Вопросительная история России

Оба, и Олег, и Ольга противопоставляются в летописи своим незадачливым преемникам – Игорю и Святославу. Жадность Игоря и бессмысленная удаль Святослава, явно «оттеняют» политические таланты Олега и Ольги.

Наконец, стоит обратиться к истории слова. Оба имени, Ольга и Олег, происходят от скандинавского «хельги» – «святой», «находящийся под покровительством богов».

Эти обстоятельства позволили некоторым историкам предположить: слова «олег» и «ольга» в древнейшей летописи не являлись личными именами. Скорее, это были прозвища, титулы, означавшие, «жрец» и «жрица». Именно жрецы должны были на время малолетства князя исполнять роль правителя. Всячески подчёркивая хитроумие Олега и Ольги, летописец отдавал должное представлению об особом даре жрецов. Только «вещий» мог воспринять волю богов и следовать предначертаниям судьбы.

Если дело обстоит именно так, мы вряд ли когда-нибудь узнаем первоначальные имена Олега и Ольги.

Почему Ярослав – Мудрый?

Иван – Грозный, Пётр – Великий, а Ярослав – Мудрый. Трудно себе представить, что могло быть иначе. Между тем, своё прозвище великий князь киевский Ярослав Владимирович получил через пять веков после смерти: так назвали его московские летописцы XVI столетия, а позже с ними согласился известный историк Николай Карамзин. Но почему из десятков древнерусских князей именно Ярослав удостоился столь почётного прозвища? Какие основания были у потомков именно его признать Мудрым?

Чтобы составить мнение о первых князьях, и Карамзин, и московские летописцы XVI в. обращались к «Повести временных лет». Заглянем и мы в древнейшую русскую летопись. И вот тут нас ждёт неожиданность. Привычный своей мудростью Ярослав оказывается или вовсе без прозвища или с прозвищем далеко не лестным. Обычно «Повесть временных лет» называет нашего героя просто Ярославом, а однажды сообщает о противниках князя, называвших его «Хромцом», то есть хромым.

Стоит, однако, почитать список княжеских дел, как всё, казалось бы, встаёт на свои места. Летописец стремится убедить читателя в высоком уме, благочестии и политической искусности Ярослава. Прежде всего, князю пришлось одолеть в борьбе за киевский престол коварного брата – Святополка Окаянного. И как же иначе можно назвать человека, по воле которого были убиты ни в чём не повинные братья Борис и Глеб, будущие первые русские святые? Сам же Ярослав, как гласит летопись, читал ночью и днём, «засеял книжными словами сердца верующих людей», основал библиотеку в Софийском соборе. Работали при ней переписчики и переводчики – целая академия по меркам XI столетия! Не забывал Ярослав и о просвещении простого народа: платил жалованье монахам за распространение знаний. Кроме того, князь прославился основанием великих соборов, и в их числе знаменитой Софии Киевской.

Получив из летописи все эти сведения, позднейшие составители русской истории просто не могли не заключить, что Ярослав – Мудрый. Но с XVI в. много воды утекло. В распоряжении современных историков оказались и другие сведения о Ярославе. Появилась возможность проверить рассказ древнейшего летописца.

При сравнении выяснилось, что «мудрость» Ярослава вовсе не так однозначна, как могло показаться читателям «Повести». Например, из рассказа скандинавского воина, «Эймундовой саги», следует, что убийц к Борису подослал ни кто иной, как Ярослав. Он же, по всей вероятности, «позаботился», чтобы «Окаянным» (братоубийцей) предстал в летописи ни в чём не повинный Святополк. Что касается строительной деятельности Ярослава и здесь не обошлось без «приписок». «Повесть временных лет» утверждает: Софийский собор в Киеве основан в 1037 г. Ярославом. А вот недавние изыскания археологов показали – строить Софию начали на 12 лет раньше, в 1015 г.. Основателем величайшего древнерусского собора оказался не Ярослав, а его отец Владимир, креститель Руси.

Итак, идеализировать Ярослава не стоит. Но не признавать за ним талантов тоже нельзя. Дипломатические успехи, обширное строительство, начала законодательства – всё это достижения Ярослава Владимировича.

Да, он хотел казаться лучше, чем был. Ярослав и его сыновья позаботились о том, чтобы в летопись попал «подправленный» вариант политической биографии князя. И вот тут мы сталкиваемся с некоторой неувязкой. Тот же летописец, который «обелил» Ярослава в истории с братьями и «приписал» ему Киевскую Софию, не преминул рассказать о кличке, полученной Ярославом от врагов. Они называли князя Хромцом. Прозвище имело под собой все основания: Ярослав действительно хромал. Исследование останков князя, захороненных в Софийском соборе, зафиксировало врождённый вывих тазобедренного сустава в сочетании с ранением правой ноги. Но что стоило летописцу «забыть» о хромоте Ярослава, раз он промолчал о более существенных недостатках?

В том-то и дело, что современники не только не хотели молчать о хромоте Ярослава, они выставляли её напоказ. О хромоте сообщали иностранные хроники, о ней говорилось в Новгородской летописи: «Был же хромоног, но умом совершен, и храбр на рати, и христианские книги сам читал». Получается, что, превознося князя за ум и храбрость, летописец начинает не с этих достойных похвалы качеств, а с княжеской хромоты. Конечно, хромал на древней Руси не каждый князь, это была отличительная черта Ярослава. И всё же, почему летописец, явно настроенный Ярослава хвалить, начинает с хромоты?

Попробуем подойти к вопросу иначе. Ведь тысячу лет назад люди могли думать не совсем так, как мы. А что, если хромота в глазах летописца не такой уж недостаток? Не случалось ли современникам Ярослава хвалить и других за какие-нибудь физические недостатки? Оказывается – случалось. В соседней Скандинавии.

Когда Русью правил Ярослав, в Исландии и Норвегии расцвела поэзия скальдов. Скальды сочиняли стихи о богах и героях, о битвах и мести, о подвигах и славе. Считалось, что языком скальда движет Один, бог поэзии и вдохновения. Слово скальда в глазах современников обладало магической силой. Скальду верили, как пророку, и боялись, как колдуна. Хвалебная песнь, сложённая скальдом, могла вознести правителя на невиданную высоту. Но горе конунгу (королю), которого скальд задумает высмеять.

Но не только о знатных людях, конунгах и ярлах, пели скальды. Кое-что сообщали они и о себе, и не самое приятное. Скальды изображали себя внешне безобразными, грубыми людьми. Чем вдохновеннее стихи, тем уродливей автор. Чем ужасней облик поэта, тем прекрасней его поэзия. Скальда нужно было слышать, а не видеть. Красавцев на свете немало, но что их слова? Уродство скальда – вот признак особого дара и особого знания.

В физических недостатках древние скандинавы видели признак близости к высшим силам. И правителям тоже захотелось стать некрасивыми! Норвежские и шведские короли получали прозвища, довольно странные, с нашей точки зрения – Свинья, Синезубый, Толстый. Последний, по имени Олаф, был современником Ярослава. Оба они оказались соперниками в борьбе за руку и сердце шведской принцессы Ингигерд. Ну и выбор был у принцессы! Между Толстым и Хромцом. Принцесса пошла замуж за Ярослава и стала великой княгиней киевской. Но, может быть, не так уж она и страдала? В своём XI в. принцесса знала: оба её жениха – люди необыкновенные, отмеченные божественной печатью. Некрасив – значит, умён. Не случайно, в дальнейшем с Олафом и Ярославом произошла сходная перемена. Норвежского конунга Олафа Толстого потомки назвали Олафом Святым, а русский князь Ярослав Хромец стал Ярославом Мудрым.

Если соседи-скандинавы считали физический недостаток признаком особой силы и ума, на Руси в ту эпоху вполне могло сложиться похожее мнение. Тогда понятно, почему о хромоте Ярослава говорили прежде, чем перечислить славные княжеские дела. Хром – значит, мудр. Если так, прозвище «Мудрый», которым наградили Ярослава потомки, – отголосок прозвища «Хромец», которым нарекли его современники.

Ярослав бывал разным. Но казаться хотел мудрым. Таким и остался в истории.

Как самый старый город новым оказался?

Принято основание древнерусских городов связывать с их первым письменным упоминанием. Если следовать этой традиции, старейшим следует признать Новгород, упомянутый в Никоновской летописи под 859 г. Чуть «младше» оказались Ладога, Изборск, Ростов, Муром – они названы в Повести временных лет под 862-м г. Разумеется, упоминание Новгорода на три года раньше «соперников» могло быть чистой случайностью: отсюда вовсе не следует, что других городов в это время не существовало. И, всё же, никто не будет отрицать, что Новгород – один из старейших городов нашей страны. Как же образом он стал именоваться Новгородом – новым городом?

Словом «город» на древней Руси называли крепости. Некоторые исследователи полагают, что когда-то на месте Новгорода находились три поселения трёх племенных союзов – ильменских словен, кривичей и мери. Позднее жители этих поселений договорились и воздвигли общую крепость. По отношению к старым племенным укреплениям она была новой, и её стали называть Новгородом.

Другие историки считают, что «старый город» прежде располагался на холме, который и ныне возвышается у истоков Волхова и называется Городищем, то есть заброшенным городом. Со времён легендарного Рюрика и на протяжении нескольких столетий в поселении располагались князья со своими дружинами. Но собственно город вынужден был переселиться и «покинуть» княжескую резиденцию. Площадь холма, на котором расположено Городище, невелика. Во время половодий холм становится островом. Поэтому, когда возможности роста старого города были исчерпаны, примерно двумя километрами севернее, ниже по течению Волхова, был основан новый город – Новгород.

Как бы то ни было, Новгород – не единственный древний город с «новым» названием. Свои старые «новые города» есть и в других странах: английскому Ньюкаслу – около двух тысяч лет, итальянскому Неаполю – две с половиной, тунисскому Карфагену – почти три.

А знаете, как называется самый старый мост Парижа, построенный ещё в XVI в.? Правильно, новым мостом!

Как сосчитали вече?

При имени «Новгород» сразу же вспоминается вече. Конечно, народные собрания происходили и в других древнерусских городах, но вече новгородское прославлено особо. В XIII в. новгородцы изгнали представителя киевского князя, и с тех пор только вече решало, как жить новгородскому государству. Летопись описывала веча как шумные собрания, нередко завершавшиеся столкновением партий на мосту через Волхов.

Первые русские историки представляли себе вече как собрание всех взрослых мужчин, «сонмище людское». Однако со временем стали зарождаться сомнения. Известно, что в период расцвета в Новгороде проживало порядка 30 тыс. человек. Взрослых мужчин – 4—5 тыс. Но столько людей, да ещё без микрофона, ни о чём непосредственно договориться не могут.

Между тем мы знаем, что новгородское вече обсуждало сложные вопросы и выносило вполне разумные решения. Вечу удавалось избирать должностных лиц, устанавливать налоги, утверждать договоры. Сколько же людей на самом деле входило в вече? И кто это были такие?

Разрешить загадку удалось известному археологу Валентину Лаврентьевичу Янину. В распоряжении учёного были некоторые письменные свидетельства. В 1331 г. немецкие послы сообщали: городом управляют «триста золотых поясов». Летопись указывала: вече чаще всего происходило на Ярославовом дворище. Так называлась площадь на Софийской стороне, где некогда стояли хоромы князя Ярослава Мудрого. Кроме того, источники утверждали: на вече сидели.

Археологи во главе с Яниным тщательно обследовали территорию Ярославова дворища и определили его древние границы. А потом был проведён эксперимент. На площади поставили скамьи. На них сели участники археологической экспедиции и студенты новгородских вузов. Оказалось, что вечевая площадь вмещала от 300 до 400 человек. Число совпало с сообщением немецких дипломатов о «трёхстах золотых поясах».

Но кто же эти «золотые пояса», управлявшие Новгородом?

В ходе раскопок выяснилось: территория города делилась на усадьбы. Их хозяевами были бояре. Усадьба включала дом самого боярина, мастерские, жилища ремесленников и занимала солидную площадь до 2000 тыс. квадратных метров. Археологи подсчитали: таких усадеб было приблизительно 300. И снова – знакомая нам цифра. Совпадение вряд ли случайно. Янин предположил, что древние новгородские землевладельцы и предприниматели – бояре – как раз и составляли вече: именно в их руках сосредотачивалась власть. 300 человек – вполне обычное число и для современных парламентов. Разумеется, трёмстам людям тоже не просто договориться, но, в отличие от 4—5 тысяч, всё-таки возможно.

А как же шумные собрания, гомон толпы, столкновения на мосту? Неужто всё это – фантазия летописца? Скорее, правда. Когда обсуждались особо значимые вопросы и обозначались непримиримые позиции, бояре приводили своих работников. Те заполняли ближайшие улицы и криками поддерживали хозяев. Видимо, такие бурные веча случались нечасто. Именно поэтому они привлекли внимание летописцев и «вошли в историю».

Почему всем посёлкам по 500 лет?

В 2000 г. множество посёлков Ленинградской области отмечали свой юбилей. Им исполнялось 500 лет. Праздник справляли Мга, Извара, Парголово, Лисий Нос, Сиверский и десятки других. Как же они умудрились «родиться» в один год – 1500-ый?

Попробуем заглянуть на пять веков назад. Земля нынешней Ленинградской области принадлежала Великому Новгороду. Свои владения новгородцы делили на пять частей – пятин. Там, где теперь раскинулся Петербург и его окрестности, простиралась Водская пятина. Своё имя она получила от населявшего её финского племени водь. В 1499—1500 гг. новгородцы решили определить, сколько в пятине пахотной земли, селений, людей и какие налоги надлежит им платить в казну. Так появилась «Переписная окладная книга Водской пятины», текст которой дошёл до наших дней. В книге впервые упомянуты многие посёлки, сохранившиеся и поныне. До того, как попасть в новгородскую налоговую ведомость, эти селения могли существовать многие десятилетия и даже столетия. Но более древних записей о них не сохранилось.

На Руси издревле было принято считать возраст городов и селений от первого упоминания. Так и вышло, что десятки посёлков в окрестностях Петербурга оказались ровесниками и отпраздновали свой солидный юбилей в одном и том же году – 2000 г.

К чему привёл несостоявшийся конец света?

Конец света люди назначали неоднократно. И чаще всего забывали о нём за будничной суетой. Но в средние века его не просто ждали, к нему готовились.

Мы называем средние века средними. Между чем и чем? Древностью и новым временем – так нам привычно думать. Но французские богословы XIII века, сочинившие этот термин, вкладывали в него иной смысл. Главные события человеческой истории, с их точки зрения, – первое и второе пришествие Христа. Второе пришествие – Страшный суд, конец света представлялось им грядущим событием. А то, что поместилось между двумя пришествиями, это и есть средние века. Так что само название эпохи – памятник её главному ожиданию.

Вспомним историю Руси. О её начале мы узнаём из «Повести временных лет». Что значит «временных»? И как правильно ставить ударение? Ответ на второй вопрос зависит от ответа на первый.

Одни учёные полагают, что «временн′ые» значит «прошедшие». Было такое значение у слова в древнерусском языке. Летопись рассказывает о годах, которые минули, ушли в прошлое.

С этой версией, однако, согласны не все. У летописи есть одна странность. Она наполнена множеством цитат: из Библии, из античных и византийских авторов. Автор «Повести…» Нестор использует тексты, которых не могли знать, в большинстве своём, его современники. И князья не могли. Военные походы и политические интриги не оставляли им времени достичь той высочайшей учёности, коей владел монах Нестор. Но кому же тогда предназначал он «Повесть»? Ведь всякий писатель рассчитывает на читателя. Историк И. Н. Данилевский предположил, что Нестор создавал летопись для будущего читателя, и читателя всеведущего. Иначе говоря, для Бога, пришествия которого ждали. Если дело обстоит таким образом, ударение надо ставить на первый слог: «Повесть вр′еменных лет» – переходных, непостоянных. Лет накануне Вечности.

А теперь обратимся к концу средневековья. Наступил год 1492, по христианскому летоисчислению – 7000-ый от Сотворения мира. Круглые даты всегда действуют на воображение, а тут ещё и магическая семёрка… Большинство европейцев считали, что именно в этот год должен наступить конец света. Так думали, однако, не все. Колумб, к примеру, ожидал Страшный суд примерно через полтора века. Он полагал, что новые земли с их несметными богатствами ещё успеют пригодиться добрым христианам. Его каравеллы, видимо, не случайно покинули берега Испании в 1492 г. Как бы опровергая увереннсть своих современников, Колумб отправился открывать Новый свет в тот год, когда Старый ожидал конца времён.

Ещё большим скептиком относительно конца света оказался великий князь московский Иван III Великий. Он твёрдо верил, что людям не дано знать, когда их призовут на Страшный суд. И потому Иван занимался делами вполне земными. Календари в Европе не составлялись далее 1492 г. – зачем, если земная жизнь завершиться? Иван же, наоборот, в 1492 г. реформировал календарь: перенёс празднование Нового года с 1 марта на 1 сентября. Этот акт подчёркивал: новый год будет, причём ещё не однажды.

В отличие от деда Иван IV Грозный, не сомневался в скором приходе Страшного суда и, как показали недавние исторические изыскания, готовился к нему. На протяжении XIX—XX веков едва ли ни самым загадочным явлением русской истории представлялась учреждённая Иваном Грозным опричнина. Деление собственной страны на две части, «лучшую» – опричнину и «худшую» – земщину, массовые казни, опричное войско, проводившее ночи в монашеском смирении, а дни в безудержном кровавом разгуле – всё это порождало неизменный вопрос: зачем? Внимательное прочтение источников привело современного исследователя А.Л. Юрганова к выводу: опричнина представляла собою попытку царя подготовиться к концу света. Иван видел своё особое предназначение в наказании зла накануне Страшного суда. Царь полагал, что, прибегая к наказанию «нечестивых», облегчает загробную участь их душ, спасает для вечной жизни. Тех же, кто оставался жить, Иван Грозный, по его собственному признанию, «спасал страхом»: зримое напоминание о посмертных муках должно было наставить поданных на праведный путь. Видимо, царь был не одинок в своих воззрениях. Среди его жертв встречались и те, кто благодарил царя за мучения и казни. Но большинство современников, как и потомков, «милости» царя не оценило: в истории он остался «Грозным».

Ожидание конца света ещё лет сто будоражило умы европейцев, и порой не без пользы. Чаще всего датой второго пришествия называли 1666 г. – всё та же магия цифр! В Англии сторонникам скорого светопреставления придавала уверенности разыгравшаяся эпидемия чумы: вот оно, начало конца. Так что работа Кембриджского университета приостановилась: к чему учиться, если близок всеобщий финал? Оставшись не у дел, молодой преподаватель Исаак Ньютон отправился на ферму своих родителей Вульсторп. У него теперь было много времени для размышлений. Именно там, в деревенской глуши, Ньютон разработал научную программу, которую будет осуществлять всю жизнь. Основы дифференциального исчисления, взгляд на природу света, мысль о всемирном тяготении – всё это зарождалось в тиши фруктового сада. Как знать, случилась бы «Вульсторпская осень», если бы не мысли о Страшном суде?

Люди не увидели конца света, но история хранит следы его напряжённого ожидания.

Почему Иван Грозный слушался Ивана Пересветова?

С 1549 г. на имя молодого царя Ивана Васильевича, будущего Грозного, стали поступать жалобы, или как их тогда называли, челобитные, необычного содержания. Их авторы ничего для себя не просили. Они жаловались не на личные обиды, не на плохих воевод и неправых наместников, а на порядок дел в государстве. Особенно красноречив был дворянин по имени Иван Пересветов. Он осмелился жаловаться дважды и не только критиковал порядки в стране, но и давал царю советы, как поступать впредь. И, если в первой, «Малой челобитной», Иван Пересветов лишь излагал свои взгляды, то во второй, «Большой челобитной», настаивал на изменениях. Как же отреагировал грозный царь? Казнил Ивана Пересветова за подобную дерзость или не обратил на его разглагольствования никакого внимания? Ни то, и ни другое. Царь… последовал советам своего дворянина.

Чем был недоволен Пересветов и что советовал делать? Мысли свои царский «воинник» выражал иносказательно. Он описал порядки в Византии перед её падением, и заключил, что могущественная византийская держава перестала существовать, поскольку в ней не было «правды»: всем заправляли «ленивые богатины» (намек на бояр), а «воинники» (дворяне) оказались оттеснены от престола. Читатели должны были понять, что московскую Русь может ждать подобная судьба, если царь не водворит в ней «правды». На смену государству, где всем заправляла аристократия, должно было прийти государство, где все нити власти сходились бы к одному царю. С врагами Пересветов советовал расправляться безжалостно, опираясь на верных дворян. «Государство без грозы, что конь без узды», – писал он.

Последующая деятельность Ивана IV оказалась воплощением программы, которую начертал автор челобитных. Собрав круг советников («избранную раду»), царь начал преобразования. Реформы должны были укрепить его власть. Не всё получалось. Вполне рациональный период реформ сменился кошмаром опричнины. Но цель стояла всё та же: ни с кем власти не делить, «грозу» наводить руками преданных «воинников».

Отчего же мысли дворянина Пересветова оказались столь близки Грозному? Почему слова «Челобитных» и дела царя поразительным образом совпали? Многие историки уверены: Иван Пересветов и Иван IV – одно и то же лицо. Можно сказать иначе: «Пересветов» псевдоним Грозного. В «Малой» и «Большой челобитных» царь жаловался самому себе и себя же поучал. Было бы странно не последовать совету столь важного лица.

Вот аргументы учёных. Во-первых, «Челобитные» написаны превосходным стилем, выдающим человека весьма начитанного. Предположить такую образованность у рядового дворянина XVI в., каковым представляется Иван Пересветов, трудно. Большинство его «коллег» были попросту неграмотны. В отличие от царя, который по отзыву летописца был «зело книжен», а по оценке выдающегося историка В. О. Ключевского, являлся самым талантливым писателем своего времени.

Во-вторых, Ивану Грозному всегда было свойственно актёрство, притворство, игра напоказ. Свою политическую «карьеру» он начал с похода во владения крымского хана. Вполне традиционное для князя действие. В начале правления он должен был продемонстрировать своё полководческое дарование. Выступив в поход, Иван не достиг поставленной цели, однако повёл себя весьма экстравагантно. По словам летописца, он «гречиху сеял, на ходулях ходил и в саван наряжался» – разыгрывал крестьянина, скомороха и мертвеца. Притворно унижая себя, Иван демонстрировал своё абсолютное превосходство. Боярин не может уронить себя в глазах окружающих, не может притвориться крестьянином или юродивым, а царь может – он всё равно останется царём, наследственным владыкой, которому венец дарует сам Бог. Неудача похода еще не лишает его ни сана, ни послушания подданных. Разыгрывать спектакль Ивану Грозному предстояло ещё ни раз.

Так и появились на свет «Челобитные», позволявшие царю утверждать неограниченную власть как бы не по своей воле, а «по просьбе» служилого дворянина. «Глас народа – глас Божий», утверждали древние римляне. Иван Грозный был с ними согласен.

Между кем выбирала пушкинская старуха?

«Не хочу быть чёрною крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой». Вложив эти слова в уста старухи, А. С. Пушкин не указал, в каком веке она проживала. Зато очень точно очертил её характер. Она замахнулась ни больше, ни меньше на… Впрочем, чтобы это понять, нужно прежде разобраться, кто такие чёрные крестьяне, и кто – столбовые дворяне.

Чёрными или черносошными называли крестьян XV—XVII веков, проживавших на «чёрных», т. е. свободных от помещика землях. Разумеется, с этих земель приходилось платить налоги в государственную казну, но никакой ближний «хозяин» над крестьянским миром не стоял. Чёрный крестьянин оставался лично свободным человеком. Он мог податься в город и даже записаться в дворяне. Так продолжалось до петровского времени, когда чёрных крестьян стали именовать государственными. Вместе со старым именем они потеряли и былую вольность.

Выражение «столбовые дворяне» появилось примерно через 100 лет после того, как исчезло понятие «чёрные крестьяне». Случилось это в начале XIX в., при жизни автора «Золотой рыбки». К тому времени единое дворянское звание существовало и для тех, кто выдвинулся на царской службе недавно, и для представителей древних родов. Последним бывало обидно. Чтобы отличать себя от новой знати, они придумали выражение «столбовые дворяне». К «столбовым» причисляли тех, чьи предки ещё в XVI – XVII вв. были записаны в родословные книги – «столбцы». На тех же, чей род начинался не раньше петровского времени, «настоящие» дворяне смотрели несколько свысока.