Четвертая высота. Это моя школа

– После вашего ухода, – продолжала Таня, неторопливо перемывая чашки, – мы опять танцевали, как летом на выпускном балу. Только не так долго…

Ирина Павловна, с чайным полотенцем в руках, ждала, что Таня протянет ей чашку. Но Таня все еще вертела и вертела ее в полоскательнице.

– А потом, когда все стали расходиться, – продолжала она, – мы вышли втроем: Лида, я и Андрей Артемов…

– Дай же мне чашку, Танюша, – сказала мама. – Ну, вышли вы втроем… А дальше?

– Вышли мы с Андреем Артемовым, – повторила Таня, протягивая маме чашку. – Помните, кто этот Артемов? Тот самый Герой Советского Союза, который нашу школу закончил и теперь строит университет на Ленинских горах. Вот, значит, выходим мы, а Лидка моя – она смелая – прямо с места в карьер и спрашивает его: «За что вы получили Героя?» – «За дела боевые», – отвечает Андрей. А Лидка опять: «Почему же вы ничего не рассказали нам об этом на вечере?» – «Ну, знаете, – говорит Андрей, – на таком веселом празднике больше хотелось говорить о мирных делах». – «Ну а теперь о войне расскажите!» – попросили мы с Лидой. Андрей сначала отказывался: «Лучше расскажите что-нибудь вы, это будет повеселей». Но мы пошли на хитрость. Начали расспрашивать его о том о сем, он нечаянно разговорился и все нам рассказал. Потом, на прощанье, шутил. «Вы, – говорит, – меня штурмом взяли». Ночь была удивительно теплая. Мы долго-долго ходили с ним по улицам, по набережной, и Андрей все рассказывал. Да только мне так хорошо не рассказать.

– Ничего, все равно расскажи! – попросили Катя и Миша.

– Ну ладно, – сказала Таня. – С чего же он начал? Ах да, с университета… Знаете, это будет целый город науки! Уже сейчас можно увидеть издалека его стальной каркас. Андрей – инженер, вот он этот самый каркас и строит. И знаете, он с таким жаром рассказывал нам об этой стройке, а потом вдруг задумался на минутку и говорит: «Эх, горько подумать, что не дожил до этих мирных дней, до этого строительства товарищ мой Алеша Решетников! Как бы он радовался! Ведь мы вместе собирались поступить после войны в строительный институт».

Мы с Лидой говорим: «Расскажите про вашего товарища». Вот он нам и рассказал.

– А теперь ты нам расскажи! – решительно потребовал Миша.

Таня кивнула головой.

– С Алешей Решетниковым, – сказала она, – Андрей познакомился и подружился еще в танковом училище. Они поступили туда сразу же как только началась война. Оба потом попали на Ленинградский фронт, и оба участвовали в прорыве блокады.

– Как это – «в прорыве блокады»? – спросил Миша.

Таня поглядела на Мишу и Катю:

– Ленинград был окружен врагами, понимаете?

– Ага, – сказал Миша.

– Ну, вот прямо как будто железное кольцо сдавливало его со всех сторон. Люди жили без воды, в холоде, в темноте. Хлеб и другую еду доставляли на самолете. А сколько же можно доставить на самолетах? Конечно, самую малость… Но, несмотря ни на что, Ленинград не сдавался.

Таня рассказывала, а Ирина Павловна перетирала чашки и думала о том, что недаром ее старшая дочка решила стать учительницей. Как она хорошо – спокойно и просто – умеет разговаривать с детьми. Ребята отлично ее слушают – слово боятся проронить. А чем лучше слушают они Танин рассказ, тем лучше рассказывает и Таня.

– И вот пришло время перейти от обороны к наступлению, – торжественно сказала Таня и строго поглядела на Катю и Мишу. – Это наступление должно было прорвать блокаду. Накануне, одиннадцатого января, Андрея и его товарища Алешу приняли в партию. Андрей говорит, что они просто не могли уснуть в ту ночь. Алеша был сдержанный, молчаливый и даже с Андреем застенчивый. Но в ту ночь он много рассказывал Андрею о своей жене и маленьком сыне.

– У него был мальчик? – подхватил Миша. – А как его звали?

– Сережа, – ответила Таня.

– А сколько ему было лет? – спросила Катя.

– Года три, кажется.

– Еще маленький, – сказал Миша. – А где он жил?

– До войны они жили где-то под Москвой, – продолжала Таня. – Алешина жена работала на заводе. А когда началась война, завод эвакуировался на Урал, и Алешина жена тоже уехала туда с Сережей. Алеша первое время столько получал писем от жены, что у них в части даже немножко завидовали ему. И вдруг письма перестали приходить. Алеша написал на уральский завод, и ему ответили, что жена его тяжело заболела А потом пришло письмо, что она умерла.

– Ой! – вскрикнула Катя. – А как же Сережа?

– Сережу взяли в детский дом.

– В какой?

– Погоди, Катюша, – прервала ее мама. – Рассказывай по порядку, Танечка.

– Хорошо, только пусть Катя и Миша меня все время не перебивают, – сказала Таня. – Вот я и забыла, на чем остановилась.

– Сережу взяли в детский дом, – подсказала Катя тихонько.

Таня призадумалась.

– Ну да, только я ведь не на этом остановилась.

– Ты рассказывала про ночь накануне наступления, – подсказала Ирина Павловна.

– Да-да. Всю эту ночь Андрей и Алеша говорили о том, что будет, когда кончится война, – как они вернутся в Москву, как будут учиться, работать, а по праздникам ходить в Большой театр, в оперу. Думали, какая будет хорошая жизнь, когда кончится война. А на другой день началось наступление. Погода в то утро была ясная, солнечная. Дул холодный ветер. И вот началось! Артиллерия открыла огонь…

Бабушка уважительно поглядела на Таню и слегка покачала головой.

– И все-то она знает, наша Танечка, – проговорила она тихонько.

Таня смутилась:

– Так это же я со слов Андрея…

– Ну, ну! – заторопил ее Миша. – Значит, первой ударила артиллерия, а дальше что?

– А дальше – по Неве ринулись танки. По льду, конечно. Одновременно перешли в наступление части Волховского фронта. Ленинградцам и волховчанам нужно было во что бы то ни стало прорвать вражеское кольцо и соединиться. Танкетка Андрея и Алеши сошла на лед и помчалась вслед за передними танками… Ах, да, – спохватилась Таня, – я совсем забыла сказать, что у них был не танк, а танкетка. Андрей говорит, что уже к тому времени танкетки устарели. В бой шли большие, тяжелые танки. Но тогда, в блокаду, даже и для старых машин находилось дело. Их как-то там ремонтировали, подновляли и опять пускали в ход. Андрей был стрелком и командиром машины, а его товарищ Алеша – водителем.

– А какая она, танкетка? – спросил Миша. – Совсем как танк, только маленькая?

– Нет, нет! Андрей нам объяснял, только я не совсем поняла. В общем, в танке стрелок помещается наверху, в башне, а водитель внизу; ну а в танкетке оба сидят рядом, разделяет их только мотор. Так вот, сидит Андрей рядом с Алешей и ведет огонь из своего пулемета. И вдруг танкетка попала под такой ливень огня, что обоих тяжело ранило. Андрея – осколком снаряда в спину и в руку, а его товарища в лицо, через смотровую щель – кажется, так она называется.

– Ну да, смотровая щель, – кивнул головой Миша. – Так и называется. А как же еще?

Все невольно улыбнулись. Таня потрепала братишку по затылку, но Миша вывернулся из-под ее руки.

– Да ну, рассказывай же! Что же ты замолчала на самом интересном месте?

Таня кивнула головой:

– Ладно, ладно! Так вот, значит, ранило их обоих. Но, конечно, Андрей и Алеша только потом поняли, что случилось. Андрей говорит, что сразу потерял сознание. А когда очнулся, почувствовал, что танкетка стоит на месте. Он попробовал пошевельнуться – не может. Его точно сковало. А мотор дрожит, как живой. Вдруг Андрей слышит слабый голос Алеши: «Ты жив?» – «Жив покуда, – отвечает Андрей, – только ни рукой, ни ногой двинуть не могу. А ты как?» – «Опалило меня, – говорит Алеша. – Не вижу ничего. Может, ослеп…»

Не успел Андрей подумать, что делать, как Алеша сказал: «Надо идти дальше. Ничего, я поведу машину». Андрей сначала даже не понял: как же Алеша поведет машину, ничего не видя перед собой? Но каким-то образом Алеша ощупью нашел рычаги мотора. Спрашивает: «Ты можешь указывать направление?» – «Могу», – отвечает Андрей. Алеша нажал рычаги, и машина двинулась дальше. Андрей кричал Алеше: «Правей, левей, прямо!» Кричать приходилось, конечно, громко, в самое ухо Алеше, потому что кругом стоял ужасный грохот – от стрельбы, от лязга гусениц. В общем, не знаю, от чего… Андрей и сам удивляется теперь, как только их танкетка выдержала. Ведь пулемет-то молчал, и машина была беззащитна, не могла вести огонь. Но еще удивительнее то, что вел машину слепой водитель!

– Батюшки мои, слепой! – повторила бабушка.

А Катя и Миша опять заторопили старшую сестру:

– Рассказывай, рассказывай дальше!

– Ну и вот… – Таня перевела дух. – Как они проскочили, я прямо не представляю себе. Да Андрей и сам не знает. Неожиданно он увидел людей в белых маскировочных халатах. Это были наши. Андрея и Алешу вынесли из машины, и тут Андрей опять потерял сознание. Наверно, от большой потери крови, а может быть, от сильного напряжения. Очнулся он только спустя несколько дней. Увидел, что лежит на койке, и понял, что это госпиталь. У постели сидела незнакомая девушка – медсестра. Она поздравила Андрея со званием Героя. Андрей, конечно, сейчас же спросил про Алешу. Девушка не сразу ответила, а потом сказала, что Алеша тоже получил звание Героя, но уже посмертно. После того как его ранило, он прожил недолго. Умирая, он все беспокоился об Андрее и вспоминал своего маленького сына…

– Сережу, – подсказала Катя.

– Ну да, Сережу…

Таня замолчала. А Катя, подумав, спросила:

– Где же теперь этот Сережа? В каком детском доме? Разыскал его Андрей Артемов?

– Нет, – ответила Таня. – Все еще разыскивает. Говорит, что нашел несколько мальчиков с именем Сережа и фамилией Решетников, но отчества у них другие, да и возраст не тот.

– Значит, того самого Сережу пока не нашел? – опять спросила Катя.

– Я же и говорю, что не нашел, – повторила Таня.

– А как ты узнаешь, если он его найдет? – не унималась Катя.

– Уж как-нибудь постараюсь узнать.

– А как?

– Успокойся, дочка, – остановила Катю мама. – Ложись-ка лучше спать. Что-то вы нынче поздно засиделись.

– Собирайся, собирайся, Катенька! – добавила бабушка. – Утро вечера мудренее.

– Почему же я первая? – запротестовала Катя. – Миша ведь меньше, пусть он первый идет…

– А тебе раньше сказали, – отозвался Миша, – значит, ты раньше и должна идти.

– Тогда идите оба, – разрешила их спор мама.

…В этот вечер Кате долго не спалось. Она все думала и думала о том, как бы поскорее узнать, где живет Сережа Решетников.

«Тане все некогда, – думала Катя, – когда-то она еще встретится с Андреем Артемовым! Если он даже и разыщет Сережу, Таня может об этом не узнать… Что, если послать Артемову письмо – прямо на стройку, где он работает? Да ведь он говорил Тане, что эта стройка большая, прямо как целый город. Наверно, надо знать точно, где там этот Артемов работает, а то, пожалуй, письмо и не дойдет. А если даже дойдет – все равно Сережиного адреса мы не узнаем. Ведь и сам Артемов пока что не знает, где Сережа… Нет, видно, придется подождать».

Катя вздохнула. Больше всего на свете она не любила ждать.

«Надо что-нибудь затеять!» – решила она и, закрыв глаза, стала думать. Но как только веки ее опустились, мысли сами собой улетучились из головы. Вокруг стало тихо-тихо, и Катя крепко уснула.

Молодые граждане

Таню никто не посылал спать, хотя часы уже отсчитали одиннадцать, а потом, в полной тишине заснувшего дома, звучно отбили половину двенадцатого.

С тех пор как Таня стала студенткой, она сама распоряжалась своим временем и могла спокойно посидеть за письменным столиком над книгами и тетрадями, куда она аккуратно переписывала лекции.

Но на этот раз ей не хотелось ни читать, ни заниматься. Да кстати все у нее было готово к завтрашнему дню.

Однако же и спать ей не хотелось. Слишком много было у нее за последнее время нового, интересного: первые лекции в институте, студенческая, еще непривычная жизнь, да вдобавок ко всему это неожиданное, не семейное, а только ее, Тани, собственное знакомство со взрослым человеком, да еще с каким – Героем Советского Союза, строителем университета!

Таня мысленно перенеслась опять в школьный зал и, вспомнив «речи» маленьких первоклассниц, невольно засмеялась. И опять, уже не в первый раз за сегодняшний день, она раскрыла красную коробочку, достала из шелкового гнездышка свою медаль и полюбовалась на маленькие выпуклые буковки: «За отличные успехи и примерное поведение», венцом окаймляющие раскрытую книгу и лавровую ветку.

«Вот удастся ли так же учиться в институте? – подумала она с тревогой. – В школе тебя точно за руку вели. А здесь сама идешь. Попробуй-ка пойми, хорошо ли ты знаешь что-нибудь или плохо. До первого доклада на семинаре, до первого зачета ничего не известно… В институтском коридоре чувствуешь себя самой младшей, ну прямо точно первоклассницей, – а ведь вчера в школе мы были среди девочек самые старшие. Взрослые. «Старушки»… А все-таки жалко школу!»

Таня вытащила из бокового ящика стола большой конверт с фотографиями. Вот 10-й класс, 9-й, 8-й, 7-й, 6-й, 5-й… Чем старше были школьницы, тем новее, свежее были фотографии.

«Можно подумать, что это не я, а Катя, – думала Таня, всматриваясь в фотографию 5-го класса, – только у Катюши волосы светлее».

На этой карточке Таня сидела у ног сидящей в первом ряду учительницы, на ковре. Ее форменное платье было выше колен, белый передник с крылышками, на ногах – носки…

«Да, да, совсем точно Катя… Ах, Катюшка, как хорошо она вчера сказала! «Я знаю, как ты умеешь учиться. А вот я еще так не умею…» А ведь Катя способнее меня. Только вот усидчивости у меня больше…»

Таня разложила карточки на столе. Вот и самая последняя, снятая в день выпускного бала, 25 июня. Эту карточку Таня рассматривала особенно долго. В первом ряду сидели, как всегда, учителя, а девушки, уже не в темных платьях, а в белых, тесно прижавшись друг к другу, стояли полукругом за стульями.

Таня всматривалась в лица подруг и учителей – знакомые до мельчайших черточек. Еще так недавно казалось, что эта привычная жизнь никогда не кончится, что школьная семья, со всеми учителями и нянечками, никогда не распадется – так же как и родная семья, домашняя. Но вот школьная жизнь уже стала отходить в прошлое… Тане вспомнилась последняя ночь, когда девушки после выпускного бала вышли из школы на улицу. Каждая захватила с собой немного цветов – кто веточку сирени, кто пион, кто пучок красных гвоздик.

Было уже три часа ночи. Начинало светать. Но разве можно разойтись по домам в такую летнюю ночь, когда цветут липы и так сладко пахнет медом, когда так легко дышится и трепещут при легком ветерке белые платья, когда хочется и смеяться, и плакать, и петь, и танцевать – и все сразу!

– Идемте гулять по Москве! До утра! – предложил кто-то.

– Да ведь уже утро! – отозвалось сразу несколько голосов.

– Ну так до солнца! Идемте на Красную площадь!

И большая, нарядная, говорливая толпа двинулась по улице.

Ах, милая, родная улочка, ведущая в школу и из школы! Сколько школьниц видела ты и видишь каждый день! Видишь ты и веселые лица и озабоченные. Как недавно еще Таня и Лида ходили взад и вперед по этой улочке, повторяя вслух историю, литературу, геометрию. Кажется даже, что камни этой мостовой запомнили навсегда всех французских Людовиков и все геометрические теоремы. Сколько было в те дни тревог, волнений! Но в эту летнюю ночь, после выпускного бала, представляется, что все школьные дни были такими же счастливыми и беззаботными, как самый последний день.

И все-таки всем почему-то чуть-чуть грустно. Чувствуется, что вместе со школьными днями ушло из жизни что-то очень большое, очень дорогое. Конечно, на смену придет новое, еще большее, впереди – целая жизнь. Но что прошло, то прошло.

Таня обернулась назад. Во всех окнах притихшего школьного дома уже погас свет… И тогда-то они с Лидой и решили побывать первого сентября в школе, чтобы еще раз, уже издали, поглядеть, как проходит этот милый праздник – новый год школы.

Но вот уже короткая, знакомая до каждого камня улочка осталась позади. Веселая толпа бывших школьниц вышла на открытую, широкую улицу. Светало, но фонари еще горели легким, прозрачным, уже не нужным светом. Откуда-то снизу, с бульвара, донеслись голоса, смех, и навстречу хлынула еще целая толпа девушек в белых платьях. Такие же выпускницы, как они, и тоже, видно, решили бродить по Москве до солнца. Обе школы встретились, перемешались, и, знакомясь на ходу, двинулись дальше. Пошли, обнявшись, широкими шеренгами по аллее бульвара.

Вот и памятник Пушкину.

Таня осторожно положила к подножию памятника букетик красных гвоздик. И сейчас же со всех сторон посыпались к ногам поэта гроздья лиловой и белой сирени, пунцовые и розовые пионы, и еще много живых цветов…

И вдруг – что это? По улице Горького, такой пустынной в этот час, медленно движется еще новая толпа. Можно подумать, что это идут демонстранты. Но разве бывают демонстрации в пятом часу утра? Да это же опять школа, только не женская школа, а мужская. У них, верно, тоже только что кончился школьный вечер. Им тоже, должно быть, не хочется расставаться друг с другом.

– Какая школа? – крикнул кто-то из юношей.

– Имени Крупской! – звонким хором откликнулась Танина школа.

И далеко вокруг разносятся шумные приветствия и поздравления.

Скоро все перезнакомились друг с другом, и начался разговор – полусерьезный, полушутливый – о том, кто куда собирается поступить.

– Это у нас будущий астроном, – сказал высокий, худощавый парень, похлопывая по плечу молчаливого, застенчивого товарища. – Про него не скажешь, что он звезд с неба не хватает. Хватает!

– И много уже нахватал? – спросила Танина подруга Лида.

– Да, немало.

– А вы сами кем будете?

– Я? – переспросил высокий юноша. – Ясно кем – строителем.

– Еще бы не ясно! – подхватил какой-то широкоплечий круглолицый паренек. – Он вместо крана стоять будет. Видите, какой вымахал – на добрых два метра. И все ему мало – растет и растет!

Высокий укоризненно покачал головой:

– Помалкивай ты, пищевая промышленность! Другие о звездах думают, а ты о чем? О сосисках да макаронах.

Но круглолицего не так-то легко было смутить. Он слегка прищурился и ответил уверенно:

– Ну, одними звездами сыт не будешь. Нужны не только астрономы, но и гастрономы.

Все еще дружней засмеялись, и кто-то даже захлопал в ладоши.

Но вот, откуда ни возьмись, – милиционер. Он в белом свежем кителе, словно тоже нарядился по случаю школьного праздника.

– Молодые граждане, – говорит он, поднося руку в белой перчатке к козырьку фуражки, – что ж это вы нарушаете порядок? Все люди спят, а вы…

Но «молодые граждане» не дают ему договорить.

– Товарищ милиционер, поймите – ведь такая ночь бывает только один раз в жизни!

– И ведь уже не ночь, а почти утро!

– Оно конечно, – задумчиво говорит милиционер, – для кого еще ночь, а для кого уже утро. Утро жизни, как говорится…

– Да он философ! Поэт! – восклицает будущий строитель. – Товарищ милиционер, разрешите пожать вашу руку!

Милиционер торжественно пожимает руки вчерашним школьникам и отходит в сторону. Должно быть, он понял, что такая ночь и на самом деле бывает у человека только один раз в жизни.

Без Людмилы Федоровны

Катя пошла в школу раньше, чем всегда. Ей очень хотелось поскорей, еще до начала уроков, рассказать Наташе, Настеньке и другим девочкам о Танином школьном вечере, об Артемове, о Сереже…

«Девочки, наверно, тоже захотят разыскивать Сережу, – думала Катя. – Вот мы вместе и придумаем, с чего начать. Пусть Артемов ищет Сережу, и мы искать будем».

Но когда она вошла в класс, все эти мысли сразу вылетели у нее из головы. Ее удивило и встревожило, что Людмилы Федоровны в классе не оказалось. Обычно она приходила раньше всех своих учениц и ждала их в коридоре у дверей класса. А сегодня все уже собрались, расселись по партам; кто-то успел нарисовать на доске домик с трубой и дымом и положить мел на место, а Людмилы Федоровны все не было.

Прошло еще пять минут. Дежурная Валя Ёлкина сбегала в учительскую, принесла глобус, указку и стерла с доски домик с трубой. Людмила Федоровна все еще не показывалась.

«Странно, – думала Катя, – и на школьный вечер она не пришла, и сейчас ее нет…»

Наконец дверь открылась. Все разом встали. Но, к общему удивлению, в класс вошла не Людмила Федоровна, а старшая вожатая Надежда Ивановна.

– Здравствуйте, девочки, – сказала она своим спокойным, звучным голосом. – Садитесь.

Девочки смотрели на нее с недоумением. Почему она пришла в такой неурочный час? Ведь во время уроков не устраиваются сборы отряда.

– Какой у вас первый урок? География? – спросила Надежда Ивановна, взглянув на глобус.

– География, – ответили ей.

– Хорошо. На чем вы остановились в прошлый раз?

Маленькая кудрявая Валя Ёлкина подняла руку.

– Мы дошли до китов, – сказала она.

Надежда Ивановна чуть-чуть улыбнулась.

– А где же Людмила Федоровна? – не вытерпев, спросила Катя. – Разве ее сегодня не будет?

– Не будет. Она нездорова.

Настенька всплеснула руками:

– А что с ней?

– Что с ней?.. Что с ней?.. – подхватили во всех углах.

– Тише, тише, девочки. – Надежда Ивановна подняла руку. – Не тревожьтесь. Ничего опасного нет, но все-таки Людмила Федоровна больна довольно серьезно. Разве вы сами не заметили, как трудно было ей в последнее время говорить? Должно быть, Людмиле Федоровне придется сделать горловую операцию.

– Ой, горло резать! – сказала Валя Ёлкина тихонько. – Я бы ни за что не дала…

– Перестань глупости говорить, – остановила ее Настенька. – Если надо, так надо!

– Совершенно верно, – сказала Надежда Ивановна. – Если надо, так надо. Людмиле Федоровне сделают операцию, и она поправится. Только ей придется недели две молчать. Даже шепотом нельзя будет говорить.

Девочки так и ахнули:

– Ой, две недели молчать!

Надежда Ивановна улыбнулась, и от улыбки лицо ее, как всегда, словно осветилось.

– Я знаю, – сказала она, – вам и пять минут бывает трудно помолчать, не то что две недели. – И добавила очень серьезно: – Может быть, Людмиле Федоровне уже до самого конца года не придется работать в школе, чтобы не утомлять горло.

– Мы ее не будем утомлять!.. Ни за что не будем! – заговорили девочки наперебой. – Мы будем сидеть тихо-тихо – как будто нас и нет… Пускай она хоть шепотом говорит или совсем не говорит, а пишет на доске. Передайте ей…

– Хорошо, хорошо, девочки, – сказала Надежда Ивановна и села за учительский стол. – Обязательно передам. Ну а сейчас мы с вами почитаем дальше по учебнику. Потом, если останется время, я расскажу вам, как ездила прошлым летом на север и видела, как там охотятся на морских животных.

– На китов? – спросила Валя Ёлкина.

– Нет, на моржей и тюленей. Ну, найдите-ка ваших китов.

Все в классе сразу оживились. Девочки раскрыли свои учебники и скоро нашли страницу, где была напечатана картинка, изображающая плывущего среди бурного моря кита.

Надежда Ивановна подошла и села рядом с Кузьминской – на пустовавшее место Ани Лебедевой. Заглянув в раскрытый учебник Стеллы, она сказала:

– Начнем с того места, на котором вы остановились. Читай, Валя. Можешь сидя.

Валя встряхнула своими кудряшками и звонко начала:

– «В летнее время в северных морях появляется много разной рыбы и мелких животных. Изредка встречаются самые большие в мире животные – киты…»

Но не успела Валя перевернуть страницу, как дверь опять приоткрылась, и в класс заглянула нянечка, тетя Ариша.

– Сидите, доченьки, – сказала она и обратилась к старшей вожатой: – Надечка, вас директорша зайти просит. Говорит, по срочному делу.

Надежда Ивановна сразу же встала:

– Сейчас иду. Спасибо, тетя Ариша.

Все разочарованно посмотрели на старшую вожатую. Значит, не придется читать дальше?

– Опять дошли только до китов, – сказала, вздохнув, Валя Ёлкина.

– Что ж поделаешь, девочки, – проговорила Надежда Ивановна, озабоченно оглядывая класс. – Я постараюсь скоро вернуться, и тогда мы и почитаем и поговорим. А что, Зои Алиевой, старосты, нет сегодня в классе?

– Нет, Надежда Ивановна, Алиева второй день не приходит – простудилась.

– Тогда вот что. Стелла Кузьминская, поручаю следить за порядком тебе. Ты – председатель совета отряда, и я на тебя надеюсь. Смотри, чтобы в классе был порядок и чтобы все были заняты делом.

Надежда Ивановна торопливо вышла из класса. Девочки остались одни.

– Ну, что мы будем делать? – послышались голоса.

Кто принялся доставать из сумок и портфелей книжки, кто – переговариваться друг с другом.

Стелла подошла к учительскому столу и громко сказала:

– Девочки! Вы очень шумите, а Надежда Ивановна велела мне следить за порядком. Хотите, я буду вас спрашивать по географии?