Убийство в прямом эфире

– Допустим. Соф, но как ты планировала ехать, зная о своей записи на фотосет сегодня? Ты заранее понимала, что не поедешь с Зарой? Никогда не поверю, что ты отказалась бы от сета с самим Маратом. Да и мейк твой… Кстати, он потрясный, – я замечаю смущение и легкий испуг на лице Софы. Конечно, она знала. И врала мне. Весь вопрос зачем? Впрочем, я на правильном пути, продолжу давить на совесть, – Софья, ты обманываешь меня? Что случилось с…нами. Мы больше не можем доверять друг другу? – еще одно слово и меня разорвет от пошлоты. Но я честно-честно стараюсь «держать атмосферу». Софа будто чем-то напугана или сомневается, стоит ли мне рассказывать. А может она видела или слышала тогда… Она вполне могла…

– Нет, Матвей. Я ничего об этом не знаю. Зара уехала, я осталась. Больше ничего сказать не могу. Если ты волнуешься, что она там развлекается… Это бред. Ты же ее знаешь. Она выйдет в эфир сразу по приезду, если еще не вышла. Ну, или придумывает, что вы будете снимать в следующий раз. Ведь он же когда-то будет? – Софа улыбается, без злости, без ревности, скорее вопросительно, и немного испуганно. Но это неточно. Её настроение меняется со скоростью света. Но во взгляде явно повис вопрос. «Когда-то будет?». Что за намеки?! Я начинаю злиться – этот допрос придется прекратить.

– Ладно, Софа. Я тебя понял. Зайду в другой раз, – я разворачиваюсь и бегу вниз по пролету. Овца. Что она видела? Что будет делать? Позвонит Заре проверить ее? Черт. Теперь я никогда не узнаю.

Внезапно Софа окликает:

– Матвей! Можешь помочь мне в одном деле? Завтра или в среду…Я бы набрала тебе.

– Конечно. Звони, – я не оборачиваюсь, специально, чтобы не видеть ее взгляда. Вопросительного? Подозрительного? Впрочем… Моего лица ты не увидишь. Без разницы, что ты там думаешь – ничего не докажешь. Было и было. Насрать.

Нужно зайти к Заре и узнать, как обстоят дела наверняка, а там посмотрим.

МАТЬ

Понедельник, 19 июня, утро

Конечно, никакие кусты я не достригла. А вы бы смогли? Спокойно обрезать ветки, зная, что кому-то возможно нужна помощь. Ребенку, например. Что-то украли у него. Телефон. Может он сам потерялся. Да что угодно могло произойти. Я остановилась за углом районного отделения полиции, где работает Олег – перечитать эту смс еще раз. Удостовериться, что это все мне не приснилось, у меня есть повод прийти сюда, или чтобы не ломиться прямо к открытию. Кто-то внутри меня никак не соглашался с этой незаконченностью фразы. Каких-то слов в ней не хватало. «Украли телефон» или «Мама…» – чего-то такого. Я не решила, стоит ли переодеться, а если да, то во что, поэтому пришла, в чем была.

– Привет, Саша! Какими судьбами? – он смотрит прямо мне в глаза. А я-то думала, почему на входе не спросили моих документов, не просили ждать, а сразу направили в кабинет. Олег не был начальником отделения, но свой кабинет у него есть, и уже давно, по выслуге лет, наверное. Он здесь самый опытный следователь, и сейчас он явно меня ждет, – Что случилось? Я заметил тебя в окно.

Дура. Встала прямо напротив его кабинета. А ведь прекрасно знала, где он находится. Каких-то десять лет назад я приходила сюда ежедневно, как на службу. И вставала в это же самое место. И смотрела. Десять лет назад… Я отряхиваю комбинезон от воображаемой грязи, приглаживая складки на животе, честно говоря, я просто сомневаюсь, не зная с чего начать разговор.

– Да, Олег, я ненадолго. Мне пришло странное смс, с незнакомого номера, и я вот, сразу пришла, как смогла…

– Кто-то угрожает? Что за смс?

– Нет, ничего такого…

– Ну так может ошибся кто-то? В чем проблема? – в эту секунду позади глухого стола он уже начал дрыгать ногой. Плохое начало. Я протягиваю телефон, и, прочитав смску, Олег сглотнул, – Ну, допустим. Ты звонила по этому номеру?

– Да, я позвонила сразу – никто не взял трубку. Через пару минут позвонила снова, но телефон стал не доступен. Понимаешь, это ведь странно так писать «у меня украли». Украли что? Как будто отправитель просит что-то сделать, или предупреждает. Даже если это пришло по ошибке, я подумала, скорее всего, это отправляли не мне – человеку требуется помощь. Это может быть чей-то ребенок, например. Обокрали на улице, мало ли… Давай наберу еще раз, проверим…

И тут Олег резко встает и направляется ко мне, постукивая телефоном по ладони. Он всегда двигался энергично и резковато, но сейчас я все же немного напряглась. Он неотрывно смотрит мне в глаза, будто следит за мной. Это странно. Он теребит уголки рта, и, наконец, продолжает разговор.

– Не нагнетай. Вот что. Я перешлю эту смс себе, и постараюсь разобраться в чем там дело. Позже тебе позвоню, как выясню. У меня есть пара мыслей, что можно сделать. А отсюда, – он помахал моим телефоном, – удаляю. Если ты не против, для твоего же спокойствия… – я не успела открыть рот, как он уже протягивает телефон обратно. Олег даже не предложил мне выбор. Вручил трубку и уселся обратно, делая вид, что на экране компьютера появилось нечто очень важное.

– Олег, ты не забудешь? – мне хочется поймать его взгляд, но он будто специально не поднимает лица. Ему неловко. И для этого есть одна, очень веская причина. – Олег, тебе знаком этот номер? – я выстреливаю наверняка.

– Нет, – ему больше нечего добавить, в доказательство он уставился на меня своим фирменным «непробиваемым» взглядом.

Я знаю этот его взгляд. Он не означает ничего хорошего. Для меня. Невозможно определить, что Олег чувствует, о чем думает, когда так смотрит. Он как будто выставляет щит, а что прячет под ним – неизвестно. Но что-то под ним точно есть, иначе какой смысл защищаться? Я выхожу из отделения, в этот раз встаю подальше от окна Олега, и набираю сестру. Занято. Предсказуемо. Я набираю снова, минутой позже, Тамара отвечает с первого гудка. Я тараторю, не давая ей времени подумать.

– Тома, здравствуй! Олег дозвонился до тебя? Вот должен был набрать. Да? Поняла. Вот сейчас звонил? Ты дома? Ясно. Ничего, – пришлось отключиться раньше, чем отключилась бы Тамара. У нас с ней своего рода состязание «кто положит трубку раньше», обычно сестра лидирует. Но не сегодня. Олег позвонил ей сразу после моего ухода. Как часто он это делает? Раз в год? В месяц? Он позвонил ей после моей смс. Он узнал номер. Живот вновь схватило утренним спазмом. Значит, мне действительно написала дочь. Моя Роза. У нее что-то украли. Я достала из кармана блокнот с номером и заново вбила в память телефона. Я звоню ей. Трубка трясется, дергая за собой серьгу колечком. Но гудков нет. Абонент не доступен. А я ловлю приступ тошноты, и пару острых ударов в боку. Да что же это творится! Нужно доехать до сестры прежде, чем это сделает Олег.

Моя девочка, ты вспомнила обо мне.

Роза

Понедельник, 19 июня, утро

Еще чуть ниже голову, вот так, и… да, шнурок соскальзывает с моей головы на вентиль, я ловко подцепляю телефон рукой. Сенсор отходит, после той вечеринки у Макса дома, и я несколько раз провожу пальцем по экрану, прежде чем удается, наконец, войти в меню вызовов. Внезапный шорох в темноте, лязгает металл – ключ скрипит в скважине! Я успеваю отключить телефон, и наощупь сунуть его в туфлю.

Дверь на долю секунды распахивается, пропуская внутрь яркий свет с улицы, но высокий человек в маске – это все, что успеваю рассмотреть – тут же закрывает ее на ключ. Шаги, он идет ко мне. Резкий свет фонаря, мгновение, и мою бровь как ножом рассекает горячая, острая боль. Размах – следом прилетает пощечина. Я только испуганно вздыхаю – даже не успеваю выдохнуть. Еще одна, и еще. Я пытаюсь увернуться, но удар догоняет в затылок. Он наваливается на меня всем своим весом, и я падаю на спину, повисаю на руках, намертво прикованных к трубе – наручники врезаются в запястья. А он уже сжимает рукой горло, сдавливает так крепко, что я лишь хриплю, задыхаясь. Я отчаянно дергаюсь на полу, скулю, как мелкая собачонка, он только сильнее впивается пальцами. Лапает свободной рукой мое тело: распахивает пальто, залазит под юбку, задирает свитер, хватает за грудь. Он трется, ложится сверху, придавливая меня к земле своим огромным, тяжелым телом, натягивая цепь наручников. В исступлении он чуть ослабляет хватку, и я жадно вдыхаю воздух. Секунда, он вдруг кусает за шею, впивается зубами, как животное, сосет мою кожу. Я мычу от боли, и он срывает шарф с моего рта, вставляет туда палец, водит внутри, словно ершиком.

Закидывает мои ноги на себя, резко, а я пытаюсь удержать телефон в туфле. Моя последняя надежда здесь – нельзя, ни в коем случае нельзя выронить. Его палец у меня во рту, и я стараюсь дышать носом, ровнее, успокоиться, переждать, но он больно кусает шею, грудь, живот, он растягивает свитер, а его рука уже шерудит под юбкой. Господи, неужели… это закончится вот так… в грязном гараже, в полной темноте… Я лежу спокойно, послушно, и слезы текут щекам, я только сейчас понимаю – это происходит наяву, со мной.

Высовывает палец из моего рта, и я вздыхаю, но он уже вставляет туда свой язык. Мягкий, толстый, огромный – просовывает в самые гланды так, что я захлебываюсь его тухлой, как пожеванный «Орбит», слюной. Он вталкивает язык еще глубже, как вдруг меня сковывает в судороге, не успеваю увернуться – меня выворачивает кислой кашей прямо ему в рот. Он отталкивает меня, сплевывает в темноте.

– Простите, простите, я не хотела, – я шепчу как заклинания, но отхаркавшись, он размахивается, врезает мне кулаком по лбу. Пластмассовый хруст. Я ударяюсь затылком о вентиль, и замираю, осторожно поджав ногу с телефоном в туфле под полы пальто. Падая, я все же наступила пяткой на кнопку, и экран засветился. Ярко, будто прожектор в такой кромешной тьме, но я тут же сажусь на него, заглушив свет. Я вся сжимаюсь, молюсь, чтобы он только не заметил это, не подходил ко мне больше, и, кажется, Бог услышал меня – дверь сверкнула, он выпрыгнул на улицу. Лязг железа, тишина…

Никогда еще темнота не была такой удушающе плотной: я будто чувствую холодный воздух каждой своей раной, я будто разодрана – снаружи, внутри. Сколько прошло – час? Два? Три? Я лишь смотрю перед собой, в темноту, не двигаюсь, даже не дышу. Как бы я хотела раствориться в ней, чтобы никто не смог дотронуться, никто не нашел, не искал меня больше…

Подсвечивая ногу, словно кожаный абажур, телефон снова мигает в темноте – он как маяк возвращает меня в реальность. Входящий звонок. Стиснув зубы, я подтягиваю ногу к наручникам – да, телефон в моих руках. Трещина во весь экран. Звонок от Матвея. Он получил смс. Я провожу пальцем по экрану, еще, и еще раз – не работает. Звонок обрывается и свет потухает. Я нажимаю на эту единственную кнопку, и… ничего. Матвей звонит снова, мигают гудки, а я могу лишь следить глазами. Черт возьми! Я трясу телефон, стучу им об колено, и снова пробую пальцем сенсор, вжимаю кнопку – все зря. Экран полетел. Тьфу ты, вот же отстой! Это была моя последняя надежда, почему он сломался именно сейчас? Почему, Бог?! Слезы разъедают глаза, и я уже не пытаюсь их сдерживать. Почему, почему это происходит со мной?! За что?!

Я сжимаю чертов телефон, еще немного, и его корпус треснет в моей руке. Глупая, бесполезная коробка! Я размахиваюсь, чтобы трахнуть его об стену, как вдруг экран загорается – боковая кнопка осталась рабочей! Колесико крутится, долгие секунды ожидания, кажется, уже прошла целая вечность… И вот зажигается фронтальная лампа, а на экране, наконец, появляется мое лицо: сплошь покрытое красными пятнами, опухшее, с подтеками крови. «Вы в прямом эфире!».

Матвей

Понедельник, 19 июня, день

Куча вопросов и ни одного ответа. Я сбавляю скорость, открываю форточку и закуриваю, пытаясь привести в порядок мысли. Зара действительно собиралась на море с Софой? И укатила бы, вот так, втихомолку? Почему я об этом не был в курсе? Черт возьми! Мало получила, скотина… Ничего, я добавлю тебе в следующий раз…

Что странно – за все выходные Зара не запостила ни одной фотки, не было эфиров, даже сториз – ничего. Более того – она закрыла профиль. Неужели реально думала перекрыться?

Заехал по пути к отцу Зары, проверить, что он думает об этом её «отпуске». Олега на месте не оказалось, и как сказал Леха, тот вышел куда-то, а куда не сказал. Леха мой бывший одноклассник, учились до девятого вместе. Теперь он вроде в школе милиции, а здесь подрабатывает чем-то типа секретарши. Хороший парень, но немного воняет, ему бы подлечить зубы. Я попросил Леху набрать Олега, и сел напротив кабинета. Дверь кстати была открыта, так что скорей всего Олег вышел ненадолго. Где-то в конце коридора раздался мощный мужской ржач. Следаки развлекаются. Судя по звуку, их там человек пять, не меньше. Что в Олеге такого, что у него свой личный кабинет? Когда остальные мужики ютятся в общем, дальше по коридору? Свой кабинет здесь только у начальника отделения, и у Олега. Как сказала бы моя мама, «пусть каждый домыслит в меру своей испорченности».

Я заглянул в его кабинет, который честнее было назвать каморкой, размером с туалет. Ничем не примечательная комнатка: шкаф, стул, комп на столе. Хотя стол почему-то красный. Из красного дерева. Не сказать, что красивый, скорее просто старый. И неуместный. Могу поспорить, что в общем кабинете у мужиков столы как под копирку из дешевого ДСП бежевого цвета, ну как максимум венге из Икеи, а этот будто простоял тут лет пятьдесят. На столе между стопками бумаг разной высоты завибрировал телефон. А затем вернулся Леха и сказал, что Олег не отвечает. Леха начал спрашивать «что новенького, как там другие одноклассники…». Он цеплялся за разговор как мог, будто не хотел возвращаться обратно по накуренному коридору. Чем он тут занимается? Перебирает бумажки? Интересно, а он наливает чай этим мужикам, если они попросят? Так себе работа. Но вот он, похоже, вспомнил благодатную тему:

– А как там твоя Роза? Она же теперь типа «Зара». Видел в Инстаграм, вот это она раскрутилась! Классные фотки, это ведь ты ее фотографируешь? Круто получается. Че она по деньгам зарабатывает со своей странички? – «Че по деньгам». Это единственный вопрос, который волнует людей. «Че там по деньгам, стоит нет соваться?».

– Слушай, ну меньше Бузовой стопудово, – я решил спуститься на Лехин уровень с его словечками, – Я не знаю на самом деле, просто фоткаю. Не делится со мной. Позвони, спроси, потом мне расскажешь, – я пытался закончить разговор, но Леха продолжал дышать своими зловонными вопросами, пришлось сказать ему в лоб, – Лех, раз Олег еще не пришел, я посижу тут в коридоре, поработаю с телефона, ну?

Я подождал, пока Лехин затылок скроется за поворотом, и зашел в кабинет. У Олега кнопочный Самсунг. Кнопочный, Карл! Хотя скорей всего это рабочая трубка, в истории вызовов только неизвестные номера, ни одного имени. Я сфоткал, на всякий случай. В смсках тоже ничего интересного. «Опоздаю», «займешь мне 20 тыс.?», «едем?». И все с непонятных номеров. Я положил трубку на прежнее место, мельком осмотрел стопки бумаг: постановления, приказы. Уже развернулся уходить, как на пороге образовался Олег. По его взгляду было неясно, сколько он здесь стоит. Я не нашел ничего лучше, как похлопать по карману куртки:

– Можно от вас позвонить? Здравствуйте! Мой телефон сел… – я отошел, пропуская Олега внутрь кабинета. Он о чем-то думал. А может, видел, как я копаюсь на его столе? Наверно следакам это не очень нравится.

– Здрассте. Позвони. Ты за этим пришел? – он сел и указывал на стационарный телефон, положив свой мобильник в карман. Похоже, видел что-то. Да насрать.

– Не совсем. Я не могу дозвониться до… – не успел даже закончить, как он резко перебил меня.

– И ты тоже? Слушай, что ты об этом знаешь? Куда она пропала?

– В каком смысле пропала? – закину-ка удочку. Олег сразу стал прощупывать, что мне известно, но я не совсем уж глупый, перевел стрелки, – Вроде бы она собиралась ехать на море, тетя Тамара так сказала. Вы разговаривали с ней?

– Но ведь это ты ее ищешь. Почему? Ты впервые не можешь дозвониться до нее? Что-то случилось? – Олег не унимался, но с чего он решил, что, поднажав на меня, получит правду-матку? Он всегда так работает?

– У нее телефон включен 24/7, она его из рук не выпускает. Вы видели ее Инстаграм? Он обновляется чаще, чем я моргаю. Все три сотни тысяч подписчиков знают, что она ела, во что одета и чем занимается. А тут она не отвечает сутки, сейчас вообще не доступна. Вы бы подумали это нормально? – тут я, конечно, увлекся, но ее инста действительно не дает мне покоя. Зачем она закрыла профиль? Надо глянуть дома повнимательнее.

Олег смутился и уставился на телефон. Что-то задело его в моем вопросе. Когда он разговаривал с ней? И по какому поводу? Он потер подбородок:

– Инстаграма, как видишь, у меня нет. Не расстраиваюсь особо. Что-то с ней не так. Не уверен, что она поехала на море, и не уверен, что собиралась. Матвей, чем ты занимался эти дни? Когда вы виделись в последний раз? – он глядел мне прямо в зрачки. Будто проверял наркоша я, или глаза закапал. Проверяет меня? С чего бы это?

– Да нигде, дома был. Один. Всю субботу, и воскресенье тоже. Мы не общаемся временно. Я подумал, она поэтому динамит меня, но потом Роза отключилась, – тут Олег как-то оживился, подергиваться начал что ли.

– Почему ты говоришь про субботу? Она ведь уехала в пятницу? Так тебе сказала Тамара. Что ты делал в пятницу? – Олег напирал уже без всяких приличий, меня это взбесило.

– Да какая разница, что я делал в пятницу? Ничего особенного! Что это меняет? Я же сказал, мы не общаемся. Почему вы вообще спрашиваете? Что случилось? Мне нужно с ней поговорить, так же, как и вам. Что вы знаете, куда она уехала? – я не выдал ему ничего, но вроде он согласился, что мы заодно.

– Ладно. Сегодня она послала смс с текстом «У меня украли», в шесть утра. Это вся смс. Может обрезана. Все, что пришло. Послала матери.

– Матери?

– Да. Долго объяснять. Я хочу знать все, что ты знаешь об этом.

– Я… не знаю, чем могу помочь, но подумаю. И позвоню. А, да. Давайте запишу вам свой номер, звоните как что узнаете? Вот, – я пододвинул листок, и поспешил убраться, уже в коридоре вспомнив, что так и не позвонил с Олеговского телефона кому-то там. Я ведь за этим якобы пришел. Насрать. Что еще за смска? Матери? Она-то здесь откуда выпала? Может это из-за нее Роза так бесилась?

Роза

Понедельник, 19 июня, день

Мне удалось выйти в прямой эфир, снова. Впрочем, не уверена, что прошлый сохранился в сети, этот же точно доступен. Уже что-то. Правда, Матвей не сможет его увидеть, ведь я заблокировала его сразу после нашей ссоры, точнее, даже до нее… Вовремя, как всегда. Трансляцию видели куча народу, но судя по тому, как они веселились в комментариях: «Что за бред? Зара, не смешно», «лол», «покажи сиськи», «пиаришься?», – меня не воспринимают всерьез. Но на что я рассчитывала? Призыв «звонить в полицию», потому что «меня украли» действительно звучит как прикол. Но может хоть кого-то удивит мое в мясо разбитое лицо, кого-нибудь из постоянных подписчиков…

Должен же среди трехсот тысяч найтись хоть один адекватный человек? Кто-нибудь обязательно передаст эфир в полицию, и они найдут тот дом на Шварца, откуда меня забрали вчера вечером. Снимут записи с камер видеонаблюдения – должны же в этом мажорском дворе быть камеры? Опросят жильцов: кто-то обязательно видел, как я сажусь в черный фольксваген, ведь я даже вскрикнула, когда он набросил тряпку на лицо – не может быть, что этого никто не слышал! Меня найдут, обязательно – нужно верить, все будет хорошо. Глаза снова жжет от слез, особенно левый, уже заплывший от удара. Доигралась, Роза – сама виновата.

Я поднимаюсь с пола, чтобы опустить руки, снова затекшие в наручниках. Не могу ни сидеть слишком долго, ни тем более лечь – руки прицеплены высоко, железные браслеты впиваются в запястья, буквально пять минут с вытянутыми вверх руками, и я практически не чувствую кончики пальцев. Так что, если мне предстоит спать, буду делать это стоя. Впрочем, я все равно не смогу уснуть здесь. Его нет уже несколько часов, но каждый раз, когда глаза закрываются, даже на секунду, я вижу его силуэт, вышагивающий из темноты. Урод приближается ко мне, он… Стоп, успокойся, Роза. Я трясу головой, отгоняя его образ прочь – уходи, пошел! Тьфу. Я сойду здесь с ума.

Нащупываю ногой очертания телефона – моя единственная надежда достучаться до близких. Как же хочется включить его, увидеть свет экрана, и хоть немного успокоиться. Но нельзя – кто знает, сколько я еще пробуду здесь? В холодине телефон разряжается мгновенно, только на последнем эфире потеряла треть батареи. Слава Богу, пауэрбанк всегда со мной, с его помощью смогу протянуть еще день-два… В любом случае, нужно экономить. Отвечать на звонки, смс отправить я все равно не могу, а если кто-то будет искать, то определить мое местоположение по сотовым данным им не удастся. Матвей отключил эту функцию, защищая меня от возможной слежки. Вот уж спасибо. Его паранойя из-за моей популярности как всегда вышла боком. В общем, теперь телефон могу использовать только для выхода в эфир, нет смысла включать его просто так.

Чтобы хоть чуть-чуть согреться, я зарываюсь носом в шарф, который урод сорвал с меня, и теперь тот болтается на шее. Мой любимый, теплый, очень старый шарфик – еще мамин, кажется, если принюхаться, он до сих пор отдает мылом и розовым маслом. Хотя конечно, этого не может быть, но мне становится теплее, когда представляю ее запах.

Мама позвонила мне вслед за Матвеем. Я чуть не выронила телефон, увидев это слово на дисплее. Я не могла поверить, зажмурила опухшие глаза, и раскрыла их максимально широко – неужели мне это не снится? Ответить, конечно, не смогла – лишь беспомощно натирала пальцем разбитый экран. Но я клянусь, там было написано «мама». И затем пропущенные – от Матвея, тети Тамары, отца, и «мамы»!

Если бы в ту ночь, когда бабушку увезли на скорой, я не услышала шипение тети Тамары из кухни, как она всхлипывала и угрожала. Если бы не смогла утащить ее телефон и переписать этот никак не названный в ее справочнике номер себе. Если бы не дала ему имя «Мама», и потом несколько недель не решалась позвонить ей. Так и не решилась. А ведь я не была уверенна в том, что это именно она. Да и сейчас не уверенна. Но с кем еще могла так разговаривать тетка? Я чувствую, это мама. Но если бы всего этого не было… я бы не знала, что за номер мне сейчас звонит. Хотя если бы я не решилась на побег, то не сидела бы здесь без возможности ответить. Я бы просто приняла вызов с этого неизвестного номера.

Откуда она взялась? Откуда у нее мой номер? И почему сейчас? Почему не звонила много-много лет, а решила набрать меня именно сейчас? Неужели знает, что со мной случилось? И почему она знает об этом. Кто она сейчас? Чего хочет от меня? А может во всем, что со мной здесь произошло… в этом похищении… виновата она?

Мать

Сентябрь, 1989 г

Детство, детство ты куда ушло? Где уютный уголок нашло?

Детства милого мне не догнать,

Остаётся с грустью вспоминать. (с) «Ласковый май»

…Расскажу. Не расскажу. Расскажу. И не расскажу. Я оборачиваюсь, позади девять ступеней, мы на первом этаже, вверх осталось еще четыре. Сколько всего здесь пролетов? Получается, последний этаж окончится нечётно? На «расскажу»? Мысль выскользнула, как кусок мыла, защекотав самый низ живота. Чтобы не описаться, я резко сжимаю Тамарину руку. Сестра не обращает на это никакого внимания, она тоже занята своими мыслями. Разве что не напевает вслух. Она всё ещё там, на стадионе…

Это был наверно последний теплый вечер осени, уже вряд ли получится выйти без пальто. Мы на концерте группы «Ласковый Май», в первом ряду, при желании можно даже дотянуться до сцены! Позади такая огромная толпа, что в ее конце уже не разобрать лиц, но место перед сценой, где стоим мы, ограждено от других людей. Здесь свободно, всего человек тридцать, и четверо из них – мы! Маме повезло работать в администрации – она всегда может достать проходки на любой концерт, на самое лучшее место.

Я подергала Тамару за туфлю: «Эй, муха залетит!», но она не то, что не заметила, а даже рот не закрыла – так и сидит, разиня, у папы на плечах. Еще одна песня, и мы поменяемся. Такое правило: папа один, а нас двое, поэтому седлаем его по очереди, по две песни на каждую. Я старше, поэтому уже сидела, у меня осталось еще восемь подходов – по количеству лет. А у Тамары всегда на один раз меньше. Она обижается, якобы правила несправедливые, ну а меня все устраивает. Папа всегда подыгрывает, еще больше раззадоривая Тому, а та каждый раз плачет и жалуется маме, после чего мы с папой получаем люлей, а Тома – свой дополнительный «подход». Я прощаю ей нечестную игру, на правах старшей.

Но сейчас она забыла о своем ущербе, все смотрит на Юру, солиста группы, как загипнотизированная. Вот уже год у них «отношения». Если хорошенько закатать Тамарин свитер, то можно обнаружить секрет: на правой руке, почти у подмышки, выведено «Юра», синей шариковой ручкой. Раз в неделю после ванны я аккуратно обновляю ее «татуировку», потому что одной левой у нее не получается. Правда видит Тома его впервые, но ничего, потом скажет «я так себе Юру и представляла». У Томы есть кассета с их песнями, мамина подружка, тетя Оксана притащила. Поэтому тексты песен «Ласковый Май» в нашем доме знает вся семья…