Возвращение в Панджруд

– Мансуру уже шестнадцать, – заметил Балами.

– Верно, – согласился Назр. – Недавно исполнилось шестнадцать. Я ему лошадь подарил. Хорошая лошадь, хатлонская.

– Вот я и говорю, – не отступал Балами. – По возрасту он совсем немного тебе уступает.

– Но гораздо глупее, – возразил Назр. – Я даже удивляюсь – от одного отца вроде. Правда, мать у него была арабка.

– Никто в этом разбираться не будет – умнее он тебя или глупее. Важно, что он тоже сын эмира Убиенного.

– И что?

– Назр, ты правда не понимаешь?

– Нет. – Назр бросил на дастархан обглоданную кость. – Не понимаю.

– Хорошо. Говорю прямо. В твое отсутствие могут найтись люди, которым выгодно забыть о том, что истинный эмир – ты. И выкликнуть на царство Мансура. И получить все выгоды этого положения.

– А, ты вот о чем. – Назр зевнул и откинулся на подушки. – Об этом не волнуйся.

– Почему?

– Сегодня всех троих переселили в Кухандиз.

– Боже святый! – изумился Балами. – Ты заточил их в крепость?!

– Ну, «заточил» – это, пожалуй, слишком сильно звучит, – с сомнением сказал Назр. – Но что запер, то правда. Пусть посидят месячишко-другой. Нуждаться ни в чем не будут. Но и разговоров лишних вести не с кем. Ты ведь это имел в виду? – спросил он, усмехаясь.

Балами только развел руками.

* * *

Неизвестно, чем бы кончился поход, если бы Назр и в самом деле достиг Нишапура, однако Аллаху было угодно, чтобы этого не случилось.

Тем не менее назначенное утро настало, и все до поры до времени пошло своим чередом: трубы заревели, залязгали удила в лошадиных зубах, зашатались, заныли обозные повозки, влекомые понурыми быками, затрепетали бунчуки на концах пик – и эмир Назр, горяча скакуна под алым ковровым чепраком, повел свое войско в дальний край.

Пыль встала в полнеба, а шум, лязг, ржание, скрип колес и топот копыт разлетелись до горизонта.

Впрочем, уже через час не было видно в мареве степи ни коней, ни всадников. Пыль осела, и тишина легла на зеленые весенние окрестности благородной Бухары.

Абу Бакр. Мятеж

Вечерело. Тени оплывших башен вытягивались, ложась на крыши кибиток, лепящихся изнутри городской стены к мощным стенам старой крепости.

В скучных местах время течет медленно.

Кухандиз – скучное место.

Прежде тут хоть десятка полтора всеми забытых узников бытовало, а когда эмир приказал братьев поместить, то всех бедолаг перекинули в Арк, в тамошние зинданы. Оно для них, может, и лучше – к судьям ближе, может, с кем и разберутся наконец – кому плетей, кому со стены полетать, кого, глядишь, и выпустят – на свете ведь всякое бывает.

Прежде хоть изредка оживление случалось, а теперь вообще как на том свете. Высокородные узники молчаливы – что с них взять, пацаны совсем. Сидят, прижухнулись, как птенцы. Думают, небось, как дело повернется, когда вернется эмир из похода. Может быть, прикажет выпустить их, как в праздники люди горлинок выпускают. А то, не приведи Аллах, еще что удумает.

Ох-хо-хо!

Живут царевичи в одном покое. У двери день и ночь стража. Окна узкие, не высунешься. А высунешься, так тоже рад не будешь – стена высокая, внизу ров, лететь до него и лететь. Коли крыльев нету, так шарахнешься, что и костей не соберешь.

Всем необходимым их повар обеспечивает – Абу Бакр. Прежде он гарнизон своим варевом окармливал, а теперь и для царевичей старается. Правда, царевичам продукты из Арка привозят. И готовит им Абу Бакр отдельно… да где же он, чертов сын?!

– Абу Бакр! – хрипло крикнул начальник стражи, сидевший на низком топчане, покрытом ветхим паласом. – Ты меня голодом хочешь уморить?!

– Иду, иду!

И уже через минуту начальник, помешивая щербатой ольховой ложкой в такой же щербатой глиняной миске, недовольно принюхивался к ее содержимому.

– Из чего он эту шурпу варит, мать его так! – буркнул начальник, откладывая ложку, и снова рявкнул: – Абу Бакр!

Повар опять высунулся из-за двери.

– Что?

– Ты из чего шурпу варишь? – грозно спросил начальник. – Почему всегда грязной тряпкой воняет?!

– Ничего не воняет, – возразил Абу Бакр. – Из чего положено, из того и варю. Вам – из ослятины варю, из требухи, а молодым князьям…

– Из ослиной требухи? – сдавленно спросил начальник караула, давя рвотный позыв. – Да я тебя!

– Шучу, шучу! Нормальный баран был… ну, может, староват маленько для казана… зато уважаемый!.. ему бы в совете муфтиев заседать.

Абу Бакр дико загыкал, нечеловечески запрокинув голову. Выразив таким образом охватившее его веселье, он скрылся в кухне.

– Вот же дурень, а! – с горечью сказал начальник караула. – Никакого сладу с ним. Я б такого дурака никогда в жизни при Кухандизе не оставил. Благородное место – а тут этот олух.

– Старинное место, – подтвердил молодой стражник, деливший с ним трапезу. Миска у него была поменьше, а от края общей лепешки он отщипывал осторожно, с деликатностью.

– Старинное! Не просто старинное. Сам Сияуш построил. – Начальник задумчиво пожевал и пояснил: – Его потом Афрасиаб убил.

– Афрасиаб много силы имел, – подтвердил стражник.

– Две тысячи лет жил, – наставительно сказал начальник, зачерпывая ложкой.

– Мощен был туранский царь, – снова согласился молодой.

– Убил – и закопал, – твердо сказал начальник, не обращая внимания на слова стражника. – Прямо где убил, там и закопал.

Они молча похлебывали шурпу.

– А говорят, он в Рамтине похоронен, – осторожно заметил стражник. – Так я слышал.

– Говорят! Ты слушай больше – такого наговорят, что уши заложит. Кто что толкует. Самаркандцы говорят – у них. Уструшанцы – тоже у них. Всех не наслушаешься. Здесь он похоронен, в крепости.

– Ну да, – на всякий случай кивнул молодой.

– Только никто могилу найти не может, – заметил начальник, задумчиво жуя. – Старики толкуют, что если в ночь Предопределения увидишь голубой огонь – там, значит, и могила. Разроешь, тронешь останки – станешь сильный, могучий, каким был Сияуш, вся власть мира к тебе стечется.

– Здорово! – мечтательно вздохнул стражник.

– Неплохо, что говорить, – рассудил начальник караула, с хлюпаньем втягивая юшку.

Некоторое время жевали молча.

– А я еще слышал, что потом крепость развалилась, – сказал стражник.

– Так и есть, – покровительственно одобрил его слова начальник. – Кей-Хусрав убил Афрасиаба и начал крепость перестраивать. Что-то ему не понравилось, значит. А она возьми – и развались. Снова кое-как слепили – опять рассыпается. В третий раз принялись – никакого толку. Тогда собрали ученых со всех краев земли. Ученые посоветовались и так решили: возвести крепость по плану наподобие созвездия Большой Медведицы – на семи каменных столбах.

Начальник караула отложил ложку, двумя глотками допил из миски остатки шурпы и сказал сдавленно:

– С тех пор стоит как влитая.

– А еще говорят, тут ни один царь не умер, – поспешил вставить свое слово стражник.

– Верно говорят, – кивнул начальник караула, отдуваясь. – Ни один. Ни из язычников, ни из мусульман. Да ведь судьбу, братец ты мой, все равно не обманешь! Им бы сидеть тут и не высовываться. Они бы и горя не знали. Жили бы себе поживали. Но ведь иных не переспоришь. Как его время подходит, так ему непременно приспичит куда-нибудь ехать. Проси его, умоляй – как об стену горох. Неужели нельзя ради такого дела день-другой на месте посидеть? И все бы образовалось, и, глядишь, еще сто лет бы прожил. Так нет. Втемяшится ему переть куда-нибудь по какой-то там срочной его царской надобности. И вот такой тебе, понимаешь, подарочек: только приедет в другое место, тут же: бац! – и готово, шагайте за лопатами…

– Да уж, судьба – это не огурец настругать, – вздохнул стражник. – Если позволите, дядя, я тоже кое-что расскажу. Когда пришел час моему отцу…

Пока охранники неспешно заканчивали трапезу, Абу Бакр бросил в закипевший кумган добрую горсть мяты, поставил на поднос блюдо с жареным мясом, положил сверху пару лепешек, приткнул три пиалы и, взяв кумган в одну руку, а поднос в другую, направился к юным узникам.

Пройдя низким коридором, он вышел в полукруглый залец. Низкое солнце било в два щелеобразных окна, заливая ярким светом расположенные напротив резные двустворчатые двери.

Сидевший у дверей стражник Хатлух мирно спал, свесив бородатую голову на грудь и цепко держась во сне за древко стоявшей между ног пики.

– Тревога! – со всей дури рявкнул Абу Бакр.

– Что? – Хатлух заполошно вскочил, перехватывая пику и направляя острие на повара. – Кто? Кого?

(В караулке молодой стражник тоже вздрогнул и недоуменно посмотрел на начальника. «А! – тот безнадежно махнул рукой. – Все шуткует, шакал»).

– Кого! Того! – передразнил Абу Бакр, балансируя подносом. – Дай пройти! Совсем совесть потерял. Дрыхнешь на посту.

– А, это ты! – сказал Хатлух, вытер рот рукой и спросил недоуменно: – Ты что орешь?

– Да то! – озлился повар. – Двери открывай! Вот ты тут спишь, как у мамки под сиськой, а царевичи сбегут, что будешь делать?

– Царевичи-то не сбегут, – буркнул Хатлух. – А вот ты в следующий раз так заорешь – я тебя точно проткну, ишак ты безмозглый.

– Ничего, посмотрим еще, сбегут или не сбегут, – ворчал повар, осторожно пронося поднос мимо притолоки. – Сбегут, так тебя собакам скормят. А тыквой твоей бестолковой горох будут обмолачивать.

– Иди, иди!

Хатлух заглянул в комнату поверх плеча Абу Бакра, убедился, что все на месте, затворил за ним двери, сплюнул с досады и снова сел, бормоча насчет того, что кое-кому самому давно уж пора настучать по безмозглой башке.

В комнате царевичей было сумрачно. Узкие зарешеченные окна смотрели на восток, солнце заглядывало в них только утром, скупо расплескивая раннее свое золото на стены, завешенные ткаными покрывалами, и на пол, застеленный коврами и одеялами.

Десятилетний Хасан лежал на животе, подперев голову руками и скрестив ступни согнутых в коленях ног. Шестилетний Ибрахим сидел с противоположной стороны шахматной доски, тоже подперев голову руками. Однако подпертая голова старшего выражала беззаботность и уверенность в себе, младший же хмурился, и напряженно сведенные к вискам ладони наводили на мысль об охватившем его отчаянии.

Мансур, развалившись в другом углу, рассеянно пощелкивал четками.

Войдя, Абу Бакр низко поклонился, ухитрившись при этом ничего не поронять с подноса, и осторожно поставил его на дастархан.

– Повелитель, – сказал он, с новым поклоном обращаясь к Мансуру. – Откушайте, пожалуйста. Ягненок молодой, сочный. Мальчики! Пожалуйте кушать!

Ибрахим только пуще нахмурился; Хасан, заинтересованно посмотрев в сторону яств, перевернулся, сел и сказал не глядя:

– Ладно, сдавайся.

– Сам сдавайся! – зло ответил Ибрахим. – Скоро смерть твоему царю!

– Да уж ладно, смерть, – примирительно пробормотал старший, пересаживаясь ближе к дастархану. – Давай лучше поедим, потом новую начнем.

Секунду помедлив, Ибрахим решился и с громким хохотом смел с доски фигуры, одну из которых заменяла персиковая косточка.

Младшие увлеклись ягненком. Абу Бакр, беспрестанно кланяясь, подсел к Мансуру.

– Все готово, ваше величество, – тихо говорил он, успокоительно разводя ладонями. – Вы, главное, когда начнется, не выходите отсюда, не надо. Если кричать кто будет, на помощь звать – все равно сидите, не высовывайтесь. Верные люди все сами сделают. Бухара ждет вас, повелитель. Скоро вы будете в Арке!

– А Назр? – хмурясь и нервно пощелкивая теперь уже не четками, а костяшками пальцев, перебил его Мансур. – Он точно погиб?

– Соболезную, повелитель… брат есть брат, я понимаю. Но известие верное – погиб. Гюрза его укусила… гюрза, ваше величество… черная смерть… знаете?

– Знаю, – снова поморщился Мансур. – Ладно, хорошо. Точно завтра?

– Точно, ваше величество. А если нет, если какая неожиданность, тогда я, как обычно, вам обед принесу… тогда и новости скажу, все как есть… хорошо?

Мансур нервно поежился.

– Вы поешьте, поешьте, – бормотал Абу Бакр. – Ягненок – как горлица… во рту тает.

– Не хочу! – скривился Мансур.

Дверь приоткрылась.

– Ты что опять тут застрял? – с подозрением спросил Хатлух, заглядывая внутрь. – Поставил поднос – и вали!

– Поели бы, – упрашивал Абу Бакр, на коленках пятясь от царевича к дверям. – Во рту тает!

На ноги он встал у самого порога.

Грозно сведя брови, Хатлух еще раз осмотрел внутренность покоев и неспешно закрыл дверь.

Между тем начальник охраны и молодой стражник доели свою шурпу и теперь сидели порыгивая.

– У этой птицы два сердца, – толковал молодой стражник, – поэтому она и летает быстрее всех, и живет дольше.

– Чушь какая-то, – сказал начальник.

– Не чушь, дяденька, – заупрямился стражник. – Мне отец говорил. А мой отец, между прочим, при великом эмире Самани…

Речь его прервало новое появление повара.

– Я пошел, Ахмад, дорогой, – полувопросительно сказал Абу Бакр, легко кланяясь начальнику караула. – Царевичам ужин отнес, не беспокойтесь.

– Отнес? – строго переспросил начальник, супясь. – Ну хорошо.

Абу Бакр шагнул было, но задержался, расплывшись в широкой улыбке.

– Завтра из чего вам шурпу сварить? Хотите, из козлиных копыт сварганю? А если шурпа надоела, могу редьку с парочкой крыс потушить? – их в подвале, как блох в подстилке, жирные такие.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Арк Бухары представлял собой комплекс зданий (крепость, мечеть, дворец эмира, административное здание и хозяйственные постройки), окруженный пятнадцатиметровой стеной с одними воротами (здесь и далее примечания автора).

2

К сожалению, в русском алфавите нет буквы, означающей на письме звук слитного звонкого произнесения «дж», каковое имеет место в слове «Панджруд».

3

Фарсах – около 7 км.

4

Туй – ритуальный праздник.

5

Структура мусульманского средневекового города напоминала соты и складывалась из отдельных кварталов, представлявших собой довольно замкнутые административно-социальные единицы. Население квартала было более или менее однородно по профессиональной принадлежности (напр., квартал медников, квартал «глиноедов», то есть строителей). Несмотря на разницу социального положения и возможное различие занятий, жители квартала были традиционно тесно связаны между собой и принимали участие во всех событиях, случавшихся в жизни их соседей, – свадьбах, похоронах и проч. Силу традиции показывает, например, то, что жители квартала обмывальщиков, среди которых были как собственно обмывальщики покойников, вынужденно жившие изолированно в силу суеверного отвращения, испытываемого к ним другими жителями города, так и горожане иных профессий, тоже проводили совместные праздники и трапезы. Вход в жилой квартал закрывался воротами, на внешние улицы смотрели глухие стены. В каждом квартале была как минимум одна мечеть, представлявшая собой, кроме храма, центр культурной и общественной жизни.

6

Чапан – верхняя одежда. Либо легкая, летняя, из простеганной хлопчатобумажной ткани, либо теплая, на вате. В русском языке «чапан» обычно переводят словом «халат», однако чапан, в отличие от халата, скроен так, что держит форму – полы его сходятся сами собой. Чапан перехватывают на поясе поясным платком, кушаком.

7

Судя по всему, в пристройке располагалось помещение для омовений. Полное омовение, обязательное после супружеской близости, совершается, как правило, дома. Если по каким-либо причинам это оказалось невозможным, мусульманин, накинув на голову халат, поскольку он не должен никому показываться, пока не очистится от скверны, приходит в общественное помещение.

8

Карматы или батиниты – приверженцы шиитской секты исмаилитов, наиболее радикальной среди иных толков ислама. В карматстве слились как чисто религиозные особенности, так и склонность к некоторым социальным идеалам – всеобщему равенству и восстановлению общинной собственности на землю. Кроме того, в X веке карматское движение определенно связывалось с интересами магрибской династии Фатимидов (909–1171), претендовавшей на власть в халифате и противостоявшей правящей династии Аббасидов. Карматы возглавляли целый ряд антифеодальных восстаний. В государстве Саманидов идеологическим противовесом карматов являлись представители традиционного – суннитского– духовенства и тюркская гвардия.

9

Дирхем – монета, как правило, серебряная. Дирхемы были распространены долгое время на огромной территории Средней Азии и арабского мира, меняя от места к месту свой вид и содержание. Дирхем «исмаили» получил название по имени правителя, начавшего его чеканку, – Исмаила Самани.

10

Мазар – могила святого или просто обиталище местного доброго духа.

11

Зиндан – помещение, в котором содержатся заключенные. Как правило, представляет собой глубокую яму с узким отверстием-входом.

12

Практика кормления заключенных за счет подаяния доброхотов существовала на протяжении многих веков. Не исключено, что где-нибудь ее можно встретить и в наши дни.

13

Рашт – современный Каратегин на юге Таджикистана.

14

Аджам – часть мира, населенная говорящими по-персидски.

15

Изучение арабской (и почти совпадающей с ней персидской) письменности представляет собой определенную сложность в силу того, во-первых, что на письме обозначаются только согласные, и во-вторых, буквы радикально меняют конфигурацию в зависимости от того, где находятся – в начале, середине или конце слова, – и с какими соседними буквами сочетаются.

16

В персидском языке (и таджикском, который является его окающим диалектом) ударение в слове падает на последний слог: Саади́, Фирдоуси́, Рудаки́ и т. п.

17

«Нам надо мать вина сперва предать мученью…» и далее – строки из касыды «Мать вина», перевод С. Липкина.

18

Хаджи́ – человек, совершивший паломничество в Мекку, к главному мусульманскому святилищу – Каабе.

19

Мата, зендень – хлопчатобумажные ткани, производившиеся в Бухаре.

20

Кипчаки, огузы – тюркские племена.

21

Фатиха – первая сура Корана (перевод Равиля Бухараева):

Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного.Вся хвала надлежит Аллаху, Владыке всех миров,Милостивому, Милосердному,Властителю Судного Дня.Тебе Одному мы поклоняемся и к Тебе Одномувзываем о помощи.Наставь нас на путь правый.Путь тех, кого Ты одарил Своими благами; тех,кто не навлек на себя Твоейнемилости, и тех, кто не впал в заблуждение.

22

Мавераннахр – междуречье Амударьи и Сырдарьи.

23

Джейхун – арабское название Амударьи.

24

Чанг – струнный музыкальный инструмент, примерно аналогичный современному дутару.

25

Кимекаб – шелковая материя, тканная золотом или серебром.

26

Аджина́ – джинны, один из видов нечистых существ в мусульманской мифологии.

27

Зардушт (греч. Зороастр, Заратустра в европейской традиции) – пророк и реформатор древнеиранской религии огнепоклонников – зороастризма, автор древнейшей части священной книги зороастрийцев – «Авесты». Ормазд – верховное божество. Михра – один из верховных богов зороастрийского пантеона.

28

Мусалас – вино, производимое в Мавераннахре по рецептуре домусульманских времен.

29

Десятник – воинское звание, командир десяти человек.

30

Кетмень – мотыга.

31

Саманиды – феодальная династия (819–999). Название получила от имени Саман-худата из села Саман близ Балха. За помощь, оказанную при подавлении антиарабского восстания Рафи ибн Лейса (806–810), сыновья и внуки Самана получили в управление наиболее важные области Мавераннахра. Династия Саманидов прекратила свое существование после взятия в 999 г. Бухары тюрками-караханидами.

32

Гулямы – буквально – рабы. В Средней Азии, как правило, попавшие в плен и ассимилировавшиеся тюрки. Гулямы составляли основной корпус эмирской гвардии.

33

Човган – игра, при которой всадники, разбившись на две команды, гоняют небольшой мяч специальными палками; нечто вроде конного поло.

34

Дастархан – расстеленное на полу или на небольшом возвышении покрывало, на которое ставятся блюда с едой или иные предметы. В европейском понимании – стол.