Ведро на обочине

Но так уж получилось (пути их – ну, тех самых, что обитают «наверху», неисповедимы для простых людей), что того, кто поддерживал проект сверху (это в учебниках пишут, что поддержки располагаются снизу, а в жизни, как всегда, всё наоборот – поддерживают сверху) убрали, заменив на другого, и тот, не теряя времени, прислал своих представителей в институт, с тем чтобы ознакомиться с состоянием дел.

Представители прибыли на дорогих автомобилях чёрного цвета и, быстро рассредоточившись по кабинетам, перевернули всё с ног на голову и закрыли проект. Потом они добрались до бюджета института, организовали ремонт в правом крыле здания и строительство левого крыла. Далее случилось то, что и должно было произойти – денежные средства, которыми располагал институт, утекли куда-то, и новое руководство приняло решение сократить расходы организации за счёт сотрудников и сдать часть помещений в аренду.

В общем, всё стало как у людей. Вот только Андрюша перестал узнавать свой, можно сказать родной, институт как снаружи, так и изнутри.

Снаружи здание очень быстро обставили со всех сторон строительными лесами. Разорванные листы целлофана и зеленая сетка надёжно скрыли фасад от любопытных взглядов спешащих мимо пешеходов. Шаткая и рахитичная конструкция из досок, сколоченных вкривь и вкось, поднималась под самую крышу, и, видимо, по причине своей ненадёжности, и хочется верить, что только по этой причине, но никто никогда не видел на ней рабочих. Хотя, знающие люди утверждали, что однажды там был замечен какой-то человек неопределённой национальности с ведром и мастерком, который весь день соскребал что-то со стены. Что он там нашёл – узнать не получилось, потому что гражданин исчез в этот же день вместе со своим ведром и больше не появлялся. Должно быть, ему стало смертельно скучно работать в одиночку.

Внутри тоже всё переменилось. Если раньше Андрей, проходя по коридорам, встречался, чуть ли не на каждом шагу, со своими коллегами, деловито снующими с пачками бумаг или сосредоточенно обсуждающими варианты решения какой-нибудь проблемы, то нынче обширные коридоры пугали своей тишиной и пустотой. В кабинетах царило уныние. Те, кого ещё не успели «сократить» или сам не уволился, сидели за своими столами и с отсутствующим видом, будто зомби, таращились на экраны компьютеров, вяло собирая цветные квадратики или шарики, раскладывая нудные пасьянсы, или гоняли мячик в настольный теннис – в общем, убивали свое драгоценное время как могли.

Хотя, иногда случались необычные вспышки активности, когда кто-нибудь вдруг врывался в комнату и с заговорщицким видом начинал нашептывать на ухо первому попавшемуся сотруднику, как некто Борис Семенович или Семен Борисович…

– Какой еще Борис Семенович или Семен Борисович? – переспрашивают, не сразу уяснив о ком идет речь.

– Ну, тот из отдела «нелинейных решений»… Неужто не помнишь?

– А! Тот… Вспомнил, вспомнил, и что же этот пройдоха подыскал для себя?

– Ты знаешь, он очень удачно пристроился, насовсем уехав из страны, и там его приняли хорошо, и дали работу очень похожую на ту, которую он вёл здесь, и сейчас он и в ус не дует, хотя с рождения был лысый и бритый, как бильярдный шар.

– Да что ты говоришь?! Все-таки есть жизнь за пределами нашего мировоззрения… Ну?.. И как он это сделал? – нервно притоптывая ножкой, требуют разъяснить детали.

Через полчаса, а иногда и того меньше, об этом уже знал весь институт. Все начинали активно бегать из комнаты в комнату, живо обсуждая услышанное. На какое-то время жизнь возвращалась в коридоры: хлопали двери, слышались возбуждённые голоса и быстрые шаги, эхом отдающиеся под высокими потолками, но затем кто-то выглядывал в окно, где за немытым стеклом торчали ржавые балки и неструганные доски строительных лесов, болтались клочья целлофана и зеленой сетки, и как-то быстро начинал угасать.

Это состояние увядания, подобно инфекционному заболеванию, стремительно передавалось соседям, разговоры затихали сами собой, тишина возвращалась под институтские своды, и все с обреченным видом возвращались за свои столы, где привычными жестами разворачивали на экранах виртуальное поле боя и продолжали размещать квадратики или гасить разноцветные шарики.

Денег, чтобы продолжать работу, не осталось, да и предыдущая программа исследований теперешним руководством считалась ересью, а упорствующих в своих заблуждениях еретиков, как известно, принято изводить любыми доступными способами. Новая же программа находилась в непрерывном состоянии изменения, улучшения и сокращения.

От всего этого Андрей чуть было не заболел и не слёг в больницу. И было от чего. Все-таки привычная жизнь рушится не в результате стихийного бедствия: наводнения, землетрясения, извержения, цунами, …, а по причине сверхъестественной жадности и наглости тех, кого и знать не знал, но от которых, почему-то, зависел.

Пару недель он бюллетенил под предлогом «острого респираторного заболевания», поскольку «хроническая хандра на почве регулярного недофинансирования» современной медициной в качестве диагноза не признается (это пока их такое не коснулось, но всему свое время), однако, кое-как оправился. Бледный и осунувшийся вернулся в родной институт, и принялся вести сам с собой тот бесконечный диалог о смысле жизни, о справедливости и скором возмездии, который сейчас звучал у него в голове на разные голоса, словно там собрался небольшой, но весьма оживленный митинг.

Поезд резко затормозил так, что пассажиров, столпившихся в проходе между сиденьями, вначале изо всех сил мотнуло в одну сторону, и все повалились друг на друга, а затем под дружные возмущённые крики в другую. Андрей, поднявшись со своего места, почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, и завалился на своего соседа, который, по счастью, оказавшись человеком культурным и сдержанным, лишь поморщился от неудовольствия, но кивком головы дал понять, что принимает извинения. Андрей подхватил свои вещи и вывалился вместе с толпой из душного вагона.

Он пошёл по перрону, с наслаждением вдыхая воздух, сладкий от аромата трав, полевых цветов, который свежий ветерок приносил с окружающих полей. Толпа очень быстро редела, разбредаясь в разные стороны. Поезд ушёл, унося с собой остатки городской суеты, и вокруг опустилась такая тишина, что у Андрея в голове голоса, спорившие до хрипоты, разом замолчали, удивляясь тому, что такое спокойствие и умиротворение ещё возможно найти на этой планете. А всего лишь стоило проехать около часа на пригородной электричке.

Спустившись с перрона, Андрей нанял «частника», небритого типа с золотыми зубами через всю нижнюю челюсть, который всю дорогу молчал и неизвестно чему улыбался, пуская во все стороны золотых «зайчиков».

Машина громыхала и подпрыгивала на неровной дороге, так что казалось, будто под капотом нет ни одной до конца закрученной гайки, и вот-вот развалится на мелкие части, но, к счастью, всё обошлось. По-видимому, эта модель допускала такое расслабленное состояние. Добравшись до оговоренного перекрёстка, Андрей расплатился с водителем, тот на прощанье оскалился и, сверкнув золотом коронок, резво развернулся и скрылся в облаке пыли.

Андрей спустился с дороги, но пройти привычным маршрутом, срезав угол через поле, как он всегда ходил, не получилось. Прямо под дорожной насыпью он обнаружил металлическую сетку, натянутую между врытых в землю железных труб, убегавших ровной цепочкой в обе стороны насколько хватал глаз. Трубы эти и сетка сразу же напомнили ему печальную картину разорения его института, что он имел удовольствие наблюдать каждый день из окна своей лаборатории. Тут и голоса в его голове сразу же оживились:

– Этого же не было в прошлый раз! – визгливо запричитал кто-то.

– Точно! Вон и тропинка виднеется, – уверенно заявил другой, – заросла, правда, бурьяном каким-то.

– Кого-то ловят, может быть… хотят в сеть загнать, – неуверенно пискнул третий голос. – А может, сволочь какая завелась…

– Не понял, – удивлённо пробормотал Андрей, – я же здесь всегда ходил… Как же это?

Он потянул на себя сетку и отпустил. Проволока зазвенела и заколыхалась по всей длине. Трубы, заботливо выкрашенные черной краской, были глубоко врыты в землю и стояли крепко.

– И кому же это пришло в голову закрыть поле? – продолжил удивляться Андрей.

Но разбираться в чём тут дело не стал, а развернувшись, вернулся на дорогу и пошёл дальше, вокруг поля, что заняло минут на десять дольше.

«Трубы какие-то врыли, сетку натянули, а зачем?» – вяло дума Андрей. – «Можно было бы подлезть под сетку и пройти так, как всегда ходил… Но что-то не хочется. Нагибаться лень».

В безоблачном небе на головокружительной высоте порхали жаворонки, разбрасывая вокруг переливчатые трели, ветер шелестел в листве берез, опустивших тяжелые ветви к самой земле, над дорогой клубился разогретый воздух, с солидным жужжанием проносились мимо шмели, пахло травами. Голоса в его голове, поспорив и повозмущавшись еще немного по поводу непонятной изгороди, один за другим затихли, прислушиваясь к тому, как облака плывут в небе и тени скользят по полями, перекатываясь с холма на холм.

Дом здесь родители держали уж лет двадцать, а то и дольше. Места эти он знал с самого детства. Ничуть не хуже местных, хотя и принадлежал к той обширной группе людей, называемых здесь презрительно «городские». Исходил вдоль и поперёк все поля, излазил овраги, знал каждую тропку в лесах, каждый изгиб речушки, что скрываясь в тени ракит, обвивала холмы. Знал все рыбные места. За грибами мог уйти на весь день и никогда не плутал. Любил он эти места за вольный размах, за свободу, за красоту. Весь городской сор, бестолковая суета последних дней, душевная тяжесть и раздражение, незаметно, кусочек за кусочком, слетели прочь, как пух от дуновения ветра.

Андрей шёл, с удовольствием посматривал по сторонам, по-хозяйски отмечая небольшие изменения, произошедшие за последние месяцы, пока его не было: вон у дороги куст шиповника – как разросся за это лето!, а вон, на том берегу, кто-то дом уже поставил – слышно, как плотники стучат молотками под крышей; а вот тропинка, по которой все ходят купаться к реке – изогнулась немного влево, должно быть плотину восстановили, нужно будет спуститься, проверить; стожки по лугам поднялись – кто-то из деревни сено заготовил… Кажется, всё на месте, всё как всегда, только эти трубы с сеткой каким-то неживым углом врезаются в это нежное спокойствие.

«Кто же это мог?.. А, наплевать», – Андрей свернул с дороги, на тропинку, ведущую к дому.

Родители с нетерпением ждали сына. Восторженно встретили дорого гостя у ворот, обняли, расцеловали, внимательно осмотрели со всех сторон – не похудел ли мальчик, не побледнел ли, не болен ли.

– Отец, отец, гляди, как похудел и побледнел-то. Ох, батюшки! Что же это делается?!– причитала мать, озабоченно заглядывая Андрею в глаза. Андрей улыбался. Ну, похудел, ну, побледнел. Так что же? Всякое случается там – в бесконечно далёком городе, а здесь так хорошо, так спокойно. Поправимся… Отъедимся, отоспимся…

Сына проводили до веранды и сразу же усадили за стол. Мать расставила чашки, разлила чай и, разложив специально испеченные по этому случаю пироги, принялась делиться новостями. А вот у этих за это время произошло то-то и то-то, а у тех собака попала под машину, у Крынкиных на яблони напала тля, так еле отбились, опрыскивали дня два, а в деревне дом сгорел – пожарные приехали только когда крыша рухнула, Ванька всё на речку бегает, щук таскает, а к Маньке новый ухажёр повадился ходить, и так далее…

Мухи жужжали под занавесками, на веранде было прохладно и спокойно, размеренно тикали часы.

– А что это там за столбы понатыкали вокруг нижнего поля? – неожиданно спросил Андрей.

– У какого? – не поняла мать.

– Да то, что у дороги.

– Ах, это, – небрежно махнула рукой мать. – Так его купили.

– Кто? – насторожился Андрей. Голоса внутри него подозрительно зашептались, готовясь выскочить хором.

– Да какой-то «деловой» или банкир, или что-то в этом роде. Для дочки своей. Лошадей будут разводить.

– Что, все поле?

– Да. Уж и дом поставили. Там наверху, у леса. Ух, и быстро строили. Говорят, по какой-то канадской технологии. Фундамент залили, сразу же стены подняли, под крышу подвели. А помнишь, сколько мы мучились. Тогда ни досок, ни кирпича нельзя было достать, а сейчас – раз и дом стоит.

– Да, здорово… – вяло согласился Андрей. – Неужели всё поле купил?

– Всё, всё, – отец тяжело поднялся из-за стола. Было видно, что этот разговор ему не нравился, беспокоил. – Мало того, местный председатель колхоза… Новый председатель. Молодой. Старый-то ушёл на пенсию. А этот ловкий, но тоже любит это, – отец чиркнул пальцами по шее. – Пьянчужка, в общем. Так ты видел его, наверное. Тот, что на «газике» по дорогам, как сумасшедший, носится…

Андрей неуверенно кивнул, не очень представляя о ком идёт речь.

– Так этот председатель все пахотные земли распродаёт по дешёвке…

– Он и собаку соседскую переехал, – перебила мать.

– Да подожди ты со своей собакой, – нахмурился отец. – Тут о другом разговор. А те, у кого деньги имеются, эти земли у него с радостью и покупают. Люди неглупые, знают, что земля-то никогда не дешевеет. Лошадей, говорят, будут разводить.

– А коровы-то куда делись?– поинтересовался Андрей.– Здесь же ещё тем летом целое стадо ходило.

– А нет коров,– отец развёл руками.– Закончились этой зимой. Все до последней. Под нож пустили. На мясо. Вот, лошади теперь будут.

Андрей насупился. Какой-то противный голосок внутри него начал зудеть:

«Что же это такое? Каких ещё лошадей? За каким лешим сдались они?..»

– Да что мы все говорим да говорим, – подхватилась мать.– Нам-то что до этих коров. Наши что ли? Чужое имущество перебирать, да чужие деньги считать – грех большой. Ты, Андрюша, ешь. Пирожки свежие. А ты, отец, иди. Нечего баламутить. Иди, новости, что ли, свои посмотри. От телевизора теперь не оттащишь… Что ты со своими коровами пристал к нему? Посмотри, какой он худенький, будто пахали на нем. Работы, наверное, много…– мать сочувственно взглянула на сына.

Андрей грустно усмехнулся. Какая там работа. Одна суета.

– Покушаешь и пойди, отдохни, – наставляла мать, пододвинув ему поближе вазочку с вареньем. – Поспи немного. Или, если хочешь, сходи за грибами. Крынкины вчера ходили, так целую корзину белых принесли.

– А где ходили-то? – оживился Андрей. Напряжение от того, что сказал отец, сошло сразу. И правду, что нам до их коров и лошадей – у нас своих проблем хватает.

– По просекам. В глубине грибов пока нет, а по просекам пошли, и корзинку набрали. Сходи. Пожарим к ужину.

– А и правду, давай-ка схожу, – Андрей поднялся из-за стола.– Посплю ночью, как все люди.

Мать улыбнулась, но продолжала внимательно следить за сыном. Вроде всё на месте: жив, здоров, немного исхудал, но это поправимо, однако что-то в нем не так – какой-то задумчивый, даже вялый. Наверное, на работе проблемы.

«Спрашивать пока не буду. Захочет – сам расскажет», – благоразумно решила она. – «Всё равно помочь ему ничем не сможем. Эх…» – мать махнула рукой, отгоняя навязчивую муху от пирогов, встала и принялась убирать со стола.

Андрей быстро переоделся в простую, свободную одежду, на ноги одел разношенные кроссовки, взял корзину, на дно бросил нож. Проходя по дому, заглянул в одну из комнат. Отец сидел на диване и смотрел телевизор.

– Ну, что там? – лениво поинтересовался Андрей.

– Стреляют, – отец устало махнул рукой в строну экрана. – Пуляют, пуляют… А что пуляют и сами не знают.

– Ну ладно. Я пошёл.

– Иди вдоль просеки,– напутствовал он. – Вглубь не ходи. Грибов там нет. Рано ещё.

Андрей вышел на улицу. Проходя мимо дворов, он с интересом заглядывал внутрь, но шага при этом не сбавлял. Если кого примечал из знакомых – бодро выкрикивал:

«Доброго здоровьечка!» – и шёл дальше.

Улица дачного посёлка выходила прямо в поле. За последним домом она сужалась до тропинки, что, изогнувшись, упиралась, как в стену, в густые заросли орешника, скрывалась в лёгком зеленоватом сумраке, царящем под лесными сводами, и уползала дальше, плутая среди деревьев. Если следовать по этой тропинке и потом на развилке свернуть налево, то можно выйти к большим просекам, где по слухам появились белые грибы.

Андрей шел, с наслаждением вдыхая влажный воздух, поднимающийся от земли. Прислушиваясь к лесным звукам, смотрел как косые солнечные лучи, пронзая листву, рисовали на земле золотистые пятна света, а внутри него, будто зажатая до отказа пружина начала ослабевать и распрямляться, подбрасывая разные мысли, которые закружились в его голове, перекликаясь на разные голоса, рассуждали и спорили.

– Разломали всё до основания, от института камня на камне не оставили. Как в песне: до основания, а затем?

Над головой среди ветвей какая-то птица проводила шагающего внизу человека такой заливистой трелью, что Андрей остановился и, задрав голову, взглядом попытался отыскать невидимую певунью.

– Как мелодично, будто по нотам, – восхищённо прошептал Андрей.

– А что затем-то? Мы новый мир построим? Кому он нужен такой мир? – продолжил нападать какой-то визгливый, затравленный голос.

– Кому-то нужен… – вяло защищался Андрей от самого себя и зашагал дальше, – не может быть, что никому не был нужен.

– Кому-то нужен, но ты лишний, – проскрипел другой голос.

– А может – обойдется? Всё опять наладится? – Андрей шёл, рассеянно смотрел себе под ноги. Пробежав взглядом по кустам, он палкой поднял ветви, в траве ничего не было. Слишком близко к исхоженным местам, нужно пройти подальше.

– Наладится, но не завтра и не через год. Ты тогда точно никому не будешь нужен. Поезд без тебя уйдёт. Работа твоя устареет, знания станут не нужны, и … прощай, дорогой товарищ, да и лет тебе будет, как тому пню…

– А что тогда, после этого прощай? – прошептал Андрей.

Не получив вразумительного ответа ни от хриплого, ни от писклявого голоса, он нагнулся и, заглянув сквозь листву, сразу заприметил три коричневых бугорка, высовывающиеся из спутанной травы. Голоса настороженно замолчали, мысли, будто подхваченный вихрем сор, унеслись прочь, голова очистилась, он сосредоточился на найденных грибах.

«Вот они! Попались, голубчики…» – с удовлетворение подумал Андрей, взглядом пробежал вокруг, пошевелил траву палкой и нашёл ещё два гриба. Крепкие, с толстой, расширяющейся к низу ножкой, с ровной плотной шляпкой. Нагнувшись, он разгрёб сухую листву, аккуратно срезал каждый гриб под самый корень и заботливо присыпал обнаженную грибницу землёй.

Поднял и внимательно осмотрел со всех сторон.

«Хороши! Крепенькие какие! Ещё бы несколько штук таких найти и к ужину хватит. С картошечкой пожарим, с лучком».

Обернувшись, он внимательно посмотрел вокруг себя – может ещё кто-то прячется в траве, но ничего не нашёл и пошёл дальше, помахивая палкой.

Шагах в двадцати от того места ему попалось целое семейство – штук восемь. Потом были другие. Через час он набрал почти полную корзину и весьма довольный собой решил вернуться. Приятно потяжелевшую корзину он бережно нес, то в одной, то в другой руке, продолжая, однако, посматривать по сторонам. Не так внимательно как раньше, но, всё же, с надеждой «выловить» ещё один-два гриба.

Голова очистилась, все мысли были о том, как родители обрадуются и удивятся, увидев сколько грибов он нашёл, как мать побежит к Крынкиным рассказывать, а вечером они пожарят грибы, вынесут стол в сад и будут ужинать на открытом воздухе, под звездным небом.

Андрей вышел из леса немного в стороне от того места, где тропинка ныряла в орешник и решил пройти к дому напрямик через поле.

Теплый ветер скользил над землёй, трава шелестела под ногами, невидимый жаворонок заливался высоко, высоко в небе. Андрей, прикрыв ладонью глаза от солнца, попытался взглядом отыскать крохотную голосистую птичку. За спиной у него послышались ритмичные сухие удары «Стук, стук…, стук, стук…», будто кто-то бил молотком по бревну, звук усиливался и быстро приближался. Андрей опустил руку и, обернувшись, увидел как прямо на него несётся лошадь.

Всё, что потом с ним произошло, Андрей воспринимал так, словно перед его глазами прокручивали замедленное кино, хотя на самом деле прошло не более одной-двух секунд.

Откровенно говоря, увидев несущуюся на него галопом лошадь, он растерялся настолько, что замер, как вкопанный, не зная как поступить в такой ситуации: то ли бежать нужно, то ли упасть на землю ничком или подпрыгнуть повыше, чтобы улететь подальше.

Если бы это происходило в городе и на него мчался автомобиль, то он особенно не задумываясь уступил бы дорогу, прыгнув на спасительный тротуар, где чувствовал бы за собой право поступать в дальнейшем как ему заблагорассудится, конечно в рамках допустимых приличий, но здесь было поле. Ровное поле. Направо, налево, спереди и сзади – всюду поле. Беги куда хочешь. Скачи куда нравится. Во всех направлениях ровная, одинаковая земля. Зачем же скакать прямо на человека? Зачем скакать прямо на него? Почему не свернуть в сторону? Места, что ли, мало? Может быть, лошадь взбесилась? Быки ведь нападают на людей, почему лошади не могут?

Мысли бешеным хороводом носились в голове Андрея, но ни одну из них поймать не получалось, и пока он безуспешно пытался сообразить, что же делать, лошадь со всего размаху налетела на него. Перед глазами промелькнула оскаленная морда с дико вращающимися глазами, судорожно раздувающиеся ноздри, на губах пена, грива развивается по ветру, а в седле всадник. Точнее сказать – всадница, в бордовой жокейской кепи с длинным козырьком, из-под которой на Андрея в упор смотрели колючие и злые глаза. Пригнувшись к лошадиной шее, она что-то кричала ему прямо в лицо, но разобрать слов Андрей не мог. Слова не доходили до его сознания, все чувства будто отключились, он только видел открытый рот и горящие глаза. Потом, вдруг, словно в его голове открылось окно, и звуки мощным потоком хлынули в мозг:

– Пошёл! Пошёл! Пошёл прочь! Прочь с дороги! – наездница взмахнула хлыстом, словно собиралась стегнуть опешившего Андрея, он инстинктивно отшатнулся, сделал неловкий шаг назад, ноги его запутались в траве, и он упал на спину, выронив корзину. Грибы рассыпались в траве.

Обдав жарким, потным духом, лошадь пронеслась мимо него, как вихрь. Из-под копыт взлетели комья вывороченной земли. Наездница, пригнувшись к гриве, приподнялась на стременах, и всё время хлестала лошадь по бокам. Она ловко свернула вначале в одну сторону, потом вильнула в другую и скрылась из виду за гребнем холма, через несколько секунд появилась на противоположном склоне и поскакала в сторону того самого нижнего поля, через которое Андрей не смог пройти сегодня утром.

– Лыжню, что ли, уступить? – растерянно пролепетал Андрей, сидя на земле, среди рассыпанных грибов, перевернутая корзина валялась у его ног.

– Это что же такое, а? – забормотал он, провожая взглядом удаляющуюся всадницу. – Это как же?

Противоречивые голоса, которые Андрей иногда слышал в своей голове, и которые, расслабившись, задремали было за то славное время, пока он собирал грибы, сейчас подпрыгнули и завопили, как бешенные, отчаянно споря друг с другом.

– А вот так же! – кто-то отвратительно взвизгнул, передразнивая.– Пошёл вон – вот что это значит! Тебе же откровенно сказали, что нужно делать.

– Но куда же?! – обиженно оттопырив губу, зашептал Андрей.

– А куда хочешь! – издевался голос в его голове.– Работы у тебя теперь нет и здесь тоже тебе места нет!

– Это почему же? – шептал Андрей, уставившись на корзину, по краю которой уже побежали черные мураши, привлеченные грибным запахом.

– Ты что идиот? – спросил его другой, басовитый голос.– Прикидываешься или в самом деле не понимаешь?

Андрей смотрел на рассыпанные вокруг грибы и молчал. От удара о землю у некоторых грибов оторвались шляпки, другие остались невредимыми.

– Понимаю. Не дурак, всё-таки. Деньги…

– Ну, раз понимаешь, то и слава Богу, – пробубнил солидный голос. – Тот дядя, кто купил нижнее поле для дочки своей, которую ты только что имел удовольствие лицезреть, скорее всего, выкупил и это. Вот только заборчиком обнести не успели.

– А не жирно ему будет? – ехидно спросил вредный писклявый голосок, что, судя по всему, всегда находился в оппозиции.

– Нет. Не жирно. Но если он даже не купил его сейчас, то, скорее всего, присмотрел для следующей покупки, потому что оно, это поле, у леса. Вот его дочка и носится здесь, как ошпаренная. Хозяйка новая. Владычица.

– А как же мы? Как же я? – Андрей растеряно оглянулся по сторонам. – Я же здесь всю жизнь ходил и никому не мешал, а сейчас… Нате вам, пошёл вон! И куда пошёл?

– Это моя земля! – вдруг хрипло каркнул он пересохшим горлом, в ту сторону, куда ускакала наездница.

– Какая она твоя?! – взорвался внутри него голос-оппозиционер.– Ты привык здесь ходить, но земля не твоя и никогда твоей не была, и, судя по всему, не будет. Понял?!