bannerbanner
Белый Ковель
Белый Ковель

Полная версия

Белый Ковель

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 6

– Оленька, не обижайся! И вправду смешно ведь! – голос Роман из под сложенных домиком ладоней прозвучал жалобно.

Но она все равно наябедничала сынишке:

– Наш папа – бяка!


Может, все-таки съездить посмотреть? Хотя бы походить вокруг, заглянуть в подвалы? Черт, кажется, вот уже лет десять с приближением лета – и появляющейся возможности устроить себе заслуженный отдых! – он говорит себе одно и то же. И никогда не находит времени. То отправляется с женой в Крым или, там, в Турцию. А если остается в городе, то ему сразу начинает казаться, что без него ребята не справятся, что-нибудь завалят, напортачат, и он принимается тягаться каждый день на работу. И какой из этого следует вывод? Олег усмехнулся сам себе: «Да просто в глубине души ты уверен, что все это бабушкины сказки. Читать перед сном – это пожалуйста, хоть каждый вечер! А как совершать реальные телодвижения – то тут здравый смысл начинает протестовать».

Маленьким ключом он отпер нижний ящик комода и вытащил толстую картонную папку, в которой были подколоты не бумажки, а разноцветные скоросшиватели. Подписанные. А что? Очень удобно! Так куда легче найти искомое, чем когда все документы свалены в одну кучу. Пальцы привычно пробежались по корешкам и замерли. Что-то тут не так. Он поднял всю стопку и внимательно вгляделся. Так и есть. Кто-то здесь копался. Даже не просто копался – а вынимал отдельные скоросшиватели. А потом потрудился тщательно замести следы. Вернуть все на место. Почти на место. Не учел только одного нюанса. Олег усмехнулся, как будто заранее прощая себе маленькую слабость. Но ведь и действительно небольшая?! Кто-то раскладывает предметы по размеру, кто-то еще как, а вот он любит, чтобы цвета были что называется «со смыслом». Ну не в состоянии он, к примеру, положить на письменный прибор сначала стопку желтых стикеров, а потом наверх зеленые и красные! Глаз режет. Надо чтобы сверху были красные, а зеленые в самом низу! Как в светофоре. Тогда правильно! Вот и сейчас в папке присутствовал такой же незначительный и неприметный стороннему взгляду беспорядок. Зато ему не только понятно, что в столе копались чужие руки, но и даже ясно, чем именно они интересовались. Так как вот эта синяя папочка в соответствии с раскладом цветов в радуге должна быть подколота под голубой, а вовсе не над ней!

Олег быстро отколол синюю папку и пролистал вложенные туда документы – каждый старинный листик в отдельном прозрачном конвертике! Вроде ничего не пропало. Уже лучше. Теперь можно подумать, кому это понадобилось шарить в их комоде. И, главное, как? Единственный ключ – у него на связке и, на сколько ему помнится, никому он его никогда не давал. Не потому, что секреты огромные – какие уж там секреты! – просто разные мелочи, вещицы и документы, скорее памятные, чем ценные. Все, что осталось – нет, не от родителей, родители, слава Богу, живы! – а от умерших бабушек, дедушек и так далее. Так что и запирает он их скорее от племянников, чем от большой тайны, просто чтобы не испортили то, что ему дорого. Их с женой паспорта, аттестаты, дипломы и так далее – тоже заперты, но в другом ящике комода. Денег он дома вообще не держит, привык карточкой везде расплачиваться.

Вместе с папкой он устроился на диване и принялся гипнотизировать картину на противоположной стене. «Значит, что?» – подмигнул он обнаженной девице, возлежащей на спине у льва. Лев был царственен и ничуть не обеспокоен своей ролью шезлонга, а девица весьма и весьма соблазнительна. Девицу и льва подарили супруге клиенты. Причем, она до сих пор не знает, кто именно. Знала бы – небось, на голову надела бы! А так пришлось домой тащить! Не в кабинете же это непотребство вешать?!

«Да уж, характер Светкин изменился почти неузнаваемо», вздохнул Олег. Лет пятнадцать назад, небось, хохотала бы, как сумасшедшая, представляя себе экспозицию: заходит к ней высокое начальство, а вместо сотрудника голая девица во всю длину своего роста! А теперь… Работа на нее, так что ли действует? Впрочем, и от высокой гибкой девчонки с копной рыжих пушистых волос уже давно ничего не осталось.

Олег отвернулся от мулаточки – все равно ведь соображалки у нее ноль! – и попытался возвратиться к уплывшей куда-то мысли. О чем он думал? А! Раз ключ существует в единственном экземпляре, значит, кто-то изрядно потрудился, чтобы добраться до комода! Это же надо улучить момент, стянуть у него ключ, сделать копию, а потом еще и незаметно вернуть на место. И все это ради чего? Ради вот этих вот документов!

«Вот, черт! – выругался он и, вскочив, заходил по комнате. – И вот чего было раньше этим не заняться?! Ведь тянуло же, тянуло! Ладно, брательник – тот бабкины россказни иначе, чем средневековой чушью, и не называл. Сестра, конечно, слушала с удовольствием, но только как сказку. Принцессы, заколдованные замки, отважные рыцари… Но меня-то точил червячок сомнения: а вдруг – правда?!».

Олег бросил взгляд на раскрытую папку. Что ж, значит, теперь и еще кто-то заинтересовался этим письмом с того света. Хорошо хоть, написано на старобелорусском, так что даже если кто и попытался прочесть, так навряд ли что понял. Кстати… А где же перевод?! Олег судорожно пролистал страницы. Последний прозрачный файлик был пуст. Стоп. Не паниковать. Он оперся рукой о стену и прикрыл глаза. Пришлось пару раз глубоко вдохнуть, чтобы избавится от ощущения чьих-то пальцев на горле. И он тут же усмехнулся сам себе: «вот, значит, только когда ты испугался по-настоящему! Значит, чье-то любопытство вызывало всего лишь легкую тревогу. А вот когда оказалось, что кто-то мог успеть не только к тайнику съездить, но уже и вернутся – тогда и дыхалку сперло, и сердечко готово прихватить! Интересно, какая у них фора? Сам я последний раз читал перевод… Когда же это было? Еще кто-то позвонил… Черт, да я же сам его куда-то сунул!». Воодушевившись, Олег подскочил к телефону – даже трубку снял для лучшей реконструкции! – и заоглядывался в поисках места, куда можно было бы пристроить бумажки, которые вдруг стало неудобно держать. Бар? Мимо. А тут? Он запустил пальцы в узкую щель поверх книг, занимающих верхнюю полку их секции, и тут же что-то нащупал. Точно! Вот они, пожелтевшие и слегка обтрепавшиеся на сгибах листики.

Значит, фортуна решила пока только попугать его. Намекнуть, что не стоит пренебрегать ее благосклонностью. Милостиво поблагодарим своенравную даму и клятвенно пообещаем исправить собственное разгильдяйство в ближайшие же выходные! «Надеюсь, – Олег шутовски поклонился воображаемой собеседнице, – госпожа не сочтет это слишком долгой отсрочкой? В качестве оправдания могу заметить, что мне, как минимум, стоит обзавестись каким-нибудь снаряжением!».

Он сложил все назад в скоросшиватель. И куда теперь это деть? Жаль, до сих пор сейф не приобрел! Оказывается, очень полезная вещь! «Ладно, сегодня я весь день дома, так что засуну пока назад в комод, ничего с ними не станет. А потом придумаем что-нибудь получше».


Душная, перегретая маршрутка высадила на небольшой площади в центре Смолян только их двоих и умчалась дальше, в Агрономическую.

– Нормальные люди за пиратскими сокровищами с аквалангом ныряют или по разбойничьим пещерам лазают. А мы с тобой так цивилизованно, на «Газели» приехали, – то ли пожаловался, то ли похвастался Роман и тут же закрутил головой по сторонам. – Напомни-ка мне местную географию.

– Тут не заблудишься. Почти все вдоль одной дороги. Вон – отсюда уже видно – впереди и справа костел. Дальше церковь. Та, которая деревянная, действующая. Она будет слева от дороги. А потом и замок. За деревней и тоже слева. А к Алексеевской церкви, полуразрушенной, куда-то туда идти, – и Ольга махнула рукой в перпендикулярном направлении.

Взбодрившись еще не успевшей нагреться минералкой, они пошагали по пыльной деревенской улочке и вскоре оставили позади последнюю хату. Старательно обошли полукругом большого белого быка, навязанного на небольшой лужайке. А заодно с ним – и стадо гусей. Так, на всякий случай. А потом уперлись в густые заросли.

– Насколько я помню, в этих кустах должна быть еще и речка? – роман неодобрительно оглядел препятствие.

– Ага, Дерновка называется. Она как раз здесь делает петлю, охватывая холм с трех сторон. Очень удобное место для замка получается.

– В третьем тысячелетии могли б сделать место удобным и для туристов, – проворчал Роман и добавил: – Еще и колючки какие-то! Постой смирно, пока я проход поищу.

Он пару раз нырнул в кусты – там, где заросли казались чуть пореже, и с четвертого захода обнаружил два бревна, перекинутых через узкий, но довольно глубокий поток. В три шага преодолел импровизированный мост и позвал:

– Олюнь, давай сюда!

Даже с такого расстояния можно было различить, как вытянулось лицо пробравшейся через хитросплетение веток супруги. Ну конечно – у нее голова даже на каблуках уже начинает кружиться! А тут вон какая высота над водой – целых двадцать сантиметров! Да еще без малейшего намека на перила!

– Погоди, бедолага, я за тобой приду!

– Не, я сама! Буду тренировать силу воли!

Вы только посмотрите! И вправду примерилась – и побежала! И ничего страшного, что глаза закрыла! Роман поймал разогнавшуюся жену на краю большой лужи.

– Стой. Дальше болото.

Действительно, за мостком, в высокой траве у подножия холма, кое-где еще оставались мокрые, как будто топкие места – то ли следы весеннего паводка, то ли весенних же дождей. Один такой участок – небольшой, всего-то метров десять в ширину – они пытались преодолеть довольно долго, раз за разом возвращаясь назад. Очень уж не хотелось промочить кроссовки. Роман замучался вытягивать шею, высматривая проход.

– Мы с тобой как «полесские робинзоны», – пошутила Ольга, когда они наконец-то выбрались на сухое место.

– Я себя скорее страусом в саванне чувствую, – проворчал Роман, потирая шею.

– Хочешь массаж…

Не закончив заманчивое предложение, жена внезапно замолчала и схватила его за руку. Роман проследил за ее взглядом. У руин замка были явно различимы три человеческие фигуры.

– Никак конкуренты в погоне за кладом?

Он искоса оглядел прилегающую местность. А ведь довольно безлюдно! Сам холм покрыт только реденькой травой, но отделяющие его от деревни заросли надежно скрывают все, происходящее здесь. И приглушают звуки.

– Слушай, давай не пойдем. – Ольга перешла на шепот. – Мужики какие-то, кто их знает, что им тут надо.

Рискнуть? Или сначала отправить Ольку назад?

– Молодые люди, подходите-подходите, не стесняйтесь!

Донесшийся от замка бодрый голос придал ему решительности:

– Пойдем, – Роман потянул жену за руку. – Кажется, эти незнакомцы довольно радушные.

– Прошу к нашему шалашу, – приветливо махнул рукой на развалины маленький пожилой человечек, когда они, наконец, слегка запыхавшись, взобрались к руинам. Судя по голосу, это именно он позвал их к замку. Впрочем, оставшиеся двое – молодые парни лет по двадцать-двадцать пять, одетые только в рваные джинсы и бейсболки – вряд ли стали бы обращаться к ним «молодые люди».

– Впервые в этих местах? Издалека приехали? Интересуетесь? – сухопарый, живой как ртуть, человечек восторженно блестел глазками и отчаянно жестикулировал. – Впрочем, прошу прощения, – он приложил руку к сердцу, а затем протянул ее Роману. – Крашевский, Ян Сигизмундович, историк, доктор наук, профессор. Заведующий кафедрой этнографии и фольклора Института истории и культуры Беларуси. А это мои аспиранты, второй курс закончили, уже диссертации готовят.

– Антон, – представился высокий стройный юноша с тонким, интеллигентным лицом.

– Вовка, – потянул руку веснушчатый крепыш.

– А вон и Паша идет, – профессор махнул рукой вниз, к реке, – так что вся наша команда сейчас будет в сборе.

Невысокий, смугловатый парень поднимался к замку немного не с той стороны, откуда пришли они сами – видимо, перебраться через речку можно и в другом месте. Роман, решивший не повторяться и представить себя и супругу всей компании сразу, огляделся вокруг. Действительно, для укрепления лучше места не придумаешь! Холм, хоть и невысокий, возвышается над более-менее равнинной округой. Перед въездом в Смоляны они миновали еще один косогор, с расположившимся на нем местным кладбищем, но отсюда его почти не видать – далековато. Речка, как будто специально пущена по обводному рву – вон и там поблескивает на солнце, и там в кустах видны какие-то блики. Словом – идеально для оборонительного сооружения. Только вот с самим сооружением беда… Закончив с рекогносцировкой Роман перевел взгляд на приближающегося парня. Пожалуй, похож на молодого сильного леопарда. Нет, леопард – крупное животное. Значит, оцелот. Поменьше, но, несомненно, такое же грациозное. И уверенное в своих силах.

– О, у нас гости! Профессор, несомненно, уже успел доложить вам всю историю замка от сотворения мира и до сих дней?

В голосе подошедшего молодого человека звучала явная насмешка. «Пожалуй, мои собственные аспиранты на такое не отважились бы!», решил Роман и не удержался – покосился в сторону самого старшего из мужчин. Профессор, которому явно не стоялось на месте, казалось, не услышал ни слова и уже действительно куда-то пытался тянуть Ольгу, размахивал руками и что-то объяснял. А вновь прибывший уже протягивал Роману ладонь:

– Павел.

Затем он бесцеремонно завладел второй Ольгиной рукой – за локоток первой ее уже придерживал профессор – и быстро поцеловал кончики ее пальцев.

– Мадам! Вы так обворожительны!

От неожиданности Ольга совсем по-детски вырвала руку и отпрыгнула. И даже попыталась спрятаться за Романа. Нагловатые веселые глаза, блеснувшие из-под темных бровей, отследили ее перемещение, а красивые губы расплылись в ухмылке. Вот паршивец! Явно доволен произведенным эффектом! И, судя по тому, как остальные парни с готовностью рассмеялись, подобный трюк он проделывает не впервой.

– Бойкий мальчик, – чуть слышно пробормотал Роман и продолжил громче, обращаясь уже ко всем: – Дарго Роман Геннадьевич, доцент кафедры общей физики.

– Ольга, – улыбнулась его жена, решив сократить представление собственной особы до минимума, и кивнула профессору: – Я тоже в Академии Наук работаю.

– О! Коллега! Ученый! А в какой отрасли? Ботаника? Генетика?

– Увы. Всего лишь инспектор по кадрам. В ИМАФ-е, Институте молекулярной и атомной физики.

– Это же рядом с нами, на Сурганова? Ждем-ждем, обязательно ждем в гости! – профессор довольно потер ручки. – А пока… – он повернулся к руинам. – Наслышаны? Желаете узнать подробности?

Не дожидаясь ответа, историк резво запрыгал вперед. Роман с Ольгой двинулись вслед за ним и через пару метров уже заглядывали в довольно глубокую траншею, отходящую от единственной уцелевшей башни.

– Вы были в Мирском Замке? Ну, конечно же, вы были в Мирском замке! Все были в Мирском замке! – спросил и тут же сам себе ответил профессор. – Вы помните, какой он огромный? Так вот, этот был по площади в три раза больше! И красивее, да, красивее! Широкие окна, украшенные картушами. Изысканный рельефный декор башен, фасадов. И он был белоснежный, оштукатуренный и белоснежный! «Белый Ковель» называли его! А знаете, почему Ковель? Князья Сангушки выменяли Смоляны, Горваль и Обольцы у московского князя Андрея Курбского. А взамен отдали Ковель, что на Волыни. Вот в память о главном родовом имении Сангушки-Ковельские и назвали так свою Смолянскую резиденцию. Красивейший замок! А вот о внутреннем его убранстве сейчас судить сложно. Все историки упоминают знаменитые угловые камины в покоях замка, украшенные изразцами с геральдическими и растительными сюжетами. Известно также, что стены парадных помещений были расписаны удивительными фресками, которые, впрочем, погибли почти сразу же. Сам же Самуэль Семен Сангушко, при котором строили замок, и велел их закрасить, как вступил в пору старости. Заменить религиозными сюжетами о неотвратимости смерти и забытья. Впрочем, и это все утрачено. Остались только подвалы. И несколько подземных ходов…

1708 год, июнь

…Катерина смотрела сквозь струи дождя, бежавшие по стеклу. Противоположное крыло замка – серое, почти черное. Ни искры света в огромных темных проемах окон. Не по-летнему хмурые тучи, казалось, опустились прямо на крышу и стекали вниз, во двор. Холодно. От сырых стен тянет стылостью. Когда последний раз топили? Она забыла. Катерина перевела взгляд на свои тонкие, почти прозрачные кисти. Надо наконец-то собраться с силами и спуститься в подвалы, посмотреть, что там осталось из еды. Когда последний раз пополнялись запасы, она тоже забыла. Местечко опустело. Люди зарыли зерно, у кого оно еще оставалось, и ушли в лес. И вся дворцовая челядь, которую традиционно селили за пределами замка, в собственных домах, тоже ушла. Страх перед надвигающейся войной оказался сильнее обязательств перед княжеской семьей. Впрочем, из всего рода в замке только она одна и осталась. Даже находись прислуга рядом с ней, да хоть в ее собственных покоях, как бы она удержала их? Катерина никого не осуждала. Еще живы те, кому удалось спастись в страшной войне против Речи Посполитой русского царя Алексея Михайловича. Мстиславль тогда вырезали весь, а это пятнадцать тысяч… В Гомеле не уцелел практически никто… За тринадцать лет, с тысяча шестьсот пятьдесят четвертого по шестьдесят седьмой, в Великом княжестве погиб каждый второй. А здесь, в Витебском воеводстве, ближе к восточной границе – уничтожено две трети. И люди помнят об этом. А кто не помнит, тому рассказывали. Пока что еще есть кому помнить и кому рассказывать. Сейчас под Бешенковичами и Чашниками стоит русский царь Петр. И молва о нем летит впереди его армии, и хуже она, чем слава батюшки его, не поминаемого к ночи. Одни зарубленные в Полоцке священники чего стоят. Не погнушался царь собственноручно к сабельке приложится, не погнушался. А дальше еще хуже. Правитель, искренне считающий себя верующим, не удостоил умерщвленных даже христианского погребения. Велел тела викария Константина Зайковского и еще четырех жертв своего разгула сжечь. Да пепел над Двиной развеять – дескать, чтоб могилы их не стали местом паломничества. Ненавидел русский царь униатов, вот уж воистину «в чужой монастырь, да со своим уставом» – и в прямом смысле, и иносказательно.

Катерина, получившая воспитание при утонченном дворе королевы Марии Собеской, считала русских почти варварами… Но когда шведы вошли на территорию Речи Посполитой, когда они захватили Вильнюс, Гродно, дорогую ее сердцу Варшаву… Что ж, она приняла как должное союз с Россией. Пускай будет союз с варварами, если это поможет вернуть шведов туда, где им Бог отвел место под солнцем. Она – княжна из рода Сангушков и Сапегов, она – жена Станислава Радзивилла, канцлера Великого княжества Литовского. И даже если она не Орлеанская Дева, чтобы самой защищать свою страну, что ж, она видит свой патриотический долг в правильной гражданской позиции! Катерина даже сейчас невольно улыбнулась своим возвышенным мыслям. Хотя тогда она была на пять лет моложе…. Может, в силу возраста ей простительна такая патетика? И наивность… Потому что потом шведы сожгли радзивилловские Мир, Кареличи, Несвиж… И стало понятно, что на войне и европейцы шведы, и азиаты русские – одинаковые варвары. И было ясно и просто: здесь – враг, здесь – союзник. Черное и белое. Главное, что это – союзник, а достаточно ли он цивилизован уже и не важно. И она всей душой приветствовала бы русских… Тогда она даже пробовала представить себе эту встречу, правда, немного страшась все же. Катерина снова улыбнулась. Три года назад она мельком увидела обер-офицера драгунского полка московитов и несказанно удивилась его вполне европейского кроя форме – и камзол, и кафтан, и треуголка. Даже сапоги со шпорами! А она, помнится, ожидала чего-то, закутанного в дерюгу, с тяжелым взглядом из-под мохнатой шапки, с перначом в руках… Она смотрела на офицера и понимала, что вот до этой самой минуты все равно больше боялась прихода армии такого вот союзника, чем врага. Несмотря на все свои самые патриотичные чувства. Что ж, ей стало немножко легче.

А потом ей доставили официальный лист от мужа ее. С уведомлением, что он поддержал детронизацию Августа II, короля польского и великого князя литовского, и перешел на сторону шведов и их ставленника, Станислава Лещинского. И мир Катерины встряхнулся и замер под каким-то неестественным углом. Она долго смотрела на желтоватую бумагу. Красиво выведенные буквы, ровные строчки. Муж даже не потрудился написать ей собственноручно. Продиктовал секретарю канцелярии. А может, простому писарю или дьяку… Но даже это не столь важно. В конце концов, она уже привыкла. Но… Внизу печать. Не сигнет, который он носит не снимая на левом мизинце, приложил муж к мягкому воску, приличествующему личным посланиям. И не радзивилловский герб родовой печати смотрит на нее. Большая печать Великого княжества Литовского. Катерина осторожно провела пальцами по застывшему сургучу. Насколько писаный дьяком лист недостоин ее, настолько же она недостойна этой печати. Канцлер получает ее из рук великого князя как знак наивысшего доверия при вступлении в должность. Рука касается руки, глаза смотрят в глаза. А уста произносят присягу… И этой же печатью теперь скреплена измена. Катерина еще раз коснулась красного отпечатка. Как квинтэссенция предательства. Что более вероломно? Отречение от своего короля? Или переход на сторону врагов твоей родины? И что теперь делать ей? Оставить мужа, которому в храме обещала быть вместе и в радости, и в горе? Или быть преданной женой, зная, что он не достоин твоей верности? Катерина сидела над бумагой и смотрела сквозь нее. А потом… Потом оцепенение, в котором провела она больше часа, убило все мысли. Ей стало все равно. Катерина аккуратно сложила лист по сгибам, машинально разгладила его и стряхнула отколовшиеся крупинки сургуча. Бездумно скользнула взглядом по теряющимся в сумерках темным резным шкафам. Оказывается, уже почти стемнело. Она и не заметила. Не выпуская письма из рук, она подошла к угловому столику, чтобы зажечь свечи в жирандоли. Мягкий свет еще больше сгустил темноту за ее спиной, коричневым блеском разлился по полированной поверхности ларца, отразился в его медной оковке. Скорее даже не ларца, а небольшого сундучка крепкого дерева. Катерина откинула крышку. Самое узкое, продольное отделение плотно заполнено документами – наружу смотрят лишь их потертые сгибы. Акты и грамоты ее рода – на владение местечками и землями, на право собирать торговую пошлину, купчие, меновые, несколько духовных. Здесь же хранится фундуш6 ее родителей о пожертвованиях доминиканскому ордену на основание монастыря с костелом в Смолянах. Катерина с трудом втиснула письмо мужа между другими бумагами, как будто пряча его подальше с глаз. Собственно, так оно и будет. Остальные три широких поперечных отделения сундучка тоже заполнены. Золотые дукаты и португалы занимают два из них. В третьем – украшения. Катерина старалась отобрать самые дорогие, и в то же время миниатюрные – матушкина диадема, например, не поместилась бы сюда никак. Да и Кароль велел брать только самое ценное. Сразу по завершению работ брат уехал, а она должна была закончить с драгоценностями и выехать за ним через три дня. Но она все тянула и тянула с отъездом. Быть может, ее интуиция ждала этого письма?

А потом вдруг оказалось, что уезжать поздно. Как она умудрилась здесь застрять? Одна – ее Агнешка не в счет – между двух сходящихся армий, в мрачном отцовском замке. Впрочем, это сейчас он казался ей неприветливым. Пустые залы. Гулкое это. Жутковатые росписи на стенах. Пыль. И холод. Как же холодно! Наверное, даже снаружи теплее.

Катерина снова смотрела во внутренний двор, залитый водой, в которой плавали неубранные еще с осени черные листья. Стоки забились. Надо бы их почистить. Только знать бы еще, где они, эти стоки… А как хорошо было при отце! Теплая летняя ночь. Свет факелов, закрепленных на стенах между окнами, заливает весь двор, отражается в драгоценностях на одежде женщин и в оружии мужчин. Смех. И музыка! А картины на стенах? Что ж, она старалась не смотреть на них. Настроение от воспоминаний испортилось еще больше, если это возможно. Ну конечно! Это ведь был ее последний бал в Белом Ковеле. Ее свадьба. Ей шестнадцать лет, а ее мужу, тогда еще подканцлеру Княжества, двадцать три. Но выглядит он гораздо старше. Рано располневший, краснеющий от выпитого рейнского не только обрюзгшим лицом, но и всей большелобой головой… А нынче? За последние восемь лет сколько раз она видела своего супруга? Три? Нет, кажется, четыре. Ей сейчас тридцать два и ровно половину своей жизни она замужем. И почти все свое замужество она одна. Даже своего мальчика, своего Крыштофа, она запомнила лучше всего пятилетним. Ласковый, нежный ребенок, обвивавший ее шею своими еще младенчески толстенькими ручками. А потом отец забрал его. Началась война, и сын должен получить правильное воспитание. То есть не женское. Десятилетний Крыштоф в последнее их свидание подошел лишь вежливо поздороваться с ней, тенью следуя за отцом и во всем копируя его. Сейчас ему тринадцать. И отец обещал ему должность княжеского подстолия. «Правда, – усмехнулась она, – теперь уже не понятно, при дворе которого великого князя?».

На страницу:
4 из 6