а рекламодатели постараются не допустить необходимости и возможности выбора, – слышит она высказывания Инны, произносимые каким-то полинялым голосом.

– Обнадеживающий аванс нашим стараниям! Ставлю тебя в известность: нам, советским людям, все по плечу, – сердито пробурчала Жанна и резко отвернулась от объекта своего раздражения. Она не жаждала общения с Инной. «Наш пострел и тут поспел. Трещит без умолку. Включилась и пошла-поехала, понеслась без тормозов! И попробуй ее оспорить, – подумала она об Инне. – У нее самый несносный характер, какой только можно придумать. Ее не смущает мое волнение. Она как неизбежное зло… Злоба – самое долговечное человеческое чувство, оно остается даже, когда остальные пороки уходят из нас. Где я слышала такое выражение? Не сама же я его придумала?»

Лере тоже захотелось успокоить Лилю.

– Не буди лихо, не наезжай на всё подряд. Дозированно смотри телевизор. Надеюсь, ты не веришь всему, что пишут в газетах?

– Не забывай, мы пробавляемся информацией, подслащенной и процеженной сквозь многие сита, – в противовес Лере сказала Инна, чтобы позлить ее.

Рита заторопилась поддержать Леру:

– Вне всяких сомнений, во главу угла теперь ставятся деньги, потребление «съело» многих хороших людей, но воздержись от обобщений. У нас, например, не дрожат руки, когда мы держим пачку тысячных, и мы никому не завидуем, не правда ли? Если на то пошло, я охотно соглашусь с тобой насчет рекламы, но может, не стоит сбрасывать все в кучу и сваливать на других последствия своих ошибок? С нас тоже спросится.

Не переживай. Не жди каждую минуту трагедий. То, что сейчас нам видится концом, может оказаться удачным началом. Придет время, и мы заново обретем привычные нам духовные ценности… А в быту всегда были и будут хитрецы и всегда будут лохи, за счет которых живут изворотливые умники. «На то и щука в пруду, чтобы карась не дремал». Не волнуйся, заиграют зори прекрасного над нашей великой страной. Так ведь говорили в нашей молодости? С нашей помощью вырастут внуки порядочными людьми, станут любить свято и чистосердечно и будут счастливы.

– Не суетись. Зря надсаживаешься. Мечтаешь о благоденствии? Хорошо поешь. Прекрасные гомеровские экзерсисы. Валяй дальше! Фантастика тоже имеет право на существование… Собственно, ничего нового ты не сказала. Все наладится, все образуется, всему свой срок. «Будет тебе белка, будет и свисток».

Все правительства и все их президенты вместе взятые не могут решить проблем своих народов, а она тут здрасте-пожалуйста – самая умная. Ты издеваешься над нами, рассказывая с самым серьезным видом совершеннейшую чушь? Может, из темных мохнатых глубин древности извлекла это сокровенное познание? И мы должны воспринимать его безоглядно с легким замиранием сердца? Так что ли? – сердито не согласилась Инна, послав жесткий резкий пассаж в сторону Риты. – Здорово выступаешь!

– До тебя, Инна, Рите далеко, – поддела ее Жанна.

– Ты то хвалишь новую жизнь, то не веришь в ее возможности. Определись, в конце концов… Как всегда, считываешь лишь поверхностные смыслы любого события. Придержи свои «выступления» для бабушек на лавочке в парке. Не загоняй меня в угол, я ведь могу и взбрыкнуть. У тебя как всегда или сплошной пессимизм, или грубый пафос. Тебе бы только плевать через губу на всех и вся. Голову сносит? Не криви душой, – пожалев, что вступила в беседу, раздраженно сказала Лера. Чувствовалось, что язвительный тон Инны смутил ее.

– А у тебя ощущение эйфории и какого-то нереального счастья, – совсем по-детски взбрыкнула Инна.

– Я нахожу, Лерочка, что ты права, и я не вправе роптать, – пропустив реплику Инны, согласилась Лиля, – но с тех пор как все у нас перевернулось, я ощущаю себя вывернутой наизнанку. Не чувствую в самой себе опоры, заново учусь твердо стоять на ногах, пытаюсь найти новую форму согласия, стремлюсь слиться с действительностью, чтобы обрести понимание ценности современной жизни. Но получается, что бреду наугад, куда вывезет. Можно подумать, меня ведет таинственный инстинкт. Ну уж во всяком случае не ум и не опыт. Иногда мне кажется, что я достигаю «критической массы», дохожу до края отчаяния.

– Ты недалеко ушла от истины. Только и успеваем переводить дух от одного удара судьбы до другого, – вяло вторит ей Аня, быстрым нервным движением языка облизывает губы и теребит седой ежик на затылке. Она целиком и полностью разделяет переживания подруги. – Вот поэтому я и объясняю детям в школах, что нельзя одной черной краской малевать советское время. Нельзя открещиваться от всего хорошего в прошлом. Кто не помнит прошлого, тот обречен совершать те же самые ошибки…