Вкус жизни

Его шефу, наверное, казалось, что он создан Богом в назидание окружающим и, в первую очередь, для их унижения. Чужие таланты ранили его самолюбие. А я, глупая, считала: тянись, становись вровень с лучшими, тогда и не придется комплексовать. Вот я понимаю, что мне не подняться до него, и не переживаю. Боготворю, и все. Таланты часто ненавидят. (Как и мою идиотскую честность и прямолинейность, из-за которых мне крепко достается.) Наверное, еще и поэтому он был бесконечно скромен. Чтобы не возбуждать зависти. Ведь завистники, если их много и они вместе, часто бывают сильнее таланта. Им надо, чтобы именно их носили на руках, их осыпали наградами. А ему было достаточно того, чтобы давали спокойно работать. Хочется верить, что на новом месте он не встретит подобного гада. Люди не во всем и не везде одинаковы. У меня есть с кем сравнивать. Вот у меня на родине они явно добрее, а в краю, где моя подруга детства Татьяна обосновалась, они еще проще и отзывчивее. А здешние часто на добро злом отвечают и, соответственно, от других только плохое ожидают…

Знаешь, он всегда выказывал спокойную готовность помочь любому студенту и умел дать почувствовать это без навязчивости. С выражением безграничного доверия внушал приятную уверенность в том, что не подведет. Я очень нуждаюсь в нем, и поэтому не могу сказать, что «ничего в прошедшем мне не жаль». Моя любовь к нему – высокая степень обожания. И она на всю жизнь. Такие вот дела… Потом появился Андрей…

Аспирантура

А Инна, отвлекшись на короткое время на Аню, опять погрузилась в воспоминания о Лене. Та рассказывала:

– …Три года яростно «грызла гранит наук», работала на износ. Училась, ничего не замечая вокруг, в буквальном смысле отключалась от внешнего мира. Учеба и сын – вот и все мои интересы. То был бесконечно долгий марафон без передышки, без денег. Кантовалась в аспирантском общежитии на одной койке с Антошкой – он со мной «зайцем» проживал, пока я училась на дневном отделении. Сынок был тихим и послушным, будто понимал, ради чего мы терпим лишения. Любая помощь пришлась бы мне тогда кстати, но откуда ее было взять? Мама из-за болезни уже не могла мне помочь. Она и сама тогда уже требовала заботливого внимания. Провожая меня в Москву, она говорила, что замахнулась я на большое дело, а потому ждет меня бездна трудностей, которые я, имея высокую цель, должна вынести. С материнской проницательностью она предвидела многие из ожидавших меня бед, но верила, что я преодолею все препятствия, которые встретятся на моем пути, пройду хоть между Сцилой и Харибдой и добьюсь успеха. (То была надежда счастливого неведением провинциала.)

Люди говорят, будто тот, кто в детстве ощущал любовь и ласку близких, легче переносит тяготы жизни, потому что знает – есть на свете добро, есть счастье. Может, это и правда. А меня любимая шутка деда поддерживала: «Трудно жить только первые восемьдесят лет». Не было его рядом в эти сложные во всех отношениях годы, но он был в моем сердце…

Годы учебы в аспирантуре (как и в студенчестве) меня преследовала одна неустранимая проблема – нехватка денег. Голод был моим постоянным спутником. Не всегда удавалось свести концы с концами. Подрабатывала: «пахала» в НИИ, школьников и студентов «натаскивала», держа сынишку на коленях. Возвращалась в общежитие, выжатая как лимон. А после ужина вновь садилась за книги и конспекты. Девушки, с которыми я жила в комнате, сочувствовали мне и шутили: «Не сдвинешься по фазе?». Все мои усилия были направлены на то, чтобы «выплыть». Единственную роскошь, которую я позволяла себе в любых условиях, даже когда в тумбочке оставался только хлеб и молоко, – были книги. Чтением утоляла жажду знаний и тоску молодости…

Помнится, научная тема моя в программах многих конференций института заявлялась как перспективная, инновационная, но пробить ее на практике никак не удавалось. План эксперимента на кафедре встречали холодно. Руководитель вообще не верил в мой успех и откладывал испытания в долгий ящик как безнадежные и только руками разводил. А постоянная фраза: «Вы же не допускаете, что я умышленно затягиваю», – могла вывести из терпения кого угодно. Первое время я была спокойна, зная, что шансы на успех у меня появятся, как только мне удастся провести удачный эксперимент. Когда я приносила математические выкладки и компьютерные распечатки, руководитель высокомерно соглашался с моими доводами, а сам ни мур-мур, как выражались в подобных случаях мои подопечные студенты.

До меня доходили слухи, что мой научный руководитель пользуется репутацией не слишком щепетильного человека. Но я не верила – мало ли чего наговорят обиженные или неудачники – и все же старалась намекнуть ему, что хитрить со мной – дело неблагодарное, что не поддамся я на его уловки, что полезнее для него и науки наладить со мной контакт и оказывать помощь. Наивная! Он только ухмылялся. В спорах с ним я попадала в логический капкан его заумных, витиеватых речей – он ловко уводил меня в нужном только ему направлении – и тогда наши беседы превращались, к удовольствию руководителя, в его сплошной монолог, и лицо ученого освещала торжествующая усмешка. Он умело и решительно отметал в сторону все мои рассуждения.

До чего же молодость ранима и беззащитна! Я впадала в депрессию. Мне хотелось кричать: «Гори оно всё синим пламенем!» И все-таки у меня оставалось стойкое ощущение, что моя работа достойна того, чтобы ее заметили, что мои идеи имеют право на существование и что я не меньше, чем кто-либо другой, достойна поддержки. По молодости или из ложной скромности я сильно комплексовала и, наверное, недостаточно настойчиво оспаривала мнение руководителя, мне не хватало решительности. Я по-доброму завидовала легкости, с которой общались мои знакомые аспиранты-москвичи со своими руководителями, удивлялась их умению свободно вращаться в кругах разного уровня, чувствовать себя в любых ситуациях как рыба в воде. У них это получалось замечательно! К сожалению, я не могла сказать того же о себе. Я зачастую выглядела примитивной, «деревней». Мне не хватало их манеры равнодушно говорить о делах, которые особенно волнуют, изображать чувства, не имеющие ничего общего с теми, что в действительности охватывают в тот момент, и поступать так всякий раз, когда жизнь делала ставку на выявление истинного положения вещей. Это умение сослужило бы мне немалую службу.

В общем, я запаниковала. Меня точила мысль о том, что меня дурачат, водят за нос, что, уклончиво обещая, руководитель на самом деле желает избавиться от меня. Делает вид, что прислушивается ко мне, а сам лишь удовлетворяет свою научную любознательность с пользой лишь для себя. Что-то фальшивое мерещилось мне во всем его облике. Кружит вокруг моей темы, а вплотную заняться не решается или не хочет. Да, уксусный был старичок, себе на уме. Хитроумное поведение шефа ни для кого не было тайной, но все молчали, мол, мало ли что бывает между руководителем и аспирантом – это не наше дело. Такой вот был мой наставник – бездушный, зажившийся на этом свете старикашка! Видишь, Инна, и я дошла до неуважительного отношения к пожилому человеку. Слышал бы это мой дед… Раньше я не сталкивалась ни с чем подобным. И моя семья тоже. Мы жили в другом мире: простом и достаточно честном. Чем выше были мои требования к себе, к своей жизни, тем глубже я погружаюсь в мир, где действуют другие законы. Волчьи. Опять свои беды на все общество переношу? Это от усталости и безысходности.

– Еще в мифах Древней Греции проявлялось, как герои-мужчины совершали свои подвиги, используя женщин. А взять того же современного Джеймса Бонда. Он не чурается того же метода. Грудью стоит… за спинами женщин», – усмехнулась я.

Знаешь, Инна, наверное, всяк в свое время взрослеет и мудреет. Есть у меня хороший знакомый со знаменитой тогда у нас фамилией Раппопорт. Окончил с отличием географический факультет, и отправили его под Курск глину копать, где и закончились его романтические мечты. Впал он в транс… И вдруг недавно его в нашем НИИ встречаю! Прекрасный семьянин, успешный предприниматель, умница, большой души человек. Подобно ему, и я, идеалистка, наивная провинциалка, долго взрослела.

Может, зря говорят: «Насколько в человеке сохраняется ребенок, настолько он личность». Не детскость, стержень надо в себе сохранять. А еще говорят: «Насколько точно человек придерживается своей линии жизни, настолько ближе он к идеалу, назначенному ему судьбой». Слова, слова… А если судьба обрекла человека быть вором, разве он обязан к ней прислушиваться? Судьба, если она дается свыше, всегда должна быть положительной. А уж следовать ей или портить ее – дело индивидуальное.

Лена усмехнулась:

– Не судьбы ломают нас и загоняют в тупик, а мы сами и еще люди, от которых мы зависим… Нередко обстоятельства бывают сильнее нас, они играют с нами злые шутки, и тогда мы обязаны кардинально менять свою жизнь. Не у всех это получается. И даже если удается, то не всегда эта перемена оказывается к лучшему… Видно, существует насилие судьбы над человеком и человека над судьбой. Такая вот арифметика жизни. И все же умный человек просчитывает варианты и часто выигрывает… Куда меня занесло! В юные годы меня интересовало все лучшее, что сформировалось в человеке за тысячелетия его развития, а вот теперь, став старше, будучи многократно битой, я изучала худшее в нем. Детская простота пропала, но не очень скоро сформировалось реальное восприятие окружающего мира. Собственно, оно до сих пор постоянно корректируется сознательно и бессознательно…

Да, теперь-то я могу посмеяться над своими страхами, а тогда… тогда все опротивело, было до жути тошно. Я уже подумывала, не повременить ли, не отложить ли защиту диссертации до лучших времен или не сменить ли тему и руководителя. Я уже отчасти жалела, что была столь самоуверенна в своих мечтах. Могу тебя заверить, ощущения мои были не из приятных. Может, так и не выпустил бы меня шеф на защиту, попридержал бы…

Но неожиданно пришла помощь. Ты наверняка сказала бы: «Провидению было угодно…». Профессор из Новосибирска заинтересовался нашими разработками. Тот самый, личным присутствием которого были отмечены все крупнейшие открытия в научной области, к которой относились мои скромные изыскания. Хотя широкой публике он больше известен тем, что увековечил свое имя учебником, в котором ему удалось в доступной форме изложить для школьников самые сложные моменты теоретической физики, те, что подчас не по зубам и студентам. Так вот, профессор сам приехал познакомиться с нашими наработками. Представляешь, вдруг ко мне проректор по науке, человек, обличенный значительными полномочиями, лично обращается: «Спешу порадовать, наш гость просит вас к себе». У нас обычно все вопросы решались «верхами» без участия «низов», на уровне изучения документации, а этот человек нарушил сложившуюся традицию.

Ученый был озабочен тем, что некоторые его новейшие изыскания зашли в тупик. Мы поговорили с глазу на глаз. Он предложил помощь, но ставил непременным условием свое соавторство в идеях. Потом сказал удивленно: «Вы так молоды. Даже не верится, что самостоятельно пришли к нетривиальным выводам. Как бы там ни было, но вам удалось подметить интересную закономерность и использовать ее, опередив тем самым наших западных коллег. Хотя чему удивляться, именно у молодых, имеющих свежий взгляд на вещи, чаще всего бывают интуитивные озарения. Я с высоты своего возраста и опыта уже не рискнул бы допустить возможность столь взаимоисключающих путей развития нашей проблемы. Меня радует перспектива нашего содружества». Умел ободрить этот в высшей степени интеллигентный человек!

Профессор точно и ясно формулировал свои мысли и цели. Отвечал на мои вопросы сдержанно, но не подчеркивал огромного статусного и научного интервала между нами. Несмотря на простоту общения, в нем чувствовалась порода старых, глубоко образованных ученых. Закончил он наш разговор настойчивой просьбой доверять ему безоговорочно и со своей стороны обещал максимум помощи, хотя разделял не все мои выводы. Утверждал, что всегда преодолевает преграды, а не обходит их стороной. Для того, чтобы он смог более или менее определенно ответить на все мои вопросы, просил дать ему сроку неделю. Потом заявил, что наши общие фундаментальные исследования коренным образам изменят привычный взгляд на исследуемую проблему. Говоря «наши», он, конечно, льстил мне, хотел поддержать морально. Я-то со своей одной-единственной идейкой как с писаной торбой носилась, а у него масштабы!

Профессор покорил меня честностью, признанием своих ошибок, отсутствием рисовки. Я поверила ему и не смогла устоять перед соблазнительной возможностью выбраться из своего затруднительного положения. Я нашла в себе смелость, все поставила на карту и сделала рискованный шаг без колебаний. В дальнейшем я твердо опиралась на принятое нами соглашение. Когда появилась надежда, я вновь почувствовала себя счастливой, ощутила прилив сил. И как показало время, я не просчиталась.

Испытания прошли успешно. И кафедра, и мой руководитель от этого только выиграли. Наконец-то с моей диссертацией стало вытанцовываться что-то определенное, тогда-то увидела свет моя первая статья. Потом пошла их целая череда. Наша технологическая схема полностью себя оправдала. Результат превзошел все ожидания – оказался на порядок выше, чем у оппонента. Эти данные широко публиковались, внедрялись в производство. Рецензентом у меня был академик из Ленинграда. Член-корреспондент Академии наук! Вопреки грозным прогнозам шефа я успешно защитилась: ни одного черного шара не получила.

На защите завистники вытягивали шеи, артистично изображая несуществующий интерес к моей теме, кивали, играя роль придерживающихся со мной одного и того же мнения, хотя раньше на самом деле в их намерения входило совсем другое. Честолюбивые, не умеющие скрывать разъедающие их амбиции, не пришли, сослались на нездоровье. Отмечала я и натурально одобрительные взгляды своих коллег. То, что комиссия пришла к полному согласию, следует объяснить не только высоким уровнем диссертации, но и тем огромным впечатлением, которое произвел академик на всех членов ученого совета. Благодаря его имиджу, отпал целый ряд недомолвок, и вопросы задавались исключительно научные и очень важные. Не рискнули недруги напакостить. Я была отомщена и наслаждалась чувством удовлетворения. Мы победили! Единственное, что вызывало во мне негодование, так это наличие не умолкавших и после успешной защиты домыслов сплетников. Благо ученый был в возрасте. Каких только собак на меня не вешали! До сих пор это меня гложет. Конечно, в ладу и согласии со всеми жить невозможно. Как ни старайся – не получится. Но должны же быть определенные рамки приличия в общении друг с другом.

«Наделали шуму в научном мире… На десятилетие определили развитие направления… Ваша диссертация послужила поводом для возведения вас в ранг основоположников новой теории… применительно к космическим исследованиям… научное направление включено в сферу национальных интересов». И все в том же духе. Таких высоких эпитетов я раньше никогда в своей жизни не слышала. Резонанс был потрясающий. Впечатление сногсшибательное. Это были слова председателя. Я смущалась, а он говорил, что работа того стоила… Не ожидала, что так меня возвеличат. Я скромно помалкивала и думала в порыве радостного простодушия: «За меня говорят мои дела. Не бог весть какая победа, но все же. Не кричать же о своей удаче на каждом перекрестке. Если бы судьба не поставила на моем пути прекрасного профессора, состоялась бы моя карьера – это еще большой вопрос». И профессор тоже наслаждался триумфом, получая удовольствие от того, что большинство наших ученых взирали на него с профессиональным уважением, если не с восхищением.

Потом на кафедре говорили, что приятно поражены моей интуицией, знаниями, неуёмной напористостью, что теперь у них рассеялись все сомнения. Доказывали, будто не препятствовали мне, а просто считали, что решение не должно быть чересчур поспешным. К тому же мы, мол, были ограничены недостаточным уровнем развития нашей материальной базы… Как нескоро на нас снисходит прозрение! Говорят, женщине позволительно быть наивной. Ой ли! Хотя, конечно, если не делать карьеры, да при хорошем муже.

Я слушала эти нелепые оправдания, и в сердце моем находила пристанище затаенная досада на этих, в общем-то, неплохих людей. Прошла не одна неделя, прежде чем обида окончательно улеглась. «Польщена», – только и отвечала коллегам по аспирантуре на их комплименты. Не могла отказать себе в удовольствии гордым молчанием подчеркнуть свое достоинство, хотя в голове, честное слово, иногда плясали ехидные фразы. Но перед лицом победы прежние стычки казались чем-то мелким, недостойным внимания. Было бы преувеличением сказать, что, защитившись, я возомнила из себя невесть кого. Нет, конечно. Я просто поставила точку еще в одном трудном деле и поднялась на ступеньку выше. Передо мной открылись новые перспективы, не совсем радужные, но все же. Врать перед тобой не стану: почувствовала необыкновенное облегчение и яркую радость. Чувство было незнакомое, пьянящее. Не всякий год бывает отмечен таким приятным событием! Понемногу начинала ощущать себя совершенно иным человеком – уверенным. Знаешь, Инна, позже добрый десяток ученых заработал свои титулы, анализируя мою диссертацию. Это тоже приятно.

Правда, жуткая усталость все же приглушала радость. Каких усилий стоила мне аспирантура, история умалчивает. Тернист был мой путь, но желаемый результат достигнут, и это главное. Сама не понимаю, как только выдержки хватило! После всего этого я имела право демонстрировать изрядный оптимизм, не боясь, что он может быть дурно истолкован коллегами… А теперь вот с меня новый шеф за аспирантов спрашивает – эта моя постоянная нагрузка, и я надеюсь, что для них что-то значу, что играю в их судьбе не последнюю роль.

С получением квартиры у меня появилась возможность комфортно обставить свой быт и отдых. Теперь я все свое свободное время посвящаю сыну. Моя жизнь укладывается в простую формулу: сын – работа – одиночество души. Свобода не открыла передо мной наслаждения жизнью. Напротив, как это, оказывается, всегда случается у нас, у русских, возникали другие помехи, а с ними и новые проблемы. Я, как и прежде, кручусь, точно белка в колесе, с наибольшей пользой используя каждую минуту. Наверное, не умею жить иначе. Иногда вспоминаю мамины размышления: «Когда болезнь заставляла посмотреть смерти в лицо, мне хотелось наслаждаться жизнью, предаваться неизведанным страстям, которых я была лишена, наверстывать упущенное – начать, допустим, путешествовать. Но стоило опасности миновать, я снова возвращалась к прежней скудной жизни, к мелочным заботам. Основная тому причина – отсутствие денег, не позволяющее переложить на кого-то хотя бы временно бремя ежедневных забот. Или все-таки наша инертность и неумение отдыхать?» Что-то потянуло меня на лирику…

Моей подруге Ольге больше повезло с научным руководителем. Молодой и энергичный, он смело одобрял ее осторожные предположения, переплетал их со своими идеями и поднимал «на-гора». Защита у нее прошла быстро, без сучка и задоринки. В Москве осталась, замуж вышла. У каждого своя судьба. И предначертанность моей отчетливо проступала на каждом отрезке жизни…

– Значит, ты даже не пыталась возобновить отношения с Андреем? – Это я вернулась к более интересовавшему меня вопросу.

– Конечно, нет. В прошлое никогда не стоит возвращаться. Помнишь старуху Изергиль у Горького? Я с нею согласна. К тому же, как известно, счастья много не дается в одни руки. Я была чересчур счастливой четыре года студенческой любви – вот что дала мне судьба.

– На этом твое сходство с горьковской старухой закончилось. Она-то жила хоть и не по нашим понятиям, но на полную катушку – до самой старости влюблялась и любила, а ты упертая однолюбка.

– Не перебивай, а то брошу рассказывать, – деланно сердито остановила меня Лена и продолжила исповедь:

– После защиты распределили меня в университет на кафедру теории упругости материалов. Никогда не думала, что стану преподавателем. Еще в детстве, глядя на своих учителей, зареклась работать с детьми. Не вдохновлял меня опыт и некоторых моих педагогов.

Когда я появилась на месте своей новой работы, заведующий, опустив глаза долу, предложил мне временно поработать в НИИ, потому что мое место преподавателя занял «чей-то» племянник. Оскорбил он мое ярко выраженное чувство справедливости. Тогда-то я впервые натолкнулась на стойкое противостояние руководства. Помнится, сначала, почти ослепнув от бессильной ярости, охватившей меня, не могла произнести ни слова, будто погрузилась в омут отчаяния, потом до сознания дошло, что в разговоре перешла на крик. Не спасло и то, что моя путевка на надежное будущее была со штампом выдающегося профессора. К своему огорчению поняла, что если не смирюсь и перейду дорогу чьему-то там родственнику, все равно отомстят, найдут повод выгнать. Это нетрудно было предугадать, но мне еще хотелось верить в лучшее в людях. А во взгляде моего нового начальника без слов читалось: «Если вы не глупая, то…» И я больше не отстаивала свое желание занять законное место и отказалась защищать свои интересы, поспешно заняв отходную позицию. Только так я могла остановить, возможно, нескончаемый поток нападок, обвинений, подсиживаний, не способствующих творческой работе и корректным отношениям в коллективе. Кто бы осмелился утверждать, что я неправа! С полным основанием считаю – никто.

С тех пор взяла себе за правило слепо не нарываться на непорядочность или грубость руководителей. Думаешь, приучили, что последнее слово всегда остается за начальником? Нет. Мне дали понять, что с ними придется считаться. Но характер-то остался при мне, и я стала учиться обходить острые углы и искать новые тропинки к достижению цели. И позже, в НИИ, зная истинное положение дел, вопреки ожиданиям руководства, часто в чем-то не соглашалась, отвергала ни с чем не сообразные предложения, которые состояли преимущественно в желаниях начальников свалить на кого-то безденежную или «общественно полезную» работу, уволить неугодного. Не поддавалась на уговоры, спорила, чтобы сохранить свое лицо, но сама никогда не искала поводов для ссор.

По правде говоря, именно неудачи научили меня быть в высшей степени осторожной и в словах, и в делах, приучили просчитывать всевозможные ходы, поэтому, как правило, непредвиденного не случалось. Училась с первого взгляда схватывать оттенки настроения начальника, и это не раз выручало в трудные моменты жизни, позволяло мгновенно вырабатывать правильную линию поведения в разговоре с вышестоящим лицом. И, тем не менее, много еще было в жизни разочарований, обид. Энергия и необъяснимое чутье выручали. Иногда думала: «Что со мной сталось? Ведь это уже не я. Плохо это или хорошо? Кто бы научил надежным, эффективным способам сохранять в неприкосновенности благоприличие, кто бы помог не растерять достоинство и чувство справедливости? Нет, всего надо добиваться самой…»

Достаточно скоро я получила в свое распоряжение группу инженеров и лаборантов. Как потом выяснилось, очень слабенькую. К тому же прежний руководитель не спешил сдавать своих полномочий. И первое время, давая мелкие указания, я ограничивалась лишь тем, что наблюдала за их неукоснительным исполнением. Но я не протестовала. Что-то подсказывало мне, что прежде чем принять на себя все полномочия полностью, я должна с трезвой и беспощадной головой проанализировать возможности своего характера и поведение.

Начала с самого простого: привыкала носить соответствующую статусу одежду и вырабатывала определенную манеру общения с подчиненными – то есть приучала вести себя как руководитель. Потом я должна была разобраться с каждым своим сотрудником, изучить поле его деятельности, способности, желание работать. Затем следовало освоить новую науку: обращать на себя внимание руководства. Стараться быть на виду, но делать это так, чтобы невозможно было догадаться, что все это происходит преднамеренно.

Для этого необходимо было научиться быть полезной руководству своими советами и рекомендациями, чтобы оно чувствовало в них потребность. Еще на пятом курсе, во время подготовки дипломной работы к защите, мой руководитель, Лилия Хабиббуловна пыталась объяснить мне азы общения в коллективе. Это была неплохая школа зарабатывания настоящего, а не авантюрного авторитета как в группе, так и в отделе. Пригодилось мне и владение истинно женским искусством, заключающимся в том, чтобы из недостоверных посылок извлекать верную информацию и делать правильные выводы, то есть выделять истину из лжи, используя предположения или полуправду, опираясь на знание психологии и привычек подчиненных. Училась выбирать, с кем поддерживать дружеские отношения, с кем завязывать новые, важные знакомства, которые могут пригодиться в будущем, а кого игнорировать.

И всюду были свои «за» и «против». Не хотелось совершать ошибок, боялась наносить обиды. Первое время в жарких спорах никогда не называла виновных по именам, никого прямо не обвиняла, хотя понимала, что любой двурушник может не соответствующим способом истолковать мои слова, и я окажусь между двух огней или, как принято у нас выражаться, – между молотом и наковальней. И тогда последствия будут самыми непредсказуемыми. Я считала главным, чтобы слова критики были сказаны и услышаны, чтобы им суждено было стать достоянием гласности, и их приняли на вооружение. Трудно было строить взаимоотношения, но все равно шла по пути, от которого меня некоторые пытались отстранить.