Самопревосхождение

– Прошу заметить, – голосом безупречно воспитанного человека произнесла Ася, – звери с большим тактом пользуются благотворной энергией: порадуются и отходят в сторону.

– Вот бы и люди так! – снова бодро вступил Арсений. – Но человек ни за что не остановится, он как та мышь с вживлённым электродом на особом участке мозга: если и не умрёт на кнопке панели, включающей даже не «райское», а вполне-таки животное наслаждение, – то уж, конечно, напользуется вдоволь, а потом обязательно растерзает, расчленит на части, выложит пыточные снимки в Сети и ещё постарается выставить их на продажу.

– Побойся Бога! – взмолилась Катя.

– Не поможет, – невозмутимо ответил Арсений. – Сейчас пришло время Иуд, Иродов и Малюты.

– Но хотя бы остановись, – попросила Катя, трогательно сложив руки на груди. Она была все эти дни в особо приподнятом настроении и очень хотела его передать другим. – Use your head, забудь на время о троллях из нескончаемых фильмов ужасов, которые мы тоже вынуждены смотреть! Ведь можно переключить программу, есть же другие сценарии, и не обязательно в жанре триллера или мрачных фэнтези. Они называются «В прекрасном и радостном мире».

– И «яростном», – поправил её Арсений. – «В прекрасном и яростном мире» – именно так это звучит у Андрея Платонова.

На этот раз Катя ничего не ответила, только вздохнула и грустно опустила голову. Иван-Большой, которого так звали, очевидно, за высокий рост и фигуру тяжелоатлета, сразу пошёл к ней, успев послать предостерегающий знак своему другу и тихо сказать:

– Не смей обижать Катю.

– Да я и мухи не обижу, – так же тихо ответил Арсений.

– Жизнь мух меня совершенно не интересует, – бросил напоследок Иван, уже поднимаясь на веранду, когда Ася негромко заметила, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А напрасно, так интересно было бы поговорить с насекомыми…

Быстро всё схватывающий Арсений собрал вокруг глаз свои замечательные морщинки, весело кивнул Асе и крикнул Кате с Иваном, блокируя ситуацию:

– Подождите! Мне нужно красивое блюдо для рыбы!

– А вот это совсем другое дело, – тут же откликнулась Катя, и её тёмные глаза опять озарились радостью. Они с Иваном стояли рядом, как дети, держась за руки. Подошёл Арсений, и все трое скрылись в доме. Илья с Ванечкой тоже куда-то убежали, и в саду, окружённом густым перелеском, остались только Ника и Ася.

  Ася умела молчать, не создавая напряжения для того, кто находился рядом, и сейчас Ника был особенно рад их молчанию, ибо тишина, ощущаемая особенно остро после неожиданного выплеска эмоций, удивительно точно соответствовала его внутреннему состоянию. Он думал не о данном простом случае, а, скорее, по поводу его, о том, как сильно и искренне люди проживают отрицательные чувства, как охотно выражают протест и несогласие, как часто, не задумываясь, отвечают собеседнику: «нет», «ты не прав!», но не: «возможно», или «да, я готов взглянуть на эту проблему с другой стороны», или хотя бы просто: «таково лишь моё мнение, не более»… И ведь их никто не учит этой спонтанной агрессии, она как-то сама собой зарождается и проявляется. Почему? Если бы мы умели столь же сильно, как раздражение и гнев неприятия, проживать положительные эмоции – любовь, нежность, сострадание, радость… – это бы, наверное, означало совсем иное качество жизни.

Ника не связывал свои размышления с близкими ему людьми, они-то как раз умели сопереживать и быть внимательными друг к другу, – но лишь отталкивался от привычных впечатлений, наблюдая почти что со стороны за тем, как складываются у него в голове, казалось, сами собой мысли, и ему было интересно следить, куда они его всё-таки приведут…

– Эти дети – чудо, – промолвила Ася, входя в тень густо раскинувшего свои ветви дерева и присаживаясь на край скамьи. – Они полны восхищения и любопытства к миру, так искренне верят в сказки, в то, что весь мир – живой, и что они сами – были, есть и будут всегда…, поэтому, наверное, с ними на самом деле и случаются чудеса!.. – Она помолчала.

– «Из ничего, из ниоткуда, – нет объяснения у чуда». – Потом, после небольшой паузы, добавила:

– Чудо – это ещё и большое искушение.

Ася подняла голову, некоторое время, теплея, смотрела вверх, туда, где беспрерывно двигались облака, плавно меняя очертания прозрачно-белого на голубом. «Вот они не спешат, как не спешили свободные люди (не рабы!) в Древнем мире, – и украшали свою жизнь такими подробностями и деталями, такой игрой оттенков, что это стало выражением “гурманства” в культуре и образованности, на долгие времена», – подумала она, а вслух спросила,  похоже, даже не ожидая ответа:

– Отчего дети всегда переигрывают взрослых? Даже великие актёры выглядят на их фоне как-то… неестественно? Отчего они умеют быть счастливыми, просто бегая босиком и играя всего лишь с камешками у моря? Почему так уверены, что мир – прекрасен и добр, что он полон влекущих тайн, более того, он к ним расположен, и поэтому они могут ему доверять? Зачем мы, а не они, требуем доказательств в любви, а дети просто любят, верят, что любимы, и всегда первыми прощают нас? Отчего? Почему? Зачем? Они, а не мы, – именно так ощущают свою жизнь, и только самые мудрые из нас, и то после многих страданий и мытарств, – начинают понимать, что всё это правда! – Она помолчала. – Понимают тогда, когда обретают снова в душе абсолютное единство, как в детстве, и мудрец превращается в дитя, но это уже, конечно, обогащённая невинность, невинность изведавшего мир… Круг замыкается…

– Зато остальные, – продолжала Ася, – а их много, очень много, ибо «непонятливые» всегда в большинстве, – зачем-то настойчиво и упорно приглашают, а порой и с силой затаскивают детей в свой выдуманный взрослый мир, как будто именно там, где мало что получается из всего благозадуманного, – им, пришедшим на белый свет с любовью и верой, – следует жить! Не лучше ли войти в детский – да, уже потерянный нами, но такой по-прежнему пленительно-чистый мир, и уже оттуда начинать отсчёт и наполнение последующих лет? Тогда, возможно, вместе с воспоминаниями о постоянно повторяющейся «мистерии самозарождения», начиная с тайных глубин нашего происхождения, и появится снова: из куколки – бабочка, умеющая летать, а после ученика и деятеля («верблюда» и «рычащего льва», по выражению знаменитого философа) – дитя-мудрец, способный рассмотреть духовным взором, сквозь плоть существования, многие истины, до тех пор молчавшие, сохранить «вечные» из них, преобразовать старые и сотворить новые, – «в невинности и забвении»,

«в бесконечной священной игре»…

  «Так говорил Заратустра», – негромко пояснил, скорее самому себе, Ника и тут же понял, что сказал это напрасно. Ася давно уже не сидела на скамейке, но очень легко, «невесомо», – подумал он, – двигалась по тропинке впереди, и он видел, как она в ответ на реплику чуть подняла и сразу небрежно бросила вниз руки, как бы говоря: «Если мы оба знаем, зачем повторять?» – или даже: – «Да какая разница!»

«Действительно, глупо», – усмехнулся Ника, почему-то нисколько не огорчившись. Ася шла, покусывая травинку, и смотрела не на Нику, а на детей, которые теперь уже не только убегали, но и постоянно к ним возвращались.

– Как же много они умеют! Твой Ванечка, когда его прошлым летом привезли к нам в школу, – мгновенно! – Ася быстро повернулась к нему. – Я не шучу! С первых же секунд сбросил старую шкурку из боли и разочарования и стал раскрывать бесчисленные таланты. А всего-то и надо было попасть к таким же, какой он сам! Ибо до этого момента он думал, что один такой на Земле, и поэтому не знал – как, но не хотел жить так, как все более-менее известные ему остальные люди…

Ася замолчала, а Ника с тяжёлым чувством вспомнил Ванечку, со слезами на глазах убегающего в свою комнату, когда Алина, его жена, начинала кричать и бросать в него вещи, обвиняя в невнимании, неуважении, в том, что это он сам, своим равнодушием заставил её сделать то, что она сделала, а теперь вот гордится своей, якобы, верностью и великодушием, раз не выгоняет её на улицу и пр., пр.

«Стоп!!!» – Ника резко замотал головой, пытаясь стряхнуть с себя наваждение. Ася снова была впереди, и он надеялся, что она ничего не заметила.

– Насколько мне известно, – тихо сказала она, медленно разворачиваясь к нему, – Алина угрожает сейчас всем нам, что уйдёт в монастырь, как будто монашество – это не служение и подви;г, не благо и особое, накопленное состояние души, – не всем, кстати, открывающееся, – а наказание для других, рядом живущих, пусть, дескать, мучаются, чувствуя свою вину. – Ася чуть усмехнулась и опять пошла вперёд, давая ему возможность собраться с силами:

         -И что ты ей ответил на это?

Ника молчал, не зная, как выразить то смешанное, тоскливое чувство, включающее жалость и стыд, отторжение и угрызения совести, которое он постоянно испытывал, думая об Алине.

– Хочешь, я сама отвечу? – спросила Ася. Он кивнул, но на всякий случай отвернулся, не желая, чтобы она видела его смущение.

– После того, как она сначала подала на развод, потом не пришла в суд, затем уехала к родным на Урал, там тоже что-то произошло, – скорее всего, её простые, добропорядочные родители постарались убедить её вернуться «к законному мужу», может быть, даже попросить у него прощения… – Ася быстро взглянула на Нику и, увидев, что он покраснел, опустила глаза, при этом в голосе у неё появилось мягкое сочувствие, – что она и сделала, как смогла, а ты сказал в ответ, что давно простил, готов формально оставить ей право, – если она хочет, разумеется, – считаться твоей женой и помогать материально, но жить будешь отдельно и просишь лишь об одном, чтобы Ванечка мог учиться в школе за рубежом, в Европе, как это сейчас модно. Здесь ты, правда, немного слукавил: не только в Европе, но и у нас на Родине, – но это мелочи.

Да, мы в этом году снимаем «на бархатный сезон» для учёбы и отдыха небольшое поместье в Швейцарии, однако возможны и другие варианты. В основном, точнее, круглый год, школа располагается в наших южных широтах, но это опять же неважно, а важно другое – то, что Алина согласилась. Это правда?

– Да. – Нике уже удалось справиться с собой, и он спокойно смотрел на Асю. – Думаю, здесь поработала дипломатом мама.

– И только? – Ася очень мило улыбнулась.

– Неужели… ты тоже?

– Увы, меня следует исключить. Мне вообще нельзя к Алине близко подходить! Кате помог Арсений.

– Но как же так? – искренне удивлялся Ника. – Мама рассказывала, как много сделала для неё Софья Алексеевна, да и ты тоже…

Какая дремучая неблагодарность должна быть…

 Нет, это другое, – перебила его Ася, – есть и неблагодарность, конечно, но это не главное… – Она печально усмехнулась, добавив: – Если меня она просто не любит, то Сонечку ненавидит, как говорят, «всеми фибрами души».

– Но за что?! – поразился Ника, уже почти угадывая ответ и точно зная, что Ася обсуждать эту тему не станет: «не царское это дело».

И здесь он вспомнил одну из историй, которые любила пересказывать Катя и которые так ему нравились. Однажды Софья Алексеевна пригласила их с Верочкой во Дворец искусств, где давал творческий вечер Анатолий Эфрос. Собрался весь театральный «бомонд» Петербурга: известные актёры, художники, режиссёры. Рассказывал знаменитый мастер о многом и очень интересно, но маме особенно запомнился рассказ о постановке «Отелло» в его театре на Малой Бронной. Прекрасно понимая, что театр – это зрелище живое, происходящее всегда «здесь и сейчас», режиссёр долго искал «переклички» шекспировской трагедии с современностью, и когда нашёл, всё пошло «как по маслу».

Много раз перечитывая пьесу, он вдруг обнаружил, что от явлению к явлению Яго (которого у него играл добрейший Лев Дуров) всё время говорит, как он ненавидит Отелло, фактически за всё: за то, что он успешный генерал; за то, что мавр; за то, что его полюбила Дездемона… (естественно, Отелло и Дездемону играли любимые актёры Эфроса – Николай Волков и Ольга Яковлева). На самом деле Яго ненавидел и завидовал Отелло не за что-то одно, конкретное, а за то, что он – другой, «особой породы»! И здесь Яго уже ничего не мог с собой поделать… «Ненавидеть и уничтожать то, что непонятно, – извечный путь варваров, в любом обличьи, – заметила тогда Сонечка. – Ведь и Каин убил своего младшего брата Авеля только из зависти». Отсюда и возникла интрига, разрушившая всё: клевета, где сгодится любая мелочь, даже носовой платок. «А в конце, – сказал Анатолий Васильевич, – выходит Яго – Дуров и, глядя на погибших героев, казалось, только что полных всепоглощающей любви и красоты, гордых и  прекрасных, – уже без гнева и зависти разводит руками, слегка пожимая плечами и как бы говоря: “Вот так это делается, господа!”»

– Видишь, как всё просто, – улыбнулась Ася уже из-за куста малины, только что открывшего ей своё спелое изобилие. –  И спасибо тебе большое!

Последние слова она адресовала, разумеется, кусту, потом подошла к Нике и протянула ему горсть сочных ягод. Проглатывая самый вкусный на свете сок, он спросил, что она имела в виду, когда говорила: «Ваня попал к таким же, как он сам»:

– Неужели они все похожи друг на друга?

– Не припомню, чтобы я такое говорила. – Глаза Аси весело заблестели. – В школе не может быть и речи о потере индивидуальности и своеобразия! Любой вид подавления личности – это не про нас, это к кому-нибудь другому. В школе – все! – оченьочень разные, как… – она задумалась, подбирая слова, – как в любовно взращённом саду, или, лучше сказать, на лугу, где в полном благоденствии произрастает множество трав, цветов, грибов, ягод, кустов и ещё чего-то такого, чем питаются и любуются живущие здесь же или рядом, в лесу, на земле, под землёй, – звери и насекомые, этакое «единство в многообразии», от которого до сих пор приходят в недоумение все учёные сообщества.

Они прошли песчаную дорогу и углубились по тропинке в лес, одновременно вдохнув и почувствовав тонкое благоухание его запахов, исходящее от всех здешних деревьев, кустарников, трав, и замолчали, думая, как выяснилось, об одном и том же: человек всегда может вернуться к лучшему в себе в союзе с природой – к красоте и гармонии, ради которых он, если честно признаться, только и живёт. Потом Ася спросила:

– Так на чём мы остановились? Ах да, соратники в школе становятся соизмеримы, соразмерны, согласованы или гармонизированы друг с другом, – выбирай любое определение, – не по подобию, а по качеству особых вибраций и излучений тонких энергий… – Ася быстро взглянула на Нику, – если ты понимаешь, что я имею в виду. – Он быстро кивнул в ответ. – Или по характеру сердечных и ментальных прикосновений, если тебе так удобнее. Список совпадений может быть продолжаем очень долго, ибо даже слов таких пока ещё нет. Не придуманы!

Ваня мгновенно окунулся в этот океан возможностей и сразу почувствовал с ним, с океаном, и с ними, с людьми, – «духовное сродство» и, не побоюсь этого слова, счастье.

– Таким он и пребывает до сих пор, – продолжала Ася, – на радость всем окружающим: людям, зверям, растениям, минералам, земле, воздуху, воде, – хотя сам меняется с невиданной доселе даже среди «наших» быстротой и силой! И его уже не остановить. Да и зачем?

– Просто «песня песней» какая-то, – искренне восхитился Ника и Асей, и Ванечкой, и его новыми друзьями, и вообще всем вокруг.

– Да, – Ася благодарно на него взглянула, – все с удовольствием купаются в этой энергии, а сам Ваня, подобно «вечному двигателю», похоже, вообще не знает устали. Что будет завтра или через час – никто не знает, и я ничего не преувеличиваю!

Ася подошла, прислонилась к дереву, обняла его и тихо, мечтательно произнесла:

– Мы не в состоянии заранее предсказать, насколько волшебно могут раскрыть себя эти особые дети и даже взрослые молодые люди. А за ними идут следующие, ещё более невероятные существа… Это такая сказка!

  Она не смотрела на Нику, хотя и чувствовала, что он полон невысказанных вопросов и желаний. Наконец, он сам решился осторожно спросить:

– Значит ли это, что многоодарённые, много что умеющие ;соби по-прежнему в опасности? Или нет? Или, может быть, это уже другая опасность? Ведь те, кто изменил только методы достижения успеха, в том числе и за счёт других, не изменились сами и не изменили своих целей и интересов, – они просто перешли в легальный, во многом теперь очень комфортный и привлекательный сектор бизнеса, подобно различным конкурсам и шоу, – и им ничто не мешает снова использовать таких вот детей, пусть не как подопытных кроликов, а как редкий, дорогой товар, что, согласись, выглядит попрежнему безжалостно, хотя и вполне в духе времени.

– Не забывай, пожалуйста, – встрепенулась Ася, любовно поглаживая дерево и отходя от него, – что все самые главные опасности, как то: тщеславие, корысть, непомерная жажда славы, власти, – и далее по списку уже известных тебе «рукотворных деградаций», – кстати, как и все главные сокровища! – находятся внутри человека! И хотя внешне, к сожалению, продолжается весь этот ужас: шантаж, террор, изъятие разными способами духовных ценностей…, – всё-таки «в высшем смысле» не перестаёт работать и другой закон: если человек обладает развитым сознанием, он сам становится автором своей судьбы, и поэтому, если он чего-то не хочет, никто не сможет заставить его это делать, даже под гипнозом. Правда, такие состояния уже называются просветлением, святостью, или близко к тому, и встречаются не часто, а «аномальные зоны» продолжают воспроизводиться в массовом порядке.

– Вот именно, – подхватил Ника, – в основе «здравого смысла» по-прежнему стоит выгода, и кто хоть что-то начинает понимать, быстро догадывается: теоретически – шанс есть у каждого, а на практике воспользоваться им почему-то могут далеко не все!

– Если присмотреться внимательнее, то окажется, что не могут как раз те, кто сам этого в глубине души не хочет.

– То есть?

– То есть, кто-то утверждает, например, что хочет принести пользу народу, а сам стремится к власти и материальным благам. Да что говорить! – отмахнулась Ася, – примеров тысячи на всех уровнях, – сколько можно повторять! «Look to your soul for the answer». – Загляни за ответом в свою душу, как поётся в одной известной песенке. – Она помолчала. – На самом деле, что человеку хорошо, а что плохо, – это всё ещё так условно. Границы размыты, как между войной и миром в нашей жизни, добро и зло проходят по одному и тому же «полю брани», будь то общество или отдельный человек.

Она смотрела вверх и вдаль, медленно раскрывая руки, как для объятья:

– А ведь «хорошее будущее» уже наступает, тихо и незаметно, нужно только научиться ему доверять и чаще… «наговаривать», что ли, помня, что мысль материальна, особенно если она эмоционально слита с образом и мечтой…

Ася двигалась так же легко и невесомо, как он уже заметил, но теперь почему-то появилась уверенность, что она умеет  «разговаривать с природой»: она наклонялась, и трава поднималась ей навстречу; чуть касалась ветки, и листья трепетали в ответ; она протягивала руку, и бабочка доверчиво садилась ей на ладонь…

«Ну и что? – подумал Ника, по старой привычке не очень-то доверяя чему-либо, выходящему за пределы рационального объяснения, – что особенного в том, чтобы наклониться и коснуться травы или листьев? Остальное легко напридумывать, поддаваясь искушению воображения. Надо быть строже к себе». Ника, казалось, был совершенно удовлетворён своей критичностью и самокритичностью, но тут почему-то вспомнилось японское стихотворение, всего из нескольких строк, – о Луне, которое любила Софья Алексеевна:

Вошла в лес —

Не сдвинула и травинки, Вошла в воду – Никакой ряби.

И уже знакомая ему в последние два года радость от создания мира образов из слов, приходящих неизвестно откуда, захлестнула его с новой силой…

– Ну что? Вернёмся к началу? – услышал он весёлый голосок Аси.

– Да я уже и забыл, что было в начале.

– В начале было, конечно, Слово, но я сейчас не об этом. В самих конкурсах, о которых мы говорим, нет ничего дурного. Даже просто привлечение внимания к талантливым детям, – насколько я помню, от 3 до 15 лет, – незаурядно проявившим себя в композиторском и исполнительском искусстве; в вокале, декламации или риторике; в возрождении народного творчества; показавшим необыкновенное мастерство в танцах, гимнастике, в различных, в том числе новых видах спорта, ремесла и даже развлечений, и т. д. и т. п., – уже один этот факт позволяет надеяться, что в обществе начнут вырабатываться иные критерии оценки достоинства и уважения к человеку, и, может быть, в скором времени не отпрыски богатых родителей, устраивающие ночные тусовки или гонки в нетрезвом виде на дорогих иномарках, – будут получать известность, ничтожные штрафы и название «золотой молодёжи», но истинные гении и таланты, раскрывающие перед нами невиданные и неведомые прежде человеческие способности, будут считаться «национальным достоянием». Ну, а то, что любую идею можно исказить, так это общее место.

Ника слушал то, что с перерывами говорила Ася, и думал: «Но если сознание не развито, тем более, что мы полны заблуждений на этот счёт, то человек будет подвергаться разрушениям постоянно, ибо бесконечно число вбросов специально отобранной информации, технологий “заражения”, изменения состояния сознания и т. д. – через любые виды электронных носителей – от кино, видеофильмов, TV до “переговоров” в Сети, игр, ЖЖ и прочих “радостей” Интернета. Они возбуждают заранее просчитанные эмоции, превращающиеся в определённые действия, тоже прогнозируемые. Этот “продукт” очень привлекателен для большинства “клиентов”, он приносит им максимум удовольствия, даже если это, так называемые “ужастики” и “страшилки”, что также заранее известно тем, кто их создаёт и кто получает за эту работу, между прочим, неплохую прибыль».

– Ты, я вижу, в теме, – заметила с одобрением Ася и продолжила свою мысль. – На деле самое малое, что все эти только по видимости «безобидные игрушки» дают в результате, – это зависимости всех видов. Если же копнуть глубже, то в остатке получится уничтожение собственной воли и высших ценностей, а значит, страдание на месте наслаждения, глубочайшее разочарование и, к сожалению, нередко даже отказ от жизни…

– Да, я знаю… Эти «клубы самоубийц», провокаторы экстремальных действий…

– Да потому что, – гневно воскликнула Ася, – даже все светлые идеи и возвышенные чувства, не говоря о «тёмных», которые потребители «грёз» якобы переживают, превращаются в обманы, в то время как намеренное воспроизведение отрицательных чувств и состояний неизменно приводит к ещё большой агрессии и фрустрации! При этом сил сопротивляться навязанному безумию уже нет…

– Остаётся лишь пошлое пережёвывание «искусственной пищи», «виртуальной жвачки», как иногда говорят в народе, которая и подаётся в изобилии круглые сутки средствами массовой информации во всём мире!

Ася невесело согласилась:

– У нас с тобой получились диалоги, соединённые с монологами, которые мы по ошибке считаем беседой, – и отошла в тень.

– А мне нравится – говорим, как пишем, – двигаясь в одном ритме вместе с ней, заметил Ника.

Постепенно угасающий тёплый летний день был всё ещё светел и тих. Медленно приходящая ему на смену вечерняя прохлада только начинала свой освежающий массаж, состоящий из едва заметных прикосновений воздуха, и Ася с грустью подумала, что на фоне такого дивного вечера просто нелепо и бессмысленно рассуждать о людях, потерянных на ложных дорогах, которые они, к сожалению, сами же и выбрали, – и она постаралась быстро закончить разговор:

– Есть и более страшные последствия покорного подчинения манипуляциям с сознанием… – Она замолчала в середине фразы, настолько не хотелось развивать эту мысль, но Ника тихо попросил – «Скажи…», и она нехотя ответила:

– Многие технологии направлены на то, чтобы раскрепостить разрушительные, в прямом смысле убийственные силы в человеке, причём они направлены не только на другого, но и на самого себя. На Руси это называлось «убить душу», а совершивший самое страшное преступление – назывался «душегуб».

– Всё! Больше не могу! – И Ася быстро отошла. Ника молча шёл следом.

– Хорошо, хорошо, – наконец тихо проговорил он. – Скажи, а дети школы тоже принимают участие в этих… публичных действиях?

– Why not? – с облегчением ответила Ася, которая, действительно, не хотела лишний раз озвучивать мрачные сценарии самой жизни и, как она ещё говорила, «провокационные прогнозы». – Некоторые, да, принимают и даже побеждают. Но договоры всё-таки заключают их родители, и здесь могут быть разные… мотивы. Бог им судья.