Вкус жизни

– Человек счастлив, только если он кому-то нужен, – подтвердила Жанна.

– Ты о нас, о женщинах? – с усмешкой уточнила Эмма.

– Когда любовь погибает, то способность созидать превращается в разрушительную силу, – высказалась Инна.

– Любовь – субъективная иллюзия, и все-таки она важна потому, что лучшего у человека нет, – медленно, врастяжку произнесла Галя.

– Счастье – это такой итог жизни, когда не страшно уходить, зная, что не зря прожил, – сказала Эмма тихо.

– Уходить всегда страшно… – сказала Алла еще тише.

Наступила длинная философская пауза. Все словно прислушивались к своим тайным мыслям.

– Чего молчишь? Тебе неинтересно? – Это Жанна теребит Лену. – Опять уходишь в сторону?

– Нет, я сижу на месте, – вяло отшутилась Лена.

Гость

Настырный долгий тройной звонок в дверь будто встряхнул женщин. Они одновременно замолчали и с любопытством посмотрели в сторону Киры. А та загадочно-приветливо улыбнулась им и пошла открывать. Тогда они вскочили с мест и сгрудились у дверей в зал.

Медленной походкой, присущей старости вкупе с многочисленными болезнями, вошел лысый полный мужчина, одетый до странности ярко и вызывающе. Многочисленные возрастные родинки на лице и тыльной стороне ладоней, двойной подбородок, набрякшие веки. Сутулые плечи не украшали его когда-то крепкую, спортивную фигуру. Если бы Кира не знала, кто должен приехать, она бы не рискнула без длительного допроса впустить в квартиру чужака. Вглядываясь в блеклое расплывшееся лицо мужчины, она пыталась отыскать в нем характерные черточки, но время будто размыло и стерло все знакомое ей в юности. Никто не узнал в госте Василия, и все же это был он.

Кира немного растерялась. Возникла неловкая пауза. Ватная тишина обступила присутствующих. Пытаясь растопить в себе лед настороженности и неожиданно нахлынувшей тревоги, Кира через силу приветливо улыбнулась и протянула Василию руку. Он задержал ее в своих ладонях дольше, чем требовало того приличие. Наверное, потому что оценивал хозяйку опытным взглядом.

«Годы обошлись с ним жестоко», – подумала Кира и представила гостя: «Василий, земляк нашей Гали. Учился с нами один год. Вспомнили? Прошу любить и жаловать». А его взгляд первым делом быстро «огладил» женщин, потом ищуще скользнул по столу. При этом в глазах сквозило что-то от неистовой жадности к излишествам халявного праздничного стола. Взгляд только на мгновение остановился на сладких закусках и угас.

Наступила недоуменная, недоверчивая пауза. Инна первой оправилась от шока.

– История обнажает свои детективные пружины! – театрально подняв руки кверху, с озадачивающей легкостью обозначила она «начало нового сюжета».

И только тут все обернулись к Гале. Она стояла в сторонке бледная и неподвижная. Казалось, она отыскивала для Василия слова, которые бы шли из самой глубины сердца… и не находила.

– Не рада меня видеть, милая? – наигранно-веселым голосом, со снисходительностью, отдающей хамством, удивленно спросил Василий, подошел и попытался ее приобнять. Галя отшатнулась от него как от прокаженного и с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в ладони.

В обращении «милая» подруги услышали все, что угодно, кроме любви, нежности или доброй памяти.

Василий обиженно просверлил Галю тяжелым взглядом, проскрежетал зубами.

– Жестоко. Ха! Ты ввергла меня в отчаяние, – с какой-то нарочито хмельной печалью в голосе неожиданно пожаловался он.

– Ты все тот же. Явился, сподобился. С какого перепуга? Не было печали, так черти накачали. Ты, грешным делом, не заблудился, кавалер с подмоченной репутацией?.. Удостоил лицезреть…

Сказано было презрительно-брезгливо. Повисла недобрая напряженная пауза.

– Сурово. Как божья кара. Что пялишься? Может, еще залепишь пощечину или всерьез съездишь по физиономии? Это было бы непростительно… Я не собираюсь платить по просроченным счетам. Может, обговорим условия перемирия?

И по тому, как Василий произнес эту фразу, все присутствующие сразу поняли, что говорил он эту фразу несчетное количество раз.

«Угрожает? Он не столь безобиден, каким казался раньше», – испугалась Кира.

Ценой заметных усилий Галя заставила себя сдержаться.

– Забыл свое выпускное сочинение по ранним произведениям Горького. Между прочим, блестящее было сочинение. Был в тебе ум, но не было человечности… Припомни употребленные в нем тобой слова старухи Изергиль. Разве они не подсказывают тебе, что напрасно ты сюда приехал? Это еще слабо сказано… Ты так и не вырос духовно. Напротив, деградировал. Иначе не рискнул бы здесь появиться… даже после стольких лет. Неужели надеялся, что я всё забыла, прониклась к тебе симпатией и мое сердце открылось навстречу тебе?.. Поразительно! Как всегда, никаких проблем с совестью?.. Не будет тебе моего прощения.

– Я слышу голос неумолимой судьбы! – рассмеялся Василий. – Так вот сообщаю: «Я не верю в потустороннюю жизнь, поэтому ничего не боюсь».

– Нисколько в этом не сомневалась. – Галя сокрушенно покачала головой. – Собственно, для тебя никогда не существовало пределов дозволенного. Помню твою фишку: улыбчивую непосредственную наглость. Разве в тебе что-то поменялось?.. Принесла тебя нелегкая… Не стану тебя удерживать. На сегодняшний день ничего в тебе не вызывает у меня прежних чувств: во мне нет былой ненависти. Презрение осталось. Не сгладилось, не растворилось оно в буднях прошедших лет. Уйди. Ты – человек из прошлого. Не затягивай меня в омут старых обид. Я давно выкорчевала тебя из жизни, давно отказалась от жестокого прошлого, хотя оно постоянно настойчиво напоминало о себе, жизненные неприятности воскресали его. Ты очень меня обяжешь, если уйдешь сам и сейчас же. Пожалуйста, не злоупотребляй моим терпением. – Галя говорила на удивление спокойно. Кто бы знал, чего ей это стоило…

Лена чувствовала, что Галя старалась не давать волю гневу. Но она также осознавала, что Галя уже не ощущала той злобы, которую испытывала к насильнику тогда, в те юные годы, когда ей было семнадцать, когда она готова была… В эту тайну была посвящена только она.

– Думаешь, я свалял дурака? Так не к тебе приехал. Кира пригласила. Ты бы уж точно не преминула попытаться выкинуть меня за борт… Я в вашем городе проездом. У меня всего три часа времени, чтобы посмотреть на моих бывших сокурсниц.

Кира виновато опустила глаза не в силах изменить ситуацию.

– Посмотрел и будет! Вали́ отсюда, – вдруг взвилась Инна. И непримиримо подумала: «Петух облезлый, индюк ощипанный».

– Стебаешься?.. Отстань, – как от назойливой мухи отмахнулся от нее Василий и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Галка, помнишь притчу «Волшебный камень», ту самую, которую ты читала в шестом классе наизусть на празднике Дня рождения пионерии?

Вольно или невольно, но песня «Взвейтесь кострами, синие ночи» на мгновение накрыла всех присутствующих легким воздушным звездным покрывалом пионерского детства.

– Выделяя в ряду многочисленных воспоминаний только главные события, от чего бы ты захотела отказаться в новой жизни, если бы это было возможно?

– Только от встречи с тобой, – жестко, не задумываясь, ответила Галя.

Умудренные жизненным опытом женщины поняли, что эта фраза расставила все точки над «i» во взаимоотношениях этих двух далеко не молодых людей и определила роль каждого в той давней и, видно, до сих пор не избытой в их душах юношеской истории.

Женщины не знали, как повести себя в такой щекотливой ситуации. Даже хозяйка дома растерялась. «Праздник закончился, не успев начаться», – подумала она.

Никто не предложил Василию стул. А он, похоже, не собирался уходить. Напротив, присмотрев себе освободившееся кресло, он решительно плюхнулся в него. Галя отпрыгнула, как расправившаяся, прежде сильно сжатая пружина, и, набросив на ходу первую попавшуюся куртку, выскочила в коридор. Уж она-то лучше всех присутствующих знала, что другого способа увести Василия из компании, кроме как уйти из нее самой, не существует. Знала и то, как хамски он мог себя повести. Она не могла позволить себе испортить подругам вечер.

– Ты сам уйдешь или помочь тебе… вперед ногами?.. Ты же не настолько безрассуден? – «ласково» поинтересовалась Лена, выдвигаясь на передний план. В ее голосе прорывалось с трудом сдерживаемое волнение.

– Поторопись, Василий, поезд ждать не станет, – напутствовала Инна слегка ошалевшего гостя.

– Уноси-ка отсюда ноги. Яви миру свои ярко-желтые отсвечивающиеся подошвы. Тут тебе ничего не светит. Катись колбаской по Малой Спасской, – зло, сквозь зубы произнесла Мила, нависая сзади своей крупной крепкой фигурой над вжавшимся в кресло, ошарашенным странным приемом, гостем.

– Пора и честь знать, проваливай! – пронеслось по кругу.

Воцарилась напряженная тишина. Стал слышным привычный гул улицы.

Василий вскочил, растерянно озираясь. Женщины молча сдвинули ряды, оттесняя неприятного гостя к выходу. И его уже не забавляла собственная самонадеянность. Может, в его голове промелькнула картина мести всех собравшихся здесь женщин, подруг тех, которых он когда-то обманывал. Наверное, ужаснулся: «Эти… распнут!»…

Педагогика

– …Ой, что я услышала от подруги незадолго до моего отъезда! – возбужденно заговорила Жанна, обращаясь к Ане. – Она из Израиля приехала. Там в некоторых школах детям дают полную свободу. Они в глаза учителю говорят что вздумается, как угодно свободно могут повести себя на уроке, а учитель – молчи! Это просто не укладывается в моей голове. Вряд ли стоит проводить подобные опыты над детьми.

– Я не приветствую крайностей. Во всем нужно чувство меры. И любовь к ребенку должна быть адекватной. Дети еще не умеют ценить людей, но уважать учителя обязаны. Надо учитывать тот простой факт, что если они маленькими не научатся уважать учителя, то, став взрослыми, никого не будут уважать. Этого добиваются реформаторы? Интересно бы узнать, кто выступил инициатором такого жестокого эксперимента над детьми? На какие такие догмы он опирался? Думаю, из этой затеи у них ничего не выйдет, кроме лишней головной боли и взрослым, и детям. Осрамятся, – горячо возмутилась Аня.

«Эти дебаты надолго. Не снять мне их с крючка педагогических проблем», – подумала Лена, привычными движениями помассировала себе шею и смирилась.

– А к чьим советам и рекомендациям ты могла бы прислушаться? – спросила Жанна.

– Есть две-три фамилии классиков педагогики. Но в основном учитель на свою интуицию должен полагаться. Если ему дано. Надо чувствовать, что уместно, а что нет в данной ситуации и с данным ребенком. Любовь к детям, индивидуальный подход и ответственность за их судьбы должны вести педагога по правильной дороге. Без интуиции педагога – грош цена в базарный день всем знаниям заумных великих философов.

…Мы в четырнадцать лет считались взрослыми, социально, физически и психологически зрелыми… Период детства теперь удлинился. Это для того, чтобы ребенок мог понять свои возможности, научился регулировать свои эмоции и действия, смог найти себя и стать полноценным членом общества? – слышалось на другом конце стола.

– Некоторые родители до пенсии нянчат своих отпрысков.

– Надо родителям давать своим детям возможность самим зарабатывать себе на жизнь, если даже они способны их содержать. Так делают на Западе.

…Перемена в школе, а в коридорах тихо. Мы в свое время между уроками на головах ходили, а этих из классов не выпускают, чтобы не шалили. И учителям не надо пузыриться… В детсаду на стульчиках целыми днями сидели, потом в школе за партами… Если на цепи до семнадцати лет держать, так чего же удивляться, что они вялые и безразличные?..

Аня с Жанной продолжали мусолить нескончаемые педагогические проблемы, а Лена заскучала и повернулась к Рите с Милой.

Рита рассказывала:

– …В моем детстве в нашей школе был мальчик, который с завидным постоянством выказывал неуважение к девочкам, так из него не вышло ничего путного. Казалось бы, какая мелочь, перерастет, поумнеет. Не поумнел…

«Педагогика заразна для женщин, как грипп», – усмехнулась Лена.

– А совсем недавно я была в одном лицее на встрече с четвероклассниками. Учительница, не повышая голоса, одними улыбками командовала классом. Дети были активные, позитивные. Даже те, что со слабенькими возможностями – в силу моих теперешних обязанностей их я замечаю в первую очередь – активно и от души участвовали в беседе. Я слушала их и думала: «Знаете ли вы, милые детки, как вам повезло с учительницей?!» А на следующей неделе я побывала в еще одной школе. Одни дети на встрече вели себя вызывающе: сидели, развалившись на партах, говорили с надменно-презрительным видом грубости и бестактности, критиковали всё и вся; другие, собравшись маленькими группками, преспокойно и довольно громко вели посторонние разговоры на глазах у незнакомого им человека и своего педагога. Некоторые ребятишки сидели парами, слегка придвинувшись друг к другу, и, сблизив головы, шептались о чем-то своем, только им интересном, и отвлечь их не представлялось возможным. Я была поражена подобным приемом.

А учительница растерянно потопталась у порога и выскользнула из класса, оставив меня на «растерзание» маленьким самодовольным глупцам, вообразившим себя всезнающими, все понимающими и все умеющими в этой жизни. А я смотрела на них и с грустью думала о том, сколько лет потребуется учителям старших классов и родителям этих детей, чтобы сделать из них достойных людей. А может быть, их окончательно упустили? Сколько шишек набьют себе эти мальчики и девочки, пока жизнь будет ставить на место их мозги, испорченные бесхарактерностью учительницы и попустительством директора школы, проглядевшей никудышного педагога? – вздохнула Рита.

– Примечательный эпизод. Есть чему возмутиться… Не мне судить, но у некоторых учителей закон: все, что непонятно – порочно. Нет чтобы разобраться, – тихо сказала Инна, видно, вспомнив что-то неприятное из своего детства, до сих пор ее задевающее и тревожащее.

А Рита заметила:

– Многое во взрослой жизни человека зависит от того, с какими учителями свела их жизнь. А для детдомовцев это особенно важно. У меня есть подруга. Так вот дети, ум которых – если быть до конца честным – подчас оставляет желать лучшего, читают и «по косточкам» разбирают с нею Достоевского и «Войну и мир» Толстого.

– …Мы все жалуемся, что дети мало читают. Совсем недавно сидела я в сквере около школы и нечаянно подслушала разговор двух школьников. Один мальчик злился, что «замахала его училка» внеклассным чтением, а второй рассказывал, что в пятом классе он все лето читал и честно записывал отзывы по каждой прочитанной книге, как учили его в четвертом классе. Но новая учительница в сентябре не взяла тетради на проверку, никого не отметила, не похвалила. «Зря, дурак, старался, – обиделся я. – А на следующий год она даже не спросила, читали ли мы летом что-нибудь или нет. Перед седьмым классом я даже список необходимых книг не смог получить от нее. В общем, читаю я теперь одну фантастику, и никто меня не дергает».

– …Никогда дети так много не читали и не писали, как сейчас в Интернете. Компьютер вытеснил ручку и бумажную книгу.

– …Телевидение не вытеснило радио, и компьютер не вытеснит личное общение. А вот нам приходится предъявлять к себе бо́льшие требования, чтобы не только не отставать, но и несколько опережать детей в изучении современной техники.

– …Знакомиться с новыми принципами организации мышления, новыми возможностями мозга. Ведь компьютеры, хоть и однобоко, но повышают интеллект. Современное поколение думает, но по-другому.

Лена не успевала всех услышать.

– …Опоганено наше образование. Реанимировать его надо.

Аня обернулась к Эмме, словно призывая себе в поддержку ее благоразумие и уравновешенность. Та только коротко улыбнулась, мол, ничуть не сомневаюсь в абсолютной и несокрушимой правильности твоих слов.

– Я бы в первую очередь родителей винила, хотя и не отрицаю огромной роли учителя, – заметила Мила. – Вот моему внуку бомжей жалко. Они каждый день ночуют на нашей лестничной площадке. Лежат на развернутых картонных ящиках, стонут во сне, чешутся. Ужас! Так внучек им хлеб и горячий чай в бумажных стаканчиках выносит. Я сержусь, мол, не приваживай. Заразиться боюсь, я же мо́ю полы перед своей квартирой. А Сашок упрашивает: «Потерпи, бабушка, зима скоро пройдет, а там, глядишь, и у них как-то жизнь наладится. Может, в деревню уедут на подножный корм. Нельзя бросать людей, когда им очень плохо»… Но ведь соседи ругают нас. А этажом ниже жильцы батарею в коридоре спилили, чтобы прогнать непрошеных гостей. Сашок переживал, что бомжи оттуда ушли. Успокоился, только когда увидел их около магазина. Знать, другое теплое место себе нашли… Надеюсь, его ожидания насчет их будущего оправдаются… Как это ни прискорбно, не много я знаю таких оптимистических случаев. В основном они спиваются.

Лера рассказывает Алле:

– Мужа часто сердила моя неуемно-тревожная обеспокоенность за детей. Мол, ты как наседка, а им собственный опыт нужен. И настаивал на предоставлении им большей свободы. А я утверждала, что пока малыши не поумнели, мой неусыпный контроль им необходим. «Всему свое время. А пока уму-разуму я их буду на чужом опыте учить», – отстаивала свою позицию.

И вот пришлось мужу на базе отдыха два дня самому возиться с детьми. Меня на работу срочно вызвали. Конечно же, уезжая, я упрашивала его забыть о своем хобби и все время посвятить детям. Так он в первый же день позволил им поиграть на мелководье со своей резиновой лодкой, а сам занялся снастями. Кончилось тем, что сыновья, не сумев выгнать своих друзей из «баржи», попытались «с грузом» волоком вытащить лодку на берег и пропороли ракушкой ее дно по всей длине, на весь отпуск лишив тем отца рыбалки. Хорошо, что хоть никто из детей не утонул. На следующий день старший сынок поранил себе голову, соскакивая с длинной вибрирующей доски вместе с большими мальчиками. Не допрыгнул и упал в кучу железа от списанных сельскохозяйственных машин. Благо рядом оказался доцент нашего вуза Валерий Васильевич Черняев. Он и рану качественно обработал, и успокоил нашего сынишку. А младший сильно порезал себе руку непонятно откуда взявшимся у него ржавым складным ножиком. Пришлось обоих срочно отправлять в больницу на прививку. Грустный опыт.

Лена повернулась на возмущенный голос Жанны.

– …Все зло от фильмов, в которых сплошное «мочилово», от них у детей в голове сумбур. Они пропагандируют жестокость, неуважение к женщине, индивидуализм и вводят на них моду. Детей теперь шокирующими сценами с отрубанием головы не удивишь и не напугаешь, – поддержала Жанна чье-то мнение. – Заниматься надо с молодежью. Только в молодости можно жить в полный рост. А если ее не туда направить, что хорошего от нее можно ожидать в будущем?

– Раньше чертей боялись, а теперь – стыдно сказать – людей приходится остерегаться. Не знаешь, когда от кого и за что схлопочешь, – без особой связи с общим разговором пробурчала Мила.

– А это ты к чему прилепила? – не поняла Инна.

– …И, что самое странное, жестокими часто бывают трусы и слабаки, дорвавшиеся до власти. Не дать человеку проявить себя, уничтожить более талантливого им в удовольствие. Это так называемая малозаметная долговременная жестокость, которая часто начинается с равнодушия или с зависти. Бороться с нею надо во имя человека, – в поддержку Милиной мысли сказала Лиля и подавила глубокий вздох.

«Проблемы своих внуков вспомнила?» – мысленно предположила Кира.

Жанна опять с вдохновенным азартом заговорила о воспитании молодежи.

– Вот не далее как месяц назад произошла у меня неожиданная интересная встреча. Захожу я в свой полутемный подъезд – у нас там единственный зарешеченный тусклый пыльный светильник с мушиным осадком на дне – как всегда, с тяжелыми сумками. Незнакомый парнишка дверь мне придержал. Я поблагодарила.

Вижу у почтовых ящиков группу молодых людей лет по восемнадцать-двадцать – по виду студенты. Стоят и курят. Погреться зашли. Положительно настроенные, но, похоже, чуть навеселе. А на ступеньках сидят три пожилых бомжа. Один – старый, тощий и замызганный – нервно кривил беззубый рот и дрожащими корявыми руками вращал перед своим невидящим взглядом пустую бутылку из-под пива, словно ожидая добавки. Можно подумать, что кто-то ему чего-то должен! И у другого бомжа, хотя он усиленно морщил низкий лоб, сквозь алкогольную пелену и икание тоже не пробивалась осмысленная речь, но понять, чего он хотел, не составляло труда. А третий, совсем юный, спал. Но на них никто не обращал ни малейшего внимания.

И я не стала их трогать, а обратилась к молодым веселым тоном: «Здравствуйте, кочегары. Все дымите? Слабо соску бросить? Умный человек не станет сам себя травить».

– Ой, не нарывалась бы ты! – невольно вскрикнула Аня.

– Молодые люди, видя мою улыбающуюся физиономию, несколько растерялись, не зная, как реагировать на критику. Только один в дальнем углу холла взвизгнул, как ужаленный. А я, шутя, подсказываю им, мол, у ва́с со мной встреча или у меня с вами? Определитесь. От того, как вы ответите на этот вопрос, и будет зависеть форма и содержание нашей беседы.

И вдруг один отчеканил: «Бандиты тоже курят, а они не дураки». Я на миг остолбенела. Для меня высказывание молодого человека стало откровением. Опомнилась и спрашиваю парня: «Для тебя бандиты – герои нашего времени? Так они же не умные, а хитрые, наглые и жестокие. Представь себе: вдруг этот твой «герой» маму твою пырнет «перышком» ни за что ни про что в темном подъезде или изнасилует твою сестру, обидит твою дочку. Тогда только поймешь, кто есть кто? Сейчас всерьез задумаешься о том, что творится вокруг тебя, или подождешь, пока в темечко жареный петух клюнет?»

– Какой агитационный ход! – деланно восхитилась Инна.

– Смотрю, некоторые ребята отступили ближе к выходу – может, стыдно им стало от этих слов, – а остальные сгрудились вокруг меня плотнее, стоят, перебирают ногами, топчутся на месте, вроде как бы нервничая, разглядывают меня с любопытством, точно инопланетное существо. Чувствую, ноги мои задрожали и чуть не подкосились. Вдруг заинтересованный вопрос слышу: «А что же тогда ум?»

«Ум, – говорю я первое, что пришло в голову, наверное, всплывшее еще из арсеналов моего детства, – должен быть направлен на пользу себе и людям. Человек умный, если он порядочный, если не оскорбит, не обидит, за семью и за Родину жизнь отдаст».

Вижу, на лицах некоторых молодых людей написано: «Высокие слова!» Поворачиваюсь к одному из них, настроенному наиболее скептически, и спрашиваю: «Чем жена будет гордиться в тебе? За что тебя будет уважать твой сын? Ведь не за то, что хамишь? Разве мужчина тот, кто курит, пьет и морду бьет?» Вижу, в самую точку попала. Опустил он глаза в пол, скривился как-то недобро. Вид сделался нервный, надорванный. «Если почувствует глумливые нотки в свой адрес, то и врезать сможет. Для таких субчиков не существует вопрос бить или не бить. Только бить. И если приложится, так уж как следует… Хорошо, если просто пошлет далеко-далеко и на все буквы алфавита. Пора прикусить язык. Не хватает мне самой давать лишний повод для разборки. Надо как можно скорее прервать эту тему. Это совсем не значит, что я сдалась… », – испуганно замелькало у меня в голове.

– Ой, – одновременно вскрикнули Галя и Мила.

«Быстро я скуксилась… Нет, не осмелится при свидетелях. Передо мной не тупые качки с каменно-непроницаемыми лицами. Обыкновенные ребята», – успокоила я себя и продолжила свою мысль: «Женщина многое мужчине прощает. Только никогда она не простит ему того, что не вступился он за мать, когда пьяный отец закричал или поднял на нее руку; не защитил свою жену перед своей бестактной родней, не помог своему ребенку в трудную минуту, унизил своим неуважением. Женщина хочет, прежде всего, чтобы надежность и радость была от мужчины в семье»… Много еще чего говорила.

«Ну, – думаю, – монолог у меня получился, конечно, серьезный, но хватит на сегодня душеспасительных речей. В больших дозах они молодыми трудно воспринимаются. Хорошо уже то, что ребятки выслушали меня». Улыбаясь, распрощалась с молодежью, пожелала им счастья и направилась к лифту.

Знаю, они не станут, как девушки, обсуждать встречу со мной, и не сразу получится у них допустить в душу мои слова. Но каждый про себя хоть на некоторое время задумается над услышанным, и что-то отложится в их пока еще ветреных головах, где-то глубоко в подкорке застрянет искорка полезного. Может, даже о своем предназначении в этом мире вспомнят. Конечно, сначала у многих дух противоречия возобладает над их разумом – на то они и мужчины, – но чуть позже все-таки многим дойдут мои слова и запишутся в мозгу, пусть даже мелкими буквами. Представляете, теперь, когда встречаемся на улице, парни здороваются со мной, – Жанна с некоторой торжественностью закончила рассказ и поправила нитку янтарных бус на белой, без следов морщин, шее.