Кровь. Закат

Еще мгновение – и земля ухнула куда-то вниз.

Они разом оказались выше самых высоких деревьев.

Бойцы смотрят на него. Он показывает им большой палец. Сует «дипломат» Сахно. Тот кладет его на пол и садится сверху. Кровник входит в кабину к пилотам.

«Ми-8». Старая проверенная вертушка. Но не та, на которой он летел сюда. Здесь нет вымпела ЦСКА. Нет голых сисек.

На приборной доске – крохотный иконостас. Три иконки со спичечные коробки размером.

Кровник хватает шлемофон. Он слышит голос командира соседнего борта:

– Полста Первый! Чебурашек забрали, возвращаемся на базу…

– Понял, Полста Первый!

В декабре семьдесят третьего на сирийско-израильской границе экипаж арабской «восьмерки» перебрасывавший отряд спецназа, заметил с воздуха большую диверсионную группу противника, возвращавшуюся с задания. Израильтяне буквально за три минуты до этого, совершив дерзкое нападение, выволокли из подорванного бронетранспортера сирийского генерала, и сейчас двигались в глубь своей территории. Спецназ произвел экстренную посадку под непрерывным огнем противника и, потеряв двух бойцов, буквально вырвал генерала у израильтян из рук и доставил на свой аэродром. Вертолет «Ми-8», в корпусе которого впоследствии насчитали 36 пулевых пробоин, смог выполнить 12-минутный полет и совершить посадку в расположении своих войск при отсутствии масла в основной гидросистеме и поврежденной маслосистеме одного из двигателей. Сержант Кровник наблюдал эту посадку своими глазами.

Их ощутимо клонит вправо, и он видит, как линия горизонта неожиданно меняет свое положение в пространстве: вертолеты, наконец набрав нужную высоту, синхронно начинают заходить на вираж.

Позже раз, за разом прокручивая следующие тридцать секунд своей жизни, он восстановил в памяти почти все целиком.

Кровник помнил, что хотел посмотреть на часы, но не успел: он увидел, как из плотной ваты облаков где-то впереди, нарушая все законы гравитации, вынырнуло хищное безупречное тело.

Кровник помнил, что целую секунду ему казалось, будто черный силуэт истребителя просто висит в воздухе вверх тормашками.

Он помнил, что испытал какой-то необъяснимый восторг от этого зрелища.

Он услышал, как кто-то из пилотов сообщил базе, что их атакуют. Он увидел четко выделяющийся в октябрьском небе стремительно растущий белый обувной шнурок.

Инверсионный след ракеты.

Кровник помнил, что хотел зажмуриться, хотел отвести взгляд, но так и не смог заставить себя. Он завороженно смотрел.

– Все, – сказал кто-то в наушниках. Командир их борта? Второй пилот? Он сам?

Ему показалось, что в соседний вертолет ударила молния: ослепительный сноп белого света мощностью в миллион фотовспышек.

Он успел подумать, что ослеп.

Что хрусталик оплавился, а зрачок превратился в уголь.

Он успел подумать, что лишился и слуха.

Что возможно все закончилось, и ракета пролетела мимо.

И в этот момент услышал взрыв.

Он почувствовал сильный удар. Его швырнуло куда-то в сторону потолка.

Едкий запах пополам с дымом заполнил салон.

Человеческий вопль, треск рвущегося фюзеляжа и вой двигателя.

Вертолет сильно накренился, крутанулся, словно большая юла вокруг своей оси, и десятитонной грудой металла ухнул вниз.

Кто-то стонет. Кто-то воет от боли в переломанных костях.

– Василич!.. Василич!.. – сквозь оглушительный звон в ушах.

Кто-то бьет его по щекам. Кто-то кричит прямо в его лицо. Он чувствует запах чеснока и человеческой слюны. Кто-то взламывает ампулу нашатырного спирта прямо перед его носом.

Капитан Кровник открывает глаза.

Он видит лицо. Перепачканное лицо с большими перепуганными глазами. Лицо улыбается.

– Василич! – облегченно восклицает его обладатель, – Фуууххх!

Это Сахно. Кровник трогает себя за ремень. Еще раз.

– Пхррр… – говорит Кровник и облизывает губы, – воды дай…

Сахно сует ему флягу. Кровник делает несколько крупных глотков, дергая кадыком. Снова ложится спиной на землю. Его оттащили от упавшего в тайгу вертолета. Скорее всего, тот же Сахно. Кровник слышит стоны откуда-то из-за ближайших деревьев.

– Цел? – спрашивает Сахно. – А?

Кровник сжимает и разжимает пальцы рук, сгибает ноги в коленях, шевелит обеими ступнями.

Крутит носом, с шумом втягивая воздух.

– Вроде да… – говорит он. – Вроде цел…

У него гематома за ухом, ноет плечо. Он смотрит на смятый кусок леса метрах в двадцати от себя и слышит странный звенящий треск в отдалении – словно сотня лесорубов прорубается сквозь густую таежную чащу.

Кровник приподнимается, потом осторожно встает в полный рост. Он еще раз ощупывает свое тело: бедра, плечи, живот, ягодицы.

Цел.

– Сколько живых? – спрашивает он.

– Пятеро… – Сахно мотает головой в сторону. – Двое раненых, ты, я и Луцик…

Кровник, наконец, понимает, что странный звенящий треск в отдалении никак не связан с лесорубами. Это горит тайга. И пахнет здесь соответствующе – изломанной горящей древесиной. Он видит отблески пламени. Видит, как сгущается тьма над этим местом. Как мгла цепляется рваными кусками черной материи за колючие кроны сосен. Словно огонь притягивает к себе липкие сгустки мрака.

Сумерки уже выглядывают из-за стволов, почти не таясь.

Кровник смотрит в небо: темнеет. Он переводит взгляд на Сахно.

– Вот… – говорит тот, протягивая ему черный кейс. Кровник берется за холодную пупырчатую ручку.

Тяжелый, зараза… Хоть бы хны ему: пара длинных царапин и небольшая вмятина.

Он опять смотрит в сторону пламени – дыма там все-таки больше чем огня. Это радует.

– Че горит? – спрашивает Кровник, – Наша вертушка?

– Не… – Сахно тыкает рукой в противоположную сторону, – Наша там… Мы туда навернулись. А это та, в которую ракета попала… Они даже «обманки» свои успели отстрелить, отвлекающие, но один хер…

Сахно качает головой.

– Ох, я и очканул!.. – говорит он.

Ракета.

Умная злая железяка.

Если бы умела думать, то пока летела к цели – размышляла бы что это она центр мира, точка опоры, пуп земли. Что это облака и лес вращаются вокруг нее, а не она сама согласно своим баллистическим характеристикам.

Она взорвалась, не долетев до корпуса, каких-то пять метров.

Она даже дернулась на отстреленные экипажем отвлекающие снаряды. На этот неуместный здесь и сейчас небольшой праздничный салют.

Но было уже поздно.

Ее акулье тело лопнуло титановой граненой шрапнелью.

Сотни крохотных раскаленных металлических кубиков, вращаясь, разлетелись по радиусу.

Сшибли верхушки нескольких сосен.

Изорвали нижний край облака.

Вскрыли вертолет, как консервную банку, начиненную человечиной.

Они с силой ударили «Ми-8» в левый борт, запрыгали внутри, рикошетя от плоскостей салона, перемалывая двигатель, людей, электронику и топливную систему в однородный фарш.

Вертолет взорвался в небе над тайгой, высветив на секунду ручей на дне глубокого оврага.

– Он просто в нас врезался, – сказал Сахно и стукнул ребром ладони по сжатому кулаку, – Ударил нас винтом в задницу… Отсек хвостовую часть… Тех, кто сзади был, тех просто пополам… Потом нас крутануло… А потом чувствую – падаем…

Его передернуло.

– И упали, – закончил Сахно.

Они вдвоем быстро шли между деревьями, поглядывая по сторонам: темнеет прямо на глазах.

– Рация цела?

Сахно покачал отрицательно головой.

– Кто ранен? – спросил Кровник – и тут же сам все увидел.

Он увидел вертолет, лежащий на вершине вздыбленного бурелома. Несколько неподвижных тел рядом с мятым, почти потерявшим первоначальную форму фюзеляжем.

– Слышь, зема… – тихо сказал кто-то за ближайшим деревом, – летчик, кажись, того…

Кровник увидел Леху Саморядова, привалившегося спиной к широченному, в три обхвата, стволу. Метрах в трех от него лежал и смотрел куда-то в кроны деревьев человек в летной форме. Вокруг валялось несколько выпотрошенных аптечек.

– А!.. – сказал Саморядов, – здорово командир… Я думал, это Петяня… думал зема мой… Луцик…

Леха был очень бледен, и Кровник очень быстро понял почему: перелом. Открытый. Кровник вдруг сообразил, что смотрит на кость и отвел глаза. Посмотрел Саморядову в лицо. Тот улыбался слабо углом рта.

– Почти не больно, – сказал он, – Петяня мне промедола вкатил…

Кровник кивнул.

Луцик вышел из-за дерева, держа за руку ребенка.

– Глаз алмаз! – Сахно покачал головой. – Где нашел?

– Сидел… Тут рядом, – Луцик слегка толкнул мальца в спину и перехватил автомат поудобнее. – Все… Больше никого.

Мальчишка. Чумазый. Комбинезон изорван в клочья – дырка на дырке. Глаза здоровенные, блестят в полумраке.

Полумрак. Пока еще «полу».

Кровник попытался улыбнуться.

– Как дела? – спросил он. – Ничего не болит?

– Молчит, – Луцик смотрел на мальчишку. – Морозится… или на самом деле немой. Но вроде целый.

Кровник наклонился, вытащил из пилотского планшета карту и расстелил на земле. Достал свою и тоже аккуратно расстелил ее рядом. Луцик и он встали на колени; Сахно, заглядывая им через плечо, подсвечивал фонарем. Кровник глянул в небо: пять-шесть минут – и стемнеет окончательно. Он бросил взгляд через плечо – лицо Саморядова белело в сгущающемся сумраке. Сидит, закрыв глаза.

– Так… – Кровник смотрел на компас. – Мы летели не больше пяти минут на северо-восток… а то и меньше… Это сюда… сейчас мы…

Он нарисовал на карте пилота невидимый овал, а в свою уверенно ткнул указательным пальцем:

– Мы где-то здесь… Вот тут железка…

Он быстро водил по карте своим обкусанным ногтем.

– Вот здесь она вдоль реки идет… Если вверх по течению – поселок и лесопилка… Так… Вниз по течению…

Он пристально всматривался в карту.

– Так, вниз еще одна лесопилка…

Они встали с колен и стали складывать карты по линиям сгибов. Кровник приблизился к Луцику и Сахно вплотную.

– Идем туда, где река пересекается с железной дорогой, – сказал он еле слышно. – В пять сорок пять там проходит поезд. Нам нужно быть там в пять сорок максимум. А лучше в пять тридцать. Идем всю ночь. В восемь – самое позднее в девять утра нужно выйти на связь.

И уже громче:

– Все! Выходим!

Саморядов открыл глаза.

– Зема!.. – позвал он, – Петяня!..

– Я здесь, – глухо сказал Луцик и присел рядом с ним, – Здесь я, Леха…

Кровник взял ребенка за теплую узкую ладонь, и они тоже подошли на пару шагов ближе.

– Дай гранату Петяня… Посижу тут… Подумаю… Подожду тут кое-кого, кому ночь мать родная…

Луцик молча, стал отстегивать гранату с пояса. Саморядов вытащил из кобуры пистолет и положил на живот. Он посмотрел на мальчишку, на Сахно, на Кровника. Приподнял угол рта:

– А что, командир… кровососы есть, а я думал, брешут. А они есть. Даже подписку дал о неразглашении. Девкам не расскажешь…

Он принял гранату из рук Луцика и положил ее к пистолету, на живот.

– А если правда, что они есть, то может и правда, что они живут вечно? А? Командир? Вот же живут люди!..

– Не люди… – помедлив, сказал Кровник. – От солнца дохнут, где же вечно?

– А без солнца? – Саморядов, не отпуская, крепко держал руку Луцика. – А? Командир?

– От пули в башку точно дохнут.

– А если в них не стрелять?

– Не знаю… – сказал Кровник. – Неизвестно. Проверить нельзя…

– Никто не проверял… – покачал головой Саморядов и вдруг всхлипнул. Луцик опустил голову.

Саморядов крепко схватил его за плечи.

– Все, – Саморядов шумно задышал, – Все! Иди, брат… Пора! Идите!

Луцик нехотя встал с колена.

– Прости, Леха, – он медленно пятился, словно не решаясь повернуться к сидящему у дерева спиной. – Прощай.

– Прощаю… и ты меня прости.

– Конечно… – Луцик остановился и поднял руку. – До встречи, братка. Увидимся.

Саморядов слабо улыбнулся:

– Это точно…

Кровник протянул ему руку. Саморядов крепко сжал его кисть.

– Прощай, командир.

– Прощай, Леха. Прости.

Сахно тоже обменялся с ним рукопожатием. Протянул ему фонарик. Саморядов отрицательно покачал головой.

– Все, – прошептал он, – Все! Идите!

Кровник сунул кейс Сахно.

Крепче ухватил детскую руку.

– Бегом марш! – сказал он.

И наступила настоящая ночь.

Их четверо в этом лесу.

Четыре неясные фигуры во мраке.

Бредущие без дороги – напрямик.

В этом ночном лесу, пахнущем хвоей.

Километров пять назад еще можно было уловить слабый запах дыма, но сейчас и он пропал.

Тишина. Хвоя гасит звук шагов до шепота.

Они могли бы ориентироваться по звездам, как их пращуры, древние охотники. Могли бы идти на яркую звезду где-то под куполом мира. Но звезды там – за густым слоем кучевых облаков, оккупировавших тропосферу. Возможно, где-то там, за облаками, есть даже луна.

Там. Но не здесь.

Здесь тьма, шорох шагов и дыхание.

Они не видят звезд. Они почти не видят пути. Переставляют ноги как роботы: правой, левой, правой, левой.

Временами, когда они спускаются в низины, можно просто идти с закрытыми глазами и спать – все равно ничего не видно.

Они смотрят на шайтан-машинку, мерцающую во мраке бледными черточками.

Компас.

Кейс несут по очереди, по полчаса. Считай, тащат с собой двадцати четырех килограммовую гирю. И ребенка.

Кровник зажал его сухую ладошку в своем кулаке, не отпускает ни на секунду. А тот – сопит молча в две дырочки. Идет, не отстает. Топает кедами. Хорошо хоть не ноет.

Кровник смотрит на свои «командирские»: до полуночи еще четверть часа.

– Стой, – вполголоса, – Отдых пять минут.

Все плюхаются на землю. Сидят, молча вытянув ноги – уже три часа в пути.

– Как они нас… – говорит из темноты Луцик. Кровник еле видит его лицо, проступающее слабым пятномю – Лихо… Двадцать девятый «Миг». Бах – две вертушки нету. Двадцать человек народу. Сука… У них даже «Миги» есть. Я дурею, как они устроились…

Сахно шмыгнул носом. Мальчишка сидел тихо – как мышка.

– Ну… – Кровник вдруг прислушался. Шевельнул ухом куда-то за спину. Потом продолжил:

– Вот я пытаюсь представить себе ситуацию, что у какого-то упыря есть «Миг-29», и что он прилетел на нем сюда, выстрелил ракетой в две воздушные цели, и (!) – Кровник поднял палец, – И в обе попал.

– А че? – спросил Луцик. – Это ж «Миг»!

Сахно шмыгнул носом.

– «Миг»? – Кровник посмотрел на часы. – Это, поверь, – просто быстро летающая и хорошо вооруженная хреновина с дядькой за рулем. Он сам по себе…

Кровник нарисовал в воздухе какую-то неразличимую сейчас геометрическую фигуру:

– Он… ну как сказать? Его же ведут с командного пункта постоянно от взлета до самой цели, понимаешь? А цели секут с радиолокационных станций. А станции натыканы по всей стране, через каждые пятьсот километров, понятно? – спросил Кровник куда-то в ту сторону, где сидел Луцик: он ожидал, что зрение понемногу будет адаптироваться, но за последнюю минуту, кажется, стало еще темнее.

– Поэтому прилететь куда-то на «Миг-29» и что-то сбить просто так не получится, – продолжил Кровник. – Хоть два будет у них «Мига», хоть три… Без системы обнаружения, системы связи, системы оповещения – они бесполезны, понимаешь?

Кровник еще раз быстро глянул на часы.

– Так это что они? – спросил Луцик. – Нашими станциями пользуются?

Кровник промолчал.

– А, командир? – спросил Луцик. – Нашими?

– А сам как думаешь? – Кровник говорил на голос: ну никак в этой тьме не различишь человека.

– Ох… – сказал Луцик. – Лучше бы я этого не знал…

– А самолеты думаешь чьи? – это Сахно.

– Блин… – сказал Луцик. – Зачем я спросил? На хера мне это надо было?

Кровник лег на спину и потянулся всем телом. Тихо хрустнуло в позвоночнике и еще тише в пояснице.

– Не пойму я, – после некоторого молчания подал голос Луцик. – Они же мертвяки… Дома они не строят. Хлеб не выращивают. Музыку не слушают… Чего им это все? Зачем?

– Крооовушку им надобнооо! – кривляясь, прогундосил голосом мультипликационной бабы-яги Сахно. – Кровушка им наша слаще меда упырям-тооо!..

– И все? – спросил Луцик, – Это ж просто кровь, ее полным-полно…

– Просто кровь? – Кровник покачал головой, – Обезьяна! Вот если все так будут думать, как ты, тогда они нас точно со свету сживут. Сгонят в хлева, посадят перед теликами и будут кормить комбикормом как свиней, чтоб себя позабыли да быстрее вес набирали…

– Просто кровь? – Кровник еще раз покачал головой, – «Кровь» это не «просто». Как минимум у них самих ее нет… И получается, что это самое главное, что есть у нас. Есть в нас. Поэтому мы им сукам нужны. А вот они нам на хер не нужны.

– А если они на хер нам не нужны, зачем мы их сделали? – спросил Сахно.

– А что, правда, товарищ капитан, что мы их сами… – вполголоса Луцик из темноты. – Что раньше их не было… Что они только выдуманные были… И мы их сами… Да?

Кровник поднес левое запястье к глазам и внимательно посмотрел на положение стрелок.

– Да, – сказал он, вставая, – Подъем! У кого груз?

– У меня, – голос Сахно.

– Вперед!

Четыре неясные фигуры во тьме.

Бредущие без дороги – напрямик.

Через этот лес со старыми высокими деревьями.

Ночной лес, пахнущий хвоей.

Костя Кровник рос в местах, где такого понятия, как «лес», не существовало.

Был маленький пыльный город. Горизонт, изломанный терриконами шахт и истыканный трубами заводов.

Один из этих заводов – металлургический – стоял совсем близко, на огромной подковообразной горе.

Летом, по ночам, Костя забирался на крышу своей пятиэтажки и смотрел: в паутине железнодорожных путей, пышущий паром и дымом, завод казался еще одним городом, стоящим совсем рядом. Железным Городом, пустившим свои стальные корни в толщу горы, подножие которой куталось в тумане. Косте казалось, что это мираж. Что сквозь дыру во времени и пространстве он видит город из далекого будущего. Или из прошлого. Или совсем из другого мира, с другой планеты. Костя несколько раз пробирался туда. Представлял себя засекреченным разведчиком, заброшенным сюда из будущего. Или с другой планеты. Стрелял из воображаемой лазерной винтовки в локомотивы, тянувшие за собой огромные чугунные ванны, полные раскаленного жидкого металла. Бродил в ущельях между его громадными цехами, настолько глубоких, что бурые кучи снега лежали там до середины мая. Зажав уши, с восторгом смотрел на то, как циркулярные пилы диаметром с чертово колесо режут, словно масло, рельсы, швеллеры и двутавры. И как от этого снопы искр взлетают под самый потолок. Он ходил в «мартен» и смотрел на не помещающиеся в воображение мартеновские печи, в которых зрел чугун. Видел, как на блюминге черные закопченные клети с немецкими орлами катают своими валками, словно пластилин, прямоугольные «блюмсы», каждый – размером с автобус. Он видел маленькие фигурки людей в струящемся воздухе цехов. Он представлял себе, что они – жители этого огромного города на горе. Странные, закопченные, насквозь прокаленные люди. Они живут почти вечно и мрут только от ржавчины. Ему хотелось заблудиться здесь и стать одним из них. Но всегда нужно было идти домой.

Летом воздух в городе пах графитом, перегоревшими лампочками и газировкой. Когда ночью из огромных ковшей выливали раскаленный шлак – в городе становилось светло как днем. В небе разливалось малиновое зарево, словно где-то за горизонтом взрывалась атомная бомба. Костя видел ядерный взрыв по цветному телевизору. Ему было с чем сравнивать.

Многие мужики в городе ходили с накрашенными глазами – совсем как бабы. Это были шахтеры. Угольная пыль въедалась в их веки и не вымывалась годами. Когда они напивались, то смотрелись жутковато с этими своими пьяными, по-блядски крашенными пустыми гляделками.

За металлургическим заводом, в поселке Северный, жили цыгане.

По слухам, там был копровой цех, где переплавляли старое оружие. Кто-то клялся, что своими глазами видел там танки и целую гору гильз. Ребята из соседнего двора как-то поехали туда на велосипедах большой шумной компанией. Вернулись они вечером на троллейбусе с фингалами и без велосипедов. Больше никто из их района к поселку Северный не приближался.

Однажды Костя выпросил у родителей фотоаппарат и целых три месяца ходил в фотокружок при Дворце пионеров. Там он познакомился с выдержкой, экспозицией, и Вовой. Вова был толстым важным очкариком и жил неподалеку от Северного. Он по большому секрету рассказывал, что у его отца есть ружье. И что ружье это не для охоты.

– А для чиво? – спрашивал шепотом Костя.

Вова рассказывал, что папа боится. Боится за Вову и его сестер Катьку и Людку.

– А чиво боится? – округлив глаза, шептал Костя Кровник.

Вова рассказывал, что цыгане воруют детей. Они прячут детей в подвале, а наутро не найдешь там никого. Ночью приходит Черный Барон – Душекрад Смертеев. Бледный, страшный, в черной рубахе, черных штанах и черных сапогах. А зубы у него как шприцы. Пройдет он сквозь стену – и выпьет всю кровь из ребенка. А потом, насосавшись крови, сидит там, разбухший, до утра, пошевелиться не может. Как услышит петухов – превращается в здоровенного глиста и уползает обратно в стену. А не станут цыгане детей ему таскать, он тогда из них всю их цыганскую кровь выпьет.

После занятий Костя, обмирая сердцем и оглядываясь по сторонам, почти добежал до остановки. В троллейбусе он жался поближе к кондуктору. Та даже начала хмуриться и крепко держала свою кондукторскую сумочку с мелочью обеими руками.

Вечером Костя не выдержал и рассказал все маме.

Мама рассмеялась.

– Что еще за глупости? – сказала она, улыбаясь, – Кто это тебе наплел?

Костя сказал, что это большая тайна.

– Хорошо, – сказала мама серьезно. – Раз тайна, значит, не говори. Но можно я тебе вопрос задам? Всего один?

Костя нахмурился.

– Всего один, – сказала мама. – А ты, если не захочешь, не отвечай. Идет?

Костя, подумав, кивнул.

– Скажи, Костя, – мама присела на диван и легонько похлопала ладошкой рядом с собой. – Скажи, сынок, тебе нравится твоя страна?

Костя смотрел на маму.

– Конечно! – сказал он. – Конечно нравится!

– А можно еще один вопрос?

– Можно, – кивнул Костя.

– А чем она тебе нравится?

– Ну ты что, мама?! – удивленно вскочил Костя. – Мы же самая лучшая страна на свете! Мы же освободили людей! Мы же победили Гитлера! Мы же помогаем всем хорошим людям в мире!

– Правильно, – сказала мама, – И нас боятся все наши враги, так?

– Да! Потому что мы сильные!

– Правильно! – сказала мама. – Мы никому не дадим напасть на себя, верно? Мы умеем защищаться, так ведь?

– Да! – сказал Костя, – Умеем!

– Так вот, сынок, неужели ты думаешь, что наша страна даст своих в обиду? – мягко спросила мама, глядя на Костю.

– Нет… – покачал он головой, – не даст…

– Правильно Костя, – мама погладила его по голове. – Потому что наша страна умеет защищать себя не только от внешних врагов, но и от внутренних. Не только снаружи, но и внутри – понимаешь, Костя?

Костя задумчиво кивнул.

– Думаешь, дала бы наша страна какому-то барону воровать своих детей и пить из них кровь? Да мы Гитлеру по шее надавали, а тут какой-то глист!

Костя засмеялся облегченно.

– И еще, – сказала мама. – Если бы пропадали дети, в газетах бы об этом точно написали. И по радио сообщили. А в газетах об этом пишут? По радио сообщают?

Костя, улыбаясь, отрицательно покачал головой.

– Так что все это выдумки, сынок. Все это сказки…

Спать он лег с легким сердцем. А фотокружок скоро бросил.

Их соседкой по площадке была Тетя Лошадь. Так ее называли все во дворе. Хотя Косте она даже нравилась.

Высокая статная женщина, всегда очень строго одетая. Звали ее Ириной Александровной.

Когда-то она была завучем в школе и преподавала английский. Однажды она заметила, что повариха в школьной столовой что-то подсыпала ей в еду. Ирина Александровна сделала вид, что ест, – и как только повариха отвернулась – высыпала содержимое тарелки в урну. Она стала наблюдать за поварихой внимательнее и пришла в ужас: та подсыпала ей что-то в еду каждый день! Очень скоро Ирина Александровна все поняла! Повариха – инопланетянка!

К пятнице она обнаружила, что все работники столовой – инопланетяне. Она долго колебалась, но решилась-таки рассказать об этом директору. Тот серьезно выслушал ее, пообещал разобраться и похвалил за наблюдательность. Еще через неделю она заметила, как замолкают при ее появлении в учительской коллеги-преподаватели. Она пошла к директору. Прошла мимо пустого места секретарши и вошла в его кабинет. Директор стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел на школьный двор. Он обернулся на звук открываемой двери и улыбнулся. Ирину Александровну обожгла страшная мысль! Она все поняла: все в этой школе инопланетяне!