И вот так уже пятнадцать лет. Каждый раз смотрю на них и поражаюсь, как они умудряются сохранять то, чего у некоторых не хватает и на первый год совместной жизни.

– Кого я вижу!

О, бедные мои перепонки.

– Витя, перестань кричать! Ты же дома.

Оля встала и принялась собирать к обеду. Снова зазвонил телефон, и она взяла трубку.

– Даша, дорогая, какими судьбами? – спросил Виктор. Он как будто не обратил внимания на женин оклик, но стал говорить тише. – Не видел тебя сто лет! Где ты сейчас? Чем занимаешься? Давно пора было уходить от этих…

В его кармане тоже завибрировала трубка, и ему пришлось отвлечься, чтобы ответить на вызов. Проскальзывая по гладкому ламинату, кот, ценой великого напряжения всех своих кошачьих сил избежав столкновения с дверным косяком и с трудом вписавшись в поворот, пулей пронесся по коридору и в панике шмыгнул под скамью, на которой я сидела. Следом за ним на пороге кухни показался светловолосый мальчуган лет пяти, который недолго думая, встал на коленки и тоже пополз под лавку. В какой-то из соседних комнат телевизор громко запел голосом Ляписа Трубецкого.

Уж не знаю, оттого ли, что я соскучилась сидеть дома, но мне было весело среди всей этой суматохи.

Замечательная старушка Зинаида Павловна, люблю вас безмерно и безгранично.

На следующий день я приступила к своим новым обязанностям.

У Оли хорошо работать, у нее хороший дом, она хорошо платит, и я люблю всю ее замечательную семью. Особенно, когда никого из них нет дома.

Стараюсь приходить пораньше, пока один мальчик в школе, а другой в детском саду. К счастью, я жаворонок, так что такой график меня не тяготит, да и самой Оле так удобнее.

Их кот – просто чудо. Дня не проходит, чтобы я не посидела, держа его на коленях и прислушиваясь к тому, как он мурлычет от моих поглаживаний. Думаю, ему тоже нравится проводить со мной время, потому что он тоже устал от постоянного шума и суеты вокруг.

Некоторые Олины поступки приводят меня в замешательство.

– Тебе постельное белье разложить по комплектам или наволочки с наволочками, а простыни с простынями? – спросила я ее вчера.

– Да без разницы, – отмахнулась она беззаботно.

Я разложила по видам белья, а сегодня складывала в комод полотенца и увидела, что все белье пересортировано по цветам.

В другой раз я поинтересовалась у нее, какой чай лучше заварить к обеду.

– Да все равно, – отозвалась она.

Я заварила зеленый, а потом на кухню зашел Виктор и с удивлением приподнял брови:

– А ты чего это, Олюнчик, пьешь зеленый чай? Ты же не любишь.

Кажется, Оля слегка покраснела после его замечания.

Странно все это.

Я радость, мне тепло и спокойно, всех люблю.

Все будет хорошо.

Три дня назад мне снова позвонили по моему объявлению, которое, оказывается, исправно выходило все это время, с предложением еще одной постоянной работы. Я съездила на встречу с хозяйкой. Не спала две ночи и сегодня пришла к Оле.

– Ты только не пойми меня неправильно, – сказала я, – мне все у вас нравится, но… – начала я и тут поняла, что Оля, несмотря на свой внешне обеспокоенный вид, испытывает чувство облегчения.

– Ты тоже заметила это, да? – спросила она меня.

– Кажется, да.

– Все-таки нельзя смешивать работу и дружбу, – улыбнулась она.

– Нельзя, – улыбнулась я ей в ответ.

Напоследок мы пили чай с вишневым вареньем.

Чудесные люди, чудесная жизнь. Мне тепло и спокойно.

В ту ночь я спала на редкость хорошо.

Моя новая нанимательница не просто красива – она потрясающе красива. И ее муж – условно говоря, муж, потому что они не расписаны – так же невероятно хорош. Они самая невероятная пара, какую я когда-либо видела. Их таунхаус находится в черте города и похож на игрушку – что снаружи, что внутри. Я всегда думала, что в таких домах не живут – такие дома снимают для рекламы, чтобы вы тоже захотели когда-нибудь их купить. Рядом с такой жизнью чувствуешь, насколько несовершенно твое собственное существование. С тех пор, как я работаю у них, постоянно ловлю себя на том, что пытаюсь оправдать себя, почему у меня самой нет всего этого: почему я не такая же сногсшибательная, почему у меня нет такого шикарного мужчины и красивого дома, хотя бы даже собственной квартиры! Я никакая не радость, я скучная и посредственная унылость, способная только на то, чтобы безупречно вымывать грязь за другими.

Мою новую хозяйку зовут Тиша. Сначала я думала, что это производное от какого-то иностранного имени, что было бы вполне логично, учитывая, что Тиша – мулатка, но потом оказалось, что это что-то вроде прозвища, производное от ее фамилии – Тимофеева. И имя у нее вполне прозаическое – Анна. Аня Тимофеева. Но Тиша, несомненно, звучит более интригующе, так что неудивительно, что она любит называть себя именно так.

Я вообще, кажется, готова оправдать ее в чем угодно: в том, что придя поздно домой, она может не смыть на ночь косметику, что упаковками употребляет снотворное, что постоянно грубит маме и никогда не звонит ей сама, что не читает ничего, кроме глянцевых журналов, и все свое время преимущественно тратит на поддержание своей неотразимости – салоны красоты, тренажерный зал, бассейн, магазины. Но мне хочется прощать ее за все это, потому что когда я на нее смотрю – а делаю я это при каждом удобном случае, – то испытываю такое восхищение, что кажется, можно питаться от него бесконечно, никогда больше не есть, не пить и даже, наверное, со временем – если понаблюдать за ней достаточно долго – можно будет не дышать.

Она на редкость пластична, каждое ее движение это музыка, каждая черта ее лица и тела высочайшее искусство. Даже когда она выходит утром с размазавшейся вокруг глаз тушью, с всклокоченными волосами, в мятой шелковой сорочке, то и тогда она кажется мне самым совершенным существом на свете, потому что только совершенное создание может так размазаться, всклокочиться и помяться, чтобы это вызывало восторг, подобный моему.

Парень, с которым она живет, Роман, так же сказочно хорош, как она. Он любит носить рваные джинсы и демонстрировать свой торс – зрелище, надо сказать, не для слабонервных, лично я начинаю краснеть, бледнеть и забывать слова, когда он в таком виде находится где-нибудь поблизости. К счастью, это случается довольно редко, потому что его нечасто можно застать дома: он владелец ночного клуба, а, как оказалось, люди такого рода занятий работают не только ночью, но и большую часть дня. Рома тоже ничего не читает, по крайней мере я никогда не видела его с книгой в руках, а если находится дома, то или занимается в тренажерном зале, под которую отведена одна из комнат, или смотрит телевизор. С родителями не общается вообще, хотя это именно они дали ему деньги на открытие клуба. Тишу называет крошкой, хотя ее это раздражает, и каждый раз услышав это обращение она норовит запустить в него чем-нибудь потяжелее. Но кажется, ему нравится, когда она злится.

У каждого из них есть секрет, и они тщательно скрывают их друг от друга. Тиша тайком сочиняет чудесные стихи – всегда грустные, пронзительные и немного наивные – и никогда не показывает их Роману, потому что думает, что он будет над ней смеяться. А он никогда не выбрасывает свою старую одежду – если, конечно, купленные в прошлом году и вышедшие из моды в этом сезоне вещи можно назвать старыми – и самолично отвозит ее в детский дом. Рома думает, что такая сентиментальность не пристала настоящему мужчине, и каждый раз, когда из детского дома приходит благодарность, напечатанная на специальном бланке, смущаясь, торопливо комкает ее и выбрасывает в мусор, а Тише говорит, что те снова вымогают с него пожертвования.

Я иногда представляю их вместе – Тишу и Рому, – как они занимаются сексом. Совершенство в квадрате, помноженное на страсть, нежность, любовь. Думаю, если бы мои хозяева знали, сколько времени я провожу, фантазируя о них, они бы давно меня уволили. Хотя, может, наоборот им было бы приятно узнать об этом – у них вообще часто все не как у людей.

Как ни странно, их дом, который произвел на меня такое впечатление, когда я увидела его впервые, не слишком мне полюбился. Весь сочетание белой мебели, тусклых бирюзовых стен, прозрачного зеленоватого стекла перегородок и сверкающих хрустальных люстр, он, как и показалось на первый взгляд, был вовсе не предназначен для жизни. К счастью, жить в нем меня никто и не принуждал, но вот в том, что касается уборки, все оказалось не так благополучно: раньше я даже не предполагала, как часто люди берутся за те или иные предметы – столы, вазы, дверцы навесных шкафов, перегородки между комнатами и межкомнатные двери – зато теперь я могла точно подсчитать количество раз и интенсивность использования вещей, регулярно стирая отпечатки пальцев с их ровных стеклянных поверхностей. Была бы моя воля, всех заставила бы ходить в хлопковых перчатках, но разве этим людям есть дело до моих мучений?

Я радость, я свет, я любовь.

Я снова начала читать: художественную литературу, эзотерическую, юридическую – все подряд. Все, что было куплено уже давно, но до чего никак не доходили руки, все, что было скачано с Интернета, но на что не хватало времени – сейчас все идет в ход. Читаю везде: за завтраком, за обедом, за ужином, по дороге на работу и с работы, на остановках в ожидании транспорта, в магазинах, если случается попасть в очередь, и конечно, перед сном. Видимо, наверстываю за то время, пока сама того не замечая, находилась в добровольной изоляции от мира, захотелось наконец-то какой-то умственной и эмоциональной деятельности. Я еще не успела дочитать все, что скопилось у меня дома, но меня уже снова начали привлекать книжные киоски в метро, а на выходных думаю зайти в книжный магазин. Это такое удовольствие – снова чего-то хотеть.

Кажется, Лара привыкла к моей новой работе, но я до сих пор не могу ей простить того, что она подозревала меня в тунеядстве, и особенно тех трехста рублей, в которых она мне отказала. А если бы я вообще никогда больше не стала работать? Она бы так и не приняла бы этого, не смирилась, не одобрила? То есть пока ты делаешь то, чего от тебя ждут, ты любим и желанен, тобой гордятся, а как только отклоняешься от одобренного маршрута, так сразу становишься изгоем, не заслуживающим хорошего отношения? А как же безусловная любовь, которую подразумевают близкие родственные связи? И ведь я была уверена, что именно такое чувство связывает нас с тетей Ларисой.

– Я переживала за тебя, – сказала она мне. – Твой отец не работал пять лет, а вы с ним так похожи. Я боялась, что ты можешь повторить его опыт.

Ну зачем она вспоминает его всякий раз, когда надо объяснить какие-то черты моего характера, почему то и дело навязывает мне его судьбу? И откуда ей знать, насколько мы похожи, ведь они никогда близко не общались!

– А может, просто надо уметь прощать и принимать жизнь такой, какая она есть? – не удержалась я от упрека.

Сегодня я собралась сделать влажную уборку в тренажерном зале, но когда зашла туда, оказалось, что там занимается Рома.

Как всегда по пояс обнаженный он сидел на лавке и качал мышцы груди, сводя и разводя в стороны тяги тренажера согнутыми в локтях руками. Мышцы торса переливались под гладкой кожей, живот, обнаженный сползшими на бедра спортивными брюками, бронзово отливал в ярком свете ламп, даже его босые ступни, расслабленно стоящие на полу, были вызывающе сексуальны.

Честно говоря, я вообще не подозревала, что Рома дома, а наткнувшись на него в такой момент и вовсе смешалась. Однако он, заметив, что я заглянула в комнату, вдруг улыбнулся и окликнул меня:

– Куда же ты? Проходи, не стесняйся!

Я зашла в комнату и, стараясь смотреть ему только в лицо, остановилась на некотором отдалении.

– Ну что ты как не своя! Подходи поближе, даже лучше присядь вот сюда. Мне тут так скучно одному, давай поговорим о чем-нибудь.

– О чем? – спросила я.

Он был так близко, безупречный до самой последней жилки, я старалась не разглядывать его, но кажется, у меня это плохо получалось.

– Нравится? – вдруг спросил он.

– Что?

– Я тебе нравлюсь? – рассмеялся он.

В голове пронеслось несколько вариантов ответа от самого нейтрального до почти заигрывающего, и каждый из них я попыталась последовательно озвучить, тут же обрывая себя на первых звуках, отчего в итоге выдала нечто совершенно невразумительное, так ничего и не сказав.

Рома снова рассмеялся, запрокинув голову.

– Да, ты права, – сказал он, – как такое может не нравиться. Хочешь потрогать?

Я непонимающе на него уставилась.

– Меня хочешь потрогать? – повторил он. – Надо же по мере возможностей делиться с ближними тем, чем тебя одарила природа, – ухмыльнулся он, сверкнув зубами.

– И часто вы так делитесь? – наконец выдавила я из себя.

– Дашенька, крошка, я тебя умоляю, зачем так официально? Я не настолько стар! Тебе сколько лет?

К счастью, в это мгновение в комнату вошла Тиша, я спешно поднялась и поторопилась выйти из комнаты, избежав тем самым необходимости отвечать на его вопрос и вообще продолжать этот разговор. Он неотразим и невыносим одновременно, и это вызывает в душе такую бурю чувств, что еще долго после столкновения с ним я не могу успокоиться. Лучше держаться от него подальше, к тому же Тиша не обрадуется, если узнает о Ромином альтруистичном желании делиться с ближними телом, на которое она наверняка претендует единолично.

В день моего рождения я зашла в зелено-стеклянный таунхаус, и волосы у меня на голове встали дыбом: все вокруг было разворочено, стулья опрокинуты, диванные подушки сброшены на пол вперемежку со смятыми журналами, одеждой, остатками какой-то еды и бутылками из-под пива, даже тяжелые столы из стекла и металла были сдвинуты со своих мест, и это вызывало во мне какое-то особенное отчаяние. Как раз сегодня я собиралась отпроситься у Тиши пораньше и устроить посиделки с подругами, уже пригласила к себе Наташу, Светочку, Олю, наварила глинтвейна, Лара, у которой сегодня выходной, обещала запечь свинину в тесте…

Я радость, и у меня все хорошо, вздохнула я смиренно.

– Так это та черная шлюха, с которой ты обжимался всю ночь?! – донесся откуда-то сверху Тишин голос, который поднимаясь к высоким тонам, становился совершенно непригодным для безболезненного восприятия.

– Да ты на себя-то посмотри, крошка, – благодушно отозвался Рома, вслед за чем раздался глухой стук, как будто упало что-то тяжелое. – Ну все, чертова истеричка, ты меня достала…

Тиша завизжала, раздался частый стук каблуков, и через пару секунд ее черная грива показалась на верхнем пролете лестницы вместе с ней самой, всклокоченной, с черными кругами под глазами, в съехавшем на одно плечо черном атласном платье. На ногах у нее были туфли на высоченных каблуках, которые не оставили ей шанса оторваться от погони кинувшегося за ней Ромы. Он выбежал следом, схватил ее сзади и снова втащил в спальню. Раздались звуки короткой, но бурной борьбы, потом прозвенели несколько пощечин, и Тиша снова выбежала на лестницу.

– Давай-давай, долбанная маньячка, катись отсюда! – крикнул Рома ей вслед, выйдя из спальни. – Только больше не возвращайся, пока не научишься прилично себя вести!

– У кого? У тебя, что ли? – обернулась Тиша. – Тоже каждый вечер клеить понравившихся мне мужиков?

– Да кто на тебя клюнет, уродина!

– Да пошел ты!…

Тиша схватила сумочку, валявшуюся у подножия лестницы, и пронесшись мимо меня и даже не взглянув в мою сторону, выбежала из дома, громко хлопнув за собой дверью.

– Чего стоим, кого ждем? – язвительно обратился ко мне Рома, наконец заметив мое присутствие.

Я очнувшись направилась было к подсобке, где висела моя сменная одежда, но он остановил меня.

– Нет-нет, дорогуша, на сегодня уборка отменяется.

– А как же все это? – я обвела глазами комнату.

– Ничего не надо, – зло повторил он, – иди отсюда.

Черт бы его побрал, на мне и так уже довольно вымещали свое раздражение, чтобы я еще терпела выходки этого недоразвитого мецената.

Черт.

Только ведь у меня сегодня день рождения, и я сама хотела уйти пораньше. Неужели я теперь буду злиться из-за того, что мое желание сбылось?

Я радость, чистая, светлая, и жизнь любит меня. Спасибо ей за подарок.

На следующий день после своего дня рождения я наводила порядок после устроенного Тишей погрома. Постепенно дойдя до спальни, я уже собиралась убрать в ящик все вещи с прикроватной тумбочки, как вдруг заметила среди прочих мелочей маленький пластиковый пакет с замком, наполненный белым порошком.

Неужели это то самое? Наркотики? Кокаин, кажется? Или героин? Шут их разберешь.

Ни разу в своей жизни я не видела ничего подобного, разве что в кино, и потому даже не представляла, как можно было бы проверить свою догадку. Зачем мне вообще это понадобилось? Не знаю, наверное, это оттуда же, откуда чтение книг – после долгой спячки проснулось природное любопытство.

Я повертела пакетик так и сяк, посмотрела его на свет, зачем-то понюхала.

Дома никого не было, поэтому я могла не бояться, что меня кто-нибудь застанет за моими исследованиями, и все-таки надежно привитая мне Ларой установка держаться от наркотиков подальше сработала и на этот раз, и я убрала пакетик в ящик тумбочки.

Но даже лежа в тумбочке, он не давал мне покоя.

Наконец, с пылью в спальне было покончено, и я уже собиралась выйти из комнаты, когда вдруг вспомнила, что порошок, который нюхают, вызывает онемение, когда его втирают в десны. И вместо того, чтобы направиться к выходу, снова подошла к тумбочке и достала пакетик.

Только я собралась открыть его, как вдруг над моим ухом раздался Ромин голос:

– Хочешь? – спросил он, улыбаясь и на ходу снимая с себя кепку, часы и рубашку. – Угощайся!

Я вздрогнула при его появлении и чуть не выронила пакетик. И как только он так бесшумно прошел по всему дому? Или это я настолько была поглощена своим экспериментом, что даже не обратила внимание на его появление?

– Нет, спасибо, – смешалась я и, кинув свою находку обратно в ящик, быстро направилась к выходу из спальни.

Но Рома, уже снова по пояс голый, опередил меня и перегородил выход из комнаты, рукой опершись о дверной косяк.

– А меня хочешь?

Он улыбался.

У него такие красивые губы и брови, кажется даже странным, что этого всего можно еще и касаться.

Внизу хлопнула входная дверь и раздался голос Тиши:

– Ир, я не смогу сегодня, я такая разбитая после всего, мы только что приехали… Давай завтра встретимся, что ли… Да ты что? Ну ладно, созвонимся, в общем, пока-пока!

Судя по голосу, она приближалась к лестнице, и я, пытаясь прорваться через заслон, взялась за руку Ромы, чтобы отвести ее. Странно, что я не превратилась после этого в соляной столб, потому что держаться за нее можно было бы бесконечно. Просто стоять и держаться.

Окончательно растерявшись, я быстро отдернула свою руку и посмотрела на Рому. Его глаза смеялись. Тиша уже поднималась по лестнице и вот-вот должна была увидеть нас – второй раз подряд она застала бы меня за разговорами с Ромой. Для ревнивой Тиши это было бы отличным поводом устроить еще один скандал и конце концов уволить меня, однако терять работу в мои планы пока не входило.

Из последних сил я призвала на помощь все свои ресурсы и вдруг вспомнила, как это бывало, когда сидишь напротив разъяренного клиента и шансов закончить переговоры в свою пользу всего один, да и тот такой зыбкий, что от осознания его ненадежности хочется обкусывать ногти и барабанить пальцами по столу. Но ты понимаешь, что обнаружить перед клиентом свою неуверенность нельзя ни в коем случае, иначе он точно поймет, что ты блефуешь и тогда даже эта мизерная вероятность успеха сведется к нулю. И поэтому, так как нет другого выбора убедить клиента в своей силе, кроме как самой верить в нее, ты сидишь там, перед разъяренным клиентом, и веришь. Не просишь, не уговариваешь, не угрожаешь. В конце концов он сам к имеющейся в твоем распоряжении единице пририсовывает два нуля и не до, а после нее.

Почувствовав, как вдруг успокоилось все внутри, я снова посмотрела на Рому.

Встретив мой взгляд, он перестал улыбаться, убрал руку и освободил проход. Когда Тиша поднялась наверх, я была в ванной и мыла тряпку, которой протирала пыль, а Рома искал в шкафу свежую футболку, которая подошла бы к его новым спортивным туфлям.

Этим же вечером, когда я уже переоделась и собиралась уходить, Тиша вдруг остановила меня. Рома к тому времени уже уехал в клуб, а она сидела на кухне и пила кофе. Рядом с чашкой стояла бутылка коньяка и, видимо, его она пила тоже.

– Скажи мне, я правда такая страшная? – спросила она меня.

Я уставилась на нее в полном недоумении, даже до конца не веря, что она может всерьез задавать такой вопрос.

– Нет, ну скажи мне, я в самом деле никому не могу нравиться? – допытывалась она.

Тиша подняла свою руку и посмотрела на нее. Рука была тонкая, загорелая, с длинными пальцами и красивой формы удлиненными ногтями, покрытыми бесцветным лаком. Поразглядывав ее несколько секунд, Тиша, видимо, отчаявшись найти в ней что-нибудь утешительное, бессильно уронила ее на стол. Кажется, она все-таки была не совсем трезва.

– Тиша, вы самая красивая женщина из всех, кого я видела, – честно сказала я.

– Да ты садись, – кивнула она на стул. – Все мне так говорят. Мужчины домогаются меня. Женщины завидуют. А Рома…

Ее голос дрогнул и она, неопределенно махнув рукой, отвернулась к окну, подозрительно блеснув глазами.

– Мне кажется, он не ценит тебя, как ты того стоишь, – сказала я, неожиданно для самой себя перейдя на «ты». Сложно разговаривать на подобные темы с человеком, который младше тебя на половину сознательной жизни, и обращаться к нему при этом на «вы».

– Да, наверное, ты права, – согласилась Тиша. – Я даже знаю, когда это началось – после аварии.

Она отпила из чашки, и я поняла, что кофе в ней давно уже кончился, и его место занял почти чистый коньяк.

– Мы оба были пьяные и обкурившиеся, я вела машину… Было скользко, нас обоих вышвырнуло из салона, и мне ничего не было, ни одной царапины, а вот Рома сломал позвоночник. Два месяца в больнице, потом еще дома, боже, какой это был кошмар… Он всем сказал, что это он был за рулем.

Тиша схватилась руками за голову.

– Мы к тому времени год были вместе, с ума сходили друг по другу, мне казалось, что вот оно, наконец-то. Он собирался познакомить меня со своими родителями… – она усмехнулась, – вот и познакомились. У больничной койки. – Он ведь уже приставал к тебе? – подняла она на меня глаза.

– Да ну что ты… – начала я, но она не стала меня слушать.

– Знаю, что приставал. Он ко всем пристает. Как начал поправляться, так ни одной юбки не пропускает, клеит даже самых убогих…

Ну спасибо.

– Да я не про тебя, – криво улыбнулась она, – ты… ничего так даже. И добрая к тому же. У нас ведь домработницы не задерживаются. Перед Ромой устоять невозможно, и как только они начинают строить ему глазки, их приходится увольнять. А тебе я почему-то доверяю…

– Почему ты не уйдешь от него?

– Я никогда не смогу его оставить, – мрачно отозвалась Тиша.

– Почему?

– Это ведь из-за меня он такой стал. Он ведь только делает вид, что такой сексгигант, а на самом деле, у него теперь чаще не стоит, чем стоит – последствия травмы… Ему даже иногда приходится использовать такую штуку… ну, типа пластиковой трубочки: суешь туда член, и там что-то с давлением происходит, отчего тот встает. Каждый раз, когда он это делает, у меня слезы на глаза наворачиваются – мальчик, бедный мой мальчик…

Рот у Тиши искривился, когда она говорила это, и несмотря на тяжесть момента, я первый раз убедилась, что и она может быть не очень красивой.

– К тому же Рома говорит, – продолжила Тиша, справившись с эмоциями, – что если я уйду от него, то он скажет отцу, что это я была за рулем. Ублюдок…

– И что тебе сможет сделать его отец? Столько времени прошло, теперь уже ничего не докажешь.

– Шутишь? – усмехнулась она. – Уж его-то папаша точно найдет, что со мной сделать. Именно поэтому Рома и не сказал ему сразу – боялся за меня.

Она помолчала.

– Раньше боялся, а теперь ноги об меня вытирает. Сейчас наверняка опять в клубе клеит каких-нибудь девиц… Мне надо туда.

Она порывисто поднялась со стула, собираясь направиться к выходу из кухни, но не рассчитав своих возможностей и чуть не упала – я успела подхватить ее в последний момент.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3