Лекции по истории позднего Средневековья

Мы видим, что это учреждение быстро распространяется. Где оно возникло, трудно сказать: такие учреждения являются вдруг на целой поверхности известной страны. Так было и со средневековой Европой.

Рыцарство соединило в себе все благородные элементы феодального мира. Из рыцарских обетов образовался целый кодекс, целое уложение нравственности для рыцарства. Уклонения от этих законов хотя были нередки, но подвергались строгим нареканиям.

Были особенные прилагательные эпитеты, которые хотел себе усвоить каждый рыцарь. В первые времена рыцарство, конечно, было выше и лучше; но вообще в нем воспиталось особенное воззрение, особенное чувство чести, понятие о достоинстве человека, обычай защищать слабого против сильного. Эти-то понятия достались от феодализма народам Западной Европы; за такое наследство многое, конечно, можно простить феодальному миру. Классической землей рыцарства, где оно явилось в изящнейших своих формах, была Франция, особенно Южная. Но здесь рыцарство развивалось иначе, чем в Германии: оно получило здесь какой-то изящный, мягкий характер. В Южной Франции рыцарем мог сделаться всякий талантливый горожанин, певец и даже простой человек. Отсюда из памятников провансальской поэзии мы можем почерпнуть многие доказательства в пользу действительного существования рыцарских учреждений. Говорят, странствующих рыцарей не было, что это выдумка новейших романистов, но в Южной Франции мы видим их бесчисленное множество; они переходят от одного двора к другому, посвятив жизнь свою исключительно защите слабых, любви и поэзии. В эту систему южнофранцузского рыцарства вошли Северная Испания и Северная Италия. Мы здесь найдем исторически доказанные блестящие подвиги рыцарей. Таковы подвиги маркграфа Конрада Монферрата, сильнейшего из князей XII века на границах Франции и Италии, не раз подвергавшего себя опасности потерять жизнь, чтоб защитить какую-нибудь бедную девушку, утесняемую родственниками, которые хотели выдать ее за нелюбимого. Таковы же точно исторические рассказы о многих из князей Южной Франции, Барселоны, о королях французских. Обстоятельства, в которых живет какое-либо сословие или целый народ, условливает возникновение их цивилизации и вышедших из этих обстоятельств воззрений на жизнь. Потому мы смело можем сказать, что была особенная феодальная цивилизация; она высказалась в богатой литературе, и никогда памятники средневековой литературы не любопытны так, как здесь.

Теперь нам следует познакомиться с другими элементами средневекового общества – городами, церковью, низшим народонаселением и рабами, о коих не имеем почти известий, но и этот класс имеет право на наше внимание. Прежде будем говорить о возникновении общины средневековой. Исторические источники для городовых общин: чтения Гизо об общинах, последние лекции в «Истории цивилизации»; Hullmann. Stadtewesen des Mittelalters; он хотел написать целую историю городов, но, собрав материалы, увидел, что она еще невозможна, и потому напечатал только материалы с некоторыми рубриками в 4 томах. Весьма любопытна книга молодого Гегеля Italienische Stadteverfassung, где он касается французских и немецких городов. О немецких городах – Эйхгорна «Uber die Enstehung der deutschen Stadte». Отдел знаменитых «Lettres sur l’histoire de France» Ав. Тьерри. Кроме того, средневековые летописи, грамоты и т. п. Вообще всех первоначальных источников и нельзя пересчитать: каждый город, каждая община имели тогда свою историю. Тьерри поручено собрать документы относительно среднего сословия Франции, но до сих пор они еще не явились в свет.

Лекция 27

Предметом нынешнего чтения будут европейские городские общины. Мы видели, какой огромный перевес получил феодализм над всем гражданским бытом Европы X и XI столетий. Он был господствующей формой и наложил печать на все отношения. Характер феодального владения был не только перенесен на поземельную собственность, но и на все другие права и на должности, которые раздавались как лены; рабу право на жизнь давалось господином как бы лена. Но такого рода властительная форма не могла не вытребовать резкой реакции и сопротивления. Человечество не выдерживает долго подобных односторонних явлений.

В церкви не раз уже высказывалась реакция против феодализма: но мы увидим сейчас еще одну из таких реакций. Мы сказали, что самая внешность Западной Европы получила особый характер: феодализм покрыл ее замками, башнями и крепостями, как будто повсюду жило племя исключительно воинственное. Феодализм обратил даже древние памятники после Рима к своим целям, таким образом, римские башни и укрепления вдоль Рейна обращены были в феодальные замки; великолепные остатки римского зодчества, арены, амфитеатры, находившиеся в Южной Галлии, были также обращены в укрепления. Но промежду этих замков существовали еще значительные сборища людей, значительные и населенные местности – города. История городов Западной Европы во время возникновения и развития феодализма как бы запущена летописцами и историками того времени. В городах, за исключением Италии, живет обыкновенно утесненная, презренная часть народонаселения, поставленная почти наравне с рабами. Но откуда же взялись здесь смелые учреждения и требования свободы начиная с X столетия и далее?

Решение этого вопроса очень важно. Мы укажем на две теории. По основам одной, которой талантливейшим защитником явился Савиньи, городские учреждения возникли из уцелевших обломков к остатков римского муниципального устройства; Савиньи подкрепляет это мнение некоторыми судебными формами средневековых: городов, заимствованными из римского права, некоторыми сходными учреждениями, именами и т. д.

Вот основная мысль Савиньи: «Когда явились германские завоеватели и заняли римские области, тогда образовались две общины; одна – римская, укрывшаяся в городах, спасшая здесь остатки муниципальных учреждений и продолжавшая по возможности прежнюю жизнь; вторая община – завоеватели, рассыпавшись вне городов, жили по-прежнему германскому праву». Теория эта чрезвычайно остроумна и проста; но не выдерживает строгой критики в том широком значении, которое хотел ей придать Савиньи.

Другая, противоположная, теория приписывает возникновение городовых прав и общин исключительно германскому элементу. Представители этой теории, самые замечательные, явились в Италии. Несмотря на наклонность итальянцев отрицать все германское,[29] в Италии в наше время возникла самостоятельная глубоко ученая историческая школа (граф Цезарь Бальбо и др.), которая стала в противоположность со школой Савиньи, доказывающая, что города в Ломбардии обязаны были своими свободными учреждениями германцам, лангобардам, что среднее состояние римское обращено было во время нашествия германцев в состояние рабов и колонов и что только остатки свободных римлян, слившись с лангобардами, образовали свободные города. Исключение оставалось только за Венецией, Пентаполисом, городами Южной Италии, вообще за местами, где не были лангобарды. Прочие города обязаны своим оригинальным и свободным существованием германцам.

Собственно, обе эти теории справедливы, но справедливы местно, и мы не имеем абсолютной истории всех городов средневековой Европы.

Во-первых, не подлежит сомнению, что римские муниципальные учреждения сохранились в городах европейских, не только в Южной Галлии, в Испании, в Южной Италии, где следы их: осязательны, но даже и в Германии. Эйхгорн неоспоримо доказал, что в Кельне, другие – что в Регенсбурге и других городах сохранились именно римские учреждения.

Посмотрим теперь, как могло это произойти.[30] Мы знаем, что в Галлии, в городах римских была могущественная богатая аристократия, когда ее застигло германское нашествие. Эти богатые аристократические дома удалились в свои неприступные поместья, где они могли найти безопасность от нападения находивших варваров; но большинство римской аристократии утвердилось в укрепленных городах – здесь легче жить. Они здесь снова основали сенат и городские общины; падшие, униженные органы администрации возникли снова. Председателями этих общин были вначале епископы: вообще роль их здесь имеет очень большое значение. Епископы городов пользуются обыкновенно большим уважением со стороны германских конунгов и употребляют свое предстательство пред конунгом, чтобы снять с города часть податей. Обыкновенно конунги взимают с городов весьма тяжелую подать и назначают для этой цели в город своего графа, но тем не менее предоставляют городу внутреннюю помощь и конечную расправу, и суд в более мелких делах, касающихся внутренней администрации города. Таким образом, пользуясь этими правами, города скромно и незаметно, но свободно прошли от V до Х столетий. Здесь они являются со странными по тому времени именами – с консулами, сенатом. Объяснить это весьма просто: эти учреждения и не умирали, только города в X столетии воспользовались слабостью центральной власти и разгаром феодализма и воротили себе прежние формы. В других городах римские учреждения забылись или погибли совершенно, именно там, где были лангобарды: вступая в города, лангобарды поселились здесь сами. Стало быть, господствующим народонаселением было здесь германское, и, стало быть, здесь всю силу получили германские учреждения.

Наконец, возникает в Западной Европе значительное число новых городов. Когда после Карла Великого империя его сделалась театром опустошительных набегов со стороны германцев, славян, сарацин (арабов), естественно, что деревенские жители, не защищенные ничем от этих набегов, стекались к замкам и монастырям и укрывались в их оградах. Очевидно, что в таких местечках должны были возникнуть новые известные права мены, торговли, промышленности, и эти все обычаи и учреждения концентрировались около известных пунктов и обусловливали развитие новых городов.

Церковь тотчас поняла всю важность этих поселений: епископы, аббаты тех монастырей, около которых они заводились, начали давать жителям этих новых местечек и городов некоторые права и льготы, стараясь как можно привлечь сюда более народонаселения, ибо с этим вместе соединялись их личные выгоды и богатства монастырей. Нет никакого сомнения, что во всех этих городах играет важную роль древнегерманское учреждение (исследование профессора Вильда) – гильдии.

Мы знаем, что у древних скандинавов, германцев, англосаксов существовали братства. Члены этих братств собирались для общих пиров, в которых по всем ходил один рог, сходились для жертвоприношений, но цель братств этим не ограничивалась: члены его обязаны были защищать друг друга и стоять в виде свидетелей в суде, если кто совершал преступление. Если один из них делался предметом кровавой мести, 12 членов гильдии берегли его денно и нощно; если с него взималась сильная пеня, вира, члены складывались и платили за него. Если ему надобно было бежать и скрываться, члены гильдии обязаны были доставать ему коня или лодку, дать на дорогу пищу и топор для защиты.

Таких братств была чрезвычайно много; иногда они учреждались для целей совершенно частных; например, у англосаксов они существовали для поклонения святым местам: отправлявшиеся для этой цели обязаны были беречь друг друга, если один захворал – лечить его, если умер – похоронить. Это были учреждения чрезвычайно замечательные, недавно только выяснившиеся и получившие огромное значение в развитии германской общественности. У англосаксов мы тотчас при первом взгляде замечаем, что в основе их городов лежат братства: новые жители, завладев городом, составляют тотчас братство с целью общих торговых оборотов, и из этих-то братств впоследствии развились ганзы.

Некоторые правительства Западной Европы, особенно англосаксонское, пользовались гильдиями как средством приводить к единству народонаселение, дотоле ничем не сплоченное. В Галлии, напротив, духовенство восстает против этого, видя здесь остатки языческих обычаев, а может быть, предвидя здесь попытки создать здесь более независимые самостоятельные общины. Все эти элементы вошли в состав европейских городов до X столетия. В этом столетии Европа уже богата городами, но городовых общин, собственно, нет: города находятся во власти королей, герцогов, епископов, аббатов. Значительною частью своего будущего развития города обязаны системе изъятия – immunitas, в древнегерманском праве – zundarella. Граф есть наместник конунга, судья: под его управою живут ленники короля и свободные люди, которых он судит по древнему праву. Но духовенство, еще при Меровингах, начало хлопотать об изъятии из-под суда графов: отсюда самые земли, изъятые от такого суда, назывались immunitates. Выхлопотав для земель эту льготу, епископ ставил над городом своего сановника, который собирал подати с жителей, доставляя их конунгу, и водил на войну этих подданных духовенства. Пример такого изъятия был соблазнителен для феодального общества: много городов и местечек старались выхлопотать себе то же, и вскоре мы видим значительное число поместий и городов, совершенно изъятых от королевской власти. Это явление относилось не к одной части Европы, а повторилось всюду.

Нельзя себе представить ничего пестрее народонаселения этих городовых общин, изъятых от непосредственной власти или пользовавшихся известными льготами. Мы видим, например, часто города, которых часть принадлежит епископу, часть королю, часть другим ленным владельцам. Такое дело было очень обыкновенно. У англосаксов видим мы, что часто король дарит кому-нибудь часть города, даже два-три гражданства; это значит, что он дарит право судить их.

В городах новых был один владелец – владелец того замка или монастыря, около которого раскинулся город. Но вообще в большей части городов живут: 1) ленники того владельца, которому принадлежит город, получившие от него землю или вообще какие-нибудь городские угодья; 2) непосредственные ленники короля; 3) значительная часть людей вольных, свободных, которые или пришли сюда и платили владельцу подать за полученную землю, или это были свободные германцы,[31] имевшие здесь прежде свои клочки земли; 4) наконец, значительная часть ремесленников и рабочих люден.

Разумеется, граф, в области которого были такие города, старался приобрести их себе, ибо в таком случае он имел выгодное право суда над ними.

Такое столкновение разнообразных судов затрудняло историческое понимание: мы видим часто в одном городе десятки различных судов. Аббаты и епископы из личных видов и из видов единства начали, как сказали мы, просить королей дать им одним право суда над городами; таким образом, в руках их соединились все права графов, по крайней мере все то, что мог им подарить король.

Непосредственные ленники какого-либо одного владельца собираются в один коллегиум, другие в другой; над коллегиумами становится епископ: он от себя выбирает для каждого коллегиума председателя в суде и расправе. Это advocatus (casi).[32]

Иногда только король от себя назначает наместника для дел уголовных, ибо в такие дела неприлично входить епископу, духовному лицу; но иногда и здесь епископы не теряют всей власти. Вследствие таких усилий духовенства и вследствие общего сочувствия к их деятельности является значительное число городов, во главе которых стоят духовные лица: от них зависят Городские фогты и графы, которые собирают подать в пользу Конунга и судят жителей.

Таким образом, значительная часть городов, принадлежа духовенству, находилась, собственно, от него в зависимости, а не от графов; графы эти – уже не сановники короля, а епископа. При изложении истории саксонского дома мы заметили, что Оттон и его преемники именно старались ограничить графов властью епископов и аббатов. Короче, к концу XI столетия на всем пространстве Северной Италии почти нет города, в котором бы не был главным сановником епископ. Но в Германии и Франции есть еще значительное число городов, подвластных непосредственно королю и графу.

Мы сказали, что в местечках, раскинувшихся около монастырей и замков, должны были развиться некоторые потребности промышленности и торговли. Тем сильнее должны были развиться эти потребности в городах более древнего происхождения: здесь они существовали как привычки и предания; таким образом, и будущее развитие торговли зародилось в римском быту. В городах сосредоточивается вся торговля; здесь выделываются все произведения, которыми пользуется барон в своем замке; но они не существуют только для барона и даются ему не даром. Правда, он иногда отнимает их, но главное их значение все-таки – обмен и торговля. Как бы то ни было, но промышленность и торговля всего более нуждается в обеспечении и прочном порядке вещей. Естественно, что в городах, как и в церкви, руководившейся здесь другими началами, было всего более порядка и законности посреди феодального общества, и из этих-то высших потребностей выходили восстания городов против феодализма.[33]

В исторических сочинениях мы часто встретим выражение: восстание городов, освобождение общин. Но здесь никак не должно думать, чтобы эти факты были фактами единовременными: они совершались более чем в продолжение двух столетий, в разное время на разных концах Западной Европы. Мы говорили уже, что каждая городская община имела тогда свою историю; это самые богатые эпизоды средневековой истории.

В Италии города воспользовались, с одной стороны, отсутствием императора и ослаблением его влияния по смерти Оттона III, чтобы торговаться с епископами о правах и власти; с другой стороны, они успешно воспользовались впоследствии возникшими раздорами между светской и духовной властью. Здесь в городах бывало по два епископа – один от государя, другой от папы; Городские сословия признавали того, который был уступчивее. В городах Северной Италии XI столетия мы встречаем следующие однообразные формы.

Во-первых, городской совет, consules или judices: это были сначала судебные коллегии, в которых епископ назначал председателя; каждое сословие судилось своим судебным порядком, ибо каждый судился только судом равных – pares jurati. В течение X столетия эти отдельные коллегиумы начали сливаться в один, председателями которого опять были consules, judices; число членов здесь определялось числом сословий.

Крепостное народонаселение городов в течение X и в начале XI столетия достигло личной свободы, города сделались чрезвычайно важны в этом отношении: вне их не было другого средства отбиться из-под рабства феодального владельца.[34] Городские консулы, во главе которых стоит сановник и наместник епископа, в отсутствие епископа и пользуясь различными обстоятельствами, прогоняют часто наместника и захватывают себе правление. Тогда из среды своих сословий город избирает собственных чиновников и им поручает администрацию, так что в конце XI столетия у епископов остается весьма мало прав в городе. Лица, которым вверяется городское управление, следующие: 1) прежние оставшиеся консулы – consules deplacites, но кроме того, 2) consules communes, выбранные и 3) во многих городах был еще третий совет, тайный – consules decredentiae. Такова была форма итальянских городов в конце XI столетия. Они присвоили себе право верховной власти и суда, право чеканки монеты, сбора доходов, податей с товаров и т. д.[35]

Это движение совершалось здесь без кровавых потрясений: общины пользовались затруднительными обстоятельствами прежних властей.

Стало быть, различие города и общины городской было в том, что города обыкновенно подведомственны были графу или королю, община была независима или зависима мало. У итальянских городов уже являются знамена; город обыкновенно находился под покровительством какого-либо святого; его изображение обыкновенно укреплялось на мачтовом дереве и возилось на колеснице перед городовым ополчением и на празднествах: это была неприкосновенная святыня города.

Город был, таким образом, подведомственен только одному святому; округ под его покровительством назывался orbis sancti.[36] Во Франции освобождение городов шло другим путем.[37] Города Южной Галлии последовали итальянским, собственно римских элементов здесь сохранилось даже более, чем в Северной Италии: Марсель, Бордо, Ним являются в XI столетии со своими консулами и сенаторами. Но в Северной и Средней Франции в городах преобладало германское начало. Здесь коллегиумы составляли jurati, члены, во главе которых стоял епископ или герцог. Здесь также началась борьба за независимость, где гильдии явились во всей своей силе и значении. Горожане города Манта около 1070 года составили братство с целью освободиться от притязаний аббатов. Попытка была подавлена, но воскресла на другом конце Франции.

Доныне плохие историки Франции повторяют, что Людовик VI был основателем городовых общин во Франции – мнение, не стоящее и опровержения: однажды навсегда должно сказать, что не короли основали общину, а община основала и укрепила королевскую власть.

Первое и самое резкое восстание общины является в Северной Франции, в Пикардии и во Фландрии. Если бы с этими общинными восстаниями мы соединяли какие-нибудь новые понятия, это было бы совершенно несправедливо: общины борются упорно и отчаянно со своими притеснителями, но требования их очень умеренны. У одного летописца – Гиберта, аббата Ногентского – мы встречаем следующие выражения: communitas novum ао pessimum nomen.[38] Он говорит с ненавистью о движении общин и вместе высказывает, в чем оно заключалось. Эти слова, в которых заключается определение общинного движения, показывают, до какой степени уверены были в правах своих тогдашние властители.

По словам аббата, граждане требовали, чтобы их повинности были определены, чтобы им платить их один раз в год, а не собирали бы их во всякое время; чтобы за каждый проступок определено было известное наказание и положена была пеня и т. п. Одним словом, мы видим, до какой степени требования эти были умеренны, а между тем они возбуждали сильное негодование в окружающем обществе и оскорбляли даже аббата. Во Франции низшие классы и вилланы получили от феодалов название людей, у которых можно брать по произволу, что угодно и когда угодно. Общины потребовали теперь не избавления от этих повинностей, а определения, чтобы они не были произвольны. На этом основании начинается война общин с владельцами, продолжавшаяся несколько столетий с различным успехом: одни общины отбились и получили независимость, другие кончили дело взаимным договором и сделкой, третьи подверглись еще более тяжкой участи. Мы найдем превосходное изложение истории отдельных французских общин у Ав. Тьерри в его Leltres sur I’histoire de France. Притязания общин заставили владельцев прибегнуть к заблаговременным уступкам. Таким образом, короли французские предоставили городам некоторые права, обеспечивавшие их от произвола государственных чиновников; тогда-то возникла bourgeoisie, различие которой от общин состояло в том, что последние имели вид внешней самостоятельности, заключали договоры, имели свой суд, тогда как bourgeoisie этого не имела, разве только в мелких делах, и ограждена была только от притеснений и произвола чиновников.

Развитие городовых общин Германии начинается только с XI столетия. Во время войн с папами императоры искали помощи городов.[39] Сказанное доселе вообще о городах можно приложить к городам Франции, Италии, Германии, Англии с тем только различием, что в Англии они не имели в первое время политического значения и этот характер усвоили себе только с XII столетия; в XIII столетии они посылали своих представителей, депутатов. Но здесь только есть города, нет общин самостоятельных. Скандинавские общины развились из гильдий и не играли роли городов итальянских.

Города Пиренейского полуострова не представляют в этот период еще никакого особенного значения до самого XIV–XV столетия.

Теперь посмотрим на историческое значение городов относительно феодализма. Мы знаем характер феодализма. В нем было что-то гордое, энергическое: непреклонная личность, с одной стороны, с другой – потребность деятельности преимущественно воинственной, готовность на самые страшные и опасные предприятия, что-то суровое, жестокое, оскорбительное для нравственного чувства, если посмотреть на отношение феодального владельца к вилланам, и вместе что-то готическое, если посмотреть на его отношение к равным. Очень неудивительно, что такие личности были глубоко оскорблены, когда общины потребовали некоторых прав и предложили условия. От них потребовали уступок, с ними хотели договоров, как равные, – кто же? Бывшие его рабы, вилланы, низшее сословие! Долго феодальный владелец не мог отделаться от презрения к ним. Иногда это презрение высказывалось в формах поэтических,[40] например: в Брабанте вспыхнуло восстание городов; несколько благородных рыцарей застигнуты были на дороге толпою крестьян и окружены ими. Мы говорили, как легко было рыцарю управиться с крестьянами и по вооружению, и по привычке; тем не менее брабантские рыцари не захотели марать рук своих в «подлой» крови виллана и дали перебить себя.