По лезвию струн. Ностальгический рок-н-ролльный роман

Концерт слушали в пол-уха. Сеню бесила иноземная речь Дэйва и Лин. Я нормально понимал Дэйва, но говорить с ним не тянуло. Зато со мной активно общалась Катя. Сеню ситуация взбесила окончательно, и он ушел домой сразу после концерта, попросив меня проводить его герлу, а потом зайти к нему – рассказать, что произошло после его ухода.

Когда Катя начала меня раздражать, я тоже решил свалить, прихватив ее с собой – надо ж проводить! Мы шли по слякотной улице, вдыхая аромат грядущей весны – едва уловимый, но долгожданный.

– Может, зайдем к тебе? – вдруг предложила моя спутница.

Я чуть не сел в ближайший сугроб. Боже, в каком приюте ее воспитывали?!

– А тебе не хватило общения за вечер?

– Просто хочу посмотреть, как ты живешь…

Мы шли молча какое-то время.

– Ладно, не сердись, – наивным тоном нарушила тишину Катя, – мне правда интересно.

– В другой раз, – буркнул я.

Наконец, я избавился от нее, проводив до самой двери. И помчался к Сене, кипя, как электрочайник.

Сенин дом в частном секторе, добираться довольно долго, тем более, в праздник. Они с отцом живут вдвоем, поэтому помешать кому-то трудно. Сенькин отец – мужик с понятием и никогда не запрещал сыну приглашать друзей хоть на всю ночь.

– Ну что?! – встретил меня Астахов.

Я понял, что он о Линде. А что сказать? Они ушли почти вместе с нами.

– Куда?

– Откуда я знаю, – попытался отмахнуться я, – я не слышал их трепа.

– Ну хоть что-то уловил, скажи!

– Понял только слова «пройтись», «вечер», «холодно» и «отель».

Сеня произвел нехитрую операцию в воспаленном мозгу и решил, что они поедут к Дэйву в гостиницу. Он нервно бегал из угла в угол просторной гостиной, я почти засыпал в кресле. Сенька точно влюбился в Лин – иначе с чего так волноваться? Она большая девочка, сама разберется, что делать и как жить.

– А я так не считаю! Может, он ее заставил с ним поехать! Может, он вообще маньяк! Чего это его среди зимы в Россию занесло? Ты об этом подумал?

– Вид у нее был вполне довольный и веселый…

Это добило Сеню окончательно. А уж как его реакция добила меня!

– Ну, поезжай к нему в отель и набей морду!

– А что, это мысль! – оживился Астахов. – Ты побудь здесь, можешь даже ночевать остаться – свободная комната наверху. Я постараюсь недолго.

Сеня действительно взял у отца машину и исчез. Я ошалело уставился в закрытую дверь, пока не пришел дядя Саша и не позвал попить чайку. Я соскребся с кресла и поплелся на кухню.

Тут произошло нечто: в комнату вломился Сеня, вслед за ним – Линда. Сенькина штанина была порвана на коленке – оказалось, он наткнулся на Лин у гаража и с перепугу налетел на воротину, порвав джинсы листом жести. Лин ни в какой отель, оказывается, не собиралась – они просто говорили о гостинице, в которой Дэйв остановился, и о том, что там холодно, особенно в такие зимне-весенние вечера, когда отопление слабое. Пройтись она намеревались до остановки. Оттуда же и поехала к нам – слышала, как Сеня меня приглашал.

Я умирал со смеху, дядя Саша слушал этот бред, раскрыв рот, Сеня наезжал на меня за неправильный перевод, а Лин качала головой, как мудрая сова. Потом Сеня принялся гонять по дому в поисках иголки и ниток, Лин предложила зашить ему джинсы, но он гордо отказался. Я пошел наверх в отведенную мне комнату и лег спать, не узнав, чем закончилась история.

9 марта, субб.

Проснулся часов в десять. Сначала не понял, где нахожусь, но потом вспомнил. Сеня дрых на кресле-кровати. Оказалось, Линда заняла его комнату – Астахов не выпроводил девушку одну в ночь.

Мы втроем позавтракали, вспоминая вчерашнее, смеялись от души. Только Сеня был мрачен. О том, что он собирался ехать в гостиницу бить Дэйву морду, мы Линде не сказали.

Я собирался домой, работать над минусовками, и попросил Лин зайти ко мне вечерком: есть потребность поделиться впечатлениями от ее альбома.

Уже в семь понабежало столько народу, что я за голову схватился. Комнатушки отчаянно не хватало, чтобы вместить всю компанию и не сойти с ума от трепа с пяти сторон. Мы с Лин пошли в ванную (а что делать?). Я сел на бортик ванны, Лин – на крышку унитаза. Из комнаты орал Кreator.

– Ну что? Начинай громить!

Мысли разбегались. Я уж было подумал – а не взять ли дневник и не зачитать оттуда? Начал говорить что-то про Линдино понимание музыки, прежде всего, про некую сакрализацию, про многоплановость – чувствую себя как на экзамене, когда что-то метешь, не зная предмета. Лин слушала внимательно, лицо ее менялось после каждой реплики, и я, исходя из этого, делал выводы об уместности высказывания. Тут дверную ручку кто-то дернул, но дверь, естественно, не поддалась. Тогда в нее вежливо, но настойчиво постучали.

– Идите в сад! – рявкнул я.

– Ребят, мне правда надо, – жалобно протянул Риз, – ну очень надо…

Я соскочил с насиженного места и открыл ему дверь. Нам с Лин пришлось уйти. Однако оставаться в гостиной или в спальне – это одно и то же – просто невозможно, и мы решили прогуляться. Погода не располагала – моросил противный дождик.

Выйдя на улицу, мы быстро зашагали по тротуару, чтобы не замерзнуть. Лин поторопила меня с высказываниями, а то нервы не выдержат. По ней никогда не видно, переживает ли она хоть о чем-то, тем не менее, ни одно чувство не останется заурядным в таком сердце – теперь я это понимал, как никогда. Запинаясь и заикаясь, я передал Линде все, что надумал о ее сольном творчестве.

– Что ж, спасибо на добром слове, Вадик, рада, что тебе понравился этот салат, – я слышал, она улыбалась, – мне очень приятно. Даже не представляешь, насколько.

Меня прошибло от этого «Вадика».

Вроде все обсудили, но домой не хотелось – что делать в этом зоопарке? Зашли в кафешку. Тихо и светло, пахнет кофе и сдобой. Столик у окна, за фикусом.

– Теперь ты мне кое-что скажи, – заговорил я, сделав заказ, – почему ты решила записать альбом?

– То есть? – усмехнулась Лин.

Я удивлен необходимостью что-то объяснять такому человеку. Оказалось, это особенно приятно.

– Мотивации бывают разными. Не можешь реализоваться в своей команде, хочешь утереть кому-то нос или душу облегчить. Второе исключаем. Может, есть еще причины?

На какое-то время она задумалась.

– Слышал бы ты, что играет «Фантом»! Какая уж тут реализация внутри команды! – она рассмеялась. – Наверное, в большей степени мне хотелось поэкспериментировать. Доказать самой себе, что я могу. Уметь играть – одно, а работать со звуком – другое. Обычно этим занимаются мальчишки. Вот мне стало любопытно, получится ли у меня, гуманитарной девочки, воплотить свои замыслы без посторонней помощи. Это был принципиальный момент – я даже брата не напрягала.

Признаться, не ожидал такое услышать. Лин, конечно, догадалась о моих наполеоновских планах. И я, скрипя сердцем на все кафе, поделился, что мотивация у меня другая.

– Я вижу, тебя что-то мучает, – она постучала пальцами по столешнице, – хочешь узнать, принесет ли творчество облегчение?

Я кивнул. Мы молчали, пока официантка сгружала с подноса кофе и пирожные.

– Польза будет, однозначно. Пожалуй, даже в большей степени, чем ты ожидаешь. Впрочем, понты тоже небесполезны. В смысле, ставить цели и добиваться их. Благотворно влияют на самооценку.

Посмеиваясь, я попытался вытянуть из Лин, как проявляется эта моя угнетенность.

– Да никак особо, – она поставила чашку на блюдце, – но логично: если бы все было в порядке, ты бы не вернулся.

Да, верно. Когда я начал тонуть в своих размышлениях и воспоминаниях, Лин выдернула меня назад:

– Я рада, что ты вернулся.

Выспросить о Дэйве я решил не потому, что счел момент подходящим, а дабы сменить тему.

– Он умный и хороший человек – сказала Линда, – с ним интересно общаться, по-английски тем более.

Хм, я не о том. Уже второй раз за вечер она не поняла меня. Или сделала вид, что не поняла.

– Ты его любишь? – прямо спросил я.

Лин выдержала паузу, постукивая ложечкой по блюдцу.

– Я его уважаю и общаюсь с ним как с другом.

Сдается мне, что Лин для него не осталась просто другом. Ему тридцать два года, и божится, что на родине у него нет дамы сердца.

Вернувшись домой один, застал там Сеню с Катей. Мечта пигалицы осуществилась – увидела, как я живу. Долго и с любопытством разглядывала колонки, провода, гитары, листы с табулатурой, упаковки со струнами, болванки, чехлы и медиаторы. Есть у меня миди-клавиатура, подключенная к компу. Комп – старая развалина, отец отписал после покупки нового. «А на этом говне пускай Масяня ездит!»

Я открыл две бутылки пива – себе и Сене, Кате даже предлагать не стал. Пьянство дам не красит, тем более, таких кнопок. Хотя, накрашена она так, что выглядит лет на тридцать. Кожаные брюки позволяют любоваться попкой и стройными ножками, а кофточки она носит с глубоким вырезом, несмотря на нежаркую погоду – пышный бюст так и вываливался. Весьма дешевые уловки. Хотя, я не железный и не старый! И на любви давно пора поставить крест.

Часов в одиннадцать они ушли. Такое чувство, что Катюша рада была бы на ночь остаться и спать в моей постели. Греть об меня ноги холодной мартовской ночью. Ну уж нет!

11 марта, пон.

На кухне романтично-сумрачно в ранний час. Налил себе крепкого чая и сел у окна. Видимо, похолодало: падает снег. Будто Новый год, и, как дите малое, ждешь чудес, которых никогда не было. Ничего не менялось в суматохе. А вот в тишине жизнь поворачивалась на сто восемьдесят градусов, и сносила со всех ориентиров.

В универ не хотелось, да что я там забыл? Приходил, отсиживал несколько пар и уходил. Друзей не нажил, есть хорошие знакомые. С Лин или Сеней могу увидеться и дома. Нравилось, конечно, пить чай в столовке. Особенно уютно, когда день пасмурный или дождливый. Или когда в универе прохладно – чай вкуснее в сто раз, и хоть немного просыпаешься.

Еще я полюбил гулять по городу на большой перемене. Когда погода солнечная и на улице тепло, конечно, приятнее, но и в дождливой осенней или весенней погоде есть свои прелести, как в ощущении потерянности и одиночества. Идешь себе по городу, любуясь унылым пейзажем после нудной лекции. Всматриваешься в лица прохожих из-под козырька кожаной кепки, ища знакомых или изучая случайных встречных. В плеере играют Оasis или Pink Floyd, и от этой музыки становится теплее и светлее.

Сидеть на лекциях тоже весело, особенно если есть, чем заняться: написать новый стих, послушать музыку, порисовать, посмотреть в окно. В общем, иногда студенческая жизнь мне нравится. Если б еще не вставать в такую рань и не давиться в транспорте в час-пик, было бы отлично.

12 марта, вторн.

Сенька разул мне глаза. Оказывается, Энди не сам ушел из группы – его попросил Данчер. Мой дорогой друг, лучший на свете Данчер. Ему хотелось поддержать меня, когда я с позором вернулся в родной город. Он понимал, как мне паршиво и одиноко, как важно мне вновь поверить в себя и вернуться к музыке, чтобы отвлечься от мелодрам. И все об этом знали: и Дэн, и Лин, и Риз. Все, кроме Астахова – тому сказал сам Энди на сходке у «настоящих людей». А он сболтнул мне. Прикольно за ним наблюдать, когда он понял, что проговорился: будто щенок плюхнулся в лужу и окатил водой сидящую рядом кошку.

– Дрох, ну ты не переживай…

Теперь ясно, почему Энди на меня окрысился. И видит Бог, я не хотел наживать себе врагов, не хотел переходить кому-то дорожку или кого-то теснить. Мешать чьему-то творческому самовыражению.

– Ну че, как Мастейн из «Металлики», – продолжил Астахов, ерзая в скрипучем кресле, – соберет свою банду, все у него будет.

А у меня разве не было бы? Разве я не смог бы все сделать сам? Но прийти к Данчеру и навешать на него всех собак за добрые дела и искреннее сочувствие я бы не смог. Мне действительно нужно было тогда вернуться к ним. Почувствовать, что я еще на что-то годен, что я чего-то стою и кто-то в этом городе мне рад. Это было необходимо. По совести, я никогда не думал ни о Даньке, ни о группе. Остался в Питере, потому что захотелось, потому что нечего было терять. Группа – это здорово, мы друзья навек, но главным для меня была музыка, и ее я мог играть с кем угодно. Данька никогда не планировал переезжать в другой город. Слава и деньги его не пленяли, да и не верил он в это. Надеялся поднять культурный уровень там, где родился. Он пожертвовал классным гитаристом, чтоб самооценку мою из-под плинтуса вытянуть, а я вместо благодарности намыливаю лыжи – сольник буду записывать, адью, ребята!

– Ой, Сеня, как же мне хреново! – я буквально взвыл, обхватив голову руками, стоя посреди комнаты.

Кажется, все, к чему я прикасаюсь, превращается в прах, все, кто меня любит – страдают. Одни разрушения от несусветного эгоизма и горделивой импульсивности. Многое произошло, но я так ничему и не научился.

14 марта, четв.

В доме темно и пусто. Никто не слышит и не подслушивает. Ты и музыка один на один, вы – единое целое. Ты сначала не понимал людей, которые любят играть на публику – все равно, что душу наизнанку вывернуть перед толпой. Люди, которые расценивали талант как средство для достижения низких целей, вызывали отторжение. Музыка для тебя – нечто сакральное, интимное, нечто настолько личное, что открыть это кому-то крайне тяжело.

Потом втянулся и даже начал рисоваться своим талантом. Подкармливать эго.

Но вот ты один. Вокруг темно. Ты закрыл глаза, давая возможность музыке рисовать картины, ни на что не отвлекаясь. Это твои картины – ты создал их своими руками и красками из семи нот.

Перед тобой проносились луга и леса, вода и небо, блики огня, весна и осень, вереница лиц, и ветер, и дождь, и голоса… шорохи, шепот, шелест, шипение. Ты выпал из реальности. Перестал существовать. Ты сам превратился в нечто эфемерное и парил над миром, сливаясь со своей музыкой высоко, в призрачном эфире, и таял с отголоском последнего аккорда…

Ничто на свете не бесит меня так, как звонок в дверь (и по телефону), когда я играю. И остается каких-то два соло до конца! Это как вспышка света среди ночи, когда мирно спишь. Наверное, я даже зарычал от досады и отбросил гитару на кровать. Щас урою того, кто пришел!

На пороге стояла Катя! Ррррр!!! Я старался быть воспитанным. Что ей понадобилось, да еще в такое время?

– Просто захотелось тебя навестить… Я думала, здесь, как всегда, полно народу, и я не помешаю.

– Я один, – буркнул я.

Я знал, что никакого смущения она не чувствует – просто пытается состроить из себя скромницу.

– Заходи, – я отошел от проема и пропустил ее.

Весело смотреть, как она нарочито медленно разувалась и изящно снимала куртку. Я даже простил ей вторжение в музыкальные пространства.

Свет горел только на кухне, где мы и расположились. Я налил чая. О чем будем говорить? Что у нас общего? О «настоящих людях», о Сене, о музыке? Я узнал, к «настоящим людям» Катя попала случайно: пришла вместе с парнем, с которым потом рассталась, но ходить к философам не перестала – прижилась. Сеня Кате нравился только как друг – она призналась, что они и не целовались ни разу. В музыке Катюша предпочитает готику, дум-готику или что-то типа этого: Macbeth, Sunterra, Evenfall… Из великого множества моих любимых групп она знала только Metallica и Nirvana – их, наверное, невозможно не знать. Чуть более легендарные Rainbow, Sabath и Led остались для Кати неизвестными. Такое впечатление, что человек не сам выбирает музыку, а слушает то, что ему навязали либо мода, либо компания.

Она попросила сыграть что-нибудь. Оказалось, это легко и приятно – она абсолютно не слышит ошибок, таращится на мои руки с видом знатока. Уморительная девчонка. Я играл кое-что из репертуара Армика и Сантаны – она о таких не слышала. Конечно, я не выдавал чужие работы за свои, но видимо, мои лекции ее утомили. Она засыпала на моей кровати.

Я отставил гитару в угол, сел рядом с Катей. Мы долго смотрели друг на друга молча. Она улыбалась – немного кокетливо, а я почти беспристрастно и нагло разглядывал ее.

– Сколько тебе лет? – Не хочу, чтоб меня привлекали за совращение малолетних.

– Восемнадцать, – ответила она, – можешь не волноваться, Дрончик.

Была мысль сказать, как меня на самом деле зовут – передумал. Зачем? Еще перепутает с кем-нибудь.

Так она и осталась у меня. И всю ночь я слушал про себя только хорошее, был согрет чужим теплом и кому-то нужен…

15 марта, пятн.

Катя проснулась рано и разбудила меня, собираясь на работу. Я даже не знаю, где она работает! Подумал об этом сквозь сон и не придал значения. Надо ли вставать, чтобы ее проводить? Не знаю, но ужасно не хотелось – я и так спал три часа. Слышал, как она возилась на кухне, зажигала газ, гремела посудой… освоилась! Шустра, ничего не скажешь.

Часа в три зашел Сеня – ему интересно, почему я в универ не пришел. Не знаю, стоит ли ему сказать, что «его» девушка затащила меня в постель. Решив, что мы все-таки друзья, я рассказал. Сеня сотрясал смехом стены моей квартиры битый час:

– Ну, Катька! Во дает! А я всегда говорил, что девкам только одного надо! И что она теперь, жить у тебя будет?

Я поперхнулся чаем. Жить?! У меня?!! Катя?!!! Да чтоб мне…

– Ну лана, не кипятись. У нее с родителями проблемы, дома че-то не ладится, вот, может, она и надеется к тебе перебраться – у тебя же хата свободная. Тока мы тут иногда тусуемся.

До меня начало доходить. Осёл я! Девкам только и надо, что нас в постель затащить, а мы, идиоты, «затаскиваемся»! Ну, нет, так дело не пойдет!

– А что, соблазнил девицу – теперь отвечай! – хохотал Астахов.

– Скажи еще – женись, – буркнул я, – не мог раньше предупредить насчет ее семьи?

– Откуда ж я знал, что вы так быстро… э-э… сблизитесь!

Вечера я ждал, будто смертной казни. Мне чудилось, что вот-вот в дверь позвонит Катя и с чемоданом в руке войдет в мою холостяцкую хибару. Сеня, видя мое напряжение, гоготал и приговаривал:

– Ну лана тебе, ты же с детства был добряком – всех бездомных собак и кошек домой тащил, на радость маме. Вот и приюти бедное дитятко, несчастную девочку…

– В каждой девочке еще с колыбели зреет хитрющая баба, – вспомнил я цитату из «Валькирии», – если б она по-человечески попросилась пожить недельку-другую – неужто я бы ее не пустил? Нет, обязательно надо таким способом добиваться своих целей!

– Ах, она бессовестная!

Ему смешно, а мне противно – будто сам себя предал. Любовь свою предал – чистую и настоящую. И нечего оправдываться, что физиология, инстинкт и прочее все равно возьмут верх над разумом. Идиот я, короче.

Катя не пришла. Она умнее, чем я думал – выжидает.

16 марта, субб.

Утром в дверь позвонили. Я подпрыгнул, как ошпаренный. Какое-то время думал, открывать или нет.

Это мама с Женькой. Вот так номер!

– Мы даже телефона твоего не знаем, – сказала мама, – вот и наведались без приглашения. Женька соскучилась.

Эх, по Женьке я и сам соскучился – подхватил ее на руки и закружил, а она смеялась до визгу. И хорошо посидели, попили чая с принесенным тортиком. Вот был бы прикол, если б они пришли, а тут Катя в моей кровати лежит, ноги из-под одеяла торчат! Я дал маме номер телефона, чтоб она звонила перед тем, как прийти – на всякий случай.

17 марта, воскр.

На меня снизошло озарение – точно решил записать сольный альбом, определился с песнями, некоторые даже понял, как делать. Не в силах сдержать эмоций, позвонил Линде, разбудил ее, но она меня тактично выслушала и обещала помочь, чем может. Она может! Кто кроме нее?!

Вечером, как обычно в воскресенье, вся тусовка собралась у меня. И Катя пришла, одна. Сеня хитренько так заулыбался, а у меня аж сердце зашлось. Видно, не получится с Лин пообщаться – она явно что-то заподозрила, даже не подходит, не навязывается якобы. Эх, до чего ж проницательный человек! Лучше б она у меня на шее повисла.

Когда все начали дозированно расходиться, осталась в числе немногих Катя. Так, ночевать надумала. Лин и Сеня ушли вместе – значит, Астахов расскажет ей все по дороге. Вскоре об этом будет знать весь институт (хотя, там моя личная жизнь никого не интересует) и ребята в гараже у Данчера – те судачить начнут. Если б Катя была из музыкальной среды или знакомой чьей-нибудь – так нет, приблуда какая-то! Да если б я ее любил – не волновало б ничье мнение.

Когда мы остались вдвоем, не она стала мне рассказывать о проблемах – сначала высказался я. Сказал, что не хочу продолжать наши отношения, что все произошедшее – случайно и т. п.

– Я так и поняла, не маленькая уж, – кивнула Катя.

Помолчали. Я не знал, что сказать, а Катя сидела с подавленным и отрешенным видом.

– Ну а сегодня переночевать у тебя можно? – спросила она. – А то отец опять нажрался, как свинья – противно домой возвращаться…

Ну что тут скажешь? Она осталась – я же добрый, как заметил Сеня.

18 марта, пон.

Утром она свалила на работу, а я все-таки пошел в институт ко второй паре. Отсидел на двух семинарах, поболтал с Сеней и Лин в столовке – ненавижу их заговорщицкие взгляды и то, как Лин опускает глаза и улыбается, когда спрашивает: «К тебе можно зайти-то?». Раньше заходили без приглашения, хотя у всех мобильники. Мы жили по старой моде, когда в гости к друзьям ходят без предупреждения.

Видимо, перетерли они с Астаховым вчера меня и Катю. Боже мой, я до сих пор не знаю, где эта Катя работает, какая у нее фамилия, что у нее с семьей! О чем Сеня с ней говорил – ума не приложу. Он, без сомнения, болтливее меня. Вот вчера Катя рассказывала о том, как сдавала экзамены, как прошел выпускной в школе – воспоминания свежи, а для меня школа – нечто далекое и мелкое. Никогда ее не любил и надеялся поскорей смотаться оттуда. Если б я ей рассказывал про то, как сдавал экзамены в институте (а приколов можно вспомнить немало) – она бы до утра не заснула. Но эти темы исчерпываются за один-два разговора.

Домой не хотелось. Я шлялся по городу бесцельно и почти не различая дороги. Зашел в гараж, от которого у меня есть ключи – Данька доверял как самому дисциплинированному. Он знал, что мне не придет в голову устроить там оргию или переломать инструменты.

Удивительная атмосфера в этом гараже – уютная, спокойная. Торжественно блестит Сенькина установка. Данькина басуха в черном чехле, а Дэнова гитара – в джинсовом. А вот и моя темно-синяя старушка «Aria Pro-2», как всегда, без чехла – вечно как попало бросаю, не дорожу милым сердцу старьем. Не раз Данька мне говорил об этом – мол, надо гитару в чехле держать, мало ли что… все без толку. Мама всегда говорила, со мной невозможно.

Я вскипятил незаменимый электрочайник и сел на диван. Давно не был здесь один. Забыл, как тут здорово. Можно даже ночевать остаться – Катя, небось, придет. Не дал ей дубликат ключей. И не дам.

Выпив чай, я прилег на диван – старый, но удобный. Эх, Данька, пропадут твои таланты руководителя с такими оболтусами! Ты б за собой полмира повел – их только накорми и создай условия для работы, а уж они для тебя что хочешь сделают. Не приказывай, а попроси по-хорошему – вообще на руках носить будут. И знал это Данька получше моего да умел как никто найти подход к человеку, сам при этом оставаясь человеком, ни под кого не прогибаясь, не подстраиваясь. Умница малый, что сказать…

Неудивительно, что Энди не хотел уходить. Нет, не надо об этом думать! Только не сейчас!

Незаметно я задремал. И дивные сны мне снились! Весна, лес, зеленое все вокруг, яркое. Солнце меж деревьев лучами путается, сияет, зовет куда-то… Я шел за ним, шел – только руки свои вижу, как ветки отодвигают, не со стороны, а будто наяву. И вдруг вышел на поляну, а на поляне той – озеро. Вода синяя, как лепестки васильков, чистая, как хрусталь. И хотел я прыгнуть в эту воду, да заметил вовремя, что на солнце она как-то странно блестит. Подошел, посмотрел и ужаснулся – вода покрыта тонкой корочкой льда. Так я и сел на берегу, изумленный диву неслыханному – как же так, все цветет, а вода замерзшая, да под самым солнцем? Провел ладонью по ледяной пленочке – и обожгло руку холодом, ясно почувствовал, хоть и во сне. Не играли лучи в волнах замерзших, а отражалось в воде солнце, как в зеркале – неподвижно и мертво.

Я проснулся внезапно и резко. Хорошо, в воду не прыгнул – расшибся бы в лепешку!

Ключ повернулся в замке. Данчер явился.

Мы попили чая, поболтали. Ни про Питер, ни про Энди даже не заикнулся, хотя Данька очень располагал к откровенности. Он умел слушать и давал советы, только если его об этом просили. Полгода назад ребята приняли меня в тот же гараж, в ту же теплую компанию, будто ничего не произошло – будто не было ни Энди, ни моего кидалова. Сам никогда не решился бы прийти.