Ложка дёгтя

Поначалу скорлупки у орешков были серебряные, а ядрышки – из самоцветов. Так распорядился князь, ибо негоже было столь замечательной белке питаться тем же, чем и её менее талантливые сородичи. Разве могущественный властитель не может позволить себе достойно обеспечить ту, которая доставляет ему столько удовольствия?

Однако, белка грызть серебряные орешки отказалась. Хоть и попробовала. А так как слугам было боязно гневить хозяина несговорчивостью его любимицы, то какое-то время её не кормили вовсе. Что весьма пагубно сказалось на певческих способностях чудо-зверушки. Белка погрустнела и тихо сидела в клетке из чистого золота, на изготовление которой пошла треть государственного бюджета.

Узнав о возникших проблемах, князь схватился за голову. Как он мог? Серебряные скорлупки… Немедленно отлить из чистого золота! А ядра… Да об эти самоцветы кто хошь зубы обломает! Только изумруды! Чистейшей пробы! Из самого, что ни на есть, дальнего зарубежья!

Все забегали, засуетились. И вот уже вместо постыдно дешёвых орешков из серебра в кормушку засыпаны орешки из чистого золота с умопомрачительными по стоимости ядрами-изумрудами.

Все вздохнули с облегчением.

Оголодавшая белка разгрызла один из блестящих шариков, добралась до сердцевины и… Чуть не сломала зубы. После чего завалилась на бок и лишь слегка подёргивала лапками.

– Кажись, подыхает… От голода… – сделал вывод один из слуг, слывший самым продвинутым в вопросах медицины. В воздухе запахло крупными неприятностями: проштрафившихся драли на конюшне с большим усердием.

– Ей бы кленовых семечек… Или орешков… Кедровых…

Но ослушаться княжеского приказа было нельзя. Приказано кормить изумрудами – значит, ими и кормить.

Наверно, белка так бы и погибла, если б не княжеский отпрыск. Вот уж кому было до лампочки, что скажет его родитель. Насыпал семечек, приласкал несчастную. Белка потихоньку и оклемалась. Только вот петь перестала. Совсем. Потеряла голос. С голодухи.

Доложили князю. Тот, конечно, расстроился, но поделать ничего было нельзя – белка смолкла раз и навсегда. А ведь её брали за вокальные данные. Не кормить же теперь просто так?

В общем, от белки избавились. Отнесли клетку в лес, дверцу открыли – и до свидания.

Молчание соотечественницы подействовало на остальных лесных обитательниц удручающе. Стало ясно: в княжеских лесах лучше помалкивать. А то, неровён час, поймают и начнут кормить всякой дрянью. Уж лучше бегать по деревьям молча, не привлекая к себе особого внимания. Целее будешь.

А ещё говорят – белки глупые. Нет, они совсем не глупые, ибо сделали правильные выводы и больше на пении не попадались. А вот соловья никто не трогал и он теперь вне конкуренции. И это не так уж и плохо.

Любовь и птицы

Михаил Петрович очень любил всякого рода живность. Особенно мелких зверушек. И однажды он заприметил двух белок, с шумом гонявшихся друг за другом по деревьям, окружавшим его старенькую дачу. Мимо такого события пройти было нельзя и Михаил Петрович решил симпатичным зверькам помочь в смысле пропитания – прикрепил к ближайшему дереву на высоте 4-х метров кормушку, наполнил её кедровыми орешками и стал ждать.

Позиция для наблюдения была идеальной: кормушка располагалась прямо против окна на дереве в трёх метрах от дома. Белки непременно должны были заметить предложенную им вкуснятину и бежать к ней со всех ног. Однако, ничего такого не произошло и кедровые орешки продолжали лежать нетронутыми. Те же, кому они были предназначены, шелушили еловые шишки, лакомились кленовыми семечками и оставались к предложенному лакомству равнодушны. Видимо, они попросту не сталкивались ранее с пищей своих предков, ибо кедры в данной местности не произрастали.

Прождав полдня и так ничего и не дождавшись, Михаил Петрович приставил к дереву лестницу и поднялся к кормушке. По логике вещей, орешков убавиться было не должно. Однако, кормушка была пуста. Значит, белки всё-таки добрались до угощения и орешки пощёлкали. Правда, смущало отсутствие скорлупок вокруг. Но, видно, это были очень аккуратные белки, убиравшие сор за собой. Или они утаскивали орешки в какое-то другое место. Как бы то ни было, количество орешков было восполнено, а наблюдение за кормушкой продолжено.

И снова белки не проявили должного интереса. Они бегали по деревьям, прыгали с ветки на ветку, дразнили окрестных кошек, даже иногда заглядывали в кормушку. Казалось – вот, сейчас, хотя бы из любопытства, они разгрызут орешек-другой… Нет, зверьки разворачивались и стремительно убегали вверх по дереву. А увидеть, как они щёлкают орешки, очень хотелось.

Но если белкам орешки без надобности, то кто же их ест? Не птицы же? Зачем они пернатым?

И всё-таки это были птицы. Причём не мелюзга какая-нибудь, а крупные и очень нахальные сойки. Они стремительно планировали на кормушку, хватали орешек и улетали. Возможно, это была одна и та же сойка, но очень прожорливая.

Разочарованию Михаила Петровича не было предела. Он вовсе не собирался кормить каких-то соек! Он проявлял заботу о белках! А тут выясняется, что его помощь им не нужна! Но коли так, то и ладно.

Восполнять унесённое птицами рассерженный любитель живой природы не стал и занялся другими делами.

***

Прошла неделя. Белки продолжали свои игры и, судя по всему, были счастливы. То есть кормушка, на сооружение которой были потрачены немалые усилия, оказалась ни к чему? И зачем тогда было ею заниматься?

А что, если предложить капризным зверькам другую пищу, более им привычную? Лесные орехи, например, известные, как фундук? Их-то белки должны знать!

Сказано – сделано. Куплен килограмм лесных орехов, приставлена лестница, отсыпана горсть. Теперь можно и понаблюдать.

На этот раз белки оказались сговорчивей. И пока одна бегала по соседним ёлкам, другая забралась в кормушку и принялась за угощение.

Разделавшись с одним орехом, белка ухватила другой и исчезла в еловых ветвях. Через некоторое время вернулась, схватила ещё один и снова исчезла…

Так продолжалось до тех пор, пока кормушка не опустела. Но Михаил Петрович не стал форсировать события и подъём следующей партии даров леса перенёс на завтра. Чтобы орехи не слишком быстро закончились.

***

На следующее утро первое, что сделал любитель природы – пополнил кормушку и устроился поудобней. Сейчас прибегут шаловливые вертихвостки и начнётся самое интересное: зверьки будут брать орешек в лапки и долго крутить его, прицеливаясь, чтобы раскусить.

Однако, вместо белок прилетела… сойка. И почувствовавший неладное наблюдатель и глазом не успел моргнуть, как птица раскрыла клюв, схватила орех и была такова.

Михаил Петрович сидел, как пришибленный. Это что же получается? Сойка снова нарушила его планы? Какого чёрта? Эти орехи – не для неё! Пошла прочь, воровка!

И только он это подумал – птица снова спланировала на кормушку, схватила следующий орех и улетела.

Ну, это ей даром не пройдёт! Взбешенный птичьим нахальством, Михаил Петрович бросился за шишками. Сейчас он ей покажет!

Сойка не заставила себя долго ждать. Видимо, решила ковать железо, пока горячо. То есть таскать орехи, пока те не кончатся.

Михаил Петрович кричал на воровку, топал на неё ногами, кидался шишками и грозил кулаком… Бесполезно! Сойка таскала орехи до тех пор, пока те не кончились и лишь после этого успокоилась: затаилась где-то на соседнем дереве в ожидании очередной порции понравившегося ей угощения.

Это был удар. С грустью наблюдал потрясённый птичьим коварством любитель животных, как припозднившаяся белка обследовала пустую кормушку и разочарованно взбегала вверх по дереву. Опять хлопоты напрасны? Белка-то приходила время от времени, а сойка находилась подле кормушки постоянно, дожидаясь подходящего момента.

Стало ясно: кормушка требует модернизации. Но как сделать так, чтобы белка могла проникнуть внутрь, а сойка – нет? Интеллект Михаила Петровича вошёл в конфликт с птичьим интеллектом и было бы странно, если б он не вышел из этой дуэли победителем.

Кормушка обрела крышу, по бокам появилась сетка. По идее, птица должна была отказаться от проникновения внутрь кормушки ввиду небольших размеров оставленного входа. А вот для белки его должно было хватить.

Однако, когда кормушка снова наполнилась, птица спокойно проникла внутрь кормушки и вынесла очередной орех. Михаил Петрович был уязвлён в самое сердце и подверг уже модифицированную кормушку серьёзной доработке.

И настал тот момент, когда в усовершенствованную конструкцию была всыпана партия неуязвимых для крылатых воришек орехов. Не без злорадства наблюдал создатель хитроумного устройства, как сойки, сменяя друг друга, заглядывали внутрь кормушки, возмущённо вертели головой, беспокойно подпрыгивали и безуспешно пытались достать хотя бы один, самый маленький орешек. Всё было напрасно – защита работала отлично.

Теперь осталось только дождаться белку. Хватит ли у неё сообразительности пробраться внутрь?

Хватило! И окончательно успокоившийся изобретатель довольно потёр руки: зловредная птица была посрамлена.

Пришло время подвести итоги. Они были не слишком утешительны. По всему выходило: кедровые орешки, с которых всё и началось, были склёваны сойками. И лесные орехи в большей их части тоже были утащены ими. Белкам досталось совсем немного.

Что ж, опыт – дело наживное. Но теперь всё будет как надо. Михаил Петрович ещё раз торжествующе взглянул на сидевшую на ветке сойку и начал собираться на рынок. За орехами…

Если б кошки любили мышей

Кот был большим, пушистым и очень агрессивным по отношению к мышам. Те его страшно боялись. И было, от чего: сколько их побывало в цепких кошачьих лапах – и не сосчитать.

Хозяева не нарадовались на кота: мышей в доме не было. Хоть оставляй кусочек сыру на столе. Подобное усердие четвероногого охотника не могло остаться незамеченным и кот периодически удостаивался порции сметаны. Что неплохо мотивировало его на новые подвиги.

Кроме кота хозяева держали ещё и большого пса. Тот сидел на цепи и грозным лаем пугал прохожих. К коту пёс относился со скрытой неприязнью. Тот раздражал его своим вольным образом жизни: ходил, где хотел, лазил, куда придётся. Пёс настороженно наблюдал за проделками домашнего любимца и только и ждал подходящего момента, чтобы задать тому трёпку. Но сделать это было проблематично: по двору псу бегать не позволялось, с цепи его спускали только на время прогулки по лесу.

Тихая вражда не могла не найти какого-то выражения и нужен был лишь подходящий повод. Но его пока не случилось. А потом и вовсе произошло нечто, в корне изменившее годами складывавшуюся систему дворовых отношений.

В тот день кот устроил очередную охоту на мышей и выволок на всеобщее обозрение целую партию серых тушек. За что резонно было получить одобрение хозяев, а с ним и порцию сметаны. Однако, вместо поощрения на кота цыкнули, мышей же быстренько убрали.

В чём была причина подобного отношения, кот не понял. А всё было просто: с минуты на минуту должна была приехать внучка, обожавшая маленьких симпатичных грызунов. Причиной тому являлся прелестный мультсериал из жизни серых симпатяг, только что с успехом прошедший по телеэкранам.

Пренебрежительное отношение к результатам его труда коту не понравилось. Он забрался в заросли ежевики, улёгся там и захандрил. Обида глодала кошачье сердце. Он так старался…

Но раз его охотничьи навыки никому не нужны, чего корячиться? Бегать за этими мелкими вредителями, выслеживать их, сидеть в засаде… Одного спортивного интереса тут явно недостаточно. Что же касается инстинкта, то с ним всегда можно договориться.

Решив, что за мышами бегать больше не имеет смысла, кот почувствовал странное облегчение. Наверно, в душе он всегда был против охоты на маленьких бездельников и ловил их скорее по привычке. И первый же повод отказаться от преследования хвостатых пискунов был воспринят им с полным удовлетворением.

Очень скоро мыши обнаружили: с их мучителем что-то не так. Он перестал обращать на них внимание! И мыши сначала робко, а потом всё смелее принялись проверять свою догадку.

Однако, ни пробежки возле кошачьего носа, ни даже дёрганье за усы не побуждали кота к действию. Вся его реакция заключалась в ленивом открывании левого глаза и лёгком шевелении кончиком хвоста.

Наконец, грызуны совсем обнаглели и принялись бегать по лапам, спине и бокам некогда грозного ловца. И на этот беспредел кот отреагировал. Но как! Он принялся осторожно смахивать со своей шерсти попискивающих вредителей и его когти при этом не высунулись ни на миллиметр.

За всей этой катавасией наблюдал пёс, которому очень захотелось избавиться от цепи, на которой он сидел и задать-таки пожирателю сметаны хорошую трёпку. Однако, вскоре в собачьей голове появились и другие мысли. Например, в здравом ли уме этот кот? И если да, то почему столь лояльно относится к мышиной распущенности?

Пёс недовольно зарычал. Кот явно превзошёл его в вопросах гуманизации отношений между едва ли не самыми непримиримыми представителями животного мира. Отсталость собачьей доктрины, заключавшейся в преследовании по поводу и без мяукающего соседа, стала очевидной. И пёс, скрепя сердце, решил: хватит! В конце концов, это нецивилизованно – решать вопросы силовым путём. Нынче другой миропорядок и он подчинится его требованиям!

И всё изменилось. Кот больше не охотился на мышей, а терпеливо сносил их проделки. Пёс же всем своим видом давал понять: отныне до кота ему нет никакого дела. Кстати, тот сразу почувствовал отсутствие агрессивных намерений со стороны гавкающего сторожа и обходил будку не на приличном расстоянии, как обычно, а буквально перелезал через её лохматого хозяина, лежащего возле миски. Тёплая собачья шерсть показалась ему достаточно привлекательной, чтобы прилечь на ней сначала на пару часов, а потом и на всю ночь. И псу ничего другого не оставалось, как поменьше шевелиться, дабы не мешать отдыху пушистого лежебоки.

Скоро к ним присоединились мыши и воцарилась всеобщее благоденствие. Довольны были все, в том числе и внучка, принявшаяся снимать умилительную сценку на смартфон. Потом умилилась вся сеть, пошли доходы от рекламы. Животных стали лучше кормить, их внешнему виду уделялось всё большее внимание. В общем, о прежней вражде и не вспоминали.

Единственные, кому происшедшая метаморфоза сильно не понравилась, были хозяева. Они даже какое-то время подумывали, не сменить ли нынешних питомцев на других. А то ведь сыр на столе стало невозможно оставить. Но…

Решили оставить всё как есть. Сыр ведь – не главное…

Камень за пазухой

Все камни были как камни, и только этот – за пазухой. Туда его положили на время и так и оставили. Там он и лежал, между майкой и рубахой, и прекрасно себя чувствовал. Ещё бы: другие камни пребывали совсем в других условиях. Их поливало дождём и порошило снегом, грело солнцем и холодило заморозками. По ним ползали муравьи, их топтали люди и звери, а им приходилось всё это терпеть. Они молчали даже тогда, когда на них поднимала ногу собака, не говоря уж о человеке с его необоримыми потребностями.

В несколько лучшем положении были камни, находящиеся в земле. Во всяком случае, их никто не беспокоил. Ценой этому было отсутствие воздуха и света, а также безжалостное промерзание в лютые морозы. Правда, подобный дискомфорт наблюдался лишь до глубины полтора метра.

Отдельный разговор о камнях прибрежной полосы субтропической зоны. Вот кому было хорошо! Ласковое солнышко, нежный прибой… Но и тут не обходилось без ложки дёгтя: в случае шторма всю эту честную компанию колотило и переворачивало, яростно полируя и так до блеска отшлифованные бока.

Единственные, кто пребывал в привилегированном положении – камни с морских глубин. Вот про кого можно было сказать: их ничто не колышет! Последствием такого исключительного положения было обрастание водорослями и ракушками, кардинальное изменение формы и практически полная потеря идентичности.

Ещё были камни в почках и это – самая печальная страница в длинной каменной летописи. Никаким другим камням не выпадало столько страданий. Их и так недолгая жизнь с какого-то момента превращалась в ад. Их дробили ультразвуком и травили химическими препаратами, воздействовали гомеопатически и медикаментозно. Всё это сопровождалось эксцессами болезнетворного характера и заканчивалось ничейным результатом.

Камню за пазухой подобное не грозило. У него было другое предназначение. Какое именно, было неясно. Заморачиваться по этому поводу смысла не имело и камень просто наслаждался уютом и комфортом. Завидовали ли ему другие камни? Трудно сказать. Но все понимали: рано или поздно это благоденствие кончится. Возможно, камень извлекут из-за пазухи, подкинут пару раз в воздухе и пошлют в Лексус, вторую неделю паркующийся на газоне. Или отправят на встречу с Жигулями с периодически включающейся сигнализацией. Или пустят с балкона прямёхонько в крышу КАМАЗа, повадившегося прогревать мотор под окнами. А ведь был ещё сосед по даче, чья собака начинала лаять в одиннадцать вечера и заканчивала в четыре утра, с тем, чтобы продолжить в районе шести. А другой сосед по даче в районе пяти принимался откачивать содержимое своего септика в придорожную канаву, совершенно не беря во внимание направление ветра. А ещё один сосед, из соседнего переулка, разводил дымный костёр в самое неподходящее для этого время.

В общем, выбор для применения поражающих способностей камня был чрезвычайно широк. Однако, всякий раз его обладателя что-то останавливало и камень так и жил в постоянном контакте то с одной майкой, то с другой. Рубахи тоже менялись, причём летом их иногда не было вовсе. В таких случаях камень перемещался в зазор между майкой и голым телом, где и пребывал в состоянии полной боевой готовности.

Так продолжалось много лет, пока однажды владельцу камня не пришла в голову простая мысль: чем всё время держать камень за пазухой, не проще ли положить его в укромное место и держать там. Плюсы от такого распоряжения имуществом налицо: сроки носки одежды существенно увеличатся, да и опасность выпадения камня в самый неподходящий момент снизится до нуля. Выбрасывать же его всё-таки не стоит. Вдруг ситуация станет критической?

И перекочевал камень в тумбочку со многими ценными вещами, среди которых были: моток проволоки неизвестного происхождения, сломанные карандаши, десятка полтора шариковых авторучек с пустыми стержнями, кипа визиток возрастом за 20, грязные расчёски, ржавые лезвия, скрепки, кнопки, ластики, коробки, инструкции и гарантийные талоны. Среди всего этого добра камень выглядел так, словно провёл здесь всю свою жизнь. И можно быть уверенным: о нём вряд ли кто вспомнит в ближайшие тридцать лет. Ну, если только не отключат воду, газ и электричество.

Встреча

Тропинка вилась вдоль берега реки и ехать на велосипеде было сплошное удовольствие. Солнце, зелёная травка, одуванчики… И всё такое свежее, волнующее! Только в мае и бывает такая красота. Холодная зима осталась позади, впереди лето с купаниями и загораниями. Нет, что ни говори, а жизнь прекрасна!

Сиденье мягко поскрипывало, руль вздрагивал на небольших кочках. Напрягаться не хотелось, и Николай Петрович лениво перебирал педалями. Да и куда торопиться? Так хорошо кругом!

Сюда, на пустынный берег Истры, он приезжал довольно часто и всякий раз находил здесь и успокоение, и отдохновение, и что-то ещё, очень нужное душе и сердцу. Лучшего места на Земле было не сыскать.

Вдали показались четверо… На лошадях… Всадники в наше время – явление неординарное, так что внимание к ним со стороны Николая Петровича было обеспечено.

По мере приближения выяснилось: это не всадники, а наездницы. И какие! Молодые, красивые… Пришло и некоторое разочарование: один всё-таки оказался парнем, румяным и здоровым. Но не волноваться же по этому поводу?

Одна из дам остановилась и принялась что-то поправлять у лошади. Николай Петрович почувствовал волнение: девушка была диво, как хороша. Длинные белокурые волосы, гибкий стан, лосины, обтягивающие стройные ноги…

Непонятно, намеренно ли, но её лошадь совершенно перегородила тропинку – ни проехать, ни пройти. При этом девушка и не думала как-то воздействовать на свою подопечную, чтобы освободить проезд и не мешать движению велосипедиста. Больше того, Николаю Петровичу почудилась насмешка в девичьем взгляде, что окончательно сбило его с толку.

Взять влево? Но тогда придётся съехать с тропинки и объезжать препятствие по кочкам. В принципе, ничего страшного. Только бы лошадь стояла тихо и не лягнула без всяких на то оснований.

Умное животное даже не пошевелилось и Николай Петрович продолжил свой путь. Однако, природа больше не радовала его. Что-то в ней изменилось, чего-то стало не хватать. И чем дольше он ехал, тем грустней ему становилось. Наконец, затормозил, присел на бережку и принялся смотреть на серебрящуюся под ярким солнцем реку. Но успокоение так и не пришло.

Войти в реку

В эту реку Павел Иванович входил много раз. Не один, и не два, а сотни, если не тысячи. И каждый раз удивлялся одному и тому же: почему вода столь холодна? Вроде, и воздух уже за двадцать, а всё равно от низкой температуры сводит ноги, а по коже бегут мурашки.

Надо сказать, именно первое погружение доставляло Павлу Ивановичу наибольший дискомфорт. От осознания, что сейчас его верхняя половина окажется в холодной воде, становилось не по себе. Павел Иванович похлопывал мокрыми руками по плечам, грудной клетке и животу, пытаясь примирить свой организм с неизбежностью водной процедуры, но легче не становилось. Наконец, делал решающее усилие и отправлял-таки противящееся тело в малопригодную для него среду обитания.

Было непонятно, зачем он лезет в эту прозрачную жидкость, на середине едва доходящую до колен. Но каждый раз с упорством, достойным лучшего применения, насиловал свои естественные потребности, утешая себя тем, что это необходимо для здоровья. Каким образом достигался закаливающий эффект, было непонятно. Ничего, кроме посинения кожи, не обнаруживалось. Правда, и болезни обходили стороной, но не из-за купания же!

Всё это происходило с завидным постоянством, год за годом, с мая по сентябрь. Павел Иванович купался в сухую погоду и в дождь, в жару и в длительное похолодание. Всё отличие заключалось в длительности пребывания на берегу. Если было солнце, то под ним можно было и полежать часок-другой, если же тучи и ветрено – пребывание на берегу продолжалось считанные минуты. Но в любом случае водная процедура занимала не более двух минут. Большего организм не выдерживал.

Что же это за речка такая, купаться в которой могут только особо стойкие люди? Есть, есть такая. Весьма живописная, кстати.

Необходимо отметить: несмотря на все испытания, сопутствующие погружению, май Павел Иванович ждал с нетерпением. И пусть его заранее колотила дрожь, губы синели, а кожа покрывалась пупырышками, он знал: как только в саду засвищет соловей, его обязательно потянет на знакомый бережок. Там он разденется и, поругивая себя за безрассудство, спустится к воде, окунёт одну ногу, другую, изумится собственной храбрости и, пугая мелких рыбёшек, сойдёт в глубину – туда, где примерно по пояс. Небольшое усилие – и холодная вода сомкнётся над головой отчаянного купальщика. Ну, а дальше – как обычно: берег, прыжки для сугреву, энергичные размахивания руками и прочие телодвижения.

Говорят, в одну реку нельзя войти дважды. Как бы не так! Павел Иванович опровергает это утверждение год за годом. Конечно, можно сказать: это только кажется, что вода в реке всегда одинаковая. Но у Павла Ивановича на сей счёт своё, сугубо индивидуальное мнение. Прежде всего, в плане температуры.

Ёжик и верблюд

«Все называют меня верблюдом, даже ёжик. Мол, ни на что другое, как жевать колючки, я не способен. Но ведь сам-то он – типичная колючка, причём не маленькая. А я его не трогаю! Значит, никакой я не верблюд, а… Ну, скажем – корабль пустыни!»

Довольный найденным определением, верблюд усмехнулся. Не хотелось ему быть вечно жующей скотиной с минимальными жизненными потребностями. Этаким ходячим бурдюком. И жирафом, до которого медленно доходит, быть не хотелось. А вот на чистокровного арабского скакуна он согласился бы. Кого ещё так холят и лелеют? И никому не придёт в голову нагружать тонконогого красавца тюками с товаром и домашними пожитками. Хозяин скорей сам их понесёт, лишь бы не утруждать благородное животное. Но, видимо, гарцевать под парчовой попоной верблюду не суждено.

Между тем, ёжик посматривал в сторону тяжело груженого верблюда и недоумевал: как тот всё это понесёт? Он же не самосвал, в конце концов, не КамАЗ с прицепом. Впрочем, верблюд – он и в Африке верблюд. А коли так – грузи его до упора!

Ежу стало понятно, насколько благоволила к нему судьба, сделав его маленьким и шустрым. И насколько не повезло верблюду, вынужденному всю жизнь горбатиться за ведро воды перед долгим переходом через пустыню. Игольчатый пригляделся повнимательнее и заметил аппетитного вида слизняка, ползущего по травяному листу. Больше верблюд его не интересовал.