Семь чудес преступления

– И это устраняет версию случайной или преднамеренной стрельбы со стороны одного из его товарищей, – заметил я машинально.

– Абсолютно. Но таким образом, эта возможность была отвергнута сразу в качестве действия со стороны, но не могла не быть принятой во внимание со стороны других стрелков. Они все стояли группами, аплодируя тому, кому только что удался главный выстрел в завершение блестящей серии. Сэр Томас находился чуть в стороне, юго-западнее остальных, но едва ли больше чем в пяти-шести метрах от них. Кроме того, положение жертвы и ее падение вперед, к северной цели, так же как и положение орудия убийства, ясно указывали, что стрела была выпущена за спиной сэра Томаса и, значит, летела прямо с юга. Впрочем, все стрелки тоже стояли спиной к убийце. Следовательно, сэр Томас находился слегка в стороне, и они ничего не могли видеть. Но самым удивительным оказалось то, что среди них не было никого постороннего! Вообще не было видно никого на расстоянии трехсот метров! Ведь именно такое расстояние отделяло их от живой изгороди, окаймлявшей этот огромный квадратный луг. Была туманная дымка, но не такая, чтобы серьезно уменьшить поле видимости. Конечно, было три цели, старый дуб без листвы и чуть подальше два-три куста, которые могли бы стать укрытием для таинственного лучника-арбалетчика, но эти объекты находились в направлении, диаметрально противоположном смертельному выстрелу! Кроме того, поочередно отправляясь в ту сторону, чтобы собрать выпущенные стрелы, ни один из лучников не видел никого, даже подозрительной тени.

– Но эта стрела все-таки не прилетела сама по себе!

– Очевидно, стрелок-убийца мог находиться только за живой изгородью. Оттуда после выстрела ему было легко исчезнуть никем не замеченным. Но стрельба с такого расстояния предполагала абсолютно экстраординарную, почти чудодейственную меткость, достойную легендарного Робин Гуда. Все специалисты согласны с этим. А мог ли таинственный лучник целиться в группу, а не в сэра Томаса? Мог ли он тогда попасть в него случайно? В это можно было бы поверить, как и в то, что стрела вонзилась в спину жертвы под углом, она прилетела откуда-то сверху, как будто с колокольни, расположенной достаточно далеко.

– «Смерть наступит от стрелы, прилетевшей с неба», – серьезно произнес я. – Убийца был точен в своем сообщении.

Оуэн стоял, устремив взгляд на огонь.

– Действительно. И такая точность подтверждает, что это именно убийство. Стрела из арбалета попала туда, куда и предусмотрел этот Deus ex machine, и она прилетела «с неба», что подтверждает ее наклон. Более того, фамилия или имя из пяти букв, следовавшее после слова «МИСТЕР» с единственной буквой А на четвертом месте, среди присутствовавших стрелков соответствует только имени Томас. Иначе говоря, сэр Томас Боуринг, несомненно, был избранной жертвой. Убийца стрелял не просто в толпу.

– Таким образом, в итоге получается следующее: известно, что был преступник, приблизительно известно, где он находился, известно также, из чего он стрелял, но мы не в состоянии объяснить такую точность его выстрела…

– Здесь все просто, – сказал Оуэн, приложив палец к губам, – полиция, естественно, проконсультировалась с самыми заслуженными стрелками из арбалета, которые единодушно согласились: столь меткий выстрел с большого расстояния показывает, что действовал исключительный стрелок. Такое попадание возможно в одном случае из ста…

Стук дождя по стеклам прекратился, и в комнате стало тихо.

– В самом деле, – заметил я, – ведь речь идет не о невозможности, а о малой вероятности!

– В таком контексте случившееся граничит с чудом или это оно и есть. Согласитесь, Ахилл, поставлена очень трудная задача даже для такого выдающегося логика, как я.

Я посмотрел на Оуэна, но его лицо не выдавало ни малейшего сомнения в истинности данного утверждения.

– А что об этом думают в Скотленд-Ярде? – спросил я.

– Они толкут воду в ступе, разумеется. А вы хотите, чтобы было по-другому, если даже я признаю себя неспособным найти решение?! Кстати, а вы знаете, что это сложное дело доверили моему старому другу, инспектору Уэдекинду? Да еще и дело об убийстве на маяке, потому что наши ищейки поняли: у этих двух преступлений один и тот же почерк. Имеются две-три детали, о которых я вам не рассказал, – например, монета, обнаруженная в пальцах мертвого лучника. Но, заметьте, не обычная монета, а коллекционная, древнеримская, на которой изображен храм…

Факт, без сомнения, удивительный, но тон, каким мой друг поведал о нем, ясно свидетельствовал: он уже сделал вывод о том, чего я пока не понимал.

Соединив кисти рук, как при молитве, Оуэн снова заговорил, глядя прямо мне в глаза:

– «МИСТЕР …А.», убитый стрелой в спину, держал в руке монету с изображением античного храма. Вам это ни о чем не говорит?

Стараясь спокойно выдержать тяжелый взгляд моего друга, я попытался придать смысл этой улике. Но напрасно. Я отрицательно покачал головой.

– И, судя по всему, Александр Райли, сгоревший, как факел, на своем маяке, «словно он сам был маяком», тоже ни о чем вам не говорит?

Я начал сердиться. Конечно, я знал, что мой друг обожал загадочные слова и витиеватые фразы, которыми наслаждался, видя отчаяние своих друзей перед делом, в котором он уже разобрался, и давно к этому привык. Но есть пределы всему, а он явно только что перешел их. Его слова не имели никакого смысла для простых смертных. Очень сухо я попросил Оуэна растолковать эти загадки.

Перед тем как ответить, он озабоченно кашлянул:

– Возможно, в данном случае мое обостренное чувство прекрасного позволяет мне видеть Искусство там, где его нет. Но, впрочем, я думаю, что опасность, подстерегающая эстета, – это слишком возвышенное ви́дение красоты. Пятая сущность, невидимая и ощущаемая только поэтом… Растолковать вам загадки, Ахилл? Я бы очень этого хотел! Знаете, как я страдаю, видя ваше неведение. Мой верный друг, я разделяю ваше глубокое раздражение перед этими загадками, но не могу рисковать потерей плодов ваших размышлений, вашего анализа, пусть и наивного, но часто более реалистичного, чем рассуждения поэта. Излагая свою точку зрения, я начисто разобью пристрастность вашего суждения, чего мне хотелось бы любой ценой избежать. Я очень ценю ваши неожиданные замечания, и вы это прекрасно знаете!

In petto[1] я перевел это так: «Вы говорите невесть что, но это иногда помогает мне сосредоточиться».

– И признаюсь, – продолжал он, – несмотря на удивительные совпадения дел, которые я сейчас продемонстрировал, думаю, что заблуждаюсь, так как в действительности это было бы… слишком прекрасно! Да, я скорее всего ошибаюсь, поскольку невозможно представить себе подобное совершенство! Ах! Это заставляет меня думать об одной последней подробности, о которой вы, несомненно, не знаете. Незадолго до того, как сэр Томас упал, свидетель ясно видел блестящую вспышку в небе! И это не виде́ние, потому что другой лучник тоже видел нечто подобное, но он говорил о капле золота, упавшей с неба…

– А почему не золотой дождь, – огрызнулся я, думая о дожде, который поливал столицу с самого утра.

Во взгляде Оуэна промелькнуло восхищение.

– Золотой дождь… – мечтательно повторил он. – Хорошее замечание, друг мой, отражающее определенные чувства свидетелей. Прекрасная картина, вызывающая в памяти тот золотой дождь, в который превратился Зевс, чтобы утешить бедную Данаю, запертую ее отцом в бронзовой башне… Прекрасная картина, но в данном случае дождь был смертоносным.

– Вы не собираетесь отметить, что стрела арбалета была изготовлена из блестящего металла, похожего на золото, но из сплава, неизвестного науке?..

– Конечно! Но все-таки, Ахилл, почему такой едкий тон? Ведь я же не виноват в этих странных событиях! И моя ли это ошибка, если свидетели видели золотые вспышки в небе? Впрочем, этому можно найти несколько объяснений! Простая игра света вследствие солнечных бликов в тумане – своего рода эффект радуги. Радуга, арка в небе, как лук, говорите вы? Значит, убийцей мог быть только ангел! Кто стреляет позолоченными стрелами, понятно без слов!

Почему вы все обращаете в насмешку, дорогой друг? Почему насмехаетесь над событиями, подтвержденными десятком честных свидетелей? И не улавливаете ли вы поэзию в этом убийстве? Попытайтесь же видеть вещи в оптимистичном свете, закрыв глаза и представив себе прекрасную картину: большой зеленый луг, усеянный маргаритками – первыми весенними цветами, солнце, улыбающееся в небе, и легкий туман для художественной дымки… Можно начинать «сельский маскарад» Талии! Стрелки́ занимают свои позиции… А затем в качестве кульминации празднества Зевс проливает золотой дождь… Но в этот раз он приносит не жизнь, как было при зачатии Персея, а посылает небесную стрелу своего гнева. Сэр Томас падает и больше не поднимается. Он мертв. Убитый «небесным луком», как вы точно заметили. Это ли не великолепное преступление, Ахилл? Идеальное преступление, настоящее чудо жанра!

Я сдержанно согласился, соответственно его своеобразному ви́дению. Кроме того, я обратил внимание Оуэна, что каким бы замечательным ни было это убийство, равно как и предыдущее, оба они остаются совершенно необъяснимыми.

– Тайна продолжается, как и этот проклятый дождь, – добавил я, повернувшись к окну. – И я сейчас отправлюсь навстречу ему.

– Но не собираетесь же вы идти пешком, друг мой? – воскликнул Оуэн. – Возьмите фиакр…

Я посмотрел на красивые фаянсовые часы, стоявшие на буфете, которые показывали чуть больше десяти. В это время на улице – ни души…

Но тут послышался звон фиакра, остановившегося у нашего дома. А затем лошадиное ржание и звук голосов.

– Кто бы это мог быть? – бросил Оуэн, проворно подойдя к окну. Я встал рядом, но за пеленой дождя мы увидели только тени. При слабом свете газового рожка было видно, как фиакр быстро удалился, а силуэт на улице поспешил укрыться от дождя.

Мы снова сели в кресла, но не успели устроиться, как на лестнице послышались шаги.

– Мне кажется, это к вам, – сказал я моему другу, в то время как он, сдвинув брови, посмотрел на часы.

И действительно, через несколько секунд у входа раздался звонок. Оуэн пошел открывать дверь и вернулся в сопровождении промокшего под дождем посетителя, которого я сразу узнал, несмотря на котелок, надвинутый на глаза. Это был инспектор Джон Уэдекинд из Скотленд-Ярда.

Разбойничьи усы придавали ему мрачный и суровый вид, а мокрая одежда была в полном беспорядке. Его неожиданный приезд в этот час не предвещал ничего хорошего.

– Теперь уже третий! – резко начал он, снимая шляпу. – Новое убийство, совершенно безумное, еще более ошеломительное, чем два предыдущих!

Глава 3

– Мерзкий день! – выругался полицейский, удобно устроившись перед камином. – Я провел почти весь вечер под дождем в ожидании осведомителей, которые даже не появились! А какой ливень! Достаточно пяти минут, чтобы превратиться в губку!

Я согласился с ним и высказал собственные замечания метеорологического характера. Мой друг молчал, с большим трудом сдерживая нетерпение. Сложив руки у рта, он играл желваками, застыв в возбужденном ожидании.

В отличие от него, Уэдекинд не находил удовольствия в многословии, для того чтобы подготовить эффектное выступление. Вид у него был усталый и довольно расстроенный после тяжелого дня, и он не торопился рассказывать подробности, хотя это и было главной целью его визита. Пламя очага подчеркивало резкие черты пятидесятилетнего человека, который со своей черной бородой и густыми бровями был похож на древнего германского воина, утомленного после длинного и трудного паломничества в далекие земли.

– Мерзкая погода, – повторил он, – и мерзкое дело, случившееся несколько дней назад. – Он поднял мрачный взгляд на Оуэна: – На этот раз мы долго медлили, пока определились, к какому именно делу относится сообщение, полученное в начале недели…

– Сообщение написано на холсте, подобно картине, я полагаю? – поинтересовался Оуэн. Уэдекинд кивнул.

– «Картина» была прислана примерно за сутки до преступления, как и в прошлые разы, уже из другого почтового отделения, но тоже из Лондона. Расследование этой стороны дела не дало ничего определенного. В деле сэра Томаса по описанию почтового служащего выяснилось, что пакет на почту принес какой-то мальчик. Но есть все основания думать, что это был просто посыльный, которому заплатили.

Оуэн пожал плечами:

– Это было очевидно. Художник пишет картину, он не курьер. Но что же там написано на сей раз?

Уэдекинд вытащил из жилетного кармана записную книжку, открыл ее и вынул листок, на котором мы смогли прочитать:

«МИСС МАРИ СТАНЕТ КОРОЛЕВОЙ ЗАВТРА ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ, КОГДА ДНЕВНОЕ СВЕТИЛО ПОКРОЕТСЯ ДЫМКОЙ».

Наступила тишина. Оуэн задумался и едва заметно улыбнулся, с видом знатока оценивая загадочный текст.

– Самое меньшее, что можно сказать, – вздохнул полицейский, – это то, что текст не слишком красноречив. И нам понадобилось целых два дня, пока мы не установили связь между этой запиской и несчастным случаем, происшедшим в Кенте…

– Мисс Мари? Вы уверены, что точно воспроизвели фразу, начертанную кистью? Не было ли там точек взамен отсутствующих букв?

– Нет, в этом не было необходимости. Жертвой оказалась барышня изрядного возраста, которую звали Мари Домон.

– В случае Александра Райли буква «А» стояла между точками, – отозвался Оуэн. – В этом тоже не было необходимости… Но такие детали мало что дают в данный момент. Факты, инспектор, перейдем к фактам!

– Пусть будет так! – ответил полицейский, глубоко вздохнув. – Кончину Мари Домон сначала приняли за один из тех глупых несчастных случаев, которые происходят каждый день. Смерть наступила из-за того, что ей на голову упал большой цветочный горшок. Полиция Тонбриджа, места, где это произошло, не приняла всерьез заявление двух свидетелей, поскольку оно показалось чересчур экстравагантным из-за их возраста. Надо сказать, что мистеру Вогту и мистеру Джоберу на двоих более ста пятидесяти лет, но они далеки от старческого слабоумия, я их допрашивал и вчера вечером, и сегодня утром.

Уэдекинд просмотрел свои записи, немного подумал, а затем перевел взгляд на окно:

– Три дня назад погода еще была достаточно милосердна к нам: в Тонбридже вовсю сияло солнце. Около двух часов дня мистер Вогт и мистер Джобер прогуливались в городском парке. Это достаточно малолюдное место. В центре парка возвышается арка, простое архитектурное сооружение из кирпича, верхняя часть которого украшена цветами в горшках. Гравийная дорожка, пересекающая лужайку, проходит под довольно высоким сводом арки, который поддерживают две толстые, квадратные в сечении опоры – их ширина равна ширине прохода.

Наши свидетели увидели на скамейке возле лужайки двух дам. Мистер Вогт подумал, что это вдовы, так как обе были в черных платьях, но мистер Джобер заметил на более высокой очаровательную шляпку, украшенную яркими цветами. Это и была мисс Мари Домон, но тогда он еще не знал ее имени. Они не обратили на дам особого внимания и продолжили свою прогулку. Немного позже они встретили даму в шляпке на дорожке. Мисс Мари, остановившаяся в нескольких метрах от арки, как будто была чем-то обеспокоена и устремила взгляд наверх. Два друга, заинтригованные этим, спросили даму о причине ее беспокойства. На что мисс Мари нерешительно ответила: «Я боюсь проходить под аркой… Я видела тень на солнце». «Тень на солнце? – удивился мистер Вогт. – Вы имеете в виду облако?» Однако он прекрасно видел, что в этот момент на небе не было ни облачка. «Нет, я заметила тень наверху, на балконе… Она на мгновение закрыла солнце… Это была женщина, очень красивая… в старинном королевском наряде… Но она хочет причинить мне зло… Я боюсь проходить под аркой…»

Двое мужчин постарались успокоить мисс Мари Домон и наконец убедили ее, что никакой опасности нет. Они сочли, что ее недомогание вызвано жарой. Поэтому мистер Джобер посоветовал мисс Мари немного посидеть на скамейке, но мистер Вогт, напротив, предложил ей спокойно продолжить свой путь, то есть пройти под аркой, чтобы убедиться в полной безопасности.

Мисс Мари остановилась в нерешительности, а мужчины попрощались с ней и продолжили свой путь. Через несколько мгновений за их спиной раздался крик. Они сразу же вернулись обратно и увидели, что большой цветочный горшок упал с верхней части арки и разбился о голову несчастной Мари, которая попыталась уклониться, но слишком поздно. Она вскрикнула еще раз и упала на землю. Двое свидетелей сразу же начали осматривать окрестности, и им удалось охватить всю сцену целиком. Вокруг не было никого, абсолютно никого, кроме них. Никого не оказалось и на «балконе» арки. Подруга мисс Мари поднялась со скамейки и, быстро пройдя лужайку, присоединилась к мужчинам. Не медля ни секунды, оба свидетеля поспешили к арке. Но на расстоянии метров двадцати, отделявших их от жертвы, они убедились в ее агонии. Красивая соломенная шляпка, увенчивавшая голову Мари, не смогла предохранить ее от удара цветочного горшка, разбившегося на две части: земля высыпалась на дорожку и смешалась с цветами и несколькими кирпичами, упавшими вместе с горшком. Несчастной еще удалось произнести несколько слов, но они оказались неразборчивыми для свидетелей за исключением слов «королева» и «балкон». Тем временем подруга подошла к мисс Мари. Мертвенно-бледная и дрожащая, она склонилась над нею и поняла, что мгновения бедняжки сочтены. Подруга начала рыдать, а Джобер и Вогт отправились осматривать местность, скрытую за опорами арки. Вероятный злоумышленник мог находиться там или же на самом верху арки, где был «балкон», скрытый среди других цветочных горшков, что, впрочем, было маловероятно. После коротких и безрезультатных поисков мужчины вернулись к несчастной подруге мисс Мари, которая резко вскрикнула, увидев, что пострадавшая больше не двигается. Пока Вогт ходил сообщить полиции о происшествии, Джобер, врач на пенсии, констатировал, что несчастная только что скончалась. Под ее шляпкой он обнаружил смертельную рану на виске, откуда стекала струйка крови, «ярко-красная, как цветок на шляпке», по выражению самого Джобера. Он стал расспрашивать подругу усопшей, которая сказала ему, что сразу после полудня Мари начала сильно нервничать, как будто опасаясь чего-то. Несколько раз она спрашивала, не видела ли подруга «тень» на солнце.

– Вот и все факты, – ворчливо закончил Уэдекинд. – Читая отчет, представленный констеблем, прибывшим на место происшествия, видишь, как мало доверия он испытывал к двум свидетелям; в нем говорилось о весьма приблизительной интерпретации события с их стороны. Тем не менее полицейский взял на себя труд принести лестницу, чтобы обследовать верхнюю часть арки. Отсутствие следов и двух плохо державшихся кирпичей укрепили его в мнении, что это обычный несчастный случай. И, честно говоря, констебля трудно упрекнуть в том, что он не принял всерьез историю с тенью на солнце или с королевой мщения! Что до нас – это совсем другое дело…

Полицейский взял сигару, которую предложил ему Оуэн, казавшийся очень озабоченным.

– Прежде чем услышать ваше мнение, Бернс, – проговорил Уэдекинд, – позвольте представить вам последние данные. Я узнал об этом происшествии вчера после обеда. Сначала меня заинтриговало имя жертвы – Мари, затем дата и время дня, которые совпадали с указанными в послании, и таким образом уже не оставалось ни малейшего сомнения в правдивости странных обстоятельств события. Ранним утром я сел в первый же поезд, идущий в Тонбридж, чтобы осмотреть место преступления. Затем поговорил с Вогтом и Джобером. Оба они люди весьма преклонного возраста, носят очки, и зрение у них не слишком острое. Однако мне оно показалось достаточным, чтобы их показания можно было принять всерьез. Оба признавали, что кто-нибудь мог в случае необходимости, до падения большого горшка, ловко обойти одну из опор арки, избегая их взглядов. И все-таки, кроме трех свидетелей и жертвы, там не было никого! Никого не было и на лужайке, и на арке с цветами! Я сам лично все осмотрел и могу подтвердить, что наверху очень трудно спрятаться!

– А вы расспрашивали подругу жертвы? Со скамейки, где она сидела, был хороший обзор всей сцены происшествия.

– К сожалению, нет, – проворчал Уэдекинд. – Этот идиот полицейский настолько пренебрежительно отнесся к делу, что, кажется, забыл записать ее фамилию и адрес! Но мы ее быстро найдем… В любом случае, она и Джобер оставались рядом с жертвой до появления полиции и зевак. Короче говоря, убийца мог улизнуть, только растворившись в воздухе…

– Превосходно! – внезапно бросил Оуэн, долго хранивший молчание. – Это большое искусство! Мы должны склонить голову перед такой виртуозностью!

– Вы хотите сказать, – забеспокоился Уэдекинд, – что признаете себя побежденным?

– Вовсе нет! Я просто говорю, что надо признать талант художника, в данном случае – виртуоза преступления. Вы правильно сделали, что пришли ко мне, Уэдекинд. И я полагаю, вы просите моей помощи, не так ли?

Во взгляде полицейского промелькнул оттенок лукавства:

– Признайтесь, что вы бы косо смотрели на все мои действия в данном расследовании. Впрочем, мы уже об этом говорили, но сейчас я действительно думаю, что эта серия убийств совершена по одной схеме и требует такого эксперта, как вы…

– Разумеется! – одобрил Оуэн, водя пальцем по грациозным линиям тела одной из муз. – И вы правы также, говоря о серии убийств, поскольку есть риск, что она продолжится, если мы не положим этому конец…

– Точно… – вздохнул инспектор, – и я очень боюсь, что начиная с завтрашнего дня пресса примется за эти преступления, не имея деталей. Хотя пока нам кое-как удалось заставить их молчать, но после третьего убийства это будет невозможно. Вряд ли стоит упоминать, что чем раньше мы остановим убийцу, тем лучше будет для всех.

Я прочитал в красноречивом взгляде Оуэна: «И особенно для вас, инспектор!» – но он громко заметил, рассудив, без сомнения, что это было бы слишком просто:

– В первую очередь нам следует рассматривать последнее убийство эмоционально, с точки зрения художника, чтобы ощутить всю его красоту.

Вам объявили, что некая мисс Мари станет королевой на следующий день после полудня, когда дневное светило покроется дымкой. И именно в это самое время мисс Мари заметила тень на солнце, где-то на верху арки, среди цветов. Она говорила о королеве, королеве в старинном наряде, которая, кажется, хочет причинить ей зло. Через несколько мгновений она оказалась на земле, среди все тех же цветов, с черепом, проломленным большим горшком, упавшим с «балкона». В данный момент она могла бы быть королевой, пусть и застывшей в смерти. Такая форма посмертной передачи власти от другой, мстительной королевы, которая только что исполнила свою угрозу, сбросив на нее…

Оуэн на мгновение прервал свою речь, подыскивая подходящее слово, уточняющее его мысль. И я увидел, как засияло его лицо, когда он добавил:

– …Сад. Да, можно сказать, что на нее низвергли сад. Это более поэтично, чем цветочный горшок, не так ли? – сказал он, адресуя нам улыбку сфинкса. Хорошо… Я вижу, что для вас это китайская грамота. В чисто практическом плане отсутствие убийцы может означать только несчастный случай, вызванный тем, что в какой-то момент несколько плохо скрепленных кирпичей отвалились под тяжестью горшка, упавшего вслед за этими кирпичами. Кроме того, и смерть сэра Томаса не может быть объяснена по-другому. Смертоносная стрела могла попасть в него, промахнувшись мимо цели, а значит, это тоже несчастный случай. С Александром Райли все было немного по-другому, так как запертая снаружи дверь трудно согласуется со случайностью. Но это другой вопрос, который доказывает, что мы имеем дело с настоящими убийствами, задуманными, подготовленными и совершенными одним преступником, имеющим хороший вкус и пристрастие предупреждать полицию за сутки до своих злодеяний, посылая ей… картины!

Уэдекинд и я машинально вместе посмотрели на прекрасное полотно, украшавшее гостиную Оуэна и изображавшее английский деревенский пейзаж. Настоящий Констебл, по мнению моего друга, в чем лично я сомневаюсь. Как бы то ни было, эта буколическая картина могла только по контрасту подчеркнуть трагический и необычный характер совершенных преступлений.

– Есть очевидная связь между этими картинами и убийствами, – сказал Оуэн, подходя к большому полотну, чтобы лучше рассмотреть его.

– И в чем она заключается? – с интересом спросил Уэдекинд.

– Тщательность, приданная произведению на заключительном этапе работы над ним. Подумайте об аккуратности и терпении художника при каждом мазке кисти, каждой подрисовке, чтобы добиться такого чуда… Часы терпения, наблюдений, размышлений и большой талант, чтобы это чудо сотворить!

– Чудо третьего преступления в данном случае! – воскликнул я, чтобы положить конец раздражающей меня комедии.