Самопревосхождение

– А вы, разве вы не можете их остановить?

– Можем, конечно, но не делаем. Зачем? Человек свободен, он даже «обречён быть свободным». Ты и сам это знаешь. Вопрос в другом: хочет ли человек отдавать себе отчёт в том, что он затевает? Тем более на годы вперёд?

И тут Ника с удивлением обнаружил, как на лице Аси стала зарождаться та самая улыбка, которая поразила его ещё на портрете в мастерской Софьи Алексеевны.

– Мы делаем иначе. – Ася прямо смотрела на Нику, и он видел в её глазах победный блеск. – За 10 лет мы успели здорово усовершенствовать свои изобретения!

– Ты имеешь в виду проект (+) под кодовым названием «Невидимка»?

– Не только. Проектов бессчётное множество! Если речь идёт о новой цивилизации и новом сознании, то обойтись, как ты понимаешь, только средствами самозащиты и «засекречивания» (ими у нас владеет уже любой малыш), или дрессировкой памяти, или уничтожением берёз для отработки ударов (она не удержалась и слегка поморщилась), как показывают в нынешних шоу, – всё это, согласись, как бы повторы прежде найденных умений, только с преувеличениями (больше, быстрее, опаснее) и в других условиях (в основном в более раннем возрасте). Что же касается «невидимых миру» духовно-душевных способностей и качеств, которые и определяют появление нового сознания… Словом, этим мы занимаемся, как всегда, ничего не отрицая. – Ася для убедительности даже покачала перед собой согнутыми в локтях руками, и Ника, быстро наклонившись к ней, спросил:

– И ты можешь назвать примеры?

– Некоторые, да. Например, мы создаём природосообразную среду обитания, качественно новые отношения между наставниками и учениками, цель которых – ЭЛИТОГЕНЕЗ, в лучшем смысле этого слова. Ведь человечество в том виде, в каком оно сейчас существует, не может справиться со своими проблемами – вечными конфликтами, заблуждениями, болезненно-агрессивными разделениями на враждующие группы по любому признаку и поводу, приносящими людям боль, несчастья, мучения, вплоть до физического и, что ещё страшнее, духовного уничтожения. В человеке борется такое громадное количество противоречий, что оно просто исключает, «снимает» саму возможность гармонии, ибо даже так называемого «положительного типа человека» до сих пор попросту нет! И в то же время все ожидания по-прежнему связаны с приходом Героя, Титана, Пророка, наконец, Бога…

Ника давно уже порывался возразить, и вот возникла пауза.

– Неужели? – воскликнул он. – Вы что, всерьёз замахнулись, так сказать, на «сверхчеловека»? Нет, не может быть! Мы же знаем, чем всё это заканчивается!

– Нет, нет! Успокойся! Мы просто в Пути по очень демократическому направлению развития нового сознания – у всех, кто этого пожелает и готов трудиться, снимая все обманчивые представления о том, в частности, что человек уже обладает им. Человек, будучи пока ещё переходной формой, постоянно меняется, в нём как будто сосуществуют все царства природы, и в этом смысле он, конечно, – Малая Вселенная, но эту Вселенную ещё нужно сделать целостной, правильно соотнесённой с Мирозданием. Бессознательно происходит только вырождение – вот поэтому у нас и востребована новая, перспективная модель познания мира как «синергетическая парадигма», способная активизировать сознание.

У Ники в глазах появился вполне естественный вопрос, и Ася пояснила:

– Это «коэволюционное, нелинейное, постнеклассическое направление исследования мира, пленяющее новизной и переоткрытием традиций в науке и культуре, а также отвечающее новому этапу ноосферного бытия человечества».

– Ну, зачем же так сразу пугать? – улыбнулся Ника.

– Хорошо, – согласилась Ася, – Скажу иначе. Разоблачители-пессимисты, на все лады отрицающие возможность позитивного развития, желающие показать свою самость, постоянно увеличивая количество дёгтя в бочках мёда, обычно не гнушаются обрывками цитат – из любых сочинений – в поддержку своей позиции. И если поэт сказал: «Всё расхищено, предано, продано…», – то они ставят здесь точку или восклицательный знак, хотя на самом деле для поэта, настоящего Поэта, важно как раз другое – как происходят последующие превращения: «И так близко подходит чудесное», «Отчего же нам стало светло». В этом смысле мы – оптимисты и наши проекты заряжены позитивной энергией. Поверь, – вздохнув, добавила Ася, – есть и более строгие основания неизбежности возрождения – после сумрачных, «тощих»  лет, – но я их, с твоего позволения, пропущу.

– Да уж, пожалуйста, – машинально ответил Ника, ясно и, конечно, не случайно вспомнив, что томик стихов и прозы Анны Андреевны Ахматовой всегда лежал на бюро у Софьи Алексеевны, рядом с бюваром, где хранились муаровые листы бумаги, серебряной ручкой и карандашом в оправе из изумрудно-зелёного стекла.

– Но ты увёл меня в сторону, – Ася оглянулась вокруг и, решительно выбрав дорогу, направилась обратно к дому, – а я хотела обратить внимание как раз на тебя самого.

– Даже так? – Ника улыбался, пощипывая свою заметно отросшую бородку.

– Помнишь, зимой, в Рождество, ты заметил, что Арсений в какой-то момент стал слишком пристально и странно смотреть на то место, где был ты. Ты ещё подумал, что он смотрит и не видит тебя, и был прав, конечно, но сделал не совсем верный вывод, будто бы он погрузился в свои воспоминания. На самом деле он действительно не видел тебя, ты как будто мерцал, то появлялся, то исчезал из поля зрения, – то есть способность становиться «невидимкой» у тебя уже начала проявляться, но была ещё не отработана. Надеюсь, сейчас ты продвинулся дальше!

– Ну, не знаю, – неуверенно ответил Ника, всё ещё обдумывая предыдущее сообщение, однако, увидев её быстрый, внимательный взгляд, постарался шутливо перестроиться:

– Надо будет попробовать.

Ася смотрела прямо и выжидательно, и тогда Ника, как бы посмеиваясь над собой, добавил:

– Хорошо, сегодня! Может быть, прямо сейчас?

– Надеюсь, что нет, – тоже улыбнувшись, сказала Ася, – Подожди хотя бы, пока мы с детьми сами не исчезнем.

Ника кивнул и спросил, желая окончательно удостовериться в разрешении беспокоящей его мысли:

—Ася! А мама знает, что для её окружения опасности миновали?

– Really, потому и выглядит такой умиротворённой и счастливой, если ты заметил.

– Все заметили, но я связывал это с возвращением отца.

Ася весело хмыкнула:

– А он никуда и не пропадал! Но всё вместе, – и здесь ты снова прав, – «просто замечательно». Узнаёшь любимое словечко Кати?

– Ася! – воскликнул Ника, продолжая свой собственный внутренний монолог, почти как его мама, – мне так надо с тобой поговорить!

Она лукаво прищурила свои чудесные глаза, которые заблестели лучистым ярким светом:

– А разве мы не разговариваем? Всё время? Даже молча? О чём же ещё ты хочешь услышать?

– О самом главном. – Ника не был уверен, что выразился достаточно ясно, как всегда, считая само собой разумеющимся, что Ася правильно его поймёт.

– Хорошо. Давай только сначала проведём наше совместное светское мероприятие под названием «званый обед», а к вечеру приходи к нам. Мы ведь теперь живём на два дома, ты знаешь? А пока, I should like, мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил свои собственные достижения, то есть то, чем тебе самому удалось овладеть за это время.

– Ну, это нетрудно, – небрежно заметил Ника, – список небольшой.

– Don’t be in a hurry, не спеши. Я, например, могу сходу назвать не меньше дюжины особых умений и связанных с ними качеств, которые появились у тебя только за последний год.

Ника хотел тут же спросить: «Каких?», но вовремя остановился.

– Каких? – задумчиво вслух ответила Ася. – Наверное, было бы более справедливо, если бы ты сам ответил на этот вопрос. Ведь стоит только начать. – Well begun is half done.

У нас ещё говорят: «Дорогу осилит идущий». Ну, а если уж выражаться совсем круто, то можно вместе с лордом Честертоном сказать так: «into fascinating journey without end drives us a manyfaceted work», то есть «в чарующее путешествие, которому конца не видать, влечёт нас многоликий труд».

Нике тоже захотелось вставить какую-нибудь подходящую фразу, типа: «I can hardly ever understand what you say», – но в это время

Ася негромко хлопнула в ладони, и сразу, словно из-под земли, появились оба мальчика.

– Мы идём мыться и переодеваться к обеду, – сказала она. – А так как на нас обрушилась бездна подарков от Большого Ивана, то просто необходимо, хотя бы из вежливости, примерить новые костюмы. Так, дети?

– Так! Так-так-так-так! – запрыгал Ванечка, отбивая руками и ногами какой-то одному ему понятный ритм. Илья обнял его, Ася – их обоих, и они ушли.

Ника остался один. В голове у него привычно закружились постоянные и случайные, старые и новые, важные и не очень – вопросы, требующие, он это осознавал, обязательного решения. «А иначе как идти дальше?» Возникали и пропадали обрывки мыслей и образов, помогая и мешая друг другу одновременно. «Да, необходимо время, чтобы как-то привести всё это в порядок, – думал он, – отсеять лишнее, сформулировать в приемлемой редакции главное, а уж потом произносить вслух».

В чём-то он и сейчас уже отдавал себе отчёт, например, в том, что из всех убеждений, осевших в его сознании за последнее время, непоколебимых осталось не так уж много. Часть из них при близком рассмотрении оказалась самоочевидной, то есть примыкающей к тому самому, никуда не ведущему, тупиковому «обыденному сознанию», а другая, значительно меньшая, оставалась неразгаданной вблизи (или – в тени?) «вечных истин», которые мы, – думал он, – хотя и не можем никак до конца познать и убедительно выразить,  исчерпав проторённые пути, почему-то с не меньшим и никуда не исчезающим энтузиазмом ищем снова, удивлённо открывая каждый раз не где-нибудь, а в себе самом неизвестные прежде возможности, и силы, и надежды…

«А нельзя ли сказать об этом проще? – прозвучал внутри у Ники насмешливый голос Аси, и так как он молчал, она добавила: – надеюсь, теперь-то ты не будешь отрицать, что мы действительно беседуем?»

Ника даже про себя не стал уточнять, почему всё так происходит, зато сразу ощутил собственные мысли как окончательно заблудившиеся, сплетённые в тугой клубок, без надежды их скоро распутать. «А надо бы» – подумал, и тут в его памяти всплыла (или была кем-то подсказана?) фраза Фрэнсиса Бэкона, скептически брошенная  вскользь когда-то (кажется, лет 400 назад) – всем застревающим на рутинном месте искателям истины: «Надежда – это хороший завтрак, но плохой ужин», – и Ника, усмехнувшись, как-то неожиданно быстро успокоился. «А у меня сейчас что? – размышлял он уже почти весело. – Lunch? Или at about five o’clock tea?»

– И кстати, by the way, – что это за особые качества и способности, которые якобы появились у меня?

…Он неспешно пошёл в сторону леса, к озеру, где – он знал это по опыту, – если сделать всё правильно, запутанный клубок мыслей и проблем может исчезнуть, незаметно раствориться, и тогда, вполне возможно, желанные цели приблизятся, а вечно ускользающие превращения – «всего во всё» – станут более доступны.

Знал он также и то, что одновременно с естественным стремлением к исполнению желаний теперь у него почти всегда появлялось и столь же ожидаемое стремление к неисполнению желаний, хотя бы частичному, – ибо только в этом случае открывалась новая глубина самопознания, усиливающая именно своей противоположностью первоначальный замысел движения души и форму его воплощения, часто, хотя и не всегда, ведущие к новому уровню самопревосхождения. Так, по крайней мере сейчас, трактовал он «уроки» Софьи Алексеевны, стараясь быть самокритичным и отводя природным силам, а не только самому себе, право великодушного выбора пути, а потому, войдя в лес, без труда настроился на медитативный лад.

Он шёл спокойно, не позволяя хаосу мыслей захватить сознание, размеренно отсчитывая шаги, внимательно глядя вокруг сквозь розовые стволы сосен, по мягкой земле, усыпанной сухими иголками, стараясь попасть в едва слышимый ритм полнокровно существующей здесь жизни, помня о том, что нужно терпеливо ждать, когда лес откликнется на твоё состояние, пока ты не услышишь равномерно повторяющиеся его голоса и звуки, его музыку, составленную из шелеста листвы, лёгкого потрескивания веток под невесомыми телами птиц, их недолгого пения и переклички зверей… и тогда, возможно, только тогда ты получишь ответы на свои вопросы, или они сами придут к тебе, как единственная, ясно различимая истина…

Его охватила, обволокла нежная паутина мимолётных впечатлений, тихо разносимых лесом вестей, смысл которых может быть предугадываем, а их границы преодолимы, если ты способен смело перешагивать через уже познанное, сохраняя его, если ты искренне готов и дальше разгадывать черты своего высшего «Я», постоянно помня о воссоздании «живого энергетического контура личности» как естественного права на высокий статус, дарованный человеку самой жизнью…

Последние слова Ника совсем недавно прочёл и сразу запомнил в статье «Человек – это Вселенная» Марины Александровны Куртышевой (кстати, они с мамой ждали её сегодня в гости). И только лишь подумав об этом, он как будто  сразу открыл некий невидимый шлюз для слов, предложений, цитат, имён, утверждений, опровержений, – и всё это посыпалось на его голову, как из рога изобилия. Нику вовсе не смутило такое «нашествие», напротив, он с интересом стал наблюдать за раскрывающейся панорамой мыслей.

…«Человек, бегущий никуда» – это уже серьёзное предупреждение нашему времени, когда происходит переход от одного типа эволюции, в котором разворачивался предпочтительно интеллект, – к эволюции духовности, когда дух начнёт преобладать над интеллектом…

…Однако же, как много грозных неожиданностей подстерегает нас на этом пути! В частности, «транссенция» – быстротечность, неуправляемость, спонтанность ускорения жизни, событий, обстоятельств…

…И этот вечно горящий экран TV, наружной движущейся рекламы, компьютера, планшета, телефона и пр., – и мы, исполняющие «приказы» с экрана, заражённые «пострефлексией», то есть –  воображением «картинки» с последующей перестройкой, изменением сознания, чаще всего по неизвестным нам законам…

…Океан образов виртуальной цивилизации, самозабытье и самолюбование, «духовные селфи», роботизация, – обретая неожиданный размах, приводят к искажению духовного образа, к потере человеком самого себя и смысла бытия, к эпидемиям психического перевозбуждения, агрессии и аутоагрессии, информационным неврозам, последствия которых непредсказуемы и, возможно, необратимы…

…И ведь у человечества есть ответы! Почему же их не слышат? Герои и мученики, знаменитые и безвестные, победители и жертвы, грешники и святые… – великие духом всегда говорили о Высшей силе и единой универсальной энергии; о глубинных взаимосвязях между различным образом организованными, гармонизированными мирами, видимыми и невидимыми, – ни разу (!) не усомнившись в возможности их познания; о необходимости и особых путях развития «синтетического человекознания» и о человеке, как неотъемлемой, органичной части единой космической эволюции, а значит и о нём самом как о развивающемся строго по непреложным законам Вселенной – творении…

Ника не заметил, как перешёл к прямой внутренней речи и одновременно с воспоминанием эмоционально заряженного, не им созданного текста стал снова думать о владеющей им главной идее – сообществе прекрасных людей «облагороженного образца», уже живущих «в миру», как говорит Ася, по тем самым «непреложным космическим законам», не уничтожая и не нарушая даже чуждых им порядков, просто лишь фактом своего существования изменяя пропорции, внося равновесие в «коллективное сознание» новой картины мира, – на каких бы языках они ни говорили, кем бы и где бы они ни служили, – инженерами или научными работниками, экономистами, певцами или врачами и педагогами…

Ника отчётливо вспомнил слова Софьи Алексеевны, строго произнесённые в ответ на его жалобы по поводу несовершенства мира: «Если ты будешь стремиться изменить мир, то вскоре обязательно поймёшь или заметишь, что это мир побеждает тебя. А если будешь изменять себя, возможно, изменится и мир вокруг тебя».

…Ника выходил из леса, чувствуя, как лёгкий ветерок обдувает кожу, завершая своим прикосновением «свидание с природой» и незаметно возвращая к спокойным раздумьям, обрамлённым всегда бывшими ему по душе словами Лао-Цзы: «Созидать и не обладать, трудиться и не искать выгоды, добиться цели и не гордиться»…

 Когда Ника подошёл к дому, первое, что он услышал, был радостный голос мамы.

– А вот и Марина Александровна! – воскликнула Катя, увидев идущую по дорожке гостью: в летних брючках, красиво сидящем кепи на рыжеватых волосах,  с небольшим рюкзаком за спиной и в модном ансамбле из блузы и жилета, подчёркивающем стройность её невысокой ладной фигурки. Быстрая в движениях и словах, Марина Александровна привычно и свободно чувствовала себя в любом обществе, мгновенно располагая к себе окружающих и сразу оказываясь в центре внимания. И вот уже Катя её обнимает, Ника почтительно склоняется в лёгком поклоне, Иван-Большой, как всегда, с добродушным достоинством разглядывает нового человека: «Да у вас, голубушка, озёрные глаза», – и все оживляются, говорят одновременно и весело, а Арсений, обычно брутально сдержанный, начинает вдруг перехватывать инициативу:

– Могу ли я побеспокоить вас, сударыня?

– Да я, собственно, и приехала сюда, чтобы меня беспокоили, – ответила Марина Александровна, сразу выделив Арсения и интонацией, и звуком голоса, в котором зазвучали особые нотки, чем-то напоминающие «вечный природный зов».

Арсений, чуткий и зоркий, как большая сильная птица, тут же расправил свои могучие крылья обаяния и устремился ей навстречу.

В это время, около дома на мостике, перекинутом через небольшой овраг, идущий вдоль дороги, появилась Ася, держа за руки уже умытых, причёсанных мальчиков в новых костюмчиках, модных на европейский лад, с элементами неоколониального стиля. На Асе было красивое лёгкое платье нежно-голубого цвета, как будто окутывающее её всю прозрачно-белым сиянием, отражающимся, непонятно как, в крохотных алмазах, украшающих замысловатую причёску с многочисленными, высоко уложенными косичками.

– «Невозможно глаз отвесть», – тихо прошептала Марина Александровна, но Арсений услышал и, увидев её искренние восхищённые глаза, провожающие уже проплывающую мимо троицу, был покорён окончательно.

– Я о вас слышал много хорошего, Марина Александровна, – продолжал «ворожить» Арсений, – да вот, совсем недавно в разговоре с журналистами…

– Они брали у вас интервью обо мне? –  с шутливой недоверчивостью быстро спросила Марина Александровна.

Арсений собрал вокруг глаз свои чудесные морщинки:

– Нет! Они сами ответили на все интересующие меня вопросы.

– Не верьте! Все папарацци пристрастны.

Однако так просто отступать Арсений и не думал:

– Знаком судьбы может стать что угодно, в том числе и пристрастие, – и я готов поддаться искушению…

Кате потребовалось несколько секунд одобрительного наблюдения за ними, чтобы незаметно, под каким-то удобным предлогом, увести всех в сторону. Дети сразу куда-то исчезли. Ася мельком взглянула на Арсения и Марину Александровну и тоже отошла в сторону, как обычно про себя отметив: «Ситуация – просто прелесть!

Он будет думать, что она очень мила  и по-женски беззащитна, и ему будет радостно демонстрировать силу и крепость мужской опоры. Однако, проявления силы и слабости – по гамбургскому счёту – вовсе не так очевидны. Даже звери, встречаясь на узкой тропе, сначала оценивают духовную, а уж потом физическую мощь противника. В данном случае определить, кто кого одарит больше, – очень проблематично! – Она улыбнулась. – Я бы поставила на Марину Александровну».

Стол был накрыт и по-летнему роскошен. Оставалось привнести последние штрихи.

– А вот это сделает моя следующая гостья, – таинственно сказала Катя и тут же обратилась к сыну:

– Ник, ты ведь тоже хотел кого-то пригласить?

Ника повернул голову, не успев или не захотев стереть с лица смущённо-радостное, как и у Ивана-Большого, выражение, и сразу всем стало видно, насколько похожи отец и сын.

– Да, Николая Романова. Вон он сидит на пригорке и разговаривает с Ильёй.

– Вижу, вижу! – закричал откуда-то вынырнувший Ванечка. – Я их позову!

Быстро и незаметно – этому он научился у зверей – Ванечка подбежал к пригорку, где сидел Николай. Перед ним стоял Илия, и они, не говоря ни слова, – Ваня сразу это понял, – вели беседу. Ванечка потому и не удивился, что сам часто так разговаривал с Ильёй, разумеется, ничего не ведая о диагнозе «аутизм», домашнем обучении, социальной изоляции, неприязни социума и прочих обидных словах, которые звучали где угодно, только не в домах Кати и Анны-Марии, где он сейчас жил. Он видел, что мама Ильи и Катя абсолютно нормально его воспринимают, а сам Илья так  необычен и талантлив во всём, что и эта его способность – «говорить молча» – казалась совершенно естественной. Конечно, Ванечка ещё не мог догадаться, что ему известно гораздо больше других (в частности, тех, кто поставил И;лие столь нелицеприятный диагноз), а именно, что «забракованный» ими мальчик может очень даже неплохо говорить, «как все», то есть голосом и вслух, но только тогда, когда сам это решает, и с теми, с кем он хочет это делать.

Ванечке было очень интересно учиться «разговаривать без слов», он находил в этом увлекательную игру, стоящую далеко не на последнем месте среди всех других, которые ему особенно нравились и постоянно изобретались его старшим другом. Вот и сейчас он с радостью разгадывал молчаливое послание Ильи: «Не подходи и не прерывай нашу беседу», – поэтому и спрятался неподалёку в кустарнике.

– Это хорошо, что ты плачешь, – молча сказал Илия.

– Разве? – Николай дотронулся до глаз, они были мокрыми, и мальчик протянул ему платок. – А тебя зовут «Маленький принц». – В голосе Николая не было вопроса, – таким я тебя и представлял…

Николай указал Илье на оживлённую группу мужчин и женщин на лужайке:

– Смотри! Здесь находятся люди, которым нравится быть вместе – без обязанности, без расчёта или желания получить что-то взамен, – абсолютно бескорыстно, просто так… Слышишь? Они смеются. Так может смеяться только тот, кто не обременён… муками совести, скрытым, – он горько усмехнулся, – а бывает, и явным злорадством, то есть «злой радостью», – по любому поводу. Они даже считают её полезной для здоровья!

– У тебя был такой опыт? – молча спросил Илья.

– Ну да! Разумеется! У меня только такой опыт и есть! – Николай сокрушённо махнул рукой, а Илья сделал жест, который можно было истолковать и как несогласие.

– Люди иногда бывают о себе ошибочного мнения, – то ли вслух, то ли молча сказал Илья, и в тот же миг в голове у Николая пронеслась мысль, как будто где-то уже слышанная: «Надо уметь  проживать свои несчастья, пока они не исчезнут». И ещё: «Какие у нас мысли, такая, собственно, и жизнь».

Николай покрутил головой и задумчиво стал размышлять, обращаясь как к Илье, так и к невидимому собеседнику:

– Наверное, я упрощаю, и у них тоже есть проблемы, и может быть, даже более сложные, чем у нас, но я хотел сказать о другом. Почему мы не можем так жить? Нет, не то! Почему мы не в состоянии изменить себя, свой взгляд на мир, в конце концов? Если бы могли, тогда, возможно, и «случилась» бы настоящая любовь, без себялюбия и собственнического инстинкта? Пусть не у всех, но хотя бы у тех, о ком писала Анна-Мария Нике, – она называла их по-разному, иногда «критической массой». Я так понял, именно от неё и зависит, какое будет наше будущее… – Николай помолчал. – Правда, и АннаМария, кажется, не уточнила, какой же должна быть реально, в жизни, а не в разных там опытах, эта самая «критическая масса»…

– Я могу тебе об этом рассказать, если хочешь, – тихим мелодичным голосом сказал Илья, серьёзно глядя на него своими льдисто-голубыми глазами.

– Хочу, конечно, – ничуть не удивляясь их то молчаливой, то звучащей беседе, ответил Николай.

Они оба уютно устроились рядом, на бугорке, и Илья начал свой рассказ:

– Представь себе, на одном берегу живут обезьяны, и они едят только бананы, а на другом берегу обезьяны питаются только апельсинами. Когда тем, что едят бананы, начинают подбрасывать апельсины, они сначала не обращают на них никакого внимания в смысле еды, но вот одна обезьянка, может быть, даже случайно, раскусывает апельсин, он ей «реально», как бы ты сказал, нравится, и теперь уже она регулярно ест и бананы, и апельсины. Потом вторая, третья… начинают ей подражать. Предположим дальше, что на берегу, где всё это происходит и за которым мы наблюдаем, живёт 100 обезьян. Так вот, пока, скажем, 10 обезьян, то есть 10% «населения», не начнут употреблять в пищу и бананы, и апельсины, то есть пока их сознание не перестроится в этом плане, с остальными животными каких-либо изменений – в интересующем нас отношении – заметить невозможно, а вот когда будет достигнута «критическая масса» (в данном случае, напоминаю, мы приняли её за 10%), – то уже все обезьяны, то есть все 100 обезьян, – будут питаться по-новому. Более того! Когда на одном берегу произойдут эти важные изменения, обезьяны на другом берегу – тоже! Сразу! – перейдут на другой рацион.