Комната на семнадцатом этаже

Казалось, его совершенно не волнует отсутствие сна и не раздражает детский плач.

Алина утыкалась лицом в подушку, крепко жмуря глаза, стараясь игнорировать раздражающий детский плач.

Алина не могла понять, что хочет Надя. Казалось, та плачет лишь для того, чтобы плакать, и чтобы Алина не сделала та продолжала вопить. Девочка взрослела, а её нрав не менялся.

Надя росла до ужаса капризной, она постоянно что-то требовала. Постоянно говорила, что хочет к папе, могла бросить тарелку с едой на пол, если ей что-то не нравилось и постоянно требовала внимания, времени, красивых вещей. Всего-всего-всего.

Максим с отцовской любовью называл на Надю принцессой, а Алина мысленно, с какой-то злостью, думала о том, что та по-настоящему избалованная принцесска. Алина не прекращала попытки донести до Максима, что тот излишне балует дочь, но казалось, он за своей слепой отцовской любовью не видит проблемы.

Лишь, когда Алина была в обществе своей подруги – Кристины, ей казалось, что она сбрасывает вечно сковывающие её тяжеленые кандалы неуверенности в себе, раздражения, неудовлетворенности и разочарования.

Кристина была её коллегой, они познакомились и сдружились благодаря работе. Она была женщиной тридцати лет, но поразительно молодо выглядящей. Кристина курила, завивала темные волосы и читала Достоевского. У неё был громкий смех и лукавые темные глаза.

Кристина всегда была в центре внимания и принимала его со снисхождением. Она, с небрежным изяществом и пухлыми губами накрашенными алой помадой, смотрелась выигрышно даже на фоне совсем молодых девушек.

Максим всеми силами пытался скрыть свою ярую антипатию к Кристине, но он не был способен на ложь или игру в симпатии. Его выдавало напряженное выражение лица, застивший взгляд и еле заметно искажавшаяся полоса губ.

Все его существо осуждало эту женщину, и он искренне не понимал, как его добрая и милая жена могла общаться с Кристиной.

Даже в том, как он произносил её имя была доля пренебрежения. Он часто говорил «та Кристина» или же «твоя подруга», как будто в звучании её имени уже было что-то оскорбительное для него.

Алина Кристиной восхищалась. Она была благодарна всем и вся, что эта женщина была её подругой.

Кристина была тем единственным, что Алина была не способна принести в жертву ради семейного счастья.

Кристина была такой, какой хотела бы быть сама Алина, но никогда бы не осмелилась. Она не осмеливалась даже признаться в этом себе. А Кристина, казалось, все понимает. Улыбалась немного снисходительно и по-доброму смотрела, рассказывая что-то, иногда отпивая красное вино и поигрывала туфлей на высокой шпильке, покачивая её на пальцах ноги.

Алине казалось, что она по-настоящему свободна, она та, кем является на самом деле лишь когда была наедине с Кристиной.

Без ребенка, что постоянно дергает за руку или же хныкает. Пропадает сутулость, которая, казалось, стала неотъемлемой. А скромная, едва заметная улыбка, превращается в обворожительную улыбку молодой женщины.

Когда же она возвращается к Максиму Алина вспоминала себя с неловкостью и стеснением. Обычно, она обвиняла во всем вино, из-за которого она становилась такой, как после ей казалось, нелепой. Потому она позволяла себе выпить лишь в компании своей подруги. И лишь тогда пропадала её скомканость движений, и она расслабленно-небрежно выравнивала спину и накручивала прядь волос на палец.

Возможно из-за этого Алина казалась сама себе лицемерной. Ей казалось, что она смотрит на себя в какое-то кривое зеркало, а по утрам, подобно клоуну, наносит грим.

Её попытки объединить эти две грани себя приводили к неудачам. И она предпринимала такие попытки лишь когда была немного пьяной, как будто забывала всю свою неуверенность и страхи. Когда в её крови не оставалось ни грамма алкоголя она как будто не находила смысла объединить эти две грани. Однажды вечером она сидела у зеркала, спиной к Максиму, она несколько часов назад вернулась со встречи с Кристиной, потому не могла бороться со своим стремлением поведать мужу о жизни Кристины, позабыв о антипатии того к этой женщине.

Через зеркало она видела, как её муж переворачивает подушку, поправляет одеяло и тогда, полная одушевления, она решила поведать то, что Кристина ей сегодня рассказала. Она всеми силами пыталась сделать свой голос безразличным, чтобы не выдать своего восхищения.

– Помнишь Энди? – безмятежно осведомилась Алина, поглядывая на мужа через зеркало. Тот повернулся к ней и слегка нахмурился, задумавшись.

– Парень твоей подруги?

– Да, – Алина кивнула.

Эндрю был американцем и у него была невеста до того, как он встретил Кристину. Она путешествовала по Европе, не задерживаясь ни в каком городе дольше чем на неделю. Она флиртовала с местными мужчинами, ходила на выставки картин, а по вечерам сидела в небольших пабах, пропитанных культурой этой страны и города. Они с Эндрю познакомились в таком пабе и уже на второй день у них начался роман. Они рванули в какой-то курортный городок с теплыми морскими водами, жарким солнцем и небольшими деревянными домиками. Эндрю даже не сообщил своей невесте о расставании, та узнала от какого-то третьего лица, а Кристина отправила, перед тем как отключить телефон, сообщение своему мужчине, что остался ждать её на родине, о том, что они расстаются.

Они были безумно влюблены, напоминая парочку из романтической комедии. Их ночи, как в фильмах, были горячи, а утром они лениво валялись в постели обнимаясь и громко смеялись над глупыми шутками. Они ходили под руку по вечерней пристани и встречали рассветы на пляже.

Их роман продлился три сказочных месяца. Два они провели в беззаботности, а третий был наполнен ожиданием и томлением. В начала третьего месяца Кристина отправилась на родину, а Эндрю спустя пару дней полетел за ней. Но он не мог оставаться дольше, чем на несколько дней. Так произошло несколько раз.

– Кристина бросила его.

Она рассказала это сегодня, в полутемном помещение паба, где огонек её сигареты светился подобно светлячку. Она говорила о том, что безумие, что охватило её, испарилось и больше смысла в этом она не видела. То, что было потрясающее в их отношениях – сказочная-беззаботность разбилась об реальность и портить воспоминания глупыми попытками сохранить отношения разрушило бы даже сладостный трепет ностальгии.

Максим саркастично хохотнул, и Алина дернулась, выныривая из своих воспоминаний и удивленно посмотрела на мужа через зеркало.

– Ради кого на этот раз? – с неподдельным весельем, осведомился он, – Какой-то уличный художник или музыкант? Ей же так нравятся неординарные личности! А нет-нет, наверное, поэт. Художник рисовал бы её обнаженной и называл бы это искусством, а поэт бы называл бы её своей музой.

– Нет, – отложила расческу Алина, немного поджимая губы, как будто оскорбленная этими словами, – не ради кого-то.

– Ладно, давай не будет о ней, – Максим вернул привычную мягкую улыбку на свое лицо, злая ухмылка странно неестественно искажала его мягкие черты, – лучше иди ко мне. Не хочу говорить о Кристине. Мы ведь знаем, что в конце она окажется у разбитого корыта.

Алина улыбнулась, но ей казалось, что улыбка застыла, как на портрете Моны Лизы.

– Да, ты прав.

Алина несколько раз моргнула, стараясь сбросить сонливость и воспоминания. Она поднялась с кровати, та еле слышно скрипнула от её движения, и накинула на плечи махровый, темно-синий халат.

Женщина, старалась не шуметь, пока шла на кухню, чтобы не разбудить дочь и мужа. А когда в коридоре наступила на куклу, сцепила зубы, чтобы не воскликнуть. Пластмассовая ручка колола куда-то в пятку.

Алина множество раз говорила дочери не разбрасывать свои игрушке, но та не слушала. А когда на них закономерно кто-то наступал и те ломались Надя впадала в детские, шумные истерики. Она падала на пол, кричала и плакала, говорила, что сломали её любимую игрушку и Максим каждый раз ей покупал новую. Его совершенно не волновало, что у Нади вся комната была завалена игрушками, как в сказке про антилопу дворец был завален золотом.

Алина сердилась на себя из-за этого, но это вызывало у неё лишь раздражение, она не испытывала ни капли жалости к своей дочери. Она не могла избавиться от мыслей, что Надя всего лишь манипулирует ними, ещё не понимая, что делает. Ей казалось, что она ужасная мать из-за этих мыслей и чувств. Она пыталась вызвать у себя сочувствие и нежность к своему ребенку, улыбалась и гладила по волосам, но это не помогало. Внутри была пустота или же обжигало раздражение.

Она громко положила куклу на тумбу, но тут же вздрогнула от шума, что самолично создала. Прислушалась к тишине и только когда убедилась, что никто не проснулся, пошла на кухню.

Алина закрыла за собой дверь и пошла к холодильнику. Взялась за ручку в намерении открыть, как замерла. Каждый раз, каждое утро, взгляд цеплялся за магнитики на холодильники. Первый был с пейзажем Греции. А рядом блистала Италия.

Алина была до безумия влюблена в древнюю Грецию, а особенно она любила их мифологию. Под её кроватью было несколько толстых талмудов о Греции, и она с опьянением перечитывала их.

Она впадала в детский восторг от мысли, что может побывать в Афинах. Ей казалось, что так она сможет стать частью великой истории. Она находила что-то завораживающе в том, чтобы ступать по земле, на которой когда-то возрастали грозди темного, сочного винограда, по этой земле ходили воины с тяжелыми мечами в ножнах, философы собирали толпы. Прекрасные девушки в светлых платьях убегали в храмы, посвящая себя служению богине.

Второй её мечтой была Италия. Множество виноградников, вина, сыра и пиццы. Маленькие улочки, яркие домики. Она представляла это все кукольно-сказочным.

Алина купила эти магниты четыре года назад, в каком-то маленьком магазинчике полном безделушек. Когда она смотрит на эти магниты, ей кажется, что она ближе к жаркому солнцу, к теплому вину и тяжелому воздуху. Она ближе к своей мечте.

Четыре года назад магнитов было три. На третьем была изображена Китайская стена. Побывать возле этого гигантского, древнего каменного сооружения было ещё одной заветной мечтой Алины. Когда она смотрела на эту большую каменную змею, что ползла между гор и равнин она не могла не восторгаться силой и упорностью людей. Ей нравилось представлять те времена, когда она только возводилась.

Когда она заслышала звон на кухне то прибежала мгновенно. Её дочь, держа в одной руке куклу, спокойно стояла над осколками магнита. Надя даже не пыталась сделать вид, что была не виноватой и это вызывало у Алины ещё большую злость. Надя безучастно стояла, а возле её ног валялись осколки, на одном Алина разглядела часть Китайской стены. Ей хотелось надавать пощёчин, но она молчала, хмуро глядя.

– Ну как же так? – заботливо спросил Максим зайдя на кухню. Он подхватил дочурку на руки, – Ты не порезалась? Нужно их убрать, опасно же. Дорогая, уберешь осколки?

Но Алина уверенна, что скоро её мечта осуществиться.

Она родилась в самой обычной семье, и они не могли себе позволить поехать ни в Грецию, ни в Китай с Италией.

После того как она вышла замуж за Максима, у них, как у молодой семьи денег практически не было. Приходилось ограничивать себя в каких-то привычных вещах, а думать о путешествиях и вовсе не было смысла.

А после появилась Надя и стало не хватать не только денег, но и времени. Но недавно они ездили в Египет, они поехали, как только появилась возможность, а дочурка достаточно подросла.

Это было чудесно. Для Алины это было сказочно настолько, что она просто не замечала какие бы то ни было недостатки этой поездки. Они всей семьей загорали на пляже и даже поехали на экскурсию, но им пришлось вернуться, потому что Наде стало плохо на жаре.

В том году они должны были поехать в Грецию, даже думали оставить Надю у родителей, несмотря на истерики дочери, но, к сожалению, не сложилось. Но Максим клятвенно обещал, что в этом году они точно поедут в Грецию.

У неё совсем скоро отпуск, всего через полгода. И Алине казалось, что это такая мелочь по сравнению со всеми теми годами, когда она просто мечтала о красоте других стран.

Алине казалось, что, если её мечта исполнится, то круг, в котором она застряла разорвется. День Сурка наконец-то закончится. Та жизнь, которой она живет сейчас закончится и начнется та, в которой она счастлива. Но сейчас, она не знает, что может изменить. От того продолжает каждое утро собираться на работу, одевать дочь, готовить завтрак. Все привычно и осточертевши.

Она, как и каждое утро, быстро чмокнула мужа в щеку, она схватила небольшую сумку и пожелав мужу хорошего дня, как делала до этого бесчисленное количество раз, пошла в прихожую.

Надя сидела в гостиной на диване, её ноги болтались, а в руке она держала свой ботинок. Она отклеивала липучку на нем, а после вновь приклеивала и все это сопровождалось мерзким скрипучим звуков. Она была так увлечена своим занятие, что, казалось, даже не заметила, что Алина ушла.

Каждое утро Алина ездила на работу на метро. Каждый раз – по дороге туда и по дороге назад, она попадала на час пик. Она ненавидела эти поездки, но странно любила пятиминутную дорогу до метро от своего дома.

Она специально медленно шагала, смотря в лица мимо проходящих, куда-то спешащим людям. Те от этого казались сконфуженными. Вечерами, когда Алина возвращалась с работы она специально шла самым долгим путем. Делала целый круг, проходя вдоль парка и школы. Особенно она любила прогулки летними вечерами. Когда раскалённая за день земля остывала, и ты наконец-то, вдыхал прохладных воздух.

Алина работа в офисе и начиная с поздней весны и все лето у них работали кондиционеры и вентиляторы. Но, казалось, они лишь разгоняют пыль и песок, а воздух оставался все таким же раскалённым.

Они обязаны ходить на работу одетые в деловом стиле и на светлой рубашке Алины, как и у прочих сотрудников, всегда остаются влажные пятна пота. На столе стоять салфетки и она протирает ними лицо, но капли пота тут же выступают вновь. Она одевает узкую черную юбку и чувствует, как из-за пота промокает даже та.

Но в последнее время она начала ловить себя на постыдных, как она сама считала, мечтаниях. Когда она шла на работу или шла домой она представляла как уедет в какой-то небольшой городок в пустыне, где-то в США. Она плохо знала географию, потому этот городок был для неё таким же воплощением фантазии, как если бы она представляла Атлантиду.

Она думала, что он находится где-то в Калифорнии. Рядом нет ни морей, ни рек. Летом ужасающе жарко и кондиционеры работают на полную мощность. Девушки там обязательно ходят в коротких джинсовых шортах, а Алина работает барменом в небольшом старомодном баре. Там будут постоянные посетители – мужчины тридцати лет в ковбойских шляпах.

Самое постыдное в этих мечтах было то, что в них не существовало ни Максима, ни Нади. Там у неё совсем другое имя, она включает старый рок и флиртует с мужчинами, но никогда ничего не обещает. Там у неё нет квартиры, которую купили в ипотеку, и нет постоянных отношений и она даже не думает их заводить.

Алина спустилась по ступенькам на станцию метро. Привычно у желтой линии толпились люди, толкаясь и пытаясь пробиться поближе к ограждающей линии, чтобы после первыми заскочить в вагон. Алина же отошла подальше, сегодня как-то особенно остро чувствуя нежелания быть здесь.

Где-то далеко шумел колесами поезд и до них долетел этот звук. Обрывки чужих разговоров, пиликанье турникетов, еле слышная музыка с чужих наушников.

Алина посмотрела на часы, что висели на стене. Те были непропорциональное большими, круглыми, белые с толстыми черными стрелками, напоминающими жирных черных червей, которые медленно, как-то лениво ползли.

Она успевала на работу.

Под часами была приклеенная такая популярная сейчас надписи: «у тебя ещё есть время все исправить». Несколько лет назад они произвели настоящий «бум», став хитами продаж и залогом безбедности для автора этой простой идеи. В мире где ты видишь результат своих ошибок – твое время сокращается в мгновение, в мире где люди помешаны на ошибках и времени такая надпись стала гениальным торговым трюком.

Алина ненавидела эти надписи. Она была с тех, кто был уверен, что от нас почти ничего не зависит. Она не была приверженцем идеи судьбы, но Алина была уверенна, что сколько бы ты не бился, стараясь «все исправить» это будет сравнимо с тем, как бьешься об стену.

«И потому ты решила ничего не делать?», – всплыла из памяти фраза Кристина.

Приехал поезд, останавливаясь со скрипом. Ветром её волосы откинуло в сторону, и она подняла руку, чтобы убрать их с лица. Они щекотали губы и щеки. Алина придержала волосы и начала заходить в вагон вместе с толпой. От девушки рядом разило духами, от чего начало горчить на корне языка, и Алина опустила голову.

Дверь вагона закрылась. Алина зашла одной из последних, потому стояла у самой двери. Поезд немного качнувшись двинулся с места, несколько человек отступило, а несколько навалилось на Алину. Она повернулась лицом к двери, упершись рукой на стекло, чтобы не упасть.

Они ехали по мрачному туннелю, едва помещаясь в маленьком для такого столпотворения, вагоне. Алина видела свое отображение в стекле двери. Наклейка «не прислоняться» закрывала её отображению глаза, как закрывает цензура преступникам лица по телевизору.

Вагон качнулся и Алина больше навалилась на дверь. Рукав её блузки слегка съехал, открывая взорам таймер. Какой-то парень стоящий рядом, скучающе и как-то отупело смотрел на него и Алина быстро, едва не упав, поправила рукав.

Поезд остановился на следующей станции и Алина прошла в глубь вагона. Пока набивались ещё люди и становилось ещё более тесно она смотрела в окно. Чье-то плечо мешало нормально рассмотреть станцию.

Странно было то, что она уже несколько лет ездит каждый день по этому маршруту, но до сих пор не видела куда можно попасть, если выйти на этой станции. Ей даже не удавалось ни разу нормально рассмотреть саму станцию. Она видела только парочку скамеек и висящие практически под самим потолком часы.

Под ними красовалась та же фраза.

Кристина говорила, что Алине неуместно говорить о неправильности этой фразы и тем более не ей говорить о ненависти к ней. Это было действительно так. Ведь Алина была с тех, кто пытался исправить все пока есть время.

Она металась пока её время не истекло в тот раз, когда её время сократилось до пяти лет. Абсурдным было то, что предрекающий смерть таймер стал её спасением.

Она и Максим не сдавались пока врачи не сделали всевозможные анализы, не удовлетворившись дежурным «отклонений нет». Благодаря этому у неё появилось ещё несколько десятков лет про запас. Ей смогли диагностировать болезнь на начальной стадии.

Лечение было быстрым и безболезненным. Алина не признавалась в этом даже себе, но, в некем роде, она была разочарована. Когда она вернулась с больничного, практически первое, о чем с ней заговорила Кристина – это переоценка приоритетов. Она говорила о том, что, когда человеку удается победить смерть он много что переоценивает, начинает заниматься тем, о чем всегда мечтал. С Алиной же ничего такого не было. Она как будто не смогла прочувствовать близкого приближения смерти. И вскоре это превратилось в одно из множества воспоминаний.

Алина бросила уставший взгляд на экран под потолком. Там висел небольшой экран, на котором высвечивались станции, а в самом уголке светились небольшие циферки времени.

Она едва сдержалась усталый вздох. Ей нужно было ехать ещё пол часа, как минимум. Она мысленно взмолилась, чтобы это время прошло как можно быстрее. Она поглядывала на время каждую следующую станцию, как будто надеялась, что от того оно пойдет быстрее.

Но поезд приехал к её станции, как и обычно, спустя лишь полчаса. Она облегченно вздохнула, когда прозвучал барахлящий голос, сообщающий её станцию. Алина вышла с вагона с толпой, которая подхватила её, подобно волне. Как только они вышли, в вагон зашла следующая толпа, которой нужно было ехать ещё дальше.

На секунду она сбилась с привычного шага. Но быстро его восстановила, вместе с толпой выходя из метро.

В том, как люди сменяют людей в вагоне, вызвало у неё отголоски каких-то мыслей. Она даже не могла их разобрать, но они вызывали горечь. Ей захотелось сделать шаг в сторону, чтобы выйти из толпы. Но ей нельзя опаздывать на работу. А дома её ждет муж и ребенок. Ей нужно приготовить им ужин.

Все в их мире подчиняется времени. Даже их шаги напоминали один большой механизм. Алине казалось, что, если закрыть глаза и слушать шаги толпы, в которой она шагала, она сможет представить, что это секундная стрелка отбивает ритм. Они все пытались не сбиваться спеша куда-то. У каждого в этой толпе, наверняка, светилось черное не меньше десятка лет, но они все спешили. Им не хватало времени.

Она скучающе скользнула взглядом по афишам, что всегда было так много в метро, пока стояла на ступеньке эскалатора. Алина немного повернула голову, разглядывая заинтересовавшую её афишу, но спустя несколько метров она повторялась и теперь девушка смогла нормально её рассмотреть.

На яркой афише, за которую так и цеплялся взгляд, были изображены музыкальные инструменты, а в центре улыбаясь стоял молодой мужчина, имя которого была в самом вверху крупными буквами.

У Алины была парочка его песен на телефоне, она бывает слушает его, когда готовит ужин или убирает. И она тут же воодушевленно загорелась мыслью пойти на концерт. Наверняка она попадет в толпу, но та почему-то не воспринималась так остро негативно, как толпа в метро, которую она переживает каждый день.

Девушка разочарованно вздохнула, когда увидела день концерта. В этот день она едет с мужем и Надей к свекрови. Они оговорили все ещё месяц назад и она просто не может не поехать. У той будет День рождение, и они уже купили ей подарок, выбирал, разумеется, Максим.

Алина чувствовала себя потерянным ребенком в супермаркете во всем, что касалось её свекрови. У неё даже не было мыслей, что может быть нужно этой женщине. Для Алины она была как стереотипный придаток и она даже не рассматривала её как самостоятельную личность. Для неё она ограничивалась званием «свекровь».

Впрочем, Алина тоже не пользовалась особой любовью у матери своего мужа. Та говорила с ней с каким-то пренебрежением, но никогда не высказывала своего предвзятого мнения ей в лицо. От того Алина даже не знала, чем не угодила женщине. Чем-то конкретным или просто своим существованием.

Но Надю она любила. Всегда целовала в румяные щечки и ласково называла «Наденька».

Алина поджала губы, она проехала афишу, будь её воля она бы променяла поход к свекрови на концерт. И не важно, что она не была фанатом этого исполнителя. Её приводила в восторг одна мысль о том, чтобы петь какие-то слова из песен вместе с толпой, прыгать и кричать на особенных моментах. Но для женщины её возраста такое поведение недопустимо.

Дальше висела красочная реклама какого-то телефона с зазывной надписью о рассрочке и самой низкой цене. Но цена и вовсе не была низкой. Алине бы пришлось полностью отдать несколько своих зарплат, если бы она пожелала купить такой телефон.

Реклама курорта с красивой девушкой с идеально откорректированным в фотошопе телом. Реклама часов, которые блестели своими золотыми ремешками. Они красовались на запястье красивого мужчины в идеальном костюме и с восхитительной улыбкой.

Алина работала в отделе рекламы. Кому как не ей понимать смысл всего этого? Система потребителей. Каждый из людей, что едет с ней – это кошелек. А их задачи сделать такой слог и картинку, чтобы выманить у них как можно больше денег. Внушить мысль, что им необходима очередная дорогущая, по сути бесполезная, вещь.

Она проскользила взглядом по толпе. Ей казалось, что их лица сливаются в одно сплошное ничего. Как на фотографиях, когда ты размываешь фон. И только сейчас она заметила, что на ступеньке ниже стоит молодая девушка, которая говорит по телефону.

Алина бросила на неё взгляд через плечо. Лицо у той было искажённо какой-то мукой, как будто она страдала от постоянных ноющих болей. У той были розовые волосы, короткий топ, открывающий впалый живой, плечи, руки и декольте.

У них принято скрывать запястья. Время твоей оставшейся жизни казалось чем-то личным, но эту девушку как будто это вовсе не волновало. Она не отвлекалась от телефона, а её голос, на удивление, в отличии от выражения лица, был спокойным, даже холодным.

– Я тоже так думаю, – говорила она.

Девушка замолчала, Алина понимала, что она слушает, что говорит ее собеседник.

– Прекрати, – сказала девушка, а её губы задрожали, – так бывает. Любовь заканчивается.

Вновь наступила тишина и Алина со смущением поняла, что стала свидетелем расставания. Но большую неловкость она чувствовала от того, что стала свидетелем «той стороны». Голос был непоколебимым, но лицо оставалось полным страдания. И Алине казалось это чем-то до невозможности особенным и личным.