Бойтесь данайцев, дары приносящих

Анна и Сергей Литвиновы

Бойтесь данайцев, дары приносящих

© Литвинова С. В., Литвинов А. В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Наши дни.

Москва.

Иван Репьев, бармен кафе «Урания»

Когда женщина неожиданно умирает прямо за столиком твоего кафе, это наводит на подозрения.

Но когда этой женщине под восемьдесят, ничего особо странного в этом, согласитесь, нет.

Хотя жалко, конечно.

Странно другое: почему, едва мы сообщили об этом факте в полицию, поведав, разумеется, о ее фамилии-имени-отчестве (из документов в сумочке) – Кудимова Валерия Федоровна, – к нам в кафе нагрянуло такое количество людей в штатском, какого я никогда в жизни не видел.

И это были не менты.

Они собрали у всех нас паспорта, общаться друг с другом запретили.

Двое строгих штатских принялись просматривать записи с видеокамер. Двое других устроились в кабинете директора и всех по очереди стали тягать на допрос. А третья парочка беседовала с персоналом за одним из дальних столиков.

Меня стали опрашивать первым. Не случайно: я все время на арене. И столик, за которым сидела старушка, расположен в поле моего зрения – хотя он и самый дальний от меня. Поэтому хоть краем глаза, но я почти все время видел, что там происходит.

Я им, ребятам в штатском, все без утайки рассказал. Итак, сначала эта старая тетя, покойница, которую от нас увезли прямо в морг, сидела с молодой девчонкой. Они пили капучино и разговаривали. О чем – я, конечно, не слышал. Но девчонка-собеседница, сказал я им, была похожа на иностранку. Точнее даже, конкретно на американку.

Они сразу схватились: с чего я взял. Я им поведал о своих соображениях – заранее для себя продумал, как объяснить, почему я решил, что девчонка – экспатка: во‑первых, она была толстоватой и, главное, не сильно за собой следящей. Наша бы в таком прикиде в кафе на Кутузовском сроду не поперлась: изъеденный маникюр, босоножки без каблуков, ноль макияжа. Русские кадры – они всегда помнят, что к ним в любой момент может подскакать принц на белом коне. А этим все пофиг. Они, америкоски, всегда разделяют: сейчас я иду с подругой встречаться или, там, работать, или на экскурсию. И тогда мне плевать, как я выгляжу. И всем вокруг должно быть совершенно фиолетово. А если я собираюсь на свиданку или отправляюсь вечером снимать в бар мужика – вот тогда я сделаю причесон, лицо наштукатурю, чулочки со стрелками надену.

Эти двое (из ФСБ они, что ли?) внимательно выслушали мои построения, один чего-то даже в блокнот чирикнул. А потом я им и говорю: «А, главное, почему я решил, что она американка, – когда она к столику своему мимо меня проходила, по телефону разговаривала по-английски, и явный она была нэйтив спикер, причем говорила конкретно с американским акцентом». Они сразу прицепились: откуда это я отличаю штатовский акцент от любого другого? А я: потому что говорила она так, что непонятно ни фига, одно бурление: мур-мур-мур да бур-бур-бур. Но допрашивающие оказались въедливыми ребятами. Говорят мне: а у тебя-то самого как с языком? Может, иностранка с австралийским акцентом говорила? Или, допустим, валлийским? И тогда я им довольно точно продемонстрировал Australian accent, они даже посмеялись. А потом American accent. «Ну, ты артист», – сказал первый, вроде как восхищенный.

Дальше я им рассказал, что просидели старушка с этой американочкой минут тридцать-сорок. Заказали только по бару: одна латте, а вторая – капучино с корицей. О чем конкретно они трындели, я не слышал. Равно и на каком языке. Но, по виду, беседа была мирной и доброжелательной.

– Кто-нибудь из них другой особе что-либо передавал? – спросил первый.

– Или, может, в кофе что-то насыпал? – перебил второй.

– Не знаю, – ответил я, – не видал ни того, ни другого. – И продолжил свое: – А потом американочка ушла, первой. И старушка вроде засобиралась. Подозвала Маринку-официантку и попросила счет.

– Платила за все пожилая гостья? – специально уточнил первый.

– Да, и иностранке это, похоже, понравилось. Она удалилась, и тут к покойнице подсела, как специально, другая молодая девка. Я даже подумал, – говорю им, – в первый момент, что эта тетенька старая – преподша, и она здесь зачеты принимает. Хотя, с другой стороны, какие могут быть зачеты у американки? Вот со второй особой, – заметил я, – разговор у пожилой леди пошел иной. Эта вторая девка на старушку в буквальном смысле наседала. Что-то требовала от нее. Что-то резкое прямо в лицо бросала.

– А что конкретно, вы слышали?

– Нет, – говорю.

– А как же вы можете судить, что – резкое? Что она, как вы утверждаете, в лицо обвинения бросала?

– Кому, как не вам, знать, – усмехаюсь, – что язык тела, жестов и мимики является не менее, а порой гораздо более информативным, чем вербальное общение. – Иногда я люблю что-нибудь такое отмочить, псевдонаучное, чтобы собеседники под стол попадали. Особенно в разговоре с подобными истуканами без ч/ю, то есть чувства юмора.

Они переглянулись и давай меня вопросами закидывать. Долго ли длилась их беседа? Хорошо ли я рассмотрел эту русскую девчонку? Видел ли ее раньше? В какой момент она пришла в бар? Где сидела, пока покойная разговаривала с американкой? Могла ли слышать их беседу? Сразу ли после ухода американки подошла к столу погибшей? Как они поприветствовали друг друга? Что она сказала на прощание? Может, эта вторая, русская девушка, когда уходила, коснулась чем-то этой старушенции? Уколола ее, допустим? Или опять-таки в кофе ей чего влила?

Я им отвечал следующее: «Девчонка эта, русская, как специально, на контрасте с предыдущей гражданкой, выглядела прекрасно. Хорошая прическа, легкий макияж, маникюрчик, каблучки. Не стопроцентная красавица, не лялька какая-нибудь, но весьма эффектная. И такой у нее – огонь, типа, в глазах. Не снулая какая-нибудь. Я бы с ней с удовольствием пообщался неформально. Нет, раньше я ее никогда не видел, ни у нас в кафе, ни где бы то ни было еще, и вообще у меня почему-то создалось впечатление, что она не москвичка. Приезжая. Почему, не знаю. Может, потому, что по жизни менее суровая, чем столичные штучки, более открытая. Так мне показалось. Ничего она старушке в кофе не подливала и никакой ей укол зонтиком не делала. Поговорили они, довольно резко, а потом девушка ушла, причем раздосадованная. А старушка за столом осталась. После чего, минут через пять, вижу я: бабка эта все сидит, не шевелится, и головенку набок повесила. Я Маринку, официантку, тут подозвал и говорю: пойди-ка, посмотри, твоему клиенту нехорошо. А Маринка через минуту ко мне прибегает, глаза вытаращила: че делать?! Тетенька эта, по ходу, умерла!

На следующий день

Смерть в кафе на Кутузовском на следующий день обсуждали в настолько высоком кабинете, что в него, казалось, никак не может долететь смерть столичной старушки.

Докладывал мужчина лет сорока пяти, одетый в щегольской костюм с шейным платком, заметно обрюзгший, и все называли его «товарищ подполковник». Товарища подполковника мог бы узнать бармен Репьев, потому что именно он распоряжался оперативниками, прибывшими в кафе «Урания» по случаю скоропостижной смерти пожилой гражданки Кудимовой Валерии Федоровны. Слова лились непринужденно, однако к докладу явно тщательно готовились – об этом можно было судить хотя бы по тому обстоятельству, что на подмогу говорящий призвал технические средства, которые транслировали на экран необходимые схемы и фотографии.

Однако главным в кабинете был человек, которого все именовали «товарищем генералом». Он расположился во главе стола и вел заседание. Еще двое из собравшихся в кабинете ходили в полковничьих званиях. Впрочем, род службы у них всех был таким, что мундиры они надевали не чаще раза в год – для фотографии в личное дело и по случаю представления начальству в новом звании. Вот и теперь все шестеро, включая отставников, были в штатском, в хорошо сшитых импортных костюмах. Итак, докладывал подполковник, а остальные, уважая друг друга как профессионалов, внимательно слушали и временами, не чинясь, задавали уточняющие вопросы.

– Судя по первым результатам вскрытия, смерть Валерии Федоровны Кудимовой наступила от естественных причин. Обширный инсульт. Исследования экспертов еще будут продолжаться. Учитывая личность погибшей, мы не должны исключать вариант, что имело место использование отравляющих веществ, в том числе неизвестных нам и трудно распознаваемых, – однако на данный момент это представляется маловероятным. По поводу обстоятельств гибели Кудимовой установлено следующее. Вчера, в пятнадцать часов ровно, у нее должна была состояться встреча в кафе «Урания» на Кутузовском проспекте со связной из ЦРУ и передача последней ряда материалов оборонного характера. О предстоящей встрече Валерия Федоровна известила своего нынешнего куратора. – Кивок, который сделал докладчик, был обращен к одному из штатских. – Материалы, по большей части дезинформирующего характера, мы для передачи заблаговременно подготовили. Встреча состоялась в пятнадцать ноль пять. Связником Кудимовой со стороны главного противника в настоящее время является Лаура Кортина.

На экране появилось изображение, сделанное скрытой камерой на московской улице: чуть полноватая, неряшливая и расхлябанная девушка со средиземноморской внешностью.

– Лаура Кортина, двадцати шести лет, работает в Москве под видом преподавателя английского языка одной из языковых школ в течение последних десяти месяцев. Она является связником для Кудимовой, или агента ЦРУ «Сапфир». По настоянию американского центра Валерия Федоровна не только передавала Кортине информацию оборонного характера, но и проводила с нею беседы, посвящая в несекретные или потерявшие актуальность вопросы функционирования ракетно-космического комплекса СССР и России. Беседы проводились под предлогом уроков английского, которые Валерия Федоровна брала у Кортины. Вчера в кафе «Урания» Лаура Кортина прибыла первой, в 14.52. – На экране появился снимок, сделанный камерой наружного наблюдения у входа: полноватая девушка открывает дверь. – Она заняла место за столиком, который не просматривался камерами наблюдения, расположенными внутри кафе. – Щелчок компьютерной мышью, и высветилась схема расположения столиков в кафе, а также камер, крестиком отмечено место встречи. – Спустя пятнадцать минут, в пятнадцать ноль пять, в кафе прибыла Кудимова. – Возникло новое изображение с того же ракурса: в заведение входит высокая пожилая женщина, с лошадиным лицом и большими руками и ногами. – Она садится напротив Кортины. Разговор между ними продолжался около получаса, плюс-минус пять минут. По свидетельству сотрудников кафе, беседа носила мирный, дружеский характер. Вероятно, в ходе ее Кудимова передала Кортине флеш-диск с секретной информацией – во всяком случае, при покойной он обнаружен не был. Затем Кортина покинула заведение, а Валерия Федоровна осталась за столиком. Примерно через двадцать минут Кудимова скончалась.

– Убийство? – колыхнулся один из полковников. – Эта американка отравила своего агента?

– Невероятно! – откликнулся другой. – Каков смысл, мотивация?

– Допустим, я сейчас фантазирую на ходу, противник, наконец, узнал, что Валерия Федоровна была все эти годы двойным агентом. И они решили с ней расправиться. Отомстить. Совершить акт устрашения.

– Чрезвычайно непрофессионально, – заметил хозяин кабинета. – Трудно представить, чтобы нечто подобное вообще могло случиться. Очень сомнительно, что наши коллеги из Лэнгли решили в один прекрасный момент нарушить все конвенции. Разведчиков не убивают.

– Может быть, эксцесс исполнителя? – упорствовал первый. – Допустим, личные неприязненные отношения, которые сложились у Кудимовой с этой Кортиной? Она ей за что-то, к примеру, мстила?

– Еще более непрофессионально.

– В любом случае, – прервал обсуждение председательствующий, – версия требует проработки. Поэтому следует эту Кортину вызвать в полицию на допрос – наша полиция ведь должна расследовать внезапную смерть, не правда ли? – и под прикрытием дознавателя побеседовать с ней. Займитесь этим, подполковник, – он кивнул докладчику.

– Слушаюсь. Однако должен доложить, что между встречей с американкой и моментом смерти Кудимова имела еще один контакт – как я понимаю, совершенно не запланированный. Примерно в пятнадцать сорок за ее столик уселась некая Виктория Спесивцева. – На экране вспыхнула новая фотография с камеры видеонаблюдения: девушка, не старше тридцати, хорошо одетая, в солнцезащитных очках, возникает на пороге «Урании». Затем появилась другая фотография все той же особы – официальная, с паспорта, и докладчик прочитал установочные данные на нее: – Спесивцева Виктория Викторовна, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения, постоянно проживает в городе М. по адресу ***, работает в городе М., в компании «Властелин-М», не замужем, образование высшее. Допуска к секретным сведениям не имеет, в связях с экстремистскими организациями и контактах с установленными агентами иностранных разведок не замечена. Ничего компрометирующего ее, кроме штрафов за превышение скорости, не найдено. Контактов с Кудимовой в прошлом она не имела. Итак, вчера, около пятнадцати часов десяти минут, то есть практически следом за Валерией Федоровной, Спесивцева входит в то же кафе. Около двадцати минут она сидит в одиночестве – там, откуда хорошо просматривается столик, за которым находятся Кудимова и Кортина. – Щелчок мыши, возникла схема кафе, которая дополнилась еще одним крестиком: местом расположения новой гостьи. – Разговор американки с Валерией Федоровной, как свидетельствует следственный эксперимент, ей слышен не был. После того как Кортина уходит, а Кудимова остается (время – около пятнадцати часов сорока минут), Спесивцева подсаживается за столик к последней. Начинается их разговор – как свидетельствуют сотрудники кафе, происходит он напряженно, на повышенных тонах. Девушка явно чего-то требует у пожилой женщины. Та не соглашается. В чем конкретно состояла суть конфликта, никто не показал. Наконец, примерно после десяти-пятнадцати минут общения, Спесивцева, раздосадованная, покидает кафе. Через две-три минуты бармен обращает внимание на плохое самочувствие Кудимовой. К ней подходит официантка – и они вместе с барменом немедленно вызывают полицию и «Скорую помощь». «Скорая помощь» прибывает через девять минут и констатирует смерть.

– Давайте подробней про Спесивцеву, – прервал говорящего генерал. – Зачем она приехала из своего М.? Что делала в Москве? Какого черта отправилась к Кудимовой?

– Моими сотрудниками проделана большая работа, – кивнул докладчик. – Люди практически ночь не спали. – Председательствующий поморщился на столь неприкрытый пиар трудовых усилий, однако подполковник настолько быстро проскочил момент саморекламы, что его и упрекнуть было невозможно, и продолжил в прежнем темпе: – Анализом видеокамер наблюдения, биллингом телефонных переговоров, а также опросом свидетелей удалось установить следующее: Спесивцева, оформив по месту работы отпуск на семь дней, прибыла в Москву четвертого дня. Остановилась в квартире, которой она владеет на правах собственности по адресу: проспект Мира, дом ***, квартира ***. Позавчера, представившись корреспонденткой газеты «К‑ский вестник», встречалась с председателем совета ветеранов предприятия «Авиамоторостроительный завод» Георгием Михайловичем Пайчадзе. Мои орлы поговорили с Пайчадзе, и он сообщил им, что у него создалось впечатление, будто главный интерес у этой так называемой корреспондентки вызывали, кто бы вы думали, Валерия Федоровна Кудимова и Федор Кузьмич Старостин…

– Минутку! – остановил докладчика генерал. – Старостин Федор Кузьмич – отец Валерии Федоровны?

– Именно! – торжествующе воскликнул подполковник. – Старостин, генерал-лейтенант МГБ в отставке, некогда прикрепленный сотрудник и бывший секретарь парткома авиамоторостроительного завода, скончался в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году.

– Значит, эта девчонка, Спесивцева, – уточнил один из полковников, – зачем-то стала ворошить прошлое нашего агента?

– Совершенно справедливо замечено! – поднял указательный палец докладчик. – Что доказывают ее дальнейшие действия. В тот же день Спесивцева посетила Радия Рыжова, армейского подполковника в отставке, проживающего в дачном поселке Черенково, и провела в его доме ночь.

– Радий Рыжов? – нахмурился генерал. – Это еще кто такой? И какая между всеми ними связь?

– Как нам удалось установить, – с почти нескрываемой гордостью проговорил докладчик, – Рыжов обучался в московском авиационном институте с пятьдесят третьего по пятьдесят девятый год – в одной группе с Валерией Федоровной Кудимовой, в девичестве Старостиной.

– И впрямь – эта Спесивцева взялась ворошить прошлое, – заметил генерал.

– На следующий день, вчера, Спесивцева с утра побывала на Богословском кладбище в Москве, где, как нам удалось установить, интересовалась могилой – как вы думаете кого? – Федора Кузьмича Старостина. После чего отправилась к месту жительства Валерии Федоровны на Кутузовский проспект и начала вести за ней наружное наблюдение. Дважды при этом ей звонила, по городскому домашнему телефону и по мобильному, разговоры продолжались три и пять секунд соответственно – только успеешь «алло» сказать. Когда Кудимова вышла из дома, Спесивцева последовала вслед за ней – и оказалась в кафе «Урания».

– С чего у молодой девчонки, – вдруг воскликнул один из участников совещания, – вдруг возник такой интерес к Федору Кузьмичу Старостину, который и умер-то лет тридцать назад?!

Ему никто не ответил. Генерал почесал подбородок.

– Спесивцева… Рыжов… – сказал он. – Где-то я уже слышал, в связи с Кудимовой, эти фамилии…

– Именно! – ликующе кивнул подполковник-докладчик. – Наверняка слышали.

– Вы хотите сказать: опять всплыло то, старое дело?!

– Так точно! Прошлое – оно ведь такое: если его как следует не похоронишь, оно не отпускает.

– Красиво говорит, а? – усмехнулся генерал, апеллируя к другим участникам совещания, и все они верноподданнически засмеялись. – Все ясно, подполковник. Давай, бери за жабры эту Спесивцеву и прессуй ее хорошенько: почему конкретно она Кудимову хотела убить, а главное, как ей это удалось.

Московская область, город Королев.

Владислав Иноземцев

В институте ЦНИИМаш, бывшем НИИ‑88, ему предложили выделить машину, но он отказался. И на своей тоже к ним не порулил. Охота была по пробкам полдня торчать!

Иное дело – электричка. Поедет он в противоположном потоку направлении: утром отправится за город, в сторону Подлипок, вечером вернется в Москву. Поэтому столпотворения в вагоне не будет. Владислав Дмитриевич спокойно сядет на свободную лавку, еще раз просмотрит тезисы своего выступления. А вечером, после лекции, поглядит в окошко, поностальгирует. Сколько он уж не ездил на электричках? С тех пор как из «королевской фирмы» (как он по старинке называл свое место службы) уволился и перешел на преподавательскую работу, в столице осел. А дачи у него нет. Значит, к электропоездам не подходил лет двадцать – двадцать пять. И один Бог теперь знает, когда доведется еще поехать.

Ярославский вокзал поразил его препонами и барьерами на пути к электропоезду. Раньше секретные предприятия с таким рвением не охраняли. Даже мышь, казалось, на платформу не проскочит. Автоматы, турникеты. Охранники, как церберы, неотрывно следят за проходящими. Нет, он, конечно, не с луны свалился и знал, что на железной дороге вовсю борются с безбилетниками – но не думал, чтобы настолько вдумчиво, не на жизнь, а на смерть. В его времена, как он помнил, действовал лозунг: совесть – лучший контролер. И всерьез считалось, что тетки, которые, может, раз в месяц билетики в поездах проверяли, скоро и вовсе отомрут – за ненадобностью.

Однако вместо объявленного к восьмидесятому году коммунизма в стране к девяностому неожиданно наступил капитализм.

Его громогласными вестниками стали в том числе продавцы разнообразнейшего скарба, которые проходили вагон один за другим, во всю ивановскую рекламируя свой товар – иные даже с микрофонами: лейкопластыри! обложки на документы! экраны от солнца! наборы фломастеров! средства от запаха в дачном туалете! от комаров! пятновыводители! губки! заводные вертолеты! Сосредоточиться на работе стало совершенно невозможно, Иноземцев плюнул и решил посмотреть в окошко. Денек летний, солнечный, яркий. Листва молодая – в такую пору даже суетная Москва преображается, что говорить о пригородах!

Пролетели Маленковскую – а ведь он еще помнит живого Маленкова, и как его сняли, и как они, студенты – Вилен Кудимов, Радька Рыжов, Лерка Старостина (ставшая вскоре Кудимовой), – ходили по Москве и голосили невесть кем сочиненную песню: «Нас не купишь ни водкой, ни золотом, не страшна нам враждебная сила: Маленков, Каганович, Молотов и примкнувший к ним Шепилов». Шел пятьдесят седьмой год, всего ничего времени прошло, как умер ужасный усатый вурдалак, при котором не то что спеть или вымолвить что-нибудь запретное – подумать боялись. Но в пятьдесят седьмом легкая фронда уже не возбранялась, холодила сердце. А теперь никто и не помнит, кто такой Маленков – а ведь был премьер-министр, вальяжная, весомая фигура, не чета нынешним. Георгий Максимилианович, шутка ли! Кстати, станция Маленковская, вспомнил Владик, говорят, на самом деле не имеет к нему отношения, а не то, как попал Маленков в опалу, ее б живо переименовали.

А вот Лосиноостровская. Эта остановка к нему, Владику, непосредственное отношение имела. Он здесь в начале шестьдесят второго года снял квартиру – до сих пор помнит адрес: улица Коминтерна, а дальше… забыл? Да, выходит, забыл. Но навсегда запомнил, как впервые привозил сюда Галку. И как потом жил здесь вместе с Юрочкой.

Эх, Галка, Галка… Вторая жена, Марина, была ей не чета: ровная, спокойная, хозяйственная, рассудительная. Только благодаря Маринке и ее заботе он дослужился до доктора наук и профессора. А ведь в технических дисциплинах, да в советское время, это куда как сложно было. Марина оказалась прекрасной супругой, любящей и заботливой. Но почему сейчас он все чаще вспоминает не ее, покойницу, – а Галю?

Почему Галя, бывает, снится ему по ночам? Почему по ней, матери их единственного сына, он все чаще скучает? Почему ему так хочется повидаться с ней? Почему так жаль, что в своей жизни он не удержал ее? Почему ее судьба и характер, строгий и прямой, снова привлекают его?

Москва.

Галя

– Девушка, вы выходите?

Она вздрогнула и обернулась.

Молодой парень, стоявший позади нее в троллейбусе – чистый, румяный, кровь с молоком, – когда увидел лицо очень немолодой женщины, аж покраснел.

– Ой, извините.

– Ничего. Мне даже нравится. Только не называйте меня теперь, чтобы исправиться, бабушкой. Да, я выхожу.

Она не спеша спустилась по ступенькам троллейбуса – увы, куда-то навсегда исчезла прежняя прыть. А парень, сбежавший сзади по ступенькам, порскнул по своим делам, даже не попрощавшись.

Что ж, неудивительно, что он обознался. Она ведь до сих пор, как говорится, сзади пионерка, спереди пенсионерка.

Галя вышла на Ленинском проспекте, на площади с памятником Гагарину. Сорокаметровый Юра Самый Первый, изготовленный из титана, стоял в «тадасане» – йоговской «позе горы», устремленный ввысь, к небу. Странно, что идеологические начальники в восьмидесятом, когда этот монумент в ударном порядке открывали к Московской олимпиаде, связи памятника с полузапретной и подозрительной тогда йогой не заметили и скульптора не поправили. Впрочем, кто из чиновников мог знать тогда, что такое «тадасана»?

Вот он кем стал, Юра, сорокаметровым титановым человеком. А ведь он для нее когда-то был просто Юркой. Все они тогда были друг для друга Юрками, Лешками, Гришками, Вальками, Галками. Но он и тогда был лучшим: самым веселым, красивым, компанейским, заводным. А может, на него тогда уже лег солнечный отсвет его всемирной славы, и это приподнимало его над другими? Так или иначе, он и впрямь был номер один. И как жалко, что он был женат. И строгие, более чем монашеские нормы первого отряда никогда бы не позволили ему уйти из семьи. А увести его хотели бы многие – ясный, умный, заводной, веселый и бесстрашный – он был образцом настоящего советского парня.

Слезы подкатили к горлу, выступили на глазах, едва не полились по щекам. Прохожие с удивлением оборачивались на нее: стоит бабка, стройная, хорошо одетая, на провинциалку не похожая, пялится на памятник и едва не плачет. Нет, нет, надо прекратить эту мерехлюндию и влиться в бодрый столичный ритм, помчаться по своим делам – тем более ноги пока носят, сердце бьется ровно. И даже на вышеупомянутую йогу она трижды в неделю в близлежащий спортклуб ходит – правда, перевернутые асаны больше не делает. Как там они балагурили пятьдесят лет назад в Звездном городке (который тогда еще не назывался Звездным): «Почему нас отбирали – по здоровью, а спрашивают теперь по уму?» Шутку, кажется, он и пустил в оборот – Юра Самый Первый.