В дебрях Атласа

– Ты, стало быть, уверена, что тебе удастся спасти мужа?

– Да.

– А кинжал тебе для чего?

– Кто знает, что может случиться…

– Ты решилась? В таком случае нужно заняться махари.

– Да…

В продолжение оставшейся части дня ни отец, ни дочь не возвращались к этому разговору, хотя в душе оба сильно волновались.

Незадолго до заката Афза ушла к себе в шатер, чтобы нарядиться: она желала показаться вахмистру прекраснее, чем когда-либо.

Хасси между тем с помощью негра снаряжал махари и навьючивал на их горбы ларцы, заключавшие все его богатства, – приданое его дочери. Шатры и остаток своих баранов, которых он не мог забрать с собой в поспешном бегстве, он заранее отдал своим молодым неграм.

Солнце закатилось, когда Афза показалась на пороге своего шатра, освещенного светом алоэ, горевшего на резном треножнике, распространяя нежный аромат.

Она заплела свои великолепные волосы в две косы, оканчивавшиеся подвесками из цехинов, слегка подкрасила черным антимонием глаза, чтобы они казались еще больше, слегка тронула кармином щеки, а ногти окрасила в желтоватый оттенок бренной.

Длинную рубашку заменил своеобразный пестрый шелковый кафтан с широкими рукавами, обшитый по краю голубой лентой и надетый поверх зеленого корсажа, открытого на груди и зашнурованного золотыми шнурками.

Наряд довершали белые шелковые шаровары и желтые кожаные туфельки, сдерживаемые серебряными кольцами.

– Ну что, красива? – спросила Афза отца.

– Не зря тебя называют Звездой Атласа, – ответил Хасси, с гордостью смотря на дочь. – Но все же мне страшно, Афза. Ты задумала что-то ужасное.

– Я не боюсь этого франджи! – сказала Афза глухим голосом. – Узнает он, но слишком поздно, Звезду Атласа. Давай, отец, твой кинжал и моего любимого махари. Не хочу заставлять ждать себя слишком долго.

Хасси аль-Биак распахнул свой широкий бурнус, вынул из ножен гибкий кинжал почти в фут[20] длины, с рукояткой из слоновой кости, и подал дочери.

Афза засучила широкий рукав на правой руке и спрятала оружие в заранее приготовленный чехол голубого шелка.

– У меня рука не дрогнет, если придется прибегнуть к этому оружию, – сказала она с ужасным спокойствием. – Мы сойдемся с глазу на глаз, вахмистр!.. А теперь вели подать мне моего махари.

Хасси свистнул, и тотчас же появился старый негр с двумя великолепными верблюдами в поводу – выносливыми животными, способными делать в день без отдыха до восьмидесяти миль.[21]

На обоих были седла, убранные лентами и расшитые серебром, а морды их были обвешаны полосами розовой шелковой материм. По знаку негра животные покорно преклонили колени. Афза с помощью отца села на своего любимого махари и крикнула:

– Аш!

Хасси аль-Биак сел на другого верблюда, держа в руках свое длинное ружье.

– Ару, – обратился он к негру, – держи наготове трех махари и при первом же выстреле со стороны бледа выезжай с ними навстречу мне.

– Ты знаешь, господин, что я не только раб твой, – ответил негр, – каждую минуту я готов пролить кровь свою за Звезду Атласа. – Хасси свистнул, и оба махари понеслись вскачь по равнине, причем корпус их то пригибался, то снова выпрямлялся в такт движению длинных ног.

Луна выплыла в эту минуту из-за исполинской цепи Атласа, покрытой густыми лесами.

VI. Охота на льва

– Граф, кто-то стучит.

Михай Чернаце быстро встал, разминая члены, затекшие от лежания на жестких нарах карцера.

– Кто там? – спросил он тосканца, звеневшего цепями.

– Не знаю, но мне кажется, что очень уж поздно, уже давно, должно быть, протрубили зарю. Ты слышал трубу, граф?

– Нет, не слыхал.

– И я также. Видно, в карцере спится лучше, чем под навесом. Хотя, правду сказать, все кости словно перебитые.

В это мгновение ключ повернулся в замке, сломанном Штейнером, и дверь отворилась.

Показалось честное, открытое лицо Рибо.

– Вы спали? – спросил сержант, быстро затворяя дверь. – Восемь часов утра, господа узники, пора завтракать.

Граф поспешно встал. По лицу пробежала судорога.

– Ты видел его? – спросил он дрожащим голосом.

– Хасси аль-Биака? Час тому назад. Рано встают арабы в дуаре и правильно делают: кофе у них великолепный.

– А Афзу, хотите вы спросить? Нет, ее я не мог видеть.

– Почему? – нетерпеливо спросил мадьяр.

Рибо улыбнулся несколько саркастически.

– Меня удивляет, что вы спрашиваете, граф… Ведь вы несколько лет жили в Алжире и должны бы знать обычаи арабов Нижнего Алжира.

– Ты, стало быть, наконец понял?

– Что Звезда Атласа теперь графиня Сава?.. – заметил Рибо.

– Бесполезно отрицать это, – сказал мадьяр. – Я женился на ней по магометанскому обряду два месяца тому назад.

– Вы не думали, что есть другой человек, сильно любящий ее?

– Вахмистр, не так ли?

– И именно благодаря этому он довел вас до той маленькой глупости, которая стоила бы вам жизни, если б не было на свете Рибо да Хасси аль-Биака.

– Сто тысяч жареных скатов и целый хвост дьявола! – воскликнул тосканец, слушавший этот разговор, все более и более раскрывая глаза. – Да это глава из романа, который можно бы назвать «Драма в Алжире»! Жаль, Дюма не здесь.

– Ты сказал, Хасси аль-Биак? – спросил граф, взглянув на Рибо.

– Пусть он не впутывает себя в это дело: я этого не хочу. Я сам себе добуду свободу.

– Надеюсь все-таки, граф, что вы не откажетесь от завтрака, который он просил меня предложить вам.

– Должно быть, пара куропаток? – спросил тосканец, у которого слюнки потекли.

– К несчастью, куропатка-то плоховата, – ответил Рибо с комическим оттенком, вынимая из ягдташа хлеб, переданный ему мавром.

– Может быть, впрочем, он с начинкой, – добавил он.

– Дайте сюда, Рибо, – сказал мадьяр.

Сержант собирался исполнить требование, когда услыхал в коридоре голос вахмистра.

– Клянусь телом дохлого кита! – кричал он. – Куда запропастился этот скотина Рибо? Все они исчезают сегодня утром! Рибо! Рибо!

Сержант бросил на нары хлеб и выбежал из карцера, захлопнув дверь, а ключ опустив в ягдташ.

– Ну, расходился любитель тухлых китов! – заметил тосканец. – Сегодня переберет всех – и китов, и тюленей, и медведей, и львов.

– Тише, – сказал граф. – Послушаем.

Но до них донесся только поток ругательств; затем в коридоре воцарилась тишина, будто разыгравшаяся ярость вахмистра вдруг улеглась.

– Я ужасно боялся, как бы этот скотина вахмистр не вздумал пожаловать к нам, – сказал тосканец. – Произошла бы катастрофа: от его взгляда не укрылась бы выломанная решетка.

– Пошли он к нам какого-нибудь другого надзирателя вместо этого славного Рибо, он, наверное, зашел бы посмотреть, закованы ли мы, как дикие звери, – заметил мадьяр. – К счастью, он доверяет Рибо, принимая его за нашего мучителя, между тем как Рибо втихомолку мирволит всем арестованным и, когда только возможно, дает им возможность бежать.

– Да, Рибо порядочный человек.

– Он провансальский дворянин, также потерпевший крушение в жизни. Из него никогда не выйдет палач.

– А хлеб Афзы?

– Совсем забыл о нем, – сказал граф.

– Зачем она послала его тебе? Вероятно, бедняжка думала, что мы голодаем.

– Называй ее графиней Сава, – сказал мадьяр с грустной улыбкой и глубоким вздохом.

– Я всегда помню, что она твоя жена, – ответил тосканец. – Право, к лучшему, что я проглотил бриг отца, потому что иначе сделался бы адвокатом и самым натуральным ослом из всех, какие пасутся на земном шаре…

Несмотря на всю серьезность положения, граф не мог сдержать улыбки.

Он устроился поудобнее и взял хлеб. Ему, как и Рибо, сразу бросились в глаза две дырочки, заклеенные какой-то темной массой вроде воска.

– В хлеб что-то спрятано, – сказал он.

– Должно быть, ножик? – сказал тосканец, с напряженным вниманием следивший за всеми движениями графа.

– На что он нам?

– Правда, ножом не разрежешь наши кандалы.

Граф сжал хлеб и разломил его на дне половины. Хлеб был далеко не свежий: арабы имеют обыкновение печь свой ячменный хлеб раз в месяц, а иногда даже раз в два месяца.

На стол что-то упало с глухим шумом.

– Я так и знал, – проговорил граф. – Это дороже всякого кинжала или пистолета.

В хлебе, присланном Хасси аль-Биаком, были спрятаны две маленькие кремневые пилки с чрезвычайно тонкой отделкой, которыми можно было распилить кандалы не хуже, чем стальными, и притом не производя ни малейшего шума.

– Чудная у тебя жена, милый граф, – сказал тосканец. – Не напрасно ее прозвали Звездой Атласа. А тесть и того лучше: вот он посылает тебе свободу в черством хлебе. Впрочем, мы и в него запустим зубы.

– Чем скорее он исчезнет, тем лучше. Вахмистру может прийти в голову нанести нам неожиданный визит.

– Хлебец порядочной величины, но все равно: обещаю похоронить его в своем тощем теле меньше чем за десять минут. А ты хочешь?

– Съем немного: ведь его, вероятно, пекла Афза.

– Стало быть, нас накормит Звезда Атласа.

Тосканец взял половину и начал уплетать ее, как человек, не евший двое суток. Хлеб оказался твердым, но зубы у молодого человека были акульи, и через несколько минут от хлеба не осталось и следа.

– Кажется, никогда еще не ел с таким аппетитом, – сказал тосканец, пережевывая последний кусок. – Должно быть, оттого, что хлеб сохранил аромат пальчиков Звезды Атласа.

– Когда же наступит конец твоей вечной веселости? – спросил граф.

– Вероятно, когда буду стоять перед взводом солдат и офицер скомандует: «Пли!»

– В тебя?

– Конечно. Если моя тощая особа попадется в когти военного трибунала…

– Не попадется, Энрике. Сегодня вечером дадим тягу…

– Если нас не пристрелят часовые.

– Ночь будет темная и, кажется, бурная. Нервы дают мне знать, что сегодня надо ждать грозы. Ты знаешь, каковы грозы в этом жарком климате.

– Да, они не часты, но ужасны. Только в прошедшем месяце семь дисциплинарных убило молнией в четвертом шатре.

– Да, знаю, – ответил мадьяр.

Тосканец несколько минут сидел молча, перевертывая цепь, которой был прикован к нарам, и наконец сказал:

– Граф, ты мне никогда не рассказывал, каким образом познакомился со Звездой Атласа. Я, правда, слышал что-то о льве, которого ты убил, но больше ничего. Теперь, когда нас уже не заставят бегать как заключенных, расскажи мне что-нибудь интересное. Я, например, никак не могу понять, каким образом ты, христианин, мог полюбить и заставить полюбить себя мавританку.

– Это длинная история, Энрике.

– Тысяча жареных селедок! До вечера еще успеешь рассказать мне не только одну главу твоего романа, но и весь его целиком. Не забавляться же нам своими цепями и не дремать весь день, как крокодилы на солнце. Есть и пить дадут не раньше полудня, а до тех пор успеешь рассказать. Ты знаешь, как я люблю интересные рассказы! Адвокат-неудачник все равно что плохой солдат, даже без надежд получить хотя бы капральские нашивки. Я думаю, выбравшись из этой проклятой Африки – Черного материка, выражаясь высоким словом, – попытать счастья в литературе.

– И для этого собираешь материал? – добавил граф.

– Да, чтоб пополнить свой балласт материалом, плохим или хорошим – все равно. Расскажи, магнат. Эту историю со львом интересно послушать. Как ты отбил у него Звезду Атласа?

– Заурядное приключение, – ответил граф.

– Предоставь судить мне, будущему писателю, – ответил тосканец с комической серьезностью.

– Если уж непременно хочешь, я расскажу тебе, как познакомился с Афзой и ее отцом. Ты помнишь, как три месяца тому назад капитан бледа обещал отпустить на охоту всякого, кто за все время не нарушит дисциплины?

– Да, правда, только мне не случилось попасть в число этих счастливцев. У меня украли башмак; я протестовал, кричал на надзирателей, и вместо свободы меня неделю продержали на хлебе и воде. Ну, продолжай, граф. Обещаю, что, унеси у меня теперь хоть оба, я уже не стану протестовать и попаду на охоту, хотя бы босиком.

– Если станешь болтать…

– История не продвинется… Ты прав, товарищ, и мне в таком случае не написать твоего романа, Звезда Атласа!

– Так вот: получив пятидневный отпуск и хорошее ружье для охоты на крупного зверя, я отправился с надзирателем, который не должен был выпускать меня из виду. Мы зашли в небольшой дуар, где жил мелкий земледелец. Я уже отправил в блед с полдюжины газелей, когда однажды под вечер, стоя у полосатого шатра нашего хозяина и болтая с надзирателем, увидал Хасси аль-Биака, отца Афзы, с которым был немного знаком.

«Господин, – сказал он мне, – у тебя хорошее ружье, и я слыхал, что ты храбрый охотник…» «Когда представляется случай, целюсь и редко промахиваюсь», – ответил я. – «Ты не боишься львов?» – «Нисколько». – «Один из них спустился с горы и съел у меня пятнадцать баранов».

Я спросил, когда тот съел последнего.

«Сегодня утром, на заре. Мой слуга-негр видел, как он перескочил через ограду с добычей. Бараны еще куда ни шло, но я боюсь за своих махари. Ты знаешь, у меня их много, ведь я самый крупный верблюдовод в окрестности». – «Что же тебе нужно от меня?»

Хасси аль-Биак ответил: «Хочу, чтоб ты помог мне убить этого ненасытного зверя. Франджи все хорошие охотники».

Я задумался на минуту, не решаясь сразу принять предложение, которое могло стоить мне собственной шкуры. Не в первый раз мне приходилось держать ружье в руках; не одного медведя я уложил в Карпатах, не говоря уж о четырех гиенах, подстреленных около бледа…

– Да, помню, – сказал тосканец. – Капитан каждый раз угощает тебя за это литром кислого вина. Продолжай, магнат, история начинает чрезвычайно интересовать меня. Я забываю, что сижу в карцере, кажется, будто опять попал в кафе «Потерпевшие крушение», куда мы, студенты, собирались по вечерам и рассказывали друг другу… Не об охоте на львов… Ну, там о всяких пустяках…

– Продолжаю, – сказал граф. – Видя, что мавр настаивает с любезностью настоящего африканского дворянина, я спросил его, уверен ли он, что зверь этот действительно лев.

Он ответил: «Я же сказал тебе, что мой слуга видел его». «А велик он?» – «С бычка».

Я решился: «Хорошо, жди меня сегодня вечером».

Когда солнце уже было близко к закату, я направился в сопровождении одного бедуина, великолепного стрелка, к дуару Хасси. Надзиратель, услыхав, что речь идет об охоте на льва, предпочел улечься спать на циновке перед шатром…

– И выпить хорошую чашку кофе, – добавил тосканец. – Да еще с зернышком амбры для аромата? Так?

– Верно. Представь же мое удивление, когда я увидел, что Хасси аль-Биак вышел ко мне навстречу с дочерью, державшей великолепный карабин английской работы.

Я спросил с удивлением: «И Афза идет с нами?» «Да, – ответил мавр. – Дочь моя привыкла к охоте на зверя, а кроме того, я должен предупредить тебя, что тут не один лев».

У меня вырвалось: «Ах, черт возьми!»

«Сегодня мой слуга сходил с того холма с вязанкой дров, как вдруг увидал в вереске льва. Он сидел на возвышении, в угрожающей позе, а недалеко сидела самка, тоже как будто готовясь к прыжку».

Я спросил: «И они не съели его?»

«Нет, – ответил мне Хасси аль-Биак. – Они только смотрели на него, не сводя глаз, до самой равнины».

Должен признаться, что эта подробность заставила меня призадуматься. Напасть на одного льва – куда ни шло, но неожиданно очутиться перед двумя, хотя бы и в хорошей компании, – дело не шуточное.

Но отказываться было уже поздно…

– Ну, конечно: ведь Афза была тут, – со смехом заметил тосканец.

– Да, ты угадал. Мне хотелось посмотреть, как будет держать себя эта красавица в минуту страшной опасности.

– Очень рад, что угадал. Продолжай же, умоляю тысячей жареных камбал и всем хвостом дьявола! Ведь это великолепная глава романа, если бы только записать ее.

«Ты знаешь, где этот холм? – спросил меня Хасси аль-Биак. – Знаешь? Мы с дочерью проводим тебя туда. Посмотри на Звезду Атласа. Она спокойна, как будто идет стрелять жаворонков или куропаток. Удивительно хладнокровна, уверяю тебя».

Я сказал: «Пойдемте!»

Мы пошли. Мой бедуин был хороший стрелок и имел прекрасное французское ружье с выгнутым прикладом, какие вообще в употреблении у берберов.

Было около девяти часов вечера, когда мы подошли к лесу, покрывающему склон холма.

Луна поднялась вдали из-за высокого гребня Атласских гор на чистое небо без единого облачка и осветила вереск, как днем.

– Черт возьми! Ты рассказываешь великолепно, граф, – воскликнул слушатель, приподнимаясь и садясь. – Жаль, что нет бумаги и красок. Скаредная администрация жалеет даже клочок бумаги для своих арестантов! Я бы удовольствовался хотя бы оберточной, в какую завертывают сыр. Ну, продолжай, граф.

– С запада дул свежий ветерок, гармонично шелестя в листьях лавров и гигантских сикомор. Я забыл о льве…

– Ты смотрел на Звезду Атласа, в глазах которой отражалась луна. Черная, по-видимому, была ночь!

– Перестань! А иначе не узнаешь истории о льве, – улыбаясь сказал граф.

– Что же станется с моим будущим романом?.. Затыкаю глотку и не произношу ни слова! Приближается самый интересный момент.

– Мы шли молча и осторожно, – продолжал рассказчик, – предполагая, что львы скрываются в частом кустарнике во рву и что они внезапно выскочат оттуда. Так мы поднимались около получаса, все углубляясь в лес, и наконец оказались на гребне, поросшем только низким, но густым кустарником, спускавшимся в лощину, откуда, по-видимому, не было выхода.

Отец Афзы сказал мне: «Львы, вероятно, скрываются там».

Внимательно всматриваясь в лощину, всю заросшую кустарником, я сам начал подозревать это.

«Я уверен, что у львов там логовище», – повторил Хасси. Я отвечал: «И я так думаю». «Не попытаться ли нам спуститься?» – предложил мавр. «Оставим тут Афзу с моим арабом. Было бы неблагоразумным вести ее с нами».

Мавр выразил согласие наклоном головы и сказал мне совершенно спокойным голосом: «Пойдем, франджи».

«Не спускайте пальца с курка, – посоветовал он дочери и моему арабу. – Не стреляйте, не прицелившись наверняка».

Мы с Хасси тихо-тихо двинулись вперед, придерживаясь левой рукой за кусты, так как скат был очень крут, и только дошли до лощины, как остановились, инстинктивно подняв ружья на прицел.

Перед нами лежал труп газели, очевидно задранной недавно, так как кости были еще красные от крови, а кругом, в кустах, виднелись разбросанные кости и клочья кожи, по-видимому, принадлежавшие другим животным, уже разложившиеся и распространявшие кругом отвратительный запах.

«Ты угадал, – шепнул мне Хасси аль-Биак. – Логовище львов здесь». «Подождем, – ответил я ему, – как только увидим их, сразу стреляй». «А ты?» – «Я пойду искать логовище».

Мавр взглянул на меня, по-видимому изумленный моей храбростью. Но я твердо решил доказать свою смелость.

– Кому? Звезде Атласа? – шутливо спросил тосканец.

– Слушай дальше! Итак, я стал спускаться дальше вниз по крутому скату.

Я сделал шагов двадцать, как вдруг услышал перед собой легкий шорох – в то же мгновение зашевелились некоторые ветки.

«Он там», – тотчас подумал я.

Я стал в позицию и ждал, чтобы львы показались.

Ничего не было слышно, и можно было подумать, что шорох вызвало какое-нибудь пресмыкающееся. Я пошел вперед, все больше удаляясь от товарищей.

Вдруг в кустах мелькнула тень, а затем показался хвост, яростно хлеставший кусты. Я быстро прицелился и выстрелил.

Ужасное рычание, раскатившееся по окрестностям, как удар грома, было ответом на два моих выстрела; потом через кустарник пронеслась темная тень и опустилась по скату.

«Я его ранил! – крикнул я. – Хасси, беги!»

И не дожидаясь, пока отец Афзы подойдет ко мне, я обошел холм, уверенный, что убил зверя.

Но вдруг у меня вырвался крик ужаса.

В пяти шагах от меня, притаившись в траве, лежала великолепная львица. Увидев меня, она устремила в мою сторону взгляд и яростно зарычала.

Я не убил ее, а только ранил, раздробив ей обе передние лапы…

– Не желал бы я очутиться на твоем месте, – сказал тосканец. – Как ты выпутался?

– Лучше, чем можно было ожидать, – отвечал магнат. – Зная по опыту, что человеческий взгляд почти всегда оказывает магическое воздействие на зверей, я, в свою очередь, стал пристально смотреть на львицу, вкладывая в это время два свежих патрона в ружье.

Должно быть, я страшно побледнел в эту минуту. Можно быть храбрым, когда идешь с товарищами в штыки, но я уверен, что ни один человек не в состоянии сохранить спокойствие при виде одного из таких хищников.

Я помню – как будто это было вчера, – что у меня по щекам текли крупные капли пота. Я не чувствовал биения своего сердца – таково было мое напряжение в этот ужасный момент…

– Даже меня мороз по коже продирает.

– Не сводя глаз с львицы, медленно ползшей по траве, чтобы добраться до места, откуда ей будет удобно сделать прыжок, чтоб одним ударом покончить со мной, я медленно поднял карабин и сделал прыжок вправо.

Увидав дуло, сверкнувшее при лунном свете, львица с усилием поднялась, готовясь прыгнуть.

Я не дал ей времени и быстро выстрелил.

Зверь подпрыгнул в воздухе с предсмертным рычанием и перевернулся на спину. Тут еще одна выпущенная пуля поразила его в живот.

Хасси аль-Биак прибежал на мой крик и выстрелил на несколько секунд позднее меня.

Уверенные, что львица убита, мы подошли к ней. Смерть последовала моментально: две мои последние пули раздробили животному череп.

«Где может быть лев?» – спросил Хасси, ударивший по трупу прикладом ружья, будто желая отомстить за смерть своих баранов.

«Должно быть, отправился на охоту, – сказал я. – Будь он здесь поблизости, он наверное поспешил бы на помощь своей подруге. Не направился ли он в твой дуар?»

Когда я сказал это, мавр побледнел и стиснул зубы от ярости.

«Очень хотелось бы мне встретить его около моей ограды», – сказал глухим голосом Хасси.

Мы обошли всю лощину, не найдя самца, и наконец решили вернуться в дуар, чтобы отдохнуть несколько часов.

В сопровождении Афзы и моего араба мы спустились с холма безо всяких приключений. Нам повстречалось только несколько гиен, поспешивших удрать по свойственной им трусости.

Было уже около полуночи, когда мы подошли к дуару и, к нашему великому удовольствию, увидели несколько огней, горевших около шатров. В то же время до нас донесся плач, возвещавший о каком-то несчастье.

Встревоженные, мы ускорили шаги и скоро получили объяснение этого смятения. Причиной был лев. В то время как мы охотились за его подругой, он спустился в равнину и напал на одного из слуг Хасси, спавшего перед шатром. Лев растерзал ему грудь сильным ударом когтей и затем убежал, не будучи в состоянии унести своей добычи.

– Ах, разбойник! – воскликнул тосканец, ловивший каждое слово на лету.

«Хочешь отомстить ему? – крикнул мне Хасси, весь дрожа от ярости. – Лев, вероятно, теперь вернулся в свое логовище и не выйдет оттуда до завтрашнего вечера. Теперь как раз время покончить с ним, и если ты, господин, застрелишь его, обещаю тебе десять баранов».

Спать все равно не пришлось бы; я не заставил себя просить, и мы отправились обратно. И на этот раз Афза, несмотря на наши просьбы, пожелала сопровождать нас, говоря, что желает посмотреть, как франджи охотится.

Было около двух часов ночи, когда мы снова достигли верхушки холма, где было совершенно темно, потому что луна уже скрылась.

«Спустимся, – сказал я Хасси. – А Афза и мой человек пусть останутся наверху».

Мы уже сходили по скату, когда увидели, что несколько мелких животных опрометью выскочили из кустов, которыми порос весь склон.

«Шакалы, – сказал мавр, – хороший знак». «Что ты хочешь сказать этим?» – спросил я. «Эти животные всегда следуют за львами, когда они охотятся: они пожирают остатки добычи. Увидишь, что зверь недалеко».

В это мгновение, будто в подтверждение слов мавра, мы услышали страшное рычание в кустах у самого подножия.

Мы тотчас же прицелились, чтобы пристрелить зверя и помешать ему выйти из этой западни.

Я пошел вдоль каменистого карниза, спускавшегося, как я уже сказал, до самого низа холма.

Я шел смело, решив покончить со львом, уложив его одним выстрелом – настолько я был уверен в себе.

Я сделал шагов пятьдесят, затем остановился, удивленный, что не слышу рычания зверя и не вижу его перед собой, хотя я уже прошел весь холм.

Я стоял, спрашивая себя, прошел ли лев мимо Хасси незамеченным, как вдруг услышал выше себя страшное рычание.

Рычание доносилось сверху!

Я поднял голову и увидел льва, поднимавшегося по скалам, цепляясь за кое-где торчавшие кусты.

Разбойник взобрался туда так, что никто его не заметил, и намеревался прыгнуть на самую вершину холма.